Kitobni o'qish: «Николай I»
© Шишов А.В., 2019
© ООО «Издательство «Вече», 2020
© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2020
Основные Государственные Законы Российской Империи
1
Императору Всероссийскому принадлежит Верховная самодержавная власть. Повиноваться власти Его, не только за страх, но и за совесть, Сам Бог повелевает.
Особа Государя Императора священна и неприкосновенна.
Императорский Всероссийский Престол есть наследственный в ныне благополучно царствующем Императорском Доме.
С Императорским Всероссийским Престолом нераздельны суть Престолы: Царства Польского и Великого Княжества Финляндского.
Император, Престолом Всероссийским обладающий, не может исповедовать никакой иной веры, кроме Православной.
Избранные статьи
Свода Основных Государственных Законов
Российской Империи.
1906 год
Слово от автора
В середине XIX столетия в Российской империи почти 28 лет царствовал действительно великий государь – Николай I, наследовавший корону Романовых от младшего брата, не менее значимого для отечественной истории монарха Александра I. Он по-своему оценивал свою державную миссию, стремясь сохранить и приумножить величие Отечества. Шел к намеченной цели действительно трудным путем самодержца, добиваясь успехов и терпя поражения, взойдя на престол и уйдя из жизни под пушечные залпы.
Николай I стал государем в критические для империи Романовых дни. Ее основы были готовы поколебать с оружием в руках дворяне-заговорщики, члены тайных обществ декабристов. События 1825 года привели к пролитию крови на Сенатской площади в Санкт-Петербурге. Впервые в истории самодержавной России против ее устоев выступили дворяне – сословная опора монархического строя. Это побудило новоявленного императора приступить к созданию государства с чиновничьим управлением, пришедшем на смену дворянскому.
Единых суждений о его личности и правлении нет и не может быть. «Время Николая I – эпоха крайнего самоутверждения русской самодержавной власти… в самых крайних проявлениях его фактического царствования и принципиальной идеологии», – писал историк А.Е. Пресняков. Эмигрант А.И. Герцен называл Николая I «жандармом Европы», мыслитель Н.А. Добролюбов – «удавом, 30 лет душившим Россию».
Фрейлина А.Ф. Тютчева, современница императора, именовала его «Дон Кихотом самодержавия». Философ А.И. Ильин писал о Николае I как о «рыцаре монархической идеи, сумевшем удержать Российскую империю на путях ее самобытного развития». Столь же высокую оценку давал личности царя просветитель К.Н. Леонтьев: Николай I «был призван задержать на время всеобщее разложение, имя которому революция».
Сам же всероссийский император Николай Павлович из Романовых говорил о задачах своего долгого царствования следующее: «Революция стоит на пороге России, но, клянусь, она не проникнет в нее, пока во мне сохранится дыхание жизни, пока я буду императором».
Царственное слово он действительно сдержал. После восстания декабристов государство больше не испытывало внутренних потрясений, поскольку любое инакомыслие жестоко каралось. Более того, николаевская Россия стала настоящим «жандармом Европы», силой оружия подавив революции в Польше и Венгрии. Однако политическая реакция во внутренней жизни державы удивительно сочеталась с золотым веком отечественной культуры.
Самодержец Николай I так и не смог найти возможности отмены крепостного права, самой большой беды отечественного бытия. Но в годы его правления русская промышленность успешно развивалась, правда, слабела общепризнанная в Европе военная мощь Российского государства, сокрушившего в начале ХIХ века державу императора французов Наполеона I Бонапарта.
На николаевское царствование пришлось немало войн, в которых русское оружие не знало поражений, – войны с Турцией и Персией, Польский и Венгерский походы, Кавказская война. Иначе говоря, при Николае I Россия не знала ни одного мирного года. Но когда ей пришлось столкнуться с коалицией европейских держав в ходе Восточной (или Крымской) войны 1853–1856 годов, то ее ожидало обидное поражение, понесенное не на поле брани, а на дипломатическом поприще.
Большая европейская война показала социально-экономическую отсталость России в столкновении с передовыми государствами в их развитии в лице Великобритании и Франции, к тому же имевшими союзников. Русская армия и флот продемонстрировали техническое бессилие перед союзными армиями, которое уже не компенсировалось патриотизмом и мужеством русского воинства.
Империя эпохи царствования Николая I – интереснейшие страницы отечественного исторического летописания. Они насыщены многими действительными событиями, победами и поражениями, человеческими свершениями, именами выдающихся личностей. И на всех этих страницах доминирует одна фигура – Государь. Он же Самодержец и Человек. Как тут не вспомнить старую поговорку: «Царь – всему голова». К вышесказанному хочется добавить простую истину: изучение Николаевской эпохи давно уже стало частью интеллектуального развития гражданина Российского государства.
Образ императора Николая I разнолик. Его можно описывать как всевластного самодержца или монарха с трагической судьбой, как «жандарма Европы» или создателя новой модели чиновничьего управления державой. И во всем этом царствующий Романов для отечественной истории спорен. Автору же хотелось показать образ Николая I из династии Романовых как действительно великого государственника, за время царствования которого Россия не знала ни одного года без войны.
А.В. Шишов, военный историк и писатель
Глава 1. Младший Павлович (или Романов 3-й), которому никак не светила корона Российской державы
Родители и их заботы о сыне. Юность. Жестокое воспитание. Становление характера будущего самодержца. Неистребимая любовь к армии. Судьба великого князя. Братья Павловичи
Николай I Павлович, первый в русском царском доме Романовых (и в великокняжеских семьях начиная со святого Владимира), нареченный таким именем, родился без четверти четыре утра 25 июня 1796 года. (Здесь и дальше все даты даются по старому стилю. – А.Ш.) Он появился на свет в Царском Селе, в загородном императорском дворце. Екатерина Великая, счастливая бабушка (это был уже девятый продолжатель рода Романовых), благословила его со словами: «Экий богатырь». Стоящий рядом православный священник благословил появление на свет нового Романова, судьба которого тогда всем виделась весьма туманной: третий сын наследника престола шансов на императорскую корону, в чем мало кто сомневался, не имел никаких.
Появление на свет нового великого князя Романова жителям Царского Села и местному гарнизону стало известно по пушечной пальбе и колокольному звону. В Санкт-Петербург был тут же отправлен вестник, которого там уже ждали.
В полдень в царскосельской придворной церкви состоялось торжественное молебствие. Присутствовали императрица и весь двор. После молебствия вельможи и сановники рангом ниже, допущенные «к руке» Екатерины Великой, принесли ей поздравления, которые она принимала весьма благосклонно: внуков она любила. На этом в тот день торжества во дворце не закончились: был дан званый обед «на 64 куверта».
О рождении очередного внука императрица Екатерина II не промедлила отписать по-французски своему постоянному корреспонденту и доверенному лицу барону Гримму. В письме от того же дня 25 июня сообщалось следующее:
«…Сегодня в три часа утра мамаша родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него бас, а кричит н удивительно; длиною он аршин без двух вершков, а руки немного меньше моих. В жизнь мою в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом. Мне кажется, что у него судьба повелителя, хотя у него два старших брата».
Здесь уместно заметить, что аршин составлял 0,711 метра, а вершок – 0,0444 метра. Появившийся на свет младенец был действительно большим и ростом, и весом, что давало оправдавшиеся надежды на его физическую крепость, что так и было. Прозорливая императрица Екатерина Великая угадала: Николай действительно перерос своих братьев.
Уже после таких частных изъявлений радости о рождении еще одного внука матушка государыня оповестила о том Российскую империю в высочайшем манифесте, «печатанном в Петербурге при Сенате» 9 июля:
«Божиею Милостию
Мы, Екатерина Вторая,
Императрица и Самодержица Всероссийская,
и прочая, и прочая, и прочая
Объявляем все верным нашим подданным:
В 25-й день июня Наша любезная невестка Великая Княгиня разрешилась от бремени рождением Нам внука, а Их Императорским Высочествам сына, нареченного Николаем.
Таковое Императорского Дома Нашего приращение приемлем мы вящим залогом благодати Всевышнего, на Нас и Нашу Империю обильно изливаемой, и потому, возвещая о сем Нашим верным подданным, пребываем удостоверены, что все они соединят с Нами усердные к Богу молитвы о благополучном возрасте новорожденного и преуспевании во всем, что к расширению славы Дома Нашего и пользы отечества служить может. Повелеваем в прочем во всех делах, где приличествует, писать и именовать сего любезного Нам внука Его Императорским Высочеством Великим Князем.
Дан в Царском Селе, июля 6-го в лето от Рождества Христова 1796-е, Царствований же Наших Всероссийского в тридесять пятое и Таврического в третие на десять.
На подлинном подписано собственною Ее Императорского Величества рукою тако: «Екатерина».
Крещение малыша состоялось 6 июля в присутствии всего семейства Романовых. Восприемниками его из купели стали старшие брат и сестра – Александр (будущий император Александр I) и великая княжна Александра Павловна.
Современники обратили внимание на данное младенцу имя, строя самые противоречивые предположения на сей счет. Но в православии был особо почитаемый на Руси святой Николай-угодник: так что родители при выборе имени сыну, думается, особо не мудрствовали. Не обошлось здесь, конечно, и без участия царствующей бабушки.
После окончания литургии на новорожденного, вернее – на его пеленки, торжественно возложили знаки высшей орденской награды Российской империи – крест, звезду и ленту Святого апостола Андрея Первозванного. Этим орденом при рождении награждались все великие князья Романовы: то была их династическая привилегия.
Обряд крещения маленького Павловича дал повод устроить во дворце еще один парадный обед, но уже «на 174 особы». Вечером состоялся придворный бал, продолжавшийся до десяти часов вечера. Он как бы подвел черту царскосельским торжествам в семье Екатерины II по случаю появления на свет еще одного ее внука. Восторженных поздравлений она получила намного больше, чем родительская чета. Удивительного в том тогда не виделось.
Императрица, будучи в любимом ею Царскосельском дворце, навещала мать и младенца каждодневно, интересуясь всякими мелочами и во всем требовательно опекая внука. Она не перестает им восхищаться, сообщая через две недели после его появления на свет еще в одном письме «в Европу» следующее:
«Николай вот уже три дня как ест кашу и хочет есть постоянно; мне кажется, что никогда еще ребенок восьми дней от роду не ел подобной пищи; это нечто небывалое… если так будет продолжаться, я думаю, что в шесть недель его отнимут от груди. Он смотрит на всех и поворачивает голову, совсем как я».
Прибавление в семье великого князя Павла Петровича, наследника всероссийского престола, и его второй супруги Марии Федоровны (принцессы Вюртембергской Софии-Доротеи-Августы-Луизы) отмечалось в екатерининской державе с торжеством размашисто. Был и колокольный звон в столичных храмах и монастырях, затем по всей Российской державе. Были пушечные залпы со стен бастионов Петропавловской крепости, депутации в Зимний дворец дипломатов, аккредитованных в Санкт-Петербурге, прощение каких-то торговцев запрещенными книгами и оды придворных стихотворцев.
Среди них, разумеется, отличился корифей поэтического дела царедворец Гавриил Державин. Среди его стихотворных строк, посвященных появлению на свет будущего императора Николая I, были, между прочим, и такие:
…Дитя равняется с царями.
Родителям по крови,
По сану – исполин,
По благости, любови,
Полсвета властелин.
Он будет, будет славен,
Душой Екатерине равен.
Придворный стихотворец по внушению написал нечто пророческое. Через полгода ушла из жизни Екатерина Великая, которая любила всех своих внуков по-матерински нежно, пеклась о них в большом и малом…
Сам император Николай I в собственноручных «Воспоминаниях о младенческих годах» о своем появлении на свет записал следующее:
«Говорят, мое рождение доставило большое удовольствие, так как оно явилось после рождения шести сестер подряд и в то время, когда родители мои перенесли чувствительный удар вследствие несостоявшегося бракосочетания старшей из моих сестер – Александры с королем Шведским Густавом-Адольфом…
Причиной несостоявшегося брака было, говорят, упрямство короля, который ни за что не хотел согласиться на то, чтобы сестра моя имела при себе православную часовню… Это было очень жестоким ударом для самолюбия Императрицы (Екатерины II).
Сестра моя была уже причесана, все подруги ее в сборе – ожидали лишь жениха, когда пришлось все это остановить и распоряжения отменить. Все, которые были этому свидетелями, говорят, что это событие чуть не стоило жизни Императрице, с которой приключилось потрясение, или апоплексический удар, от которого она уже более не могла оправиться».
У историков есть мнение, что самоуверенный шведский король, не пожелавший иметь рядом с собой супругу православного вероисповедания, «расписался» под своим будущим. Свергнутого монарха, как пишет Николай I, «впоследствии так жестоко преследовала судьба, лишив его даже престола и наследия его предков; она обрекла его на прозябание без пристанища, скитание из города в город, нигде не позволяя остановиться надолго, и разлучила с женой и детьми».
Сразу после крещения третьего сына, прошедшего в Придворной церкви Царского Села, великий князь Павел Петрович с легким сердцем оставил покои нелюбимой матери и уехал в «свой» Павловск, чтобы там вновь окунуться в стихию воинских экзерциций, парадов, разводов караулов и строевых смотров местного гарнизона. Жена же его 37-летняя Мария Федоровна осталась в Царском Селе: ребенком занимались свекровь и тщательно отобранные лично императрицей няни.
Екатерина Великая питала открытое отвращение и нелюбовь к своему сыну Павлу Петровичу, видя в нем много черт, унаследованных от своего отца Петра III, свергнутого венценосной супругой с законного престола и закончившего свою жизнь подвыпившим за карточным столом на мызе Ропша. Государыня, относясь так к наследному великому князю, обожала лишь внуков: появление каждого из них на свет вызывало у бабушки обильные слезы умиления.
Восхищаясь еще одним внуком, Екатерина II прекрасно понимала, что у него нет ни малейшего шанса взойти однажды на всероссийский престол в императорской короне, специально сотворенной талантливыми придворными ювелирами по его голове. Он не мог быть в этом соперником старшим братьям – ни 19-летнему Александру, ни 17-летнему Константину, которые, по воле бабушки, уже завершали полный курс обучения цесаревичей в ранге великих князей Павловичей. Право наследования трона было за ними, если в ход жизни, разумеется, не вмешается «его величество случай». Тогда никто не мог предвидеть декабрь 1825 года, когда на Сенатской площади произошли знаковые для истории империи династии Романовых кровавые события.
Екатерина II, как великая государыня, прозорливо понимала, что ее сын Павел не достоин престола «ее» Российской империи. В этом она не обманывалась. Ее самым заветным желанием было то, чтобы после своей смерти трон перешел не к сыну, «этому безумцу, который хочет приучить Россию к прусской дисциплине», а к старшему из внуков, любимому Александру. Она видит в нем будущего «прекрасного, благородного и терпимого» монарха, который способен продолжить дело ее жизни.
Императрице было уже шестьдесят семь лет, хороший преклонный возраст для той эпохи, и она чувствовала, что силы неумолимо оставляют ее. Преследуемая такой мыслью, Екатерина Великая готовит манифест, лишающий сына Павла Петровича права наследования престола в пользу повзрослевшего внука Александра. Считается, что она хотела обнародовать его 24 ноября 1796 года, в Екатеринин день. Но не успела этого сделать, скончавшись 5 ноября.
Считается, что великий князь Александр Павлович знал содержание этого екатерининского манифеста. Но у него «не хватило храбрости воспользоваться им, и он предает себя воле отца». Вполне возможно, что и тот знал такую волю проклинаемой им венценосной матери, мучаясь долгим ожиданием дня собственного воцарения.
Августейшая бабушка с июня по ноябрь 1796 года держала новорожденного внука при себе. Но она уже была больна, родник жизни ее иссякал. Екатерина II, однако, самолично выбрала няню для малыша и кормилицу – «крестьянку, московскую славянку». Ею стала красносельская крестьянка Евфросинья Ершова, отличавшаяся здоровьем и любовью к малым детям.
Первой воспитательницей маленького великого князя стала его няня Евгения Васильевна Лайон, родом из Шотландии (которую порой ошибочно называют англичанкой), протестантка по вероисповеданию, «взятая от генеральши Чичериной». Она учила малыша крестить лоб и читать молитвы «Отче наш» и «Богородицу». Николай Павлович сохранил о своей няне самые добрые воспоминания, помня ее ласку и заботу. Избранница бабушки и стала тем человеком, который начал формирование характера будущего венценосца Российской державы. Евгения Лайон была «фанатично привязана к ребенку».
У детской кроватки ночные дежурства с бдением несли преданные матушке государыне придворные дамы подполковница Екатерина Синицына и надворная советница Екатерина Панаева вместе с «и не более и не менее как четыре горничных для услуг». Так что пеленки младенцу сразу же менять и стелить было кому. Когда малыш подрос, няни и горничные в ночных дежурствах у его кроватки стали чередоваться. Числом их стало меньше. В числе прислуги малыша значились еще два камердинера, два камер-лакея и восемь (!) истопников.
Затем к маленькому мальчику представили двух других воспитательниц. Это были: статс-дама матери графиня Шарлотта Карловна Ливен, урожденная Гаугребен (впоследствии княгиня), и гувернантка вдовая полковница Юлия Федоровна Адлерберг, урожденная Багговуд. Таково было женское окружения Николая в первые четыре года его жизни. Он называл графиню Ливен «образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям», которую дети императора Павла I «страшно любили».
Няня шотландка Евгения Лайон оставалась при маленьком Николае до его семилетия. Современники отмечали ее характер «смелый, решительный и благородный». Сам Николай Павлович, привязавшийся к ней, называл мисс Лайон «няней-львицей».
Военный историк старой России генерал-лейтенант Н.Ф. Дубровин в своей работе «Несколько слов в память императора Николая I», увидевшей свет на страницах «Русской старины», указывал, что самодержец всея Руси заимствовал от своей няни «прямоту, рыцарское благородство и твердость в поступках». Действительно, Евгения Лайон являлась в его детстве «единственной руководительницей», сумев установить с мальчиком доверительные отношения.
Историки считают, что Евгения Лайон «передала» маленькому воспитаннику и что-то из свойственных ей «предрассудков». Будучи в 1794 году в мятежной Варшаве, она натерпелась страхов во время восстания Костюшко и потому навсегда возненавидела поляков, подвергших ее жизнь опасностям. Это чувство няня внушила и маленькому великому князю. Она же дала ему первые понятия о долге и чести Романовых.
Тот же историк Дубровин писал, что «мисс Лайон, учившая ребенка русской азбуке, по-видимому, не совсем успешно, потому что до шестилетнего возраста великий князь Николай Павлович знал только 13 букв, которые и старался применить к словам, конечно, безуспешно». В шесть лет такой ребенок должен был уже читать и считать. Должен был, но такое не получилось.
Объясняется это весьма прозаично. Три женщины-воспитательницы, три иностранки – Евгения Лайон, Шарлотта Ливен и Юлия Адлерберг – плохо говорили по-русски. И акцент у этих придворных дам был разный. В остальном упрекнуть их было никак нельзя: отданного им на воспитание малыша они по-матерински любили и от его требовательной венценосной бабушки упреков не получали.
Общаясь с гувернантками, маленький Романов проникается полунемецкой-полуанглийской моралью, пуританство которой так контрастирует с добродушием, простотой и вседозволенностью, принятыми в русских семьях. Он учится следить за собой, постоянно контролировать себя, никогда не терять самообладания, уметь скрывать чувства и обиды. Слезы считались слабостью даже для его маленьких сестер, а их у него было шестеро – Александра, Елена, Мария, Екатерина, Ольга и Анна. Играть же ему приходилось с братом Михаилом и младшей сестрой, которая была его старше на один год. Товарищами по играм были дети придворных вельмож – маленькие граф Адам де Вюртенберг, Витингхоф, Адлерберг…
Родительница императрица Мария Федоровна, как ни странно, не очень была ласкова с младшими («поздними») сыновьями, чего нельзя сказать о ее большой материнской заботливости о старшем, цесаревиче Александре. Именно он должен был наследовать корону династии Романовых и продолжить царственный род. Его к этому и готовили самым серьезным образом, что являлось династической традицией. Не забывался и сын Константин, который мог в силу каких-то трагических обстоятельств занять трон старшего брата. Мать по отношению к младшим детям была ответственно строга и держалась с ними отстраненно, чему есть свидетельства.
Анри Труайя писал об императрице Марии Федоровне и ее венценосном супруге следующее: «У Павла I, поглощенного военными парадами и совещаниями с министрами, совершенно нет времени заниматься многочисленной семьей. Царица настолько увлечена благотворительной деятельностью и приемами, что порой тоже забывает о материнских обязанностях. Она только что родила четвертого сына, Михаила, который на два года моложе Николая. Родив десятерых детей, Мария Федоровна полагает, что успешно справилась со своим женским долгом и по отношению к мужу, и по отношению к России. Сдерживаемая суровым воспитанием, она не позволяет себе проявлений нежности и довольствуется тем, что видит своих чад во время специальной «аудиенции», четверть или полчаса в день.
Маленькие Николай и Михаил страшатся этой холодной, чопорной женщины, которую все хвалят за доброту, но она отказывает детям в малейшей ласке. Зато они очень любят бывать в комнате отца…»
Отец же, император Павел I, был ласков и заботлив со всеми своими детьми. Каждый день маленьких приносили к нему, и он, любуясь ими, называл их своими «барашками». Он словно восполнял не доставшееся тепло своего собственного одинокого детства, не испытывая в малолетстве ласки венценосной матери, которая при его совершеннолетии «лишила» сына законного престола. Но на личное воспитание сыновей времени у него во все дни недели находилось мало, что не мешало, однако, баловать их подарками. Маленькому Николаю родитель однажды подарил золоченую коляску с парой шотландских вороных лошадок и жокеем.
Можно считать, что Павел I старался привить сыновьям интерес к военной службе. Характерно, что первой игрушкой, купленной родителями Николаю, как это явствует из семейной приходно-расходной книги (такие велись у Романовых), было деревянное ружье, приобретенное в августе 1798 года за 1 рубль 50 копеек. Затем ему купили четыре деревянные шпаги. «Арсенал» маленького мальчика старательно пополнялся подобным оружием и военной амуницией.
В год рождения сына, в декабре, отец-самодержец назначил его шефом лейб-гвардии Конного полка, имя великого князя Николая Павловича было присвоено первому батальону полка. (Тогда эскадроны назывались батальонами.) Тогда же маленький Павлович получил по должности свое первое жалованье – 1105 рублей. Впервые специально пошитый для него мундир конногвардейцев он надел в апреле 1799 года. Словом, военный обиход окружал будущего всероссийского самодержца с самых первых шагов.
По возвращении сына Константина из суворовского Итальянского похода 1799 года император «перевел» его в этот полк, а младшего трехлетнего Николая – тем же шефом в 3-й гвардейский (Измайловский) полк «в обмен с братом». (1-м и 2-м гвардейскими полками традиционно являлись петровские «потешные» Преображенский и Семеновский.)
В 1800 году император Павел I избрал в воспитатели своих младших сыновей Николая и Михаила Матвея Ивановича Ламздорфа, бывшего прежде директором 1-го Кадетского корпуса (Сухопутного шляхетского кадетского корпуса), переименованного в генерал-лейтенанты из тайных советников, участника двух екатерининских турецких войн. И что было немаловажным для родителя, Ламздорф два года командовал Казанским кирасирским полком и побывал на посту губернатора Курляндии. При императоре Александре I он станет генералом от инфантерии, членом Государственного совета и получит графский титул.
Однако Ламздорфу такая перспектива близости к императорской чете не улыбалась. «Изменчивый» в настроении монарх то и дело кого-то арестовывал, разжаловал и ссылал. Это касалось прежде всего придворных и людей военных. Опальные люди наполняли казематы Петропавловской крепости, гарнизонные гауптвахты, высылались в отдаленные города и собственные деревеньки, а порой и в такую далекую от столицы Сибирь.
Царедворец попытался ускользнуть от такой действительно большой при дворе чести быть воспитателем великих князей. Самодержцу это не понравилось, и он сказал Ламздорфу, два года назад отправленному в отставку, достаточно строго и требовательно:
«Если вы не хотите взяться за это дело для меня, то вы обязаны исполнить это для России, одно только скажу вам – чтобы вы не сделали из моих сыновей таких шалопаев, каковы немецкие принцы».
После такого разговора Ламздорфу не оставалось другого выхода, как с благодарностью верноподданного принять новое назначение. Оно давало ему еще больший вес при дворе, повышенное жалованье и нескрываемые от окружающих надежды на то, что кто-то из его малолетних воспитанников в будущем «пойдет в гору». Испытывать же собственную судьбу царедворец дальше не стал. Можно было попасть в опалу со ссылкой не просто в свое родовое имение с обустроенным барским домом, а в самую что ни есть отдаленную деревеньку. Ламздорф досаждать маленьким великим княжатам науками не стал, но с первых дней стал держать их по-прусски в подчеркнутой строгости, что родителю понравилось.
Исследователи сходятся на том, что императорская чета в выборе воспитателя младших сыновей сделала неудачный выбор. По суждениям современников, Ламздорф «не обладал не только ни одною из способностей, необходимых для воспитания особы царственного дома, призванной иметь влияние на судьбы своих соотечественников и на историю своего народа, но даже был чужд всего того, что нужно для человека, посвящающего себя воспитанию частного лица».
Павловичи подрастали, а отец все также урывками занимался их личным воспитанием, с удовольствием играя с ними. Отец и мать баловали вниманием только наследника Александра, что, впрочем, так и должно было быть в царствующих домах Европы и Востока. Николай в «Воспоминаниях о младенческих годах» описывает такие случаи:
«…Во время проходившего на гатчинском дворе парада отец, бывший на коне, поставил меня к себе на ногу.
Однажды, когда я был испуган шумом пикета Конной гвардии, стоявшего в прихожей моей матери в Зимнем дворце, отец мой, проходивший в это время, взял меня на руки и заставил перецеловать весь караул».
Императорский дворец посещали самые разные, по-своему знаменитые люди. Малолетнему великому князю довелось лично знать военного гения генералиссимуса А.В. Суворова-Рымникского, князя Италийского. Николай I в «Воспоминаниях» с благодарностью за это пишет следующее:
«Одно из последних событий этой эпохи (царствования отца. – А.Ш.), воспоминание о котором будет для меня всегда драгоценным, это удивительное обстоятельство, при котором я познакомился со знаменитым Суворовым. Я находился в Зимнем дворце, в библиотеке моей матери, где увидел оригинальную фигуру, покрытую орденами, которых я не знал; эта личность меня поразила. Я его осыпал множеством вопросов по этому поводу; он стал передо мной на колени и имел терпение мне все показать и объяснить. Я видел его потом несколько раз во дворе дворца на парадах, следующим за моим отцом, который шел во главе Конной гвардии…»
Пребывание на престоле оказалось для «переменчивого» Павла I коротким и неблистательным. В год своей гибели, к 1 февраля, он окончательно переехал в полюбившийся ему Михайловский дворец (замок). У императора было какое-то не самое радостное предчувствие судьбы-злодейки, поэтому из его уст как бы случайно вырвались такие пророческие слова:
«На этом месте я родился, здесь хочу и умереть…»
Причины его насильственного устранения с престола вполне объяснимы. Когда Екатерина Великая ушла из жизни, ее великая державная Россия досталась в управление сыну, так и не получившему жизненного опыта государственного управления. Это, помноженное на неуравновешенный характер Павла I и его пристрастие к прусской военной системе, и стало причиной того, что бывшие екатерининские царедворцы подняли руку на своего государя. А в остальном история версий знает много.
Есть и воспоминания участников и очевидцев покушения на императора Павла I. Один из них, Н.А. Саблуков, описал, как заговорщики, крепко «подогретые» для храбрости вином, ворвавшись в покои государя, совершили цареубийство:
«…Два камер-гусара, стоявшие у двери, храбро защищали свой пост (дверь в спальню императора Павла I), но один из них был заколот, а другой ранен.
Найдя первую дверь, ведшую в спальню незапертою, заговорщики сначала подумали, что император скрылся по внутренней лестнице. Но когда они подошли ко второй двери, то нашли ее запертою изнутри, что доказывало, что император, несомненно, находится в спальне.
Взломав дверь, заговорщики бросились в комнату, но императора в ней не оказалось. Начались поиски, но безуспешно, несмотря на то, что дверь, ведшая в опочивальню императрицы, также была заперта изнутри. Поиски продолжались несколько минут, когда вошел генерал Беннигсен, высокого роста, флегматичный человек; он подошел к камину, прислонился к нему и в это время увидел императора, спрятавшегося за экраном. Указав на него пальцем, Беннигсен сказал: «Здесь», после чего Павла тотчас вытащили из его укрытия.
Князь Платон Зубов, действовавший в качестве оратора и главного руководителя заговора, обратился к императору с речью. Отличавшийся обыкновенно большой нервностью, Павел на этот раз, однако, не казался особо взволнованным и, сохраняя полное достоинство, спросил, что им всем нужно.
Платон Зубов отвечал, что деспотизм его сделался настолько тяжелым для нации, что они пришли требовать его отречения от престола.
Император, преисполненный искреннего желания доставить своему народу счастье, сохранять нерушимо законы и постановления империи и водворить всюду правосудие, вступил с Зубовым в спор, который длился около получаса и который в конце концов принял бурный характер.
В это время те из заговорщиков, которые слишком много выпили шампанского, стали выражать нетерпение, тогда как император, в свою очередь, говорил все громче и начал сильно жестикулировать. В это время шталмейстер, граф Николай Зубов, человек громадного роста и необыкновенной силы, будучи совершенно пьян, ударил Павла по руке и сказал: «Что ты так кричишь!»
При этом оскорблении император с негодованием оттолкнул левую руку Зубова, на что последний, сжимая в кулаке массивную золотую табакерку, со всего размаху нанес правою рукою удар в левый висок императора, вследствие чего тот без чувств повалился на пол.
В ту же минуту француз – камергер Зубова вскочил с ногами на живот императора, а Скарятин, офицер Измайловского полка, снял висевший над кроватью собственный шарф императора, задушил им его. Таким образом, его прикончили».
Совсем иную версию убийства императора Павла I излагает в своих воспоминаниях гвардейский офицер Фонвизин, тоже очевидец покушения. Он писал следующее:
