Kitobni o'qish: «Тэмуджин. Книга 3», sahifa 3
VII
Новые столкновения между ононскими и керуленскими монголами начались в пору зимней облавной охоты, когда родовые отряды были в сборе, а оружие и снаряжение у воинов, по древнему обычаю тщательно приготовляемое к строевому смотру перед охотой, находилось в лучшем виде.
В этот год все монгольские роды, каждый из которых в летнее нашествие чужеземцев потерял немалые части своих стад, старались сберечь оставшееся поголовье, почти не резали скот, обходясь кто рыбой, кто птицей и тарбаганами, а теперь они с первым же снегом бросились добывать звериное мясо.
Издавна сложилось так, что ононские борджигины охотились в своих северных горных дебрях, где не было недостатка в богатых зверем долинах, а керуленские роды ходили по верховьям своей реки, в южных отрогах Хэнтэйских гор, да еще им оставались сухие степи по обе стороны Керулена, где паслись несчитанные стада дзеренов. Из года в год в эту пору отряды южных и северных монголов передвигались по своим путям, и до сих пор ни те, ни другие не меняли направления движения своих войск.
На этот же раз борджигины, в течение первого зимнего месяца обойдя свои горные пади, вдруг стремительным прыжком переметнулись на юг, в сторону Керулена. Редкие очевидцы, оказавшиеся на их пути и издали видевшие рысящие борджигинские колонны, думали, что те захотели пополнить свою охотничью добычу стадами дзеренов, пасшихся здесь. Однако в окрестностях горы Бэрх те с ходу захватили в снежной степи несколько олхонутских и хонгиратских лошадиных табунов, перебили немногочисленную охрану. В другом месте они забрали один из куреней джелаиров, и всем стало ясно, что борджигины пришли не охотиться, а продолжить свои нападки на южных соплеменников. Вновь в монгольской степи запахло кровью.
Перед этим в зимней ставке Таргудая на южном берегу Онона – в том самом месте, что и в прошлую зиму, когда в плену у него пребывал Тэмуджин, – собрался совет борджигинских нойонов.
Совет шел в айле Таргудая. Хозяин заранее приготовился к важному событию, обставил все пышно и торжественно: своими руками зарезал черного жеребца, возжег огонь на внешнем очаге и принес жертву восточным военным хаганам.
Из большой юрты по такому случаю были убраны домашние пожитки, войлочный пол сверху был устлан яркими сартаульскими коврами. Вдоль стен восседали созванные со всей долины родовые нойоны – тайчиуты, кияты, бесуды, арулады, баруласы, буданы, сониды, сулдусы, оронары, хабтурхасы, другие… Между тайчиутами теснились ближние нукеры Таргудая – те, что были при нем во время летнего отступления в низовье.
Сам хозяин, одетый в синий шелковый халат, в белую, как снег, войлочную шапку, на которой были вышиты знаки его родовой тамги, важно возвышался на хойморе. Вновь уверенный в своей власти, в том, что нойоны и нукеры послушны ему, он с суровым видом посматривал вокруг.
Выждав, когда расселись последние запоздавшие, найдя свои места по старшинству и родовитости, он еще раз оглядел лица нойонов и неспешно заговорил.
Гости, съехавшиеся второпях по грозному его зову, еще не зная, о чем будет разговор, поначалу напряженно внимали его словам, стараясь понять, к чему он ведет. Скоро, по ходу витиеватой его речи уловив смысл, они начали радостно кивать, тряся бородами, пышными лисьими и выдровыми шапками.
Таргудай, тая в сдержанном, степенном голосе ликующее торжество, возглашал:
– Настало время нам рассчитаться с этими негодными людьми. Это они виноваты во всех наших бедах, из-за них мы пострадали и лишились табунов. Они сложили оружие в то время, когда чужеземцы угоняли наш скот. Они спасали свои никчемные жизни, когда мы, не покорившись врагам, отступали в низовья и там, подобно раненым волкам, огрызались от пришельцев. Теперь пришло время отмщения – мы разгромим их, заберем у них все, табуны и подданных. Я, ваш старший нойон, даю вам это право… Нукеры мои и младшие братья! – В этом месте он радостно возвысил голос, оглядывая всех и поднимая толстый указательный палец. – Вы помните, я еще там, на Аге, обещал вам: если будете верны мне, я вам найду хорошую добычу. Сейчас я вам эту добычу даю. Все, что увидите и сможете взять по обоим берегам Керулена, ваше! Заберите себе все, вы – законные хозяева!..
– Хурай! – исступленно взревели нойоны и нукеры. – Верно указывает нам Таргудай-нойон!
– Пора наказать этих предателей!
– Пусть возмещают наши потери!
– Так будет справедливо!
– А если они заартачатся, тогда мы их всех уничтожим! – гремел рев охрипшего на охоте Бури Бухэ, покрывая голоса остальных. – Чтобы больше не было в нашем племени предателей!
– Всех до одного истребим! – вразнобой заливались злые голоса. – Вместе с детьми вырежем!
– Саблями порубим, копьями поколем! – орал Бури Бухэ.
– А подданных себе заберем.
– Наконец-то у нас наладится жизнь!
Увидев долгожданный выход накопившейся в них великой злобе – на порушенную в последние годы жизнь в племени, на то, что исчезли прежние покой и благополучие, – борджигинские нойоны ликовали в предчувствии мести и богатой добычи. Несказанно обрадовались они возможности восполнить свои потери в стадах и обрести новых подданных.
Когда гомон немного поутих, неожиданно раздался бесстрастный голос пожилого оронарского нойона. Хмуро поглядывая на остальных, он задумчиво сказал:
– Дело это непростое, наскоком нельзя его решать. Сначала надо бы хорошенько подумать, чтобы не вышло ошибки. Все-таки не чужие нам керуленские монголы, а наши кровные соплеменники. Если между нами начнется война, потом нелегко будет ее остановить. Рекой будет литься кровь, а к чему все это нас приведет? Нет, надо хорошенько подумать нам…
– О чем ты говоришь? – недоуменно оглянулся на него хабтурхасский нойон. – Что тут тебе еще непонятно?
– Сначала надо разобраться, они ли на самом деле виноваты в наших бедах, – сказал оронар.
Тут же раздраженно вскричали тайчиуты и ближние к ним нойоны:
– А кто тогда виноват, если не они?..
– Ты что запутываешь нам дело!
– Ум свой хочешь показать?
– А он всегда так: один он умный, а вокруг все глупцы.
– Все уже ясно! Нечего раздумывать.
Таргудай, в мстительной усмешке скривив губы, выжидающе потупил взгляд. Оронарский нойон, видно, хотел сказать в ответ всем что-то весомое, он вскинул голову и решительно оглядел других нойонов, но тут заметил изменившееся лицо Таргудая, злобно прищуренные глаза. Он подумал о чем-то про себя и как-то разом сник. Смущенно пожав плечами, примирительно сказал:
– Что мне перед вами показывать? Говорю лишь, как бы ошибки не было… Даже если и отгоним у них скот, сами они просто так не дадутся нам в руки. Джадараны и джелаиры сильны, вокруг них соберутся другие роды. Могут уйти в другие земли, и тогда обнажатся наши южные границы. Нам же будет хуже. Кто будет нас с той стороны прикрывать?
Но нойоны, уже почуяв запах добычи, не желали отказываться от нее. Они решительно отмахнулись от доводов оронара:
– Пусть уходят!
– И без них сможем защититься.
– Где были эти твои керуленские, когда летом пришли онгуты и чжурчжени? – кричал на него бугунодский нойон. – Разве защищали они наши границы?
– От них давно нет никакой пользы! – в общем гомоне смешивался радостный голос Даритая.
Когда покончили с этим, заговорил другой, сулдусский нойон. Глядя перед собой и раздумчиво пожимая плечами, он сказал:
– И вправду, что будет с теми пастбищами? Мы погромим керуленских, а они, скорее всего, укочуют оттуда…
– Верно, что будет с теми землями? – загомонили другие, переглядываясь между собой. – Как бы потом чужие туда не прикочевали.
Взгляды устремились на Таргудая. Наступила тишина, нойоны, не смея шуметь, когда говорит он, почтительно смолкли. Таргудай, хриплым кашлем прочистив горло, стал разъяснять:
– Сначала мы разгромим керуленских, упадем как снег на голову на их курени, заберем все богатства, табуны и подданных, а с пастбищами мы уж найдем, как обойтись. Об этом не нужно тревожиться. На Керулене вас немалая добыча ждет, умножится ваш скот, а где их держать? Да и роды наши борджигинские разрослись, у вас самих подрастают дети да племянники, скоро их надо будет наделять владениями. Нам всем станет тесно на Ононе. А травы на Керулене хорошие, тучные. Наступила пора нам новые земли осваивать, владения наши расширять.
– Верно! – еще громче вскричали нойоны; в очаге, словно от ветра, всколыхнулся огонь. – Верную дорогу указывает нам Таргудай-нойон!
Они воодушевленно трясли бородами и шапками, переглядывались, соглашаясь между собой:
– Мудрая голова у нашего Таргудая!
– Что может быть лучше для племени, чем расширять владения?
– Разве мы сами догадались до такого блага?
– Кто бы нам указал, если не Таргудай-нойон?
Алтан вскочил на ноги, красный от возбуждения, блеснул глазами по рядам, крикнул тонким голосом:
– После победы над южными родами мы поднимем Таргудая-нойона на ханский трон!
– Правильно! – первыми дружно поддержали его тайчиутские нойоны, одобрительно оглядываясь на него.
К ним тут же присоединились другие, вновь загомонили на разные лады хриплые голоса:
– Ведь мы и так собирались выбрать его нашим ханом, да все недосуг было!
– Только он достоин!
– Кто, как не он, ведет нас к лучшей жизни?.. Кто нас всех вел этим летом, когда напали чужеземцы и мы не знали, что делать?..
– Кто не дал нам разбрестись и потеряться в этой степи?..
– Кто тогда умное слово сказал?..
– Только он!
– Мы все за него!..
Нойоны еще долго кричали, состязаясь в славословии, каждый старался показать свою преданность тайчиутскому нойону.
Таргудай, увидев, что давняя мечта его о ханском достоинстве вдруг снова стала близка и доступна, взволнованно перевел дух. Он мысленно произнес молитву западным богам, прося благословения, и из-под опущенных век одобрительно посмотрел на Алтана, первым выкрикнувшего слово о ханстве.
Киятские нойоны на этом совете впервые за долгое время были удостоены приличествующей им чести. Они были посажены намного выше того места, где в последние годы сидели на советах борджигинских нойонов. Раньше они теснились поближе к двери, рядом с самыми захудалыми, теперь же восседали вместе с тайчиутами – у хоймора, по правую руку от Таргудая.
Понимая, что это неспроста, что Таргудай снимает с них опалу, Даритай, Бури Бухэ и Алтан с братьями с самого начала были необычайно возбуждены, глаза их, как в прежние, лучшие годы, блестели горделиво и молодо. Выпрямив спины, они с достоинством поглядывали вокруг и преданно смотрели на Таргудая, громче всех кричали ему славословия.
Таргудай наконец обратил на них свой взор и поднял правую руку, требуя тишины. Снова смолкли голоса, стало тихо. С умиротворенной властностью поглядывая вокруг, Таргудай заговорил:
– Среди нас сидят наши братья кияты…
При этих словах все обернули взоры на опальных до этого дня нойонов, неведомо по какому случаю посаженных рядом с самими тайчиутами. Те, услышав имя своего рода, невольно, словно под порывом холодного ветра, пригнули головы.
– Было время, – Таргудай грустно покачал головой, – кияты имели большие заслуги в нашем племени. Они были сильны и могущественны, много войска и подданных имели, но, – он поднял указательный палец, назидательно и строго посмотрел сначала на них, а потом оглядел других, – надо прямо сказать, они немного зазнались. Перестали слушать других, косо посматривали на нас, на тайчиутов, вот боги и отвернулись от киятов. Подданные стали уходить от них, вот и ко мне перешли несколько тысяч их воинов… Но сейчас, когда жизнь уравняла их со всеми, они образумились и все это трудное время были с нами. И теперь они сидят как прежде рядом с братьями тайчиутами. За это я хочу воздать им по заслугам: на первое время я возвращаю им по триста воинов с семьями и со скотом… Пока по триста! – Он повысил голос, заметив недоуменный, вопросительный взгляд Бури Бухэ. – Как мы покончим с керуленскими, так сразу в ваши улусы и отправлю этих людей… А там будет видно, как дальше себя покажете. Из всех киятов Алтан имеет передо мной больше заслуг, чем остальные, поэтому ему я отдаю пятьсот его прежних воинов и ставлю во главе всех киятов. Отныне все кияты должны слушать Алтана, а он будет за всех отвечать передо мной! Это мой первый закон для вас, киятов!.. Я всегда воздаю всем по заслугам!
И уже не удерживая на своем лице умудренного и степенного выражения, Таргудай запальчиво кричал:
– Тот, кто ведет себя хорошо, получит у меня почет и хорошую жизнь, а кто артачится и мнит о себе неподобающее, того я лишу последнего!
Мелкие зависимые нойоны – те, что сидели поближе к двери, – при этих словах съежились, испуганно забегали глазами.
Алтан преданно смотрел на Таргудая и, не жалея спины, кланялся ему. Торопливо поспевал за ним Даритай, часто нагибая голову и держа перед собою правую руку, будто молился онгонам. Бури Бухэ, хмуро и сконфуженно улыбаясь, тоже пригнул голову. Старательно кланялись Джучи и Гирмау.
Другие нойоны, сидевшие поближе к тайчиутам и киятам, удивленные неслыханным прежде случаем такой щедрости от Таргудая, глядя на осчастливленных киятов, значительно переглядывались между собой, перемигивались. Некоторые на всякий случай – а вдруг снова возвысятся эти кияты? – уже заигрывали с ними, улыбались:
– Теперь жизнь у вас наладится, сейчас еще нахватаете добычи.
– Будем вместе держаться.
– Приезжайте к нам в курень, жеребцов наших посмотрите, может быть, какими-то и обменяемся…
Кияты степенно кивали, раскланивались со всеми.
Вечером, на пиру, снова все без умолку восторгались умом и доблестью Таргудая-нойона – ни о чем другом разговоров почему-то не находилось. До поздней ночи звучали, сменяясь, велеречивые голоса и восторженные крики – каждый старался опередить другого в вознесении хвалы тайчиутскому нойону. Тот слушал всех внимательно, одобрительно улыбался широкими, толстыми губами, кивал, прищуривал навыкате глаза, будто запоминая слова каждого говорившего.
VIII
Тусклое зимнее утро с синеватыми сумерками медленно поднималось над степью. Тугой морозный воздух застыл над заснеженными холмами.
Обдутый ветрами снег ровным настом заполнил низины и овраги, а бугры, оголенные с наветренной стороны, серели никлой ветошью прошлогодней травы.
Алтан и Бури Бухэ вели тысячу киятского войска. Остальные братья остались при куренях, выделив для похода по две сотни всадников.
Длинной вереницей, сотня за сотней, тянулось войско, оставляя за собой петляющий по склонам серый след. Далеко впереди и по обеим сторонам, то и дело исчезая за гребнями, маячили дозоры.
Шли они уже третий день, ночуя у костров. Где-то слева и справа шли войска других родов. За эти дни, пока пересекали пространство между ононскими и керуленскими долинами, они не увидели ни одного стойбища. Было видно, что керуленские роды опасаются столкновений с ними, потому и отодвинулись подальше на юг.
Алтан и Бури Бухэ, оба в черных медвежьих дохах, ехали рядышком, стремя в стремя, на полусотню шагов вырвавшись вперед от головной колонны. Словно не было между ними долгих лет вражды и неприязни, теперь они общались друг с другом вполне дружелюбно. По-тихому, мирно беседовали они под скрип шагов лошадей, то и дело обмениваясь добродушными взглядами. Говорили о нынешнем положении своего рода, о будущем киятов.
– Если и дальше так пойдет, – хитро подмигивал Алтан, продолжая начатый разговор, – можно будет вытянуть у Таргудая и остальных наших воинов.
– Всех воинов, говоришь, можно вернуть? – изумленно-обрадованно переспрашивал Бури Бухэ, поворачиваясь к нему всем туловищем, заглядывая в лицо. – Ты и вправду так думаешь?
– Ну не сразу, может быть, – поправлялся Алтан и тут же продолжал, увещевая: – Главное, вам надо быть поближе к нему и приветливее в разговорах, тогда он быстро оттает. Перестанет подозревать, что вы затаили какую-то месть или еще что-то против него держите… Вот вы тогда обозлились на него, отдалились, потому и попали в опалу. Из-за этого и Хутугта раньше времени ушел, и Ехэ Цэрэн погиб – вот ведь к чему ведет ваша необдуманность… Думаете, мне не было обидно, когда он увел моих воинов? Но я, сжав зубы, терпел, старался изменить его отношение к нашему роду, вот и добился своего. Ведь это я убедил его, что кияты не враги ему, что с нами ему лучше жить в мире, вот он и изменился. А вы не поняли, чего я добиваюсь, ополчились на меня, и больше всех ведь ты вместе с Ехэ Цэрэном…
– Да разве я на тебя злился? – недоуменно оглядывался Бури Бухэ, выпучивая глаза, и тут же решительно отмахивался: – Это я на Таргудая обозлился, а на тебя я так, немного погорячился тогда…
– Ладно, забудем об этом! – великодушно прощал ему Алтан. – Не будем вспоминать плохое, теперь-то у нас, слава западным богам, все повернулось в лучшую сторону, вот и сейчас, думаю, нас немалая добыча ждет. Главное нам в этом походе не проморгать своего, здесь можно такие куски отхватить, что мы все разом на ноги встанем… Вот тогда и заживем все вместе, одним куренем, как прежде жили. А я еще буду вести переговоры с Таргудаем, чтобы он вернул нам остальных воинов, и тогда снова поднимется имя киятского рода.
– Очень верно ты говоришь, брат! – возбужденно взмахивал толстым кнутовищем Бури Бухэ. – Незачем вспоминать плохое, надо дружно жить…
– Вот-вот, только теперь вы слушайтесь меня, а уж я знаю, как разговаривать с этим Таргудаем.
– Да, брат, ты у нас умен, – убежденно соглашался с ним Бури Бухэ, – теперь мы все будем тебя слушать, пусть попробует кто-нибудь ослушаться… а то ведь мы тогда все на Хутугту смотрели, а из него, сам знаешь, вождь был и вовсе никакой.
Сзади доносился глухой, тяжелый хруст снега под копытами тысячи лошадей. В рядах передней колонны темнели лица воинов с заиндевевшими бородами и усами. Впереди синело широкое, ровное пространство, светилось под выглядывающим красным солнцем тусклыми негреющими огнями.
Высоко в небе войско преследовала многочисленная стая ворон. Разметаясь от головы колонны до самого хвоста, птицы длинным неотступным роем тянулись по ее пути, исторгая громкие, ликующие крики: они знали, что впереди их ждет обильное пиршество.
Молодые воины, балуясь, на спор стреляли в птиц, иногда прошивая их тонкими стрелами. Вороны испуганно шарахались, отлетали по сторонам, какое-то время держась в отдалении, но короткая птичья память скоро теряла чувство опасности, они вновь слетались, продолжая свою радостную предпраздничную суету. Самые смелые с разлета спускались пониже над рядами всадников, проносясь вдоль строя, оглядывали их, быстро поворачивая черными крысиными головами, – выбирали куски пожирнее.
– Вот эта прямо на тебя посмотрела! – смеялся парень в лисьем малахае, указывая плеткой на толстого, в барсучьей шапке ровесника, ехавшего рядом. – Еще и головой кивнула, мол, вот хорошее мясо, жирное, ха-ха-ха!..
Тот, зло выпучив простодушные глаза на толстощеком лице, рванул из колчана стрелу и, быстро обернувшись в седле, выстрелил вслед улетающей птице. Стрела пролетела мимо, едва задев на взмахе черное крыло.
– Не попал, – новым хохотом заливался парень в лисьем малахае, падая на гриву коня. – Ну, теперь она точно будет сидеть на твоей спине и клевать твое мясо… С такой туши до весны хватит ей корма, ха-ха-ха…
Промахнувшийся плевался в сторону и, задрав голову, пристально смотрел в небо, выискивал среди бесчисленной стаи своего нового врага. Толпа хохотала. Слышались шутливые голоса:
– Ну, Алагчи, душа твоя уже покинула тело, скоро умрешь.
– И вправду, у тебя лицо почернело.
– Верная примета… Вот недавно, когда на охоте кабан задрал нашего десятника Буху, у него так же перед этим почернело лицо, – с улыбкой стал рассказывать парень на пегом коне. – Мы рядом ехали, еще никаких зверей не было видно, я посмотрел на него и не узнал…
– Ты, Алагчи, дыши поглубже, надышишься напоследок…
– А лучше поезжай к шаману Худалчи, он в задней сотне едет, может быть, попробует вернуть тебе душу.
Парень озабоченно покрутил головой и нерешительно посмотрел на десятника, тот, улыбаясь в усы, снисходительно кивнул головой. На месте повернув коня так, что тот присел на задние ноги, парень вырвался из строя и стремительно порысил назад мимо удивленно оглядывающихся на него воинов. От его ряда еще долго разносился веселый смех.
Алтан, глядя вперед, вдруг прервал разговор и остро сузил глаза. Бури Бухэ проследил за его взором. С дальней сопки по чистому белому склону быстро сползала маленькая черная точка.
– Это от нашего дозора, – взволнованно проговорил Алтан. – Ну вот, может быть, и на нашу тропу что-то послали боги…
– Они что-то увидели, – догадался Бури Бухэ. – Не иначе, перед нами какой-то курень или войско. Из-за пустого по такому снегу не стали бы мучить коней, да и я им наказывал, чтобы возвращались, только если увидят что-нибудь стоящее. Надо предупредить другие войска…
Он повернулся в седле, чтобы подозвать ближнего сотника, но Алтан остановил его.
– Подожди, подожди, – он тронул его за плечо, – не спеши, а вдруг там какая-нибудь добыча, тогда зачем нам звать других? Сначала посмотрим. Если там и вправду войско, тогда и сообщим.
– Правильно! – обрадовался Бури Бухэ и крепко хлопнул его по плечу. – Ты и вправду мудрый человек. Если добыча, то заберем все себе, отправим в свои курени, кони и коровы нам самим пригодятся, ха-ха-ха…
Алтан промолчал, поморщившись от боли в плече.
Не дожидаясь дозорного, они отпустили поводья и порысили ему навстречу. Сзади одна за другой перешли на рысь вереницы сотенных колонн. В строю разом стихли веселые голоса. Лишь примороженный, подбитый ветрами снег глухо зашуршал под топотом копыт.
Бури Бухэ, проскакав с сотню шагов, оглянулся назад. Он высоко поднял обе руки и махнул ими в разные стороны, безмолвно приказывая войску разворачиваться крыльями. Два его нукера на скаку достали из колчанов по одной йори. Почти одновременно со сверлящим свистом унеслись стрелы в разные стороны. Сотенные колонны, шедшие след в след, послушно распались по низине налево и направо, подобно волчьей облаве. Задние сотни галопом догоняли передних, выравниваясь с ними в один ряд, и скоро все десять сотен рысили, растянувшись далеко в стороны.
Наконец дозорный, молодой парень лет пятнадцати, приблизился к ним. Бурое от мороза лицо его было возбуждено, узкие лисьи глаза светились радостью. Не доезжая до нойонов шагов двадцати, он спрыгнул с каурого мерина в снег, поклонился и, дождавшись, когда те подъехали к нему вплотную, торжественно сообщил:
– Впереди, вон за тем дальним холмом, – он указал плеткой на возвышавшуюся среди других горбатую сопку, – пасется табун лошадей.
Алтан радостно взглянул на Бури Бухэ и тут же повернулся к дозорному:
– Большой табун?
– Большой, – подтвердит тот, – голов с тысячу или больше будет.
– Охрана есть?
– Всего полусотня.
– Это то, что нам надо! – обрадованно воскликнул Алтан.
Бури Бухэ весело рассмеялся, обращая к небу бурое от мороза лицо, оглашая окрестности утробным, грохочущим хохотом. Повеселившись вдоволь, он обратился к Алтану:
– Ну, что делать будем, брат?
– Всего лишь полусотня охраны, это хорошо! – Тот с застывшей на лице улыбкой о чем-то напряженно думал. – Что делать, говоришь? Главное теперь – ни одного из них не упустить, чтобы никто о нас не узнал, понимаешь? Вдруг это сами джадараны, а нам ведь ни к чему такие враги.
– Понимаю, брат, я тоже так думаю, – Бури Бухэ сдвинул брови, покрутил головой. – Потом не оберешься всяких сплетней, мол, опять эти кияты… А вот что надо сделать: надо всех их на месте убить. Порубим всех, вот и все дело…
Солнце поднималось над юго-восточными холмами. Сзади, вытянувшись далеко в стороны, застыли сотни. Над мордами разномастных лошадей поднимался белый пар, туманом висел над рядами. Воины, посиживая в седлах, выжидающе смотрели на своих нойонов.
– Сделаем вот что, – решившись, сказал Алтан, – сначала две сотни отправим в обход, по обеим сторонам, чтобы закрыли им дорогу назад, если начнут убегать, а потом нападем, но сначала не будем высовываться все, выставим полусотню, будто нас мало. Тогда они, увидев наших, должны собраться в кучу, чтобы прикрыть свой табун, так или не так?..
– Так, должно быть, – согласно кивнул Бури Бухэ.
– А если так, тут уж мы выйдем со всеми остальными и перестреляем их прямо на месте.
– Вот это ты умно придумал! – воскликнул Бури Бухэ, восхищенно глядя на него. – Тебе бы дайчин-нойоном4 у чжурчженского хана быть, вместо этого, как его, Вангин-Чинсана, который три года назад приезжал к дяде Тодоену и подбивал нас снова напасть на татар. Помнишь?
Алтан польщенно улыбнулся и, гордо расправив плечи, промолвил:
– Что мне Вангин-Чинсан, у меня свой ум; еще посмотрим, кто кем будет, – и, оглянувшись на войско, призывно махнул рукой: – Сотники, сюда!
* * *
Около полудня киятское войско стояло за гребнями холмов, окруживших низину, где паслись керуленские кони. Бури Бухэ вывел из строя полусотню своих воинов и медленно выехал на вершину холма.
Перед ними открылась неширокая – перестрела в два – низина, пестревшая густыми конскими косяками. Лохматые, покрытые инеем лошади безмятежно паслись, выбивая копытами отвердевший снег.
На склонах вокруг табуна небольшими кучками, по трое-четверо, темнели всадники. Ближние стояли в каких-нибудь сотнях шагов. Они первыми заметили появившийся на бугре незнакомый отряд. Разом встрепенувшись в седлах, они повернули коней к ним и тревожно озирались, натягивая поводья. Один из них вынул из колчана йори и выпустил в небо. Пронзительный свист вспугнул табун, ближние лошади шарахнулись в стороны. Кони по всей низине, подняв косматые морды, беспокойно оглядывались, тут и там заржали жеребцы. Всадники, окружавшие табун, со всех сторон стремглав поспешили к ближним.
Бури Бухэ сунул в переметную суму свою выдровую шапку и надел кожаный, обшитый железными пластинами шлем. Загоревшимися, как у медведя перед дракой, глазами смотрел он на кучку всадников перед собой.
«Из-за этих предателей, вонючих лисиц, порушилась вся наша жизнь! – сжимая зубы, распалялся он злобой. – Все у нас было бы хорошо, если б не эти выродки… Ну, сейчас вы у меня получите за все!..»
Вдруг его остановила какая-то мысль; застыв лицом, он задумался. Он повернул коня, вернулся за гребень и подъехал к Алтану.
– Сделаем все по-честному, – сказал он. – Сразимся с ними равным числом. Я выйду против них со своей полусотней…
– Да ты что?! – вскрикнул Алтан, испуганно, как на сумасшедшего, глядя на него. – Поиграть вздумал? А если упустишь?
– Ну так что ж, – развел тот руками, – зато на небе не скажут, что борджигины с ними нечестно поступили.
– Тьфу!.. – Алтан ненавидяще оглядел его и, хлестнув своего коня, поскакал к войску.
Стремительно пронесся он мимо рядов к своим сотням, вынул из колчана йори и с предельной оттяжки пустил вперед.
– Хура-ай!! – тонко вскрикнул он, указывая рукой вперед. – Всех убейте, чтобы никто не ушел!
Сотни густыми рядами сорвались с мест, разом перевалили гребень, нависли над низиной. На ходу вынимая из колчанов стрелы, пустили их со всех сторон в сбившуюся кучку жиденького отряда, ощетиненного копьями…
Как осенью резким, тугим порывом ветра сносит засохшие листья с деревьев, так снесло с седел и этих. На близком расстоянии стрелы легко пробивали кожаные доспехи, по самые оперения вонзались в тела жертв.
Подъехав вплотную, столпившись, кияты разглядывали лица молодых поверженных воинов, топтались вокруг, копьями и топорами добивали раненых. Молодой, лет четырнадцати, парень из улуса Бури Бухэ спрыгнул с чалого мерина, с копьем в руках подошел к раненому юноше лет двенадцати, лежавшему с краю со стрелой в животе. Стрела, пронзив его, видно, не задела ни печени, ни почек. Юноша живо приподнялся в снегу, облокотясь на правую руку, и левой осторожно дотрагивался до древка стрелы, пробуя вынуть. Лицо его болезненно кривилось. Подошедший воин приподнял копье, намереваясь ударить, и тут встретился взглядом с глазами юноши. Затравленный, помутившийся от боли взгляд у того был похож на взгляд попавшего в петлю молодого зверя при виде подходившего к нему охотника. Копье в руках воина невольно опустилось, несколько мгновений они молча смотрели друг на друга…
Десятник, пожилой воин лет тридцати, стоявший неподалеку, увидев замешкавшего юношу, схватился за плетку, подошел вплотную и грозно прикрикнул:
– Бей!!
Молодой воин медленно, будто тяжкую ношу, поднял копье и, прищурив глаза, стараясь не смотреть в глаза раненому, с силой ударил ему в грудь. Каменное острие копья пробило куяк и на две ладони вонзилось в тело юноши, тот мгновенно напряг свое тело, оскалившись от боли, посинев лицом, и тут же расслабленно рухнул на спину, выпрямляясь, в последний раз с белым паром выдохнув горячий воздух из груди. В короткое время все было кончено.
Нукеры Алтана и Бури Бухэ с ликующими криками ловили вспугнутых, разбежавшихся из-под убитых всадников лошадей, носились по склонам, набрасывали на них арканы. Другие снимали с убитых доспехи и оружие. Среди них то и дело вспыхивали споры и ругань. Некоторые с силой вырывали друг у друга саадаки, мечи и ножи, доказывали, кому на этот раз достанется добыча.
Тут и там было слышно:
– В осеннем набеге тебе хорошие лошади достались, а ты и тут больше всех хочешь взять?
– В другой раз получишь, не трясись.
– И так мало добычи, уймитесь вы.
Вытряхивали из переметных сум вещи, рассматривали на свету, раздавали по рукам. Потом разбирали туши убитых при стрельбе лошадей, делили их по сотням и тут же резали. Вскоре зажглись костры; молодые воины навезли из темневшего в полутора перестрелах небольшого лесочка сухие ивовые сучья; набивали снегом походные котлы. В предвкушении жирной еды воины счастливо пересмеивались, отпускали попастись своих коней, давая им короткий отдых.
Алтан и Бури Бухэ, довольные исходом дела, со склона сопки осматривали согнанный в плотную кучу табун. Прикидывали на глаз поголовье, высматривали себе лучших рысаков и иноходцев. Нукеры от костров подносили им поджаренные на прутьях куски лошадиной печени, наливали из туесов арзу.
Ближе к вечеру небо посмурнело, затянулось снежной пеленой. Подул слабый южный ветерок, и стало заметно теплее.
Перед заходом еле видимого на западе солнца, насытив воинов даровым мясом, киятские нойоны отправляли добычу домой. Подвыпившие Алтан и Бури Бухэ, сев на коней, давали наказы отбывающим с табуном нукерам.
– Головами своими ответите, если что-то уйдет на сторону, – обещающе говорил им Бури Бухэ, с пьяной злобой скрипя зубами и грозя огромным черным кулаком. – Знаете эту мою руку?
– Передайте нойонам, – говорил Алтан, натягивая поводья, удерживая рвущегося от хмельного запаха жеребца, – что добычу будем делить потом, когда мы вернемся из похода, а до тех пор пусть ничего не трогают. И сами получше там присматривайте… Ну, поезжайте!
