Kitobni o'qish: «Откровение ангела»

Shrift:

Глава 1
Самая удивительная история

Непроглядная тьма, и не светит ни один фонарь. «Черт бы побрал эти коммунальные службы», – выругался сквозь зубы Юрка. Сокращая путь, он стал пробираться через оставшийся от недавней стройки овраг. По дороге прокручивал в голове подробности вечерней «летучки» на работе. Юрка имел привычку анализировать прошедший день до возвращения домой. Сегодня главред, как шакал-подпевала, снующий под ногами руководства, снова пытался надавить на коллективное чувство вины и припугнуть свою команду репортеров лидирующего городского печатного издания лишением ежеквартальной премии. «Рейтинги-рейтинги, ненавижу рейтинги», – то ли мысленно пронеслось в голове у Юрки, то ли сорвалось с губ. Вероятно, он все же произнес эти последние слова вслух, потому как они будто отрезвили его, отвлекли внимание от бесконечного недовольства поведением начальства, указав другое направление. Словно молния пронзила Юркино сознание, осенив его новой идеей: «Женька-Ёжик! Точно! У него всегда есть какой-нибудь выход! Если повезет, он, может быть, еще и не спит. Поздновато, конечно, беспокоить человека в первом часу ночи. Ну да ладно, условности – это не про нас. Только бы добраться скорее до дома», – на этой мысли Юрка споткнулся, не заметив словно выросшую из темноты кочку, но вовремя подставил вторую ногу, перепрыгнул препятствие и, миновав наконец овраг, побежал в сторону освещенных дворов.

Женька был Юркиным одноклассником. Прозвище Ёжик он получил в старших классах за свою уникальную способность радоваться жизни в любых обстоятельствах, а иногда находить из них такой выход, какой никому в их компании и в голову не мог прийти. Да что там в их компании! Ни одному человеку на свете, казалось, не приходили в голову такие схемы движения жизни, как Женьке! Как только его имя ни склоняли: Женька-живика, Ёжевика, Ёжéнька, Ёженька… Но в конце концов прижился только «Ёжик». Так и говорили тем, кто хотел решить какую-то задачу и, выбившись из сил, начинал искать совета у друзей: «А ты у Ёжика спроси! Он все может». После школы друзья разбрелись кто куда, но об этой Женькиной способности никто не забывал. Он и работу нашел себе под стать – продюсер федерального информагентства. По всему миру Женька выискивал необычные истории. «Искатель и исследователь удивительных явлений» – так называл он себя поначалу. Юрка не обращался к другу уже несколько лет. Кроме формального «как дела?» и поздравлений с праздниками им почему-то не о чем было поговорить. Окунувшись в журналистскую практику, Юрка отдался карьере и совершенствованию профессиональных навыков. Но все ему чего-то не хватало. И он никак не мог нащупать, чего же.

* * *

– Женька-Ёжик! – радостно крикнул Юрка в трубку мобильника почти в час ночи по Москве.

– Юрка, хай! – бодро отреагировал Женька, кажется, ничуть не удивившись позднему звонку друга. – Ты почему не спишь? Полуночник ты эдакий! Ну ладно я на другом конце света, у меня тут день в самом разгаре, а ты-то?!

– Женька! Выручай! Сто лет тебя не просил, а теперь мне твоя ежевика нужна! – Юрка смущался, когда ему приходилось кого-то просить о помощи, но Женьку он любил как-то особенно, кровно, по-братски. И знал, что, если придется, в нужный момент сам сделает все, что будет в его силах, чтобы отблагодарить друга.

– Что случилось? Рассказывай! Сейчас как раз немного времени есть. – Женька заинтересовался.

– Да все как обычно, брат: рейтинги падают, начальство ругается, в общем, нужна тема. Такая, чтобы бомба. Понимаешь?

– Понимаю. Юрка, есть у меня одна бомба. Хотел ее в одно издание пристроить, сам еще не проверял. Хочешь, тебе первому отдам?

– Женька! Ну конечно!

– Только тебе самому ее тестировать придется. Из моих туда на разведку еще никто не ходил. Насколько она реальна, никто не знает. Так что может выгореть, а может и нет. Будешь брать?

– А давай! – махнул рукой Юрка. – Мне терять нечего!

– В одной из женских колоний за Уралом, я тебе адрес скину, работает человек, она бабушка уже, в преклонном, как говорится, возрасте. Так вот, ее весь криминальный мир ангелом называет. Гликерия Константиновна Радулова.

– Ёооож… – протяжно, с ноткой огорчения в голосе произнес Юрка.

– Да ты слушай, по-братски тебе рекомендую. Пятнадцать лет я собираю факты, которые бы удивляли, поражали воображение и чувства людей, заставляли бы вывернуться наизнанку, по-хорошему наизнанку, понимаешь?.. Ты знаешь, я не спец по фрикам. Так вот, я понял за эти годы: нет ничего более увлекательного, чем человеческие истории. Круче невозможно выискать. У жизни такая фантазия, братик, что только успевай! Успей записать, не пожалеешь!

– И что там с этой бабой Глашей? – Женька решил сделать вид, что дает этой истории шанс.

– Гликерия она. Гликерия Константиновна. Более сорока лет она разнорабочая в женской колонии. Попала туда еще подростком, то ли мать ее там родила, а потом вышла на волю, а девчушку туда что-то позвало, то ли влюбилась она там в кого-то. Темная история. Но только она не сидела никогда, да и не за что было: никого никогда пальцем не тронула. По доброй воле всю жизнь в тюрьме находится. Поговаривают, будто бы собиралась актрисой стать, в театральном училась, и что-то с ней произошло, о чем она никому не рассказывала, но это что-то заставило ее бросить институт, приехать в колонию и устроиться там на работу. С тех пор она там и живет. Ни мужа, ни своих детей у нее нет. Но считается большой удачей, если осужденную отправляют в эту колонию. Вроде тетка Гликерия там как мать. Каждой, кто захочет, она словно новое рождение дарит…

– Ну я понял, – перебил Юрка. – Присылай адрес, съезжу, запишу ее историю.

– Добро! – расплылся в улыбке на другом конце света Женька. – Расскажи потом, что получилось!

– Обязательно! – Юрка выключил мобильник и с чувством выполненного долга и предвкушением новых приключений отправился спать, позволив новому дню, в конце концов, прийти в мир во всей своей рассветной красе.

* * *

Командировку Юрке оформили легко. С колонией договорились, пропуск выписали. Только сказали, что Гликерии Константиновне говорить о его приезде не будут. Мол, не захочет она никого принимать. Вот если журналист приедет на место, встретится с ней и сможет сам уговорить ее побеседовать, тогда да. Но если откажет, придется разворачиваться и уезжать ни с чем. В общем, сказали, что все в Юркиных руках. И через три дня он сидел в скором поезде, который уносил его в северо-восточные дали – одинокие, малолюдные, наводящие на мысли о каком-то многовековом отшельничестве, от которых у Юрки щемило в груди и начинало сосать под ложечкой.

Дорога пролетела как один день. И вот двадцатипятилетний, подающий надежды репортер Юрий Серчин, сам пока не понимающий, что его ожидает, оказался у цели.

Глава 2
Первая встреча

Зона встретила устрашающей спиралью колючей проволоки на высоких оградах. Фонари. Вышки. Снова фонари. «Как же тут найти жизнь, Ёжик?» – мысленно обратился к другу Юрка, шагая вдоль бетонных стен. «Одни колючки, а не жизнь», – преждевременно рисовал он себе неприглядные картины. Таково уж человеческое восприятие – все, что кажется в первую секунду потенциально опасным, способным причинить боль, сознание стремится записать во враги и никогда к себе не подпускать.

Юрке дали сопровождающего, который повел его длинными переходами в самую глубину предприятия по исправлению людей. Темные коридоры сменялись хорошо освещенными, дальше шли столовые, комнаты отдыха, и вот, наконец, перед ними возникла дверь. Сопровождающий легонько постучал по ней костяшками пальцев.

– Да-да, – раздался из-за закрытой двери молодой женский голос.

– Гликерия Константиновна, можно к вам? – сопровождающий все так же стоял у закрытой двери, чуть наклонившись к щели, чтобы не повышать голоса.

– Входите, что же вы там до сих пор стоите? – Голос был мягким, чуть насмешливым и даже отдавал каким-то ребячеством.

– Здравствуйте, Гликерия Константиновна, вот посетителя к вам привел, – улыбнулся Юркин провожатый. – Приехал издалека, очень стремится с вами познакомиться.

– Здравствуйте, – Юрка смущенно вышел вперед, не зная, как себя вести, чтобы расположить к себе свою будущую героиню.

– Ну, я пока оставлю вас, меня ждут, – мужчина кивнул Гликерии и, обернувшись к Юрке, добавил: – У вас три часа, потом я приду за вами, и вам нужно будет покинуть территорию колонии.

Юрка пожал ему руку и повернулся к Гликерии Константиновне, не зная, с чего начать. В комнате было светло и довольно уютно. На подоконнике стояли горшки с цветами. За ширмой прятался небольшой диванчик, у окна расположился деревянный стол, аккуратно застеленный белой льняной скатертью. Гликерия Константиновна, хоть возраста была и преклонного, сохранила красоту и обаяние. Даже Юрка, который, по сути, был еще совсем мальчишкой, отметил про себя эту неброскую, неяркую, но в то же время обволакивающую красоту всего ее облика. У нее почти не было морщин. Не высокая и не низкая, в простом платье чуть ниже колен, эта женщина на самом деле производила впечатление какого-то неземного существа. Мягкий взгляд, наполовину седые струящиеся локоны до плеч, играющая на губах детская улыбка – все это так притягивало любого, кто однажды увидел Гликерию, и так не соответствовало месту, которое она выбрала для своей жизни, что Юрка впал в ступор и уставился на Гликерию Константиновну, не в состоянии вымолвить ни слова.

– Хотите чаю? – улыбнулась Гликерия, уже заливая кипяток в маленький заварочный чайник. – Вы любите овсяное печенье? Я сама его делаю. Вот это перед вашим приходом испекла. Угощайтесь.

– Спасибо, – Юрка присел к столу.

– С чем же вы к нам пожаловали? – снова улыбнувшись, спросила Гликерия.

По пути в колонию, в поезде, Юрка много раз продумывал и представлял себе, как он заговорит с Гликерией, как объяснит цель своего приезда, как попросит ее рассказать о своей жизни, но теперь… Теперь все это выветрилось из головы. «Это полный провал», – думал он, потупив глаза. Нужно было либо импровизировать, чего Юрка очень боялся, либо вообще отказаться от идеи этого интервью, чего он позволить себе не мог. Поэтому Юрка решил пойти ва-банк.

– Я хочу написать самую удивительную человеческую историю! – опешив от собственной храбрости, выпалил он.

– И какую же? – мягко спросила Гликерия, разливая по чашкам чай.

– Я хочу написать о вас! – снова, как робот, выпалил Юрка. – И это будет история об ангеле, ведь вас так все называют!

– Люди всегда дают друг другу разные имена, – ласково поддержала его Гликерия. – Кого-то ангелом кличут, кого-то демоном. Бабка моя говорила: «Хоть горшком назови, только в печь не ставь», – засмеялась она и, посерьезнев вдруг, продолжила:

– Только обо мне не надо писать, сынок.

– Пожалуйста! Гликерия Константиновна, я проехал почти десять тысяч километров, чтобы встретиться с вами! Помогите мне!

– Нет в моей жизни никаких особенностей, о которых людям следовало бы знать, – отрезала Гликерия.

– Пожалуйста! – Так иногда бывало, что герой, как рыба, вдруг срывался с крючка. Вот и сейчас Юрка понял, что уговорить Гликерию Константиновну он не сможет и материала не будет. А ведь он в своих фантазиях уже видел его вышедшим в печать. И даже слышал похвалы начальства и предвкушал премиальные. И вот все летело в тартарары!

– Нет, мальчик. И не проси.

– Что же мне делать? – удрученно спросил Юрка будто и не у Гликерии, а у самого себя.

– Что ты надеялся здесь найти? Впрямь, что ли, ангела? – насмешливо произнесла Гликерия. – Это женская колония. Попадая сюда, люди проклинают всех и вся. А ты говоришь, «история об ангеле»… Ты вот задай вопрос любой осужденной, есть ли здесь, по ее мнению, ангелы.

Юрка еще больше сник.

– Что же делать? – журналистская спесь совсем слетела с Юрки, и он вновь почувствовал себя маленьким, беспомощным мальчиком, который закинул мяч на крышу и теперь не знает, как его достать.

– Думаешь, ты первый приезжаешь сюда с этой просьбой? – Гликерия говорила строго, но совсем не зло и не сердито, – каких ангелов вы ищете? Где?

– А где их искать, Гликерия Константиновна? Где? Расскажите мне! – поняв, что все провалилось, и, ощутив абсолютную безысходность, Юрка почувствовал себя легче и вдруг задал вопрос, который совсем не входил в его планы. Как будто это и не он спросил, а вопрос сам себя озвучил его голосом. Гликерия, смотревшая до этого на свой цветущий сад на подоконнике, развернулась к Юрке. В ее взгляде промелькнуло нечто похожее на искру. Она медленно вернулась за стол и взяла печенье.

– Хорошо. Я расскажу тебе три истории. Три истории обыкновенных людей, таких же, как мы с тобой. Это истории о трех женщинах, с которыми в разное время мне посчастливилось встретиться здесь, в этой колонии. И ты сам решишь, где искать ангелов.

Не помня себя от счастья, Юрка закивал, как сумасшедший, быстро достал диктофон, блокнот, карандаш и приготовился слушать.

Глава 3
Судьба первая

Взлет

Если крылья даны при рождении, как бы глубоко ты ни падал, все равно будешь пытаться взлететь вновь.

Милене было двадцать два с хвостиком, когда она, наконец-то, окончила Дальневосточный институт советской торговли.

Этот день был самым ярким, праздничным, наполненным радостными надеждами и ожиданиями, потому что он дал ей билет в новую самостоятельную жизнь.

Искренне радуясь диплому цвета ее юной бурлящей крови, воодушевленная мечтами, она, словно бабочка, спорхнула, цокая каблучками босоножек, вниз по ступеням своего бывшего вуза.

Покружилась на прилегающей к институту площади, купаясь в радужных мгновениях торжества, и полетела, не чуя ног, в неизвестную, взрослую жизнь.

Все еще окрыленная важным событием и вмиг повзрослевшая, Милена примчалась домой, чтобы разделить радость с бабушкой.

Бабушка Милены, Василиса Евдокимовна, с которой внучка провела практически все детство и юность, работала когда-то товароведом в большом универмаге и неплохо разбиралась в вещах, которыми наполняла дом. «У нас все должно быть, как у людей», – любила повторять бабушка.

– Бабуля! – закричала Милена, стучась в дверь. – У нас все как у людей!!!

Дома, кроме кота, встретившего ее громким мурлыканием, никого не оказалось. Бабушка, видимо, пошла за тортом и еще не успела вернуться. Милена, переполненная восторгом, чмокнула Тимофея в мокрый носик. В честь такого события она распахнула холодильник, отрезала ломоть колбасы и угостила пушистика («ешь скорее, пока бабуля не вернулась»), и сама принялась любоваться собой, разговаривая с зеркалом.

Ликуя, она показала зеркалу диплом, раскрыла его и гордо сказала: «Ну, видело? Что скажешь? Правда, я – хороша!?»

Старое, с потрескавшейся амальгамой, бабушкино зеркало будто ответило ей согласием, отразив в полный рост Милену в своем потускневшем от древности стекле, и еще больше подчеркнуло смугловатость и бархатистость девичьей кожи, придав ей особый шарм.

Милена улыбнулась. Отражение, вторя ей, растянуло губы, засмеялось, обнажив белоснежные зубы, и, оценив себя, ответило: очень хороша!

– Ой, – сама себе удивилась Милена и на миг отпрянула от трюмо, чтобы вернуться и вновь посмотреть в свои глаза. Зеркальное отражение колыхнулось, слегка вытянув и без того тоненькую фигурку. Глядя на свое отражение, Милена вдруг почувствовала себя невероятно гибкой и изящной. Она кокетливо изогнулась, приподняла руками струящиеся по плечам рыжие локоны, и ее ярко-зеленые глаза с поволокой томно уставились в собственные зрачки.

Воображение девушки так разгулялось, что, словно кисть художника, быстрыми, умелыми мазками дорисовало и без того прекрасный образ. И образ, преображаясь, становился все более женственным, утонченным, своим контуром походя на гибкий ствол рябинового дерева, которое под палящими солнечными лучами вспыхнуло копной густых, огненно-каштановых волос, будто развевающихся на ветру, и загорелось так, что глаз невозможно было оторвать от этой красоты. Женственность блеснула в образе девушки маленькой искоркой, постепенно разгораясь жгучим пламенем самой яркой звезды на небосклоне.

Милена в тот миг сама себя не узнала, ведь на самом-то деле она, несмотря на броскую внешность, всегда была девушкой неулыбчивой, замкнутой и молчаливой.

Из-за застенчивости Милена сторонилась ровесников и одинокими вечерами, которых было в избытке, скрашивала свой досуг тем, что с упоением читала любовные романы.

Это было так ново и интересно, что тексты, переполненные красивыми словами, пламенной страстью и неземной, какая бывает только в книжках, любовью, – в ее сознании словно оживали. И тогда возникшие образы захватывающим потоком фантазий наполняли душу нежностью и томлением, питавшим сердце, и она с тревогой ожидала любви, которая когда-нибудь непременно случится с нею в реальном, а не вымышленном мире…

Чтение так, бывало, увлекало Милену, что она представляла себя на месте главной героини. Фактически перевоплощаясь, девушка в мельчайших подробностях переживала события чужой судьбы, то уверенно шагая по гулким мостовым былых эпох, то примеряя скрывающую глаза маску, то кружась в пышном, глубоко декольтированном бальном платье среди вальсирующих рядом пар. В такие моменты она плыла по роскошному мраморному залу, и принц обхватывал ее за талию сильной рукой, нежно прижимая к себе. Ах, как тогда вздымалась ее грудь, сердце готово было выпрыгнуть из тугого охвата корсета, румянец окрашивал щеки и хотелось продолжения! Милена, отгоняя сон прочь, читала, читала, читала, и чтение всегда заканчивалось тем, что молодая героиня незаметно засыпала, а книжные истории проникали в ее сознание цветными насыщенными картинами. И тогда она, путешествуя в лабиринте чужой судьбы, глубокой звездной ночью замирала от предвкушения встреч с тайным возлюбленным, а потом вырывалась из его цепких рук, уворачивалась от поцелуев, задыхаясь в крепких и сильных мужских объятьях…

Конечно же, в реальной жизни свои чувства и утонченную натуру девушка никогда и никому не показывала, пряча их за строгими линиями наглухо застегнутого старомодного платья. Оденься она по-другому, в родной семье ее бы попросту не поняли. Там чувства и изыски в одежде были не в чести. Родители Милены работали геологами. Далекие от светской жизни, они старались побольше заработать, и потому часто уезжали в длительные экспедиции.

Словно извиняясь за свое долгое отсутствие, они всегда привозили дочери из дальних поездок какой-нибудь подарок, торжественно вручая его на семейном ужине.

Милена принимала дары, улыбаясь родителям, но не ценила дорогие подарки и не особо радовалась им, убирая объемные коробки в шкаф к бабушке на хранение и сразу же о них забывая.

Как-то так получилось, что подруг у нее не было, друзей тоже, а уж друга – и подавно. Возможно, потому, что встречавшиеся ей парни уж очень отличались от навеянного книжками образа статного красавца-принца.

Мать Милены часто грубовато говаривала дочке: «И чего это парни на нашу красоту совсем не смотрят? Вроде и не уродина, и не дура».

Эти слова больно ранили девушку, задевая ее самолюбие, но она старалась промолчать. Ничего не отвечая на укор матери, Милена хранила обиду в себе, тайно мечтая поскорее вырваться из-под этого до тошноты надоевшего контроля старших и в мгновение ока очутиться в водовороте такой манящей радужными красками взрослой жизни.

И вот этот счастливый день, наконец, настал! День, когда вместе с дипломом Милене вручили направление на работу в один из городов Приморского края.

Шли далекие 80-е годы двадцатого века; согласно строгим законам того времени, Милене, как молодому специалисту, предстояло отработать на производстве не менее двух лет, и эти перемены давали ей шанс начать самостоятельную взрослую жизнь.

От одной только мысли о том, что над ней больше не будет довлеть всевидящее око родственников и прекратятся их вечные нравоучения, Милена почувствовала, как в ней пробуждается женщина. Именно эту женственность она и увидела в отражении серебристой зеркальной глади, и теперь, прощаясь с зеркалом, с которым она так много общалась, Милена прижалась к нему, как к лучшему своему молчаливому другу. Остановившись на пороге, девушка взяла на руки кота, прижала его к себе, расцеловала, отпустила и прощально помахала рукой опустевшим комнатам родного дома.

Так вдохновенно и восторженно прощаются с прошлым, видя перед собой будущие светлые дни. Легким, радостным взмахом руки. Точно так же она помашет волнующейся и наставляющей ее советами бабушке, милой Василисе Евдокимовне, которая еще долго потом будет стоять на платформе и, утирая слезы большим клетчатым платком, смотреть вслед скорому поезду, уносящему ее маленькую девочку в дальнее, неизвестное путешествие по жизни.

Поезд мчался быстро, монотонно отстукивая ритм тяжелыми колесами. В купе к девушке никого не подсадили. Но Милене, привыкшей фантазировать, скучно одной никогда не бывало. Попивая свежезаваренный чай, она погружалась в девичьи грезы и, витая где-то между реальной жизнью и навеянным романами вымыслом, подхваченная своими крылатыми мыслями, почти весь путь смотрела в окно, шторку которого, присборив, перевязала попавшейся под руку длинной полоской ткани.

Вид преображенного окна напомнил ей эпизод из недавно прочтенной книги. Под мерное покачивание поезда Милена представила себя в образе знатной особы царских кровей, следующей в свое имение в роскошной, украшенной резными узорами и вензелями карете. Окошко, сквозь которое дама из романа поглядывала на мир, было занавешено тканью с тонкими кружевами и точно так же, как вагонная шторка в купе Милены, перехвачена атласной, в мелкую оборочку, лентой. Милене так отчетливо представился этот эпизод, что она как будто даже услышала не мерный перестук колес поезда, а совершенно отчетливые удары подков по дороге и скрип деревянных колес: будто изящная четверка лошадей мчит сквозь ночь и день, вздымая вокруг себя клубящуюся дорожную пыль, стремглав унося из виду золоченую карету знатной госпожи.

«Да!» – подумала Милена, а вслух произнесла:

– Я и есть госпожа, королева! С таким-то дипломом и такой профессией мне все пути открыты!

Окрыленная мечтами, она не успела и заметить, как промелькнул ее путь. Уже привыкнув к мысли, что весь мир теперь покорится ей, девушка важно вышла на перрон нового для нее города. Морской ветер, встречая Милену, приветливо дохнул ей в лицо, и это легкое, свежее дуновение наполнило ее радостью. С лучащимся от счастья лицом девушка отправилась в Горторг, согласно своему рабочему направлению, свято помня наставления бабушки о том, что надо сразу же попросить для себя подъемные.

И хотя бабушкины речи о деньгах всегда ее раздражали, сейчас Милена о них вспомнила и решила взять на вооружение мудрые слова семидесятилетней Василисы Евдокимовны: «Будут деньги – будет все!»

На новом месте ее встретили приветливо, радушно, разговаривали обходительно, как будто ждали появления нового работника. Подъемные, о которых так беспокоилась бабушка, выписали незамедлительно, выделили койко-место в общежитии, но, вопреки ожиданиям молодого специалиста, предложили должность обычной продавщицы.

Милена сразу сникла от такого оборота.

– Я специалист! – возмутилась она. – Я как минимум товаровед!

И мысленно, как будто сомневаясь, сама себе тихонько напомнила: королева, госпожа…

– Сейчас у нас только эта вакансия, – окончательно сбив корону с юной головы, сказала заведующая Горторгом Спиридонова Надежда Николаевна, грузная женщина возрастом под полтинник со странной грушеподобной фигурой и большой, пышной грудью.

Кроваво-красно накрашенными мясистыми губами она доброжелательно улыбнулась Милене:

– Как появится что-то получше, мы вас сразу переоформим.

Надежда Николаевна говорила тихим вкрадчивым голосом, почти полушепотом, но ее цепкие глаза были похожи на два буравчика, которые сверлили Милену и, подобно лапкам паука, что сидел рубиновой брошью на вороте блузы Надежды Николаевны, прощупывали ее нутро.

Тяжелый, приторно-сладкий аромат духов, несоответствие ласковых и тихих интонаций общему облику Надежды Николаевны (понятно было, что женщина она властная и волевая) и то, как она быстро поставила на место Милену, приняв ее на низкооплачиваемую работу, – все это вызвало у девушки неосознанную внутреннюю неприязнь к начальнице.

Надежда Николаевна, со своей стороны, поняла, что новая сотрудница – девушка не конфликтная, тихая, поддается влиянию и вообще простушка, если по одежке судить.

«Дело сладится, – думала Спиридонова, – видно же, что человек ведóмый, покладистый».

Милена, быстро поддавшаяся паучьему обаянию начальницы и наивно полагавшая, что для нее действительно скоро освободится вакантное место, покорно вышла на работу, встав за прилавок небольшого продовольственного магазина, в ассортименте которого преобладали соки, мороженое, сигареты и прочая мелочь.

Первым посетителем магазина, в котором главной достопримечательностью отныне стала красивая, изящная, похожая на грациозную фарфоровую статуэтку Милена, был добродушный старичок. Он понуро и почти машинально прошаркал подошвами сандалий к прилавку и, словно увидев сияющего ангела, замер. Дедушка, как будто ослепленный попавшим на него светом, прищурил глаза, вгляделся, а потом, словно привыкнув, осмотрелся, расплывшись в улыбке. Тончайшая, как пергаментная бумага, кожа его губ обтянула улыбкой уже давно обеззубевшие десны. Дедушка облизнулся, пристально посмотрел на Милену и, немного подумав, нарыл в закоулках своей памяти заброшенные туда за ненадобностью слова, чтобы теперь рассыпаться в комплиментах перед этой возникшей из ниоткуда красотой:

– Гибкая, спелая виноградная лоза, налей мне сладчайшего сока из своего кувшина…

Милена, не привыкшая к такого рода обращению, раскраснелась, дрожащими руками налила напиток из кувшина в стакан и протянула старику. Он обхватил ее ладонь шершавыми, до тошноты теплыми пальцами обеих рук и, удерживая руку девушки, продолжил словесную атаку.

Щеки Милены от неожиданности и непонимания происходящего еще больше вспыхнули. Пытаясь высвободить свою ладонь, она пристыдила старика:

– Что вы себе позволяете?

– Ну-ну, Михалыч, ты это брось, – видя замешательство Милены, подоспела ей на помощь напарница и тут же, выхватив ладонь Милены из цепких старческих лапок, приободрила коллегу:

– Первый посетитель-мужик – это хороший знак; хоть и бесы у него в ребрах, а все ж примета есть примета – приживешься здесь.

И, словно в подтверждение этих слов, с пробуждающимся новым днем закипела, засновала туда-сюда людская толпа. Милена только и успевала брать деньги, отсчитывать сдачу да выдавать необходимый товар.

Так за проворной работой Милена и не осознала даже, как день проскочил и сгущающиеся вечерние сумерки наползли на город, подгоняя к завершению время рабочего дня.

Милена готовилась к закрытию магазина и по наставлению напарницы считала дневную выручку. Большие купюры она положила одна к одной, убрала их в кассу, высыпала на прилавок мелочь и начала быстро отсчитывать монеты. В этот момент в дверном проеме появился высокий брюнет с вьющимися волосами и живыми пронырливыми глазами. Он оглядел Милену снизу доверху долгим оценивающим взглядом, как ее еще никто и никогда не рассматривал. Она сконфузилась под этим пытливым взором темных глаз. Какая-то непонятная, не знакомая ей дрожь пробежала по телу.

– Ты новенькая, что ли? – улыбаясь и не отводя от нее своего ощупывающего взгляда, спросил парень. Милена кивнула.

– Как тебя зовут?

– Милена.

– А где Даша? – поинтересовался он девушкой, которая была ее сменщицей.

Напарница Милены, Галина, вновь наблюдая замешательство коллеги, молниеносно подоспела на помощь:

– Она придет завтра, а вот ты и совсем бы здесь не появлялся, катись давай отсюда ко всем чертям! Не засоряй эфир.

– Ух, и злая ты, Галка, как голодная чайка, заклевать готова!

– Иди давай, умничать тут будешь! Наш радар от тебя сильно фонит.

Милена, молча хлопая глазами, смотрела на их перебранку.

Парень хмурился, поправлял одежду, словно обдумывая свои дальнейшие действия, переминался с ноги на ногу, но уходить не спешил.

– Давай-давай, – подгоняла его Галина, – нечего тут впустую ошиваться.

Галина даже вышла из-за прилавка, кидаясь на парня грудью, как на амбразуру.

– Ну-ну, крокодильчик, успокойся, – отстранил ее от себя посетитель. – Не к тебе, зубастик, я пришел.

Он обогнул растерявшуюся продавщицу и вновь заговорил с Миленой.

– Анатолий, – представился он, протянув ей руку.

Милена слегка пожала его теплую ладонь.

Молодой человек задержал на мгновение хрупкую девичью ладошку в своей ладони, потом быстро, так что девушка не успела опомниться, подтянул ее руку к своим губам и поцеловал.

Этот внезапный поцелуй словно обжег руку Милены, и она от неожиданности вскрикнула, отдернув ладонь.

Анатолий томно прищурил веки и слегка шевельнул губами, как бы показывая Милене жестом, что он ее целует. Вместе с этим воздушным поцелуем от него пошли сильные токи, которые девушка сразу же почувствовала, будто по ее телу разлилось тепло и нега.

Милена смотрела на него как на сверхчеловека, внезапно появившегося неведомо откуда и принесшего с собой мужской шарм, непредсказуемость, стать, красоту и ту самую сажень в широких плечах, о которой она так много слышала, но которой, пожалуй, до того дня не встречала у своих знакомых.

Анатолий посмотрел на лежавшие на прилавке монеты и попросил:

– Одолжи на пиво до зарплаты!

Милена, не зная, что сказать, посмотрела на Галину, стоявшую в некотором оцепенении и наблюдавшую за ними. Повисла пауза. Не дождавшись ответа, новый знакомец сгреб с прилавка звенящую медь и, торопясь, вышел из магазина, бросив на ходу: «Спасибо, девчонки!»

Милена не знала, как реагировать. Даже не поняла, не успела осознать, что произошло: то ли ее так лихо обокрали, то ли у нее появился друг.

– Ты с ума сошла, что ли? – вывел ее из ступора голос Гали. – Так ведь и проторговаться можно.

– Да, – согласилась с ней Милена. – Даже не знаю, что на меня нашло: я словно дар речи потеряла.

– Клади теперь в кассу свои кровные, да впредь повнимательней с деньгами будь, здесь таких проходимцев – пруд пруди, а ты, как я посмотрю, будто кролик к удаву, сама в пасть его лезешь, даже не узнав, кто он.

– А кто он? – полюбопытствовала Милена.

– Местный забулдыга, – подытожила беседу Галка. – Даже и смотреть не стоит в ту сторону, забудь о нем, и об «одолженных» деньгах тоже забудь.

Всю ночь Милене не спалось.