Kitobni o'qish: «Цена короны»

Часть первая
Ложь и корона

Глава первая
Чем заканчивается фальшивое гостеприимство

Ночь покрыла наконец всю округу – и долины, давно уже тонувшие во мраке, и горные пики Страны йордлингов, долго сопротивлявшиеся подступающей темноте, освещенные опустившимся за горизонт светилом.

На степное предгорье, полого понижавшееся в сторону пустыни, тоже навалились тьма и безмолвие.

Багровое пятно костра едва рассеивало мрак – дрова прогорели, и языки пламени лишь изредка поднимались над углями, тянулись к туше, медленно поворачивающейся на вертеле.

Надо сказать, что при жизни былой владелец туши никак не мог считаться симпатичной зверюшкой, – весьма напоминал крысу, отчего-то выросшую до размеров пятимесячного подсвинка. Но люди, нетерпеливо ожидавшие трапезы, предпочли считать иначе: над огнем истекает жиром именно подсвинок, по странному капризу природы появившийся на свет без копыт, с вытянутой крысиной мордой вместо пятачка и с раздвоенным на конце голым крысиным хвостом. Тем более что запах от жаркого доносился вполне аппетитный.

Было их, собравшихся у костра, общим счетом одиннадцать, – число, как все знают, угодное Пресветлому Сеггеру и приносящее удачу.

Неизвестно, насколько одобрительно взирал Пресветлый из небесных чертогов на компанию, пытавшуюся угодить ему своей численностью. Но удачей явно не баловал. Одежду ночных посидельцев можно было назвать лохмотьями, не особо погрешив против истины. Оружие, имевшееся у каждого, – плохонькое, собранное с бору по сосенке. И любой одинокий путешественник трижды бы подумал, получив предложение разделить ночлег и ужин с такими людьми. Подумал – и отказался бы, ибо по всем признакам были они шакалами больших дорог, живущими впроголодь: не способными на дерзкое нападение, на стычку с охраной купеческого каравана, – но при том весьма опасными для одиноких и слабых.

Лезвие ножа блеснуло в отблеске костра – узкое и принявшее от многолетнего общения с точильным камнем серповидную форму. Один из шакалов, самый непоседливый, потыкал ножом тушу, радостно объявил:

– Доспело, однакось! Будите Хулгу!

Собравшиеся оживились, подвигаясь поближе к жаркому. А заодно наградили несколькими тычками здоровенное и бесформенное нечто, громко храпевшее чуть в стороне. Нечто на тычки не отреагировало, храпело как храпело.

– Пушкай шпит! Шамим больше доштанетшя! – прошамкал другой бродяга, чьи канувшие в никуда зубы наверняка могли бы поведать немало скорбных историй о неприятных знакомствах с кулаками и иными твердыми предметами.

Шепелявый, похоже, считался здесь за главного, невзирая на дефекты речи, – остальные немедленно послушались и прекратили попытки растолкать Хулгу.

Следующие минуты были наполнены чавканьем, хрустом разгрызаемых мелких косточек и тому подобными звуками, отнюдь не ласкающими ухо. О застольном этикете почтеннейшая компания никогда не слышала, а слышала бы – не поверила.

Главарь оказался единственным, кто пользовался неким подобием столового прибора – кривым ножом-засапожником. Не от излишка воспитанности, разумеется, но ввиду отсутствия передних зубов: маленькие кусочки мяса шепелявому приходилось не откусывать, а срезать, и насыщался он дольше всех.

Наконец шепелявый сыто рыгнул, швырнул в костер очищенную берцовую кость свинокрыса и извлек из-за спины просмоленный бурдюк. Приложился долгим глотком, затем крякнул, вытер рукавом губы и пустил емкость по кругу.

Питье вполне соответствовало пище – гнусная пародия на вино, безбожно разведенная винным зельем. Но собравшихся у костра сей нектар вполне устраивал…

– Щас бы бабу еще… – мечтательно произнес один из шакалов – молодой, безбородый, с неприятно косящим глазом. – Послал бы сейчас Пресветлый Сеггер нам бабу, хошь бы и одну на всех, – и вышло нам бы полное щастье и благолепие…

Он блаженно откинулся назад, рука машинально теребила мотню штанов – словно Пресветлый и впрямь мог услышать, внять и послать косоглазому и его дружкам бабу. Хошь бы и одну на всех.

– Не шпеши, – утешил главарь. – Горшы в штепь шпуштятся – будут те и бабы, и фше будет…

В разговор вступили остальные – и реплики их в основном сводились к тому, какая пожива ждет шакалов в оставшихся без защиты селеньях йордлингов – когда все воины под предводительством йорд-каана Балеога уйдут через Заргейский перевал в набег на аккенийские окраины…

Любой, решивший подслушать беседу и хоть немного знакомый с обычаями йордлингов, удивился бы. Да, варвары, пасущие свои стада в долинах и на горных лугах, не держат ни регулярной армии, ни наемной, – все они народ-войско, каждый с раннего детства приучается сидеть в боевом седле, владеть мечом и луком. Да, и в набег, и на защиту своих рубежей мужчины выступают все как один, – и в этом сила относительно немногочисленных горных племен, позволяющая им много десятилетий отстаивать в неприкосновенности свои рубежи…

Но даже если все взрослые мужчины уйдут в поход – оставленные ими селенья беззащитными назвать трудно. Женщины йордлингов знакомы с ратным делом не понаслышке, да и дети-подростки, хоть и не способны сойтись с жестокой сече со взрослыми воинами, но вполне могут засЫпать врага градом метким стрел… Банде, насчитывающей чуть больше десятка головорезов, трудно было надеяться на успех в своей затее.

Либо возле обглоданных останков свинокрыса собрались дураки, спешащие навстречу верной гибели, либо… Либо они рассчитывали на что-то еще, кроме собственных сил. На чью-то помощь.

* * *

Неожиданный звук раздался в темноте – конский топот. Оборванцы немедленно схватились за оружие. Времена стояли такие, что трудно было ожидать чего-либо хорошего от всадников, рыскающих в ночи. Могла пожаловать на огонек другая банда, более многочисленная и не жалующая конкурентов. Да и летучие отряды гвардии Туллена нещадно преследовали любителей легкой наживы, забираясь для того порой даже в пустыню и предгорья…

Но нет, до слуха грабителей доносились звонкие удары о камень лишь четырех копыт. Одинокий всадник приближался к костру. Одинокий и очень неосмотрительный, надо сказать…

Шепелявый, не тратя лишних слов, сделал быстрый жест рукой. Свои роли в подобных случаях члены шайки знали давно и хорошо – тут же скользнули в темноту, расходясь в разные стороны, готовые напасть на неосторожного путника сразу с нескольких направлений. У костра остались лишь двое: юнец, мечтавший о бабе, и шепелявый главарь. Да еще похрапывало чуть в стороне огромное нечто, именуемое Хулгу.

Вожак грабителей подкинул в костер охапку сухих сучьев, дабы подсветить место грядущих событий. И уселся в нарочито мирной, расслабленной позе, прикрыв дерюгой лежавший рядом кистень – старый, видавший разные виды и отправивший в небесные чертоги немало одиноких путников.

Невидимый пока конь с медленной рыси перешел на шаг. Еще несколько мгновений – и всадник стал виден в круге неверного света.

– Баба… – еле слышно ахнул юнец. – Как есть натуральная баба…

Что уж тут говорить – внял, внял Пресветлый Сеггер искренней молитве, идущей если и не прямиком от сердца, то уж всяко от части организма, не менее важной для юноши…

Хотя обратиться к всаднице со словом «баба» едва ли кто-нибудь бы рискнул, по крайней мере в ином месте и в иное время. Скорее подобало бы обращение к ней «благородная сайрис», как говорят в Туллене и Аккении, либо же «каанум», как йордлинги называют дочерей своих самых могущественных и знатных родов.

Молодая, высокая и стройная, уверенно и непринужденно сидящая в мужском седле. Совсем непохожая на здешних горянок: кожа белоснежная, глаза огромные, вовсе не те щелочки, сквозь какие взирают на мир женщины йордлингов. И красивая… Ну до чего же красивая!

Впрочем, шепелявый главарь красотой наездницы не восхитился. В голове его словно бы защелкали купеческие счеты, складывая грядущий барыш: конь – чистокровный тулленский жеребец преизрядных статей – две сотни флорианов. Роскошная, серебром отделанная упряжь – еще полсотни. Диадема, украшающая голову всадницы – сотня, самое малое, а может и подороже, смотря что за камешки в ней поблескивают. Одежда, вся вместе… с этим сложнее, трудно найти в здешних диких местах достойного покупателя… но если повезет, три десятка серебряных кругляшей с профилем императора Флориана выручить можно. Да и кошель, какой ни есть, при дамочке найдется. Станет ли подобная фифа отправляться в путь, не запасшись хотя бы сотней монет? Шепелявый решил, что никак не станет.

Общий итог получался весьма приятственный, побольше даже, чем от разграбленного селенья йордлингов, живут те небогато… Повезло так уж повезло. О том, что выкуп за пленницу благородного происхождения может составить куда большую сумму, бандит не стал задумываться. Становиться кровными врагами какого-нибудь могущественного семейства себе дороже. Нет уж, пусть ребята натешатся, наиграются, пуская красотку по кругу, пока не надоест. А потом можно продать ее куда-нибудь подальше, в бордель самого низкого разбора – там каждая вторая шлюха плетет небылицы, будто была когда-то принцессой, да кто ж им, шлюхам, верит…

Оружия у всадницы не видно. Жаль, конечно, какая-нибудь дамская сабелька, золотом да каменьями отделанная, хорошо бы пополнила грядущую выручку… Ну да ладно. Может, и к лучшему, – нет оружия, так и не вздумает отбиваться. Не помогла бы ей, конечно, ни сабелька, ни что иное, но все же меньше риска попортить товар.

Меж тем одинокая путешественница подъехала почти вплотную к костру, не подозревая о поджидающей ее весьма незавидной судьбе.

Главарь поднялся, кряхтя и изображая себя куда более старым и немощным, чем был на деле. Юнец тоже оказался на ногах, не сводя взгляда с наездницы и подрагивая от нетерпеливого вожделения. Хулгу продолжал (продолжала? продолжало?) храпеть.

– Шлежайте ш коня, милоштлифая гошпожа, – подобострастно заговорил шепелявый. – Не побрежгуйте передохнуть на нашем шкромном бифаке и ражделить наш шкромный ужин!

И шагнул вперед, готовый придержать стремя. Он твердо решил ломать комедию и не подавать сигнал к нападению до тех пор, пока всадница не спешится. А не то еще даст нагайки своему скакуну, и придется снимать с седла метательным ножом или дротиком.

А жеребец, надо сказать, явно обладал большим чувством самосохранения, чем его хозяйка: всхрапнул, дернул шеей, – и зубы его клацнули в опасной близости от руки главаря. Тот испуганно отпрянул от стремени и словно невзначай оказался рядом с дерюгой, прикрывавшей кистень.

Женщина не обратила внимания на выходку коня и не спешила покинуть седло. Спросила надменно:

– Кто вы, люди, разводящие костры в ночи и предлагающие мне отужинать аррухом?

Она кивнула на обглоданный остов свинокрыса. Ни тени издевки в словах ночной наездницы не прозвучало, но все же шепелявый почувствовал себя глубоко уязвленным. И решил: милостивый вариант судьбы будущей пленницы – дешевый бордель – отменяется. Он сменяет ее на что-нибудь банде бродячих троллей, а не сговорится, так попросту подарит, с троллями дружить полезно. А у зеленых чещуйчатых громил мужское хозяйство размеров устрашающих, прямо-таки убийственных для любой женщины. И ночь с изголодавшимися по любовным ласкам троллями переживет редкая пленница, да и та истечет на следующий день кровью…

Однако скрывать свое имя главарь не видел причин. Пусть знает, кого проклинать, умирая.

– Жовут меня Бо-Жаир, милоштлифая гошпожа. Шкромный паломник Бо-Жаир.

Всадница перевела взгляд на юнца. А у того, похоже, язык прилип к гортани, – довольно странно перед лицом той, кого юнцу предстояло в самом ближайшем будущем грабить и насиловать.

– Н-ну… дык… – выдавил наконец юноша и ничего более внятного так и не произнес.

Бо-Жаир (а может быть, и Бо-Заир, делая скидку на дефекты речи) не пришел на помощь своему засмущавшемуся подручному. Сказал, указывая на громадную похрапывающую кучу:

– А это, милоштлифая гошпожа, Хулгу. Шущество на фид штрашное, но нефиннее ребенка.

– Вы странствуете втроем на одиннадцати лошадях, скромный паломник Бо-Жаир, невинное существо Хулгу и юноша Нудык?

Вопрос всадницы прозвучал прежним тоном, вроде как и не несущим издевки. И вновь показался шепелявому главарю донельзя оскорбительным.

Изящная, отделанная серебром нагайка указала туда, где в отдалении были стреножены лошади бандитов. На сжимавших нагайку пальцах блеснули перстни, наверняка немалой цены, но Бо-Жаир не приплюсовал их стоимость к итогу своих счетоводческих выкладок. Бандита все сильнее захлестывала волна злобы. И в самом деле, что за ерунда: баба шляется в ночи одна, как последняя потаскуха, а вопросы задает, словно королева в тронном зале!

За растущим раздражением главарь не обратил внимание на интересный момент: приехала всадница совсем с другой стороны, однако же как-то сумела не только разглядеть во мраке бандитских лошадей, но и сосчитать их. Либо женщина видела в темноте лучше любой кошки, либо… Впрочем, даже о первом «либо» шепелявый не задумался.

– Шлежайте ш коня, милоштлифая гошпожа, – повторил он свое приглашение несколько более настойчиво и сгорбился в низком подобострастном поклоне. – Пришажифайтесь, и ошщашлифте нас фашим благородным именем, ешли желаете, и пошлушайте шкорбную нашу ишторию, и нощь жа рашшкажом пролетит быштрее.

Пальцы его отогнули край дерюги и коснулись рукояти кистеня. Не спешится сейчас добром – ссадит одним молниеносным ударом. Не беда, удовлетворить любовный пыл рыцарей большой дороги можно и с парой сломанных косточек, все равно долго не заживется.

Но всадница не успела ни покинуть седло, ни ответить отказом, а бандит не успел нанести свой фирменный удар, коим по праву гордился… События, разворачивающиеся до тех пор неторопливо и размеренно, замелькали вдруг с едва уловимой глазом скоростью.

* * *

Конец игре в мирных паломников положил непоседливый и озабоченный юноша, только что получивший от всадницы прозвище «Нудык». Снедаемый нетерпением, он воспользовался тем, что внимание женщины оказалось отвлечено разговором с главарем, – и бочком, крохотными незаметными шажками, подобрался так, что норовистый жеребец не смог бы ни укусить, ни лягнуть задними копытами.

И прыгнул! План Нудыка был незамысловат: ухватить женщину за одежду, да и стянуть с седла. Сколько ж можно разговоры разговаривать? Пятую неделю без бабы тоскуют…

Он прыгнул, и тут же рухнул на землю, ухватившись руками за лицо. Нагайка рассекла воздух, а затем и щеку Нудыка. Удар получился не хуже доброго сабельного: между пальцев юноши струилась кровь, и струилась весьма обильно.

Главарь не присматривался к тому, что происходит с незадачливым подручным. Его кистень взметнулся было в воздух, но тут же безвольно повис, – вместе с рукой, стиснувшей рукоять. Бо-Жаир зашипел от боли и злобы, увидев серебристую метательную звездочку, глубоко вонзившуюся в его предплечье.

Но бандит прожил долгую жизнь, и повидал многие виды, и вышел живым из многих переделок, пусть и потеряв в одной из них все свои передние зубы. Он мгновенно перехватил кистень левой рукой и издал длинный пронзительный свист – сигнал для остальных своих сообщников.

Впрочем, те и сами увидели, как оборачивается дело, – и уже ринулись со всех сторон без всякого сигнала.

Еще две метательных звездочки прошили полумрак, и у двоих нападавших сразу поубавилось прыти. Вжиу! – вновь рассекла воздух нагайка, и не только лишь воздух: еще один бандит выронил рогатину и волчком завертелся на месте.

И все же они наверняка задавили бы числом одинокую всадницу, даже самый искусный воин не сможет отразить многочисленные атаки, направленные одновременно со всех сторон. Задавили бы, но…

Но всадница оказалась отнюдь не одинокой. Новые верховые выскакивали из мрака – многочисленные и похожие на серых бесшумных призраков: морды коней плотно обернуты тряпками, а копыта – толстым войлоком, по обычаю йордлингов, желающих скрытно подобраться верхами к врагу.

Засвистели дротики, и взметнулись арканы, и дико заорал похотливый юноша Нудык, поднявшийся было, но тут же сбитый ударом палицы-пернача прямо в пламя костра.

Закончилось все быстро. Почти закончилось – из бандитов на ногах и при оружии остался лишь Бо-Жаир. Рана, нанесенная метательной звездочкой, зацепила артерию – кровь пропитала рукав, обильно струилась на землю, и вместе с ней быстро вытекали последние силы. Главарь едва стоял, со всех сторон его окружали конные враги и направленное на него оружие. И лишь повелительный жест ночной наездницы удержал йордлингов от того, чтобы тут же не прикончить или не пленить последнего грабителя.

– Я осчастливлю тебя своим благородным именем, скромный паломник Бо-Жаир, – произнесла женщина так, словно за последние две минуты ровным счетом ничего не произошло. – Не знаю, правда, каким… Эти люди зовут меня Дочерью Снегов. А ты можешь звать проще – своей смертью.

Она повернулась к йордлингам, махнула нагайкой.

– Свяжите его! И посмотрите, что за странную вечно спящую тварь они возят с собой!

Главарь завопил, и истошный вопль его наверняка был слышен за несколько лиг:

– Й-о-о-о-о-гэй!!!

То не был крик боли либо отчаяния, как могло показаться. Бандит попытался использовать свой последний шанс.

Громадная бесформенная куча, именуемая Хулгу, пришла в движение. И тут же стало ясно, на что рассчитывала шайка, планируя авантюрный рейд по селеньям йордлингов.

Глава вторая
Величайший воин под небесами

Если бы какой-нибудь маг, специализирующийся на выведении новых пород боевых животных, вдохновился бы вдруг бредовой идеей скрестить болотного тролля с гигантской ракатицей, обитавшей в безднах ныне высохших морей Лаара и способной, по слухам, топить своими щупальцами рыбачьи суденышки, – наверное, в итоге магических экспериментов получилось бы существо, весьма напоминающее Хулгу.

Но вполне может быть, что к появлению на свет Хулгу магия не имела никакого отношения, и стал он капризом природы, мутантом, каких особенно много появилось после Катаклизма.

Верхние конечности Хулгу своим строением отдаленно напоминали человеческие, но пропорции их частей были невероятно искажены: плечи и предплечья очень короткие, но толстые и мускулистые, зато кисти… Кисти Хулгу являли собой зрелище невообразимое. На обеих, как и положено, по пять пальцев, но каких! Невероятно длинные и гибкие, невероятно развитые, с огромным количеством суставов, – они скорее напоминали щупальца. Каждое свое щупальце Хулгу использовал как самостоятельную конечность, причем использовал в боевых целях, – один палец сжимал, обвивая, двусторонний топор-лабрис, другой стиснул обломок кавалерийского копья, в третьем поблескивал непонятный клинок, зазубренный на манер пилы… В общем, каждый палец держал какое-то свое оружие.

Если тому, что заменяло Хулгу руки, еще можно было найти аналоги в человеческом организме, то остальные части тела мутанта даже отдаленно не напоминали людские.

Высота Хулгу в полтора раза превышала человеческий рост. Головы как таковой не было, а если и была, то никак не выделялась из туловища. Большую часть этого головотуловища прикрывал не то природный панцирь, как у крабов, не то раковина. Неприкрытые же участки оказались густо залиты пузырящейся слизью, не позволяющей увидеть, имеются ли у существа глаза, уши, нос… Порой среди слизи на миг приоткрывался какой-то провал, но был ли то беззубый рот или нечто иное, разглядеть не удавалось.

А вот ног Хулгу совершенно точно не имел – ни ног, ни лап, ни чего-либо другого, служащего для ходьбы и бега. Опирался, подобно улитке, на одну большую подошву, слизистую и мягкую. И передвигался, надо полагать, тоже как упомянутый слизень, – не слишком-то быстро.

Но сегодня мутанту не пришлось гоняться за врагами, они сами навалились на него со всех сторон. Потеряв несколько человек от ударов, которые Хулгу щедро раздавал во все стороны своим многочисленным оружием, йордлинги быстро оправились от первоначального шока. Вновь пустили в ход дротики и арканы, держась на расстоянии и стараясь не попадать под разящую сталь, направляемую пальцами-щупальцами.

Однако дротики отскакивали, не в силах пробить не то панцирь, не то раковину, а если и вонзались в мягкую, не защищенную часть существа, то некоторое время торчали, не причиняя видимого вреда, затем выпадали, – и края раны тут же смыкались, срастались. Выступившую кровь, если таковая имелась у Хулгу, скрывал все тот же толстый слой слизи.

Арканы же… не много толку от аркана, если у твари нет шеи, на которую его можно накинуть. Порой сплетенная из конского волоса петля захлестывалась вокруг одного из пальцев-щупальцев, но ее тут же рассекало оружие, сжатое в другом.

Схватка застыла в неустойчивом равновесии. Существо казалось неуязвимым, но и само не могло дотянуться до противников, держащихся на расстоянии.

– Й-о-о-о-о-гэй, Хулгу!!! Й-о-о-о-о-гэй!!! – вопил шепелявый, не переставая.

Неизвестно, были или нет у мутанта уши, но отчаянный призыв бандитского главаря он чем-то услышал. И тут же доказал, что все, посчитавшие, будто длиннопалое чудище не способно к быстрому передвижению, – жестоко ошибались.

Хулгу как-то осел, стал значительно ниже, втянув под раковину мясистую подошву-основание. И в следующий миг взвился в воздух!

Одним прыжком преодолел никак не менее двадцати локтей, приземлившись с сырым чавканьем в самую гущу врагов.

Дико заржала сбитая с ног лошадь. Люди падали на землю, сраженные беспощадными ударами. Кое-кто отступил, иные пытались отбиться, но без успеха, – никакая воинская выучка, никакое блестящее владение оружием не помогут, когда десять длинных, неимоверно гибких щупальцев со всех сторон тычут в тебя смертоносными остриями.

Вскоре вокруг Хулгу опять образовалось пустое пространство, усыпанное убитыми и ранеными. И он вновь начал оседать, втягивать подошву-основание.

– Назад! – перекрыл шум схватки громкий голос Дочери Снегов. – Все назад! Я справлюсь с ним!

Йордлинги послушались мгновенно.

Дочь Снегов стояла, протянув обе руки в сторону Хулгу. И вокруг вытянутых рук ее разгоралось алое сияние, поначалу едва заметное, но с каждым мгновением набиравшее силу. Вскоре стало видно, что это сверкает, светится кристалл, сжатый в пальцах ночной всадницы. Губы женщины беззвучно шевелились.

Хулгу промедлил с новым прыжком, словно предчувствуя какой-то подвох. Издал нечто среднее между булькающим хрипением и тем храпом, которым недавно услаждал слух компании, ужинавшей свинокрысом. Затем вновь втянул подошву, собираясь-таки прыгнуть – похоже, прямиком на главную свою противницу.

Не успел…

Сияние кристалла стало совсем уж ярким, нестерпимым для глаз. Потом с него сорвалась беззвучная синяя молния и понеслась к владельцу чудовищных пальцев, на лету ветвясь, рассыпаясь на множество молний поменьше.

Словно бы сплетенная из синего огня сеть охватила Хулгу. Существо и думать забыло об атаке, даже если могло и умело думать. Не прыгнуло – тяжело рухнуло на землю, пальцы-щупальца выпустили оружие и яростно извивались, с корнем вырывая небольшие чахлые кустики.

Долго сопротивляться силе заклинания чудовище не сумело. Движения щупальцев замедлялись, слабели. Вскоре Хулгу замер, опрокинувшись навзничь – живой, но не способный шевельнуться, спеленутый в синий искрящийся и потрескивающий кокон.

– Сделайте для него волокушу, – приказала Дочь Снегов. – Хочу разобраться, сможет ли тварь пригодиться для чего-нибудь полезного.

* * *

Бо-Жаир не увидел финала схватки – обессилел от потери крови и рухнул на землю в полуобморочном состоянии, а затем и вовсе лишился сознания.

Очнулся он связанным и лежащим неподалеку от того места, где шайка ужинала и строила свои великие планы. Прошло не так уж много времени – звезды и луны по-прежнему сияли на небе, даже не начавшем светлеть на востоке.

Неподалеку лежал Нудык и еще двое бандитов – тоже опутанные веревками. Остальные, надо полагать, могли уже не страшиться сурового суда йордлингов, представ перед другим, высшим судьей…

Рана Бо-Жаира больше не кровоточила, перевязанная небрежно, но достаточно туго. Однако же ничего хорошего в том не было, ибо йордлинги славились большой изобретательностью в деле придумывания самых мучительных казней для взятых в плен врагов.

Но ничего предпринять для своего спасения главарь разгромленной шайки не мог, не мог даже пожаловаться на судьбу связанным сообщникам – рот оказался плотно заткнут кляпом. Оставалось только лежать, смотреть и слушать.

А посмотреть было на что…

Новые и новые отряды конных воинов появлялись в свете костра, получившего свежую порцию топлива и пылавшего высоким ярким пламенем. Сотня за сотней двигались в походном строю с гор в сторону равнины. Бо-Жаир понял, что он и его шайка стали жертвами провокации, хитро распущенного ложного слуха: войско йордлингов под водительством Балеога не ушло через Заргейский перевал в набег на Аккению. Шли они здесь и сейчас, настоящую цель похода шепелявый не мог определить, да и не особо озадачивался этим вопросом.

Ясно, что столь масштабный обман затеяли не ради горстки бандитов. Те, на чьи богатства и жизни нацелились горцы, до самого момента нападения должны оставаться в блаженном неведении… Но Бо-Жаиру от этого было ничуть не легче. Ему хотелось выть, ему хотелось грызть в бешенстве землю, – кляп не позволял ни того, ни другого.

А вон тот высокий, статный мужчина, одетый куда роскошнее прочих всадников и разговаривающий с Дочерью Снегов, – не сам ли йорд-каан Балеог? Очень похоже на то… Оружие, богато изукрашенное драгоценными камнями, золотая цепь на шее… Свита из людей на вид важных, однако же взирающих на мужчину с явным подобострастием… Он и есть, Балеог, верховный предводитель союза четырех горных племен.

О чем разговаривал владыка йордлингов с Дочерью Снегов, Бо-Жаир расслышать не смог.

* * *

– Тейа, госпожа моя, – говорил Балеог (это и в самом деле был он), – вы неоправданно рисковали. Разведчики сами справились бы и с бандитами, и с их чудищем. Потеряли бы еще десяток-другой – но что значат их ничтожные жизни в сравнении с вашей бесценной для меня особой?!

– Что сделано, то сделано, господин мой Балеог, – ответила Дочь Снегов, носившая, как выяснилось, еще и имя Тейа. – Грабители повержены, а разведчики не раз пригодятся вам в опасном походе. Теперь же я хочу сказать вам то, что не должны услышать ничьи больше уши.

Йорд-каан немедленно сделал знак свите, и та отъехала подальше, за пределы слышимости. Точно так же знатные йордлинги исполнили бы приказ и Тейи, обрученной невесты своего владыки, – авторитет Дочери Снегов среди горцев был огромен. Но пока что она не позволяла себе отдавать подобные распоряжения, когда рядом находился Балеог. Но чтобы править народом, не обязательно громогласно командовать подданными, – достаточно управлять их повелителем, не так ли? Эту простую истину Тейа понимала очень хорошо.

Она вынула из седельной сумы небольшой, перевитый шелковым шнуром свиток, протянула йорд-каану:

– Мы с мудрейшим иль-Заахом составили список из семи оазисов, границы которых ни при каких условиях вы, господин мой Балеог, не должны пересечь с обнаженным мечом. Ни при каких! Там живут наши преданные союзники, либо те, кто может стать таким союзником в самое ближайшее время. И станет, если мы не допустим непродуманных действий.

Балеог кивнул, убирая свиток в самое надежное для горца место – за пазуху. Дочь Снегов продолжала:

– Владения магноса Сандивилла в Кандии также должны остаться в неприкосновенности.

Причину такого благоволения к владетельному магносу с варварским именем, о котором до сего момента владыка йордлингов и слыхом не слыхивал, Дочь Снегов объяснять не стала. А Балеог не стал спрашивать. Лишь вновь кивнул, уже несколько более нетерпеливо. Ему не терпелось в набег. Бешеная скачка по степи, ветер в лицо, в ужасе разбегающиеся враги, пылающие дома и богатая добыча, – что может быть лучше для настоящего мужчины?

Тем более для него, для великого воина и искуснейшего полководца обитаемой части мира… Ныне, когда герой прошлой войны Хигарт опустился, стал презираемым бродягой, кабацким вышибалой, променивающим былую славу на чарку дешевого вина и миску гнусной похлебки, – кто еще может оспорить у Балеога эти титулы?! Никто. И нынешний великий поход еще раз всем покажет, кто первый герой Лаара!

Тейа продолжала свою речь, не замечая нетерпение йорд-каана. Вернее, делая вид, что не замечает.

– И последнее, господин мой Балеог. Очень прошу вас: не забудьте о просьбе лорда-регента Адрелиана. Не мне вам объяснять, насколько важны для нас хорошие отношения с Тулленом.

Балеог лишь махнул рукой: не надо, мол, никаких объяснений. Довольно слов – в поход, в поход!

Дочь Снегов прикусила губу, постаравшись сделать это незаметно. Мальчишка… Громадный, мускулистый, повесивший на шею цепь йорд-каана. Но все равно ребенок. Как бы она хотела быть рядом с Балеогом в начинавшемся походе… Увы, некоторые стародавние обычаи йордлингов даже ей нарушить не под силу. Пока не под силу… Мужчины идут в набег, женщины остаются дома, – и всё, точка, обсуждению не подлежит. Женщина в походном порядке горцев может оказаться в одном лишь случае: если она пленница, полонянка, связанная и перекинутая через седло.

Остается лишь надеяться, что Балеог сумеет не наделать ошибок… А о том, что список из семи оазисов перекочевал в свиток прямиком из письма, полученного Дочерью Снегов от светлейшего епископа Хильдиса Коота, иерарха Церкви Сеггера и члена королевского совета Туллена, – йорд-каану знать вовсе не обязательно. Он и не узнает.

Балеог выдержал паузу, и, видя, что его невеста не желает больше ничего добавить, произнес веско:

– Все будет исполнено в точности, госпожа моя Тейа. Какой казни прикажете придать ваших пленников?

– Моих? – удивленно подняла брови Дочь Снегов. – Разве не владыка йордлингов, и только он, властен над жизнью и смертью пришедших с оружием в горы Йордхейма? Приказывайте, господин мой Балеог, и пусть свершится все по воле вашей!

Пусть, пусть… Пусть потешится, пусть лишний раз почувствует себя владыкой, грозным йорд-кааном.

Балеог сделал свите знак приблизиться и громогласно возвестил, подъезжая к связанным пленным:

– Оскопить их! Отрезать губы, носы и уши! А затем увезти в разные стороны и превратить в пограничные столбы, для острастки прочим шакалам, дерзающим покушаться на наши земли!

Услышав слова владыки, Бо-Жаир изогнулся и со всего размаха ударился головой о сухую твердую землю, пытаясь оглушить себя, потерять сознание. Не получилось.

Спустя час у погасшего костра никого не осталось. Войско ушло за славой и добычей, Тейа же с немногочисленной охраной вернулась в неприступную горную крепость Йорд-Кале, служившую столицей Союзу четырех племен, – править страной в отсутствие жениха. Туда же отправили плененного Хулгу.