Kitobni o'qish: «Мгновения вечности»
Остановись, мгновенье! Ты прекрасно!»
(Иоганн Гете)
«Всегда!» Какое ужасное слово.
(Оскар Уайльд)
Пролог.
Впервые за лето день выдался по-настоящему приятным: закончились, наконец, порядком утомившие дожди, а стремительно захватившее свои позиции солнце еще не успело выжечь из воздуха всю прохладу.
Александр стоял на краю крыши, и, щурясь от яркого света, смотрел на людей внизу. Похожие на крошечных суетливых муравьев, они усложняли ему задачу и раздражали еще сильнее, чем обычно. Но, как бы сильно Александр не презирал людей, он не хотел причинить кому-то из них вред. На самом деле, (в этом он мог признаться лишь самому себе, и только в это мгновение) он многое отдал бы за то, чтобы стать одним из них – обычным парнем, ничем особенно не одаренным.
Он лениво сосчитал окна соседнего дома, за долю секунды перемножив в уме горизонталь и вертикаль, вычислил расстояние до асфальта и, прикинув шансы остаться в живых, с погрешностями приравнял их к нулю. В любом случае, это четырнадцатиэтажное здание было самым высоким в городе.
В голове вспыхнул образ – письмо, оставленное на столе перед уходом. Чувство вины ножом полоснуло по сердцу, но Александр напомнил себе, что без такого сына, как он, родителям будет лучше. У них есть Настя – обыкновенный ребенок, не обремененный сотней наград за успехи в высшей математике, физике, программировании и бог знает чем еще. Когда число дипломов превысило количество мест в квартире, где их можно было повесить, получать их стало попросту неинтересно. Учеба вообще была скучна до омерзения.
Александр помотал головой. Мысли, всегда такие размеренные, сейчас отчаянно теснили друг друга, не давая сосредоточиться на самой главной, последней задаче. Он глубоко вздохнул. Это просто. Надо только подойти к краю и шагнуть. Не думая.
Шаг, край, последний взгляд вниз, и…Александр замер. Его внимательные серые глаза снова и снова осматривали окрестности. Раскинувшаяся внизу картина была немыслима, но ошибки быть не могло: «муравьи» у машин, дорог и деревьев совершенно не двигались.
– Надо же… – сам себе сказал Александр, снова бросая взгляд вниз. Люди-точки по-прежнему не сходили со своих мест. Наверное, какой-нибудь романтик сказал бы, что время всегда замирает на пороге смерти, а простак решил бы, что умер, и все происходящее – часть жизни после смерти. Но Александр не был ни романтиком, ни тем более простаком. Он всегда контролировал ситуацию и точно знал, что делал, а чего не делал. Он НЕ прыгал с крыши.
Еще один глубокий вдох. Теперь осуществить задуманное было сложнее: сердце бешено стучало, инстинкт самосохранения пытался преодолеть рамки сознания, в которые его загнал обладатель. Эта битва была бы проиграна с самого начала, – ум всегда был сильной стороной Александра – если бы не мелькнувшее вдруг чувство, давно забытое, похожее на любопытство.
Случилось то, чему он не мог найти объяснения…
Глава 1
Кошмар наяву
Сегодняшний день – самый длинный в моей жизни – начался как обычно, с той лишь разницей, что я ночевала у двоюродной сестры и, проснувшись, увидела прямо над собой люстру: у Ирки двухъярусная кровать, и я всегда сплю наверху. Жаль, что сестричка планирует поменять мебель в своей комнате; на пять лет младше меня, она уже мнит себя взрослой, я же, напротив, радуюсь возможности почувствовать себя ребенком.
– Эй, соня, иди завтракать! – крикнула сестренка из кухни, – кофе будешь?
– Буду! – по обыкновению, я спрыгнула на первый ярус, не пользуясь лестницей. Кофе не помешает: мы с Иркой не спали до утра, делились новостями, дурачились, дрались подушками, а, засыпая, долго говорили по душам. Такие разговоры просто не возможны днем: солнечный свет лишает их элемента таинственности.
Натянув голубые джинсы и футболку, я взглянула на часы. Ого! Впору говорить «добрый день», а не «доброе утро». Из зеркала в коридоре на меня взглянула девчонка с сияющими беззаботностью глазами – как-никак, начало августа, каникулы! В сентябре я иду в институт, а пока что могу расслабиться и позволить себе не быть взрослой. Взяв у младшей сестры расческу, я пригладила непокорные волосы цвета ириски и нанесла на губы розовый бальзам. Ресницы я красила редко, мои карие глаза и так достаточно выразительны.
Сестренка не отличалась кулинарными талантами, но сегодня омлет в ее исполнении получился превосходным. Жаль, что я не сказала ей об этом: суетилась, собираясь домой. Мы с мамой договорились встретиться в половине первого в нашем любимом кафе, а потом пройтись по магазинам.
– Пока, сестричка, – я обняла Ирку, не подозревая о том, что снова и снова буду вспоминать момент прощания, – завтра придешь?
– Конечно, я напишу, как соберусь.
– Пока-пока. Маме привет!
Долгие поездки на автобусе могут здорово утомить: укачивает, да и панораму нашего городка не назовешь захватывающей, – но иногда, в полусонном состоянии, так приятно сделать лишний круг по району. Я полистала журнал, который прихватила с собой, но глаза быстро устали от чтения на ходу. Прикрыв их, я постаралась сосредоточиться на каком-нибудь интересном образе.
Автобус затормозил на остановке. В этом не было ничего примечательного, но проходили минуты, а он все не трогался с места. Застонав от сознания того, что случилась поломка и придется пересаживаться, я открыла глаза.
Так начался этот кошмар наяву.
Сердце дало перебой, и мне стало трудно дышать. Разум отказывался принять то, что видели глаза.
С людьми в автобусе случилось нечто страшное.
Это выглядело так, словно из бывших только что живыми существ внезапно вынули душу, оставив лишь пугающую оболочку. Несколько секунд я ошарашено смотрела на застывшее, словно вылепленное из воска лицо сидящего рядом мужчины. С трудом поднявшись на ноги, я оказалась в окружении других застывших фигур и закричала. «Манекены» никак не реагировали. Стены давили на меня, и, хотя раньше я не замечала за собой боязни замкнутого пространства, почувствовала, что близка к обмороку.
Я не знала, что происходит, что безопасно, а что – нет, но оставаться здесь дольше не могла – рассудок не мог этого выдержать. Продираясь сквозь толпу "манекенов", я бросилась к двери (она, слава богу, была приоткрыта на остановке) и буквально вывалилась на улицу. Там я отползла в сторону и упала на траву.
На мгновение я потеряла чувство реальности и ощущала лишь, что лежу на чем-то мягком. Каждую клеточку тела охватила блаженная надежда – это сон! Страшный, до жути реальный, но это сон! Удивительно, как я не разбудила Ирку; или вопль, от которого чуть не разорвались барабанные перепонки, тоже звучал лишь во сне? Открывать глаза было страшно, и не зря: в ту секунду, как я решилась разлепить веки, я увидела малюсенький «частокол» травы – о, нет!
Шатаясь, я поднялась на ноги и тут же облегченно вздохнула: ко мне по газону бежала какая-то девушка. Я радостно бросилась ей навстречу, но с каждым метром, приближающим меня к ней, понимала – что-то не так, двигаюсь только я, так не должно быть!
Будто я наткнулась на стоп-кадр из фильма. Девушка была одета в спортивный серый костюм, с иголочки новый, светлые волосы с крупными кудрями убраны ободком, в ушах – наушники от плеера. Одна нога стоит на земле, другая – парит в воздухе. Это неправильно. Неестественно.
– Эй, – жалобно позвала я, стараясь достучаться до нее, – вы слышите меня? Что с Вами? Очнитесь!
Повинуясь какому-то нездоровому любопытству, я протянула руку и осторожно коснулась ее щеки.
Кожа прохладнее моей (кажется, что тепло запечаталось где-то внутри), намного плотнее, чем должна быть, как будто передо мной очень искусно сделанная кукла. Я потрогала ресницы – пушистые, нетронутые тушью, они аккуратно приминались под пальцами. Застывшая девушка никак не реагировала на вторжение незнакомки, ее не заботило, что я едва ли не тычу пальцами ей в глаза.
Из моих собственных глаз закапали слезы.
– Мне страшно, – прошептала я и отвернулась от равнодушной девушки. Людей на улице было не так много – рабочий день, – но я видела невдалеке пожилую пару. Подбежав к ним, я увидела лишь ту же пугающую картину: застывшее безразличие, остекленевшие глаза. Совсем рядом по дорожной «зебре» переходил…нет, не так – замер в момент перехода парень в кепке цвета хаки.
Я схватилась руками за голову, в которой лихорадочно бился всего один вопрос:
Что случилось?
Что случилось?!
ЧТО СЛУЧИЛОСЬ?!
Может, это какой-то страшный вирус, как в фильмах-катастрофах? И, если так, то что меня ожидает? У меня иммунитет к этой заразе, или я просто умру медленнее? Что делать? Прятаться мне или оставаться на улице? Если прятаться, то где? Если идти – куда?!
«Домой, – мелькнула мысль, – я хочу домой, к маме». Я не могла допустить мысли, что моя прекрасная умная мама тоже стоит столбом посреди улицы. Нет, она в порядке; напугана, конечно, но, как и я, она поймет, что нужно вернуться домой.
Я с тоской посмотрела на длинный проспект. До дома очень и очень далеко, но что поделать – я не могла и представить себе, чтобы сесть в застывший автобус или автомобиль. Кроме того, даже решись я стать соседкой «манекена» – я все равно не умею водить. Трясущимися руками я достала из сумки мобильник и набрала мамин номер. Тишина в трубке, хоть и была предсказуема, подкосила меня еще больше: нет даже гудков, лишь полная оторванность от мира…
Я брела и брела вперед по улицам, плача, снова и снова натыкаясь на пустые меловые лица. И вдруг меня пронзила мысль, не менее кошмарная, чем предыдущие, но, по крайней мере, дающая надежду.
Я сошла с ума.
Так бывает, я читала. В одном из журналов была история об абсолютно нормальной девушке, которая однажды проснулась и увидела, что на нее падает потолок.
То, что кажется мне реальностью, на самом деле НЕ реальность. У меня что-то вроде шизофрении, и, как бы я ни старалась, я не могу внушить своему сознанию, что люди вокруг нормальны. Но почему же они не видят, что я – не нормальна?
Ну, конечно. Они видят девушку, которая просто идет вперед. Кто-то, возможно, решил, что я пьяна или чем-то сильно расстроена, но это не стало поводом подойти и предложить помощь. Нужно показать, что мне действительно плохо, тогда кто-то пожалеет меня и вызовет «скорую».
Я остановилась, встала на колени, а потом легла прямо на асфальт. Кто-то же должен меня заметить, кто-то должен помочь…
– На помощь! – отчаянно закричала я, – Кто-нибудь, помогите! Пожалуйста…
Крики переросли в тихие всхлипы. Никто не подходил ко мне. Люди вокруг застыли в безмолвном равнодушии.
Я постаралась приободрить себя. Эй, может, я не сошла с ума! Сумасшедшие редко признают себя таковыми. Я все-таки в своем уме, мне просто нужно добраться домой.
Я шла и шла вперед. Воздух казался спертым, ненасыщенным. Хотелось пить, но я упрямо брела дальше. Было не очень жарко, но я все равно вспотела от долгой ходьбы и страха, язык прилип к небу и стал шершавым, как терка. Однако это были цветочки: бог с ним, с телом, страшнее было то, что происходило у меня в голове. Никогда я не чувствовала себя такой одинокой и слабой. Запертой, как пленница, внутри собственного черепа.
Чтобы не отчаяться, я давала себе обещания: вот пройду улицу – встречу кого-нибудь нормального, неискусственного, и этот кто-то объяснит мне, что к чему. Нет? значит, на следующей улице…тогда в том дворе…за детской площадкой вдалеке…
Примерно на середине пути был дом моей младшей сестренки. Я взбежала по ступеням на третий этаж и позвонила. Никто не отвечал. Я позвонила еще и еще раз. Тишина. Ира не должна была никуда уйти, но вдруг? Непослушными пальцами я достала ключ, открыла дверь и прошла в квартиру. То, что я увидела, заставило меня отшатнуться: в кухне сидели моя тетя и сестра, в руках – чашки с чаем, в глазах пустота.
– Ира, – я, не выдержав, потрясла сестру за плечи, – Ира, ты меня слышишь? Очнись, Ира, пожалуйста! Иришка…
Ира улыбалась, слегка приподняв бровь и глядя через стол на маму, мою тетю. Она также не реагировала на мои слезы и просьбы откликнуться. Как раненое животное, я ковыляла по квартире, снова и снова возвращаясь в кухню и понимая, что ничего не меняется. Я не могла ничем помочь и не могла уйти, будто привязанная к своим родственникам, превратившимся в равнодушные скульптуры. Наконец, я нашла в себе силы закрыть дверь и продолжить свой путь.
«Ты придешь в гости, сестренка? – снова и снова проматывала я в голове собственные слова, – сестренка, ты придешь? Ты придешь?»
Когда ноги уже почти отказались идти, я, наконец, добрела до дома. Никогда я еще не была так рада этой безликой постройке из серого бетона. Дом, мой дом!
Пользоваться лифтом я боялась: если его заклинит, кто вытащит меня оттуда? Прямо на лестнице стоял сгорбленный старик, он не шевелился. Подавив приступ паники, я протиснулась мимо него и взбежала на третий этаж.
Буквально ввалившись в квартиру, я первым делом схватила трубку домашнего телефона. Номера полиции и "Скорой помощи" ответили мне лишь звенящей тишиной.
В зале на полу сидело чучело, которое еще недавно было моим котом Принцем. Вид этого беззащитного комочка стал последней каплей: я заплакала, взяла кота на руки и ушла в комнату. Закрыв шторы и завернувшись в плед, я мурлыкала колыбельную своему оцепеневшему питомцу и молила небо лишь об одном – чтобы вернулась мама и спела колыбельную мне.
Проходила, кажется, вечность за вечностью. Я чувствовала, как рассудок постепенно меня покидает. Прохладный пушистый комок в моих руках доказывал – все очень плохо. Я теребила мех и шептала коту всякую ерунду – лишь бы не оставаться в тишине. Свернувшись в клубок, я стала молиться о том, чтобы закоченеть так же, как Принц, и не чувствовать больше этого липкого страха.
В этот момент раздался звонок в дверь.
Я вскочила, как если бы над моей кроватью разорвалась петарда. Метнулась к двери, расшвыряв по дороге домашние тапочки. Мама вернулась! Странно только, что не открыла дверь ключом. Может, у нее тоже дрожат руки, и она не справилась с замком?
Я распахнула дверь и на секунду замерла. Это была не мама. Передо мной стоял высокий парень в синих джинсах и льняной рубашке с закатанными рукавами. У него было очень красивое лицо, но, будь он хоть горбуном Квазимодо с жуткой гримасой, я все равно кинулась бы его обнимать.
Человек! Теплый, живой, настоящий!
Я плакала, теперь уже от радости и облегчения. Гость с трудом высвободился из моих объятий и посмотрел с удивлением и даже…насмешкой?
– Привет, малышка. Тебя не учили спрашивать: «Кто там?»
Я помотала головой, не слишком понимая, что он говорит. Главное – его губы двигались, а не застыли в одном положении, как у мраморной статуи. У меня начисто пропал дар речи, я отошла немного назад и жестом показала – входи.
– Уверена? – он все еще ухмылялся, – а вдруг я маньяк?
Я продолжала стоять, безвольно опустив руки, пока он не прошел в квартиру.
– Все…закончилось? – выдавила я, закрывая дверь.
– Нет, дедуля на лестнице так и стоит столбом, – сказал парень легко, будто сообщал, что дождь все еще идет.
– Чай, кофе? – предложила я, прячась за гостеприимством. Тем временем, вся сила воли уходила на то, чтобы не хвататься за руку незнакомца и не ходить всюду за ним, как привязанной.
– Кофе, спасибо.
Пока гость разувался, я метнулась на кухню, наскоро протерла стол, налила в кружки кипяток из термоса.
– У меня только растворимый, но я могу…
– Не суетись, малышка, – гость присел на стул, стоявший у длинной стороны стола. Видимо, решил, что мое место на узкой стороне. Так оно и было, – растворимый вполне подойдет. Ты знаешь, что Оноре де Бальзак выпивал в день пятьдесят чашек кофе?
– Да, – ответила я, – правда, он от этого умер. Я всегда удивлялась, что он умер именно из-за кофе, а не из-за того, что лопнул.
Гость рассмеялся. Я тоже хихикнула, поперхнулась кофе и аккуратно выплюнула его обратно в чашку. Ужас. Надеюсь, он не заметил.
– Меня зовут Александр Акунин, – официально представился гость, – если тебе интересно.
Я с опозданием кивнула. Разве вам пришло бы в голову спрашивать у священного алтаря, как его зовут? Для меня сейчас этот человек был всем на свете. Я поражалась, почему у него нет нимба над головой, он ведь, как ангел, появился из ниоткуда в момент, когда я захлебывалась от отчаяния. И вот этот посланник небес запросто болтает со мной…
– Я Эмма, – тихо сказала я.
– Эмма? – переспросил Александр, – такое имя есть в России?
Он не первый, кто спрашивает.
– Ну, есть ведь Алла, Анна, Нелли, – я как будто оправдывалась, – вот и Эмма есть.
– Необычно.
Александр откинулся на спинку стула и принялся неспешно рассматривать кухню. Я так и уставилась на него: никакой паники, ни грамма страха.
– Саша? – позвала я.
Серые глаза сощурились:
– Если бы мне хотелось, чтобы меня звали Сашей, я бы так и представлялся. Не нравится имя Александр, зови меня по фамилии.
– Ладно.
Я все смотрела и смотрела на него, ожидая хоть каких-то признаков беспокойства.
– Ты испугался – из-за всего этого? – я кивнула в сторону окна.
– Нет. Даже интересно.
– Ин-те-рес-но? – я выговорила это по слогам, чувствуя, как меня накрывает волной ярости – нетипичного для меня чувства, – столько людей погиб…пострадало! А ты…моя мама там, где-то, одна…а тебе – интересно?!
Я вдруг начала икать. Воздуха не хватало. Паника снова и снова билась внутри черепа.
– Эй! Эмма! Смотри на меня!
Меня как будто душили пакетом – не вдохнуть – ни выдохнуть, и видно, как сквозь пленку.
Вдруг из колодца меня выдернул резкий удар. Кажется, по щеке. У губ появился стакан с водой. Глоток, еще один… стало намного легче, и – о, чудо! – паника отступила. Я не знала почему, но чувствовала – больше она не вернется. По крайней мере, не в том объеме, чтобы накрыть меня лавиной.
– Слушай, прости, – сказал Александр мягко, – я чувствую все не совсем так, как другие люди. Как же объяснить? Я скептик. Циник. Пофигист. Называй как хочешь, но суть в том, что я неэмоционален. Кучка «отмороженных» для меня не такое уж большое горе.
– Но они же люди…
– Ну и что.
– Я прозвала их «манекенами» – это все-таки не так унизительно, как «отмороженные». Не говори так.
– Ладно, – он пожал плечами, – хотя, может, как раз я проявил к ним больше уважения, употребив термин, применимый к живым существам.
Я поежилась. Какое-то время мы молчали. Меня тишина тяготила, собеседника – нет. Наконец, я решилась задать вопрос.
– У тебя есть предположения, что случилось с людьми?
– Много. Одно хуже другого.
– И?
– Я думаю, начать надо не с этого вопроса.
– А с какого?
Александр прищурился.
– Скажи-ка, Эмма – который час?
Я бросила взгляд на свои «вечные» часы – они были на моей руке с начальной школы. Часы показывали один час и тринадцать минут. На электронном циферблате эти две цифры – 13:13 – выглядели жутковато.
– Час тринадцать. То есть… – я постучала ногтем по стеклу, – они, наверное, сломались. В это время я еще ехала в автобусе, а потом еще домой часа три добиралась.
– Тебе это покажется любопытным, – Александр протянул мне руку. Его часы со стрелкой показывали то же время.
– Странное совпадение, – согласилась я.
– Два – это совпадение, три – закономерность. Я проверил часы «манекенов», что встретились мне на пути – все они стоят примерно на этом времени.
Я растерянно поморгала:
– Какая-то магнитная аномалия?
– Бери выше, Эмма. Время не идет. Вообще. Оно стоит на месте. Подойди сюда.
Стоя возле окна, Александр указал на небо.
– Понаблюдай за облаками. Можешь мне поверить, они не движутся и не видоизменяются. Я смотрел на них, не отрываясь, где-то полчаса – точно сказать не могу, часы ведь стоят.
– Но это же…невозможно!
И все же я видела своими глазами – облачный узор, всегда такой изменчивый, намертво «прилип» к ярко-голубому небу.
– Я лежал на траве и смотрел на стебли цветов, на ветви и листья деревьев. Они не шевелятся, нет даже легкого дуновения ветерка. Вообще нет движения.
Александр говорил тоном ученого, который в подвале обычного дома вдруг обнаружил древнюю мумию. Я ни коим образом не разделяла его энтузиазма.
– Потом, – продолжал он, – я принялся бродить от «манекена» к «манекену», изучал их, смотрел на поведение предметов в пространстве: камни кидал и все такое. Воздух как будто слегка сгущенный, а так разница почти незаметна. Я уже начал порядком скучать, как вдруг заметил тебя и пошел следом. Я видел, как ты заходишь в подъезд и начал обзванивать все квартиры.
– Спасибо, что нашел меня – сказала я с чувством, и, не удержавшись, зевнула. Стресс и прогулка пешком через весь голос сделали свое дело.
– Тебе нужно поспать, – заметил Александр. Кажется, моя искренняя благодарность смутила его, – слишком уж много всего на тебя свалилось.
– А ты не уйдешь? – испугалась я. Мне и правда хотелось хоть ненадолго погрузиться в забвение, но я не могла вынести мысли, что снова останусь одна.
– Ну куда же я от тебя денусь?
Я завалилась на диван в своей комнате и зарылась под мягкий рыжеватый плед.
– Это Принц, – я показала Александру чучело кота, лежащее возле подушки.
Он пожал плечами.
– Не люблю животных. Хотя такое бы завел – неприхотливое.
– Ложись, – я похлопала по дивану рядом. Сонное сознание отметило, что это не совсем прилично, но я знала точно – без присутствия Александра в комнате я не усну. Не сидеть же ему на стуле или на полу!
– Я не устал.
– Пожалуйста! Побудь рядом, пока я не усну.
– Ладно.
Наплевав на остатки условностей, я устроила голову на плече Александра, перекинула на него часть пледа и тихонько засопела. Было очень уютно, и я потихоньку скатилась в блаженное забытье.
Проснувшись, я уже не обманулась мыслью, что «манекены» мне приснились. Я чувствовала себя, наконец, морально здоровой и отдохнувшей. Но вдруг ледяной страх проник в сердце: рядом никого не было. «Манекены» настоящие, с этим я примирилась, но мой гость – вдруг он мне приснился?
– Александр! – хрипло прокричала я.
– Я на кухне! – беззаботно откликнулся он, – иди завтракать!
Кое-как выпутавшись из пледа (несколько раз перекрутила его вокруг себя во сне), я вбежала на кухню и так и замерла на пороге: на столе стояли две чашки кофе и тарелки с разнообразными крошечными бутербродами. Они были затейливо украшены. Не подумала бы, что все это сделал Акунин.
– Ого… – сказала я, – так значит, приборы работают? Микроволновка, плита и все такое.
– Дело не в приборах и технике, – заметил Акунин, – дело в людях. Без работников эфира, к примеру, не будет телетрансляций, без сети – интернета и связи, но я уже проверил – сам по себе телевизор работает, и, если у тебя есть фильмы на дисках или флеш картах, думаю, их можно посмотреть.
Я легонько потерла виски.
– То есть, все, чего мы касаемся, как бы «размораживается»? Но почему не сами люди?
– Понятия не имею, – радостно сказал он, – все это не поддается логике, иначе я бы все уже разложил по полочкам.
– Тебе нравится ничего не понимать?
– Мне нравится хоть что-то не понимать, – он галантно отодвинул для меня стул и мне стало как-то неловко за глупый «наезд».
– Значит, – я кашлянула, – ты…кто-то вроде вундеркинда?
– Можно сказать и так.
– Двести пятнадцать на четыреста сорок восемь?
Вопрос был задан в шутку, но Александр тут же ответил:
– Девяносто шесть тысяч триста двадцать.
Я удержалась от «отвисания челюсти» только потому, что во рту был чай.
– Да ладно! А если я проверю?
– Валяй.
Я достала телефон. Позвонить по нему было нельзя, но воспользоваться калькулятором – запросто. Когда аппарат выдал названную Александром сумму, я покачала головой.
– Так не бывает. Это какой-то фокус.
– Назови еще что-нибудь, посложнее.
– Семьсот восемнадцать минус сто пятьдесят умножить на четыре разделить на три, – не задумываясь, наговорила я.
– Пятьсот восемнадцать. Эх, малышка, я думал, ты хотя бы используешь корни или уравнения.
Из вредности я все-таки проверила данные. Пятьсот восемнадцать. Ну надо же!
– А книги? – не унималась я, – можешь узнать отрывки произведений?
– Легко.
– «В белом плаще, с кровавым подбоем»…
– Мастер и Маргарита. Булгаков.
– «Мы все учились понемногу чему-нибудь и как-нибудь».
– Евгений Онегин. Пушкин, – зевнул Александр.
– «На свете нет ничего абсолютно ошибочного. Даже сломанные часы дважды в сутки показывают правильное время».
– Пауло Коэльо?
– Снова верно, – я хитро сощурилась, – а вот этот отрывок ты ни за что не узнаешь: «Я не искала его расположения, но мне невыносима мысль, что он есть где-то и плохо думает обо мне».
Акунин нахмурился. Я победно усмехнулась.
– Ты не можешь знать все, хотя бы потому, что ты парень и не читал роман «Гордость и предубеждения».
– Мы же вроде проходились по классике, – насупился Александр.
– Это она и есть. Классика женского сознания, я бы сказала.
Акунин скрестил руки на груди. Обиделся? Что ж, если он не умеет признавать поражения, это не должно испортить мне завтрак. Я положила на тарелку несколько закусок; выглядели и пахли они потрясающе.
– Сколько же ты все это готовил? – удивилась я.
– Пока ты спала. А спала ты…часов пять, я бы сказал. Сейчас должно быть около десяти вечера.
Я нервно хихикнула. Кухню заливал яркий дневной свет. Он всегда будет светить именно так, и никак иначе…Чтобы не думать о грустном, я откусила кусочек бутерброда и зажмурилась – вкуснотища!
– Учиффся на шеф-пофафа? – спросила я с набитым ртом.
– Нет, просто люблю готовить. Кулинария убивает время и хорошо подходит математическому складу ума: я всегда помню, что и сколько держать на огне и никогда не забываю рецепты.
Хоть и хвастливое по содержанию, это откровение прозвучало лишь как констатация факта.
Я уплетала вкусности за обе щеки, и вдруг мне пришла в голову мысль:
– Получается, продукты не могут испортиться? Если они тоже застряли во времени?
– Наверное, нет.
– Что ж, по крайней мере, нам не грозит голодная смерть, – я положила в рот крошечную тарталетку и зажмурилась, – ошень фкуффно!
Для убедительности я подняла вверх большой палец. Акунин тихонько посмеивался над моим волчьим аппетитом.
– Помогай, – я обвела взглядом еду, – я одна это не съем.
Улыбнувшись одним уголком рта, Акунин взял бутерброд.
– Мне нужно вернуться домой, – сказал он, – узнать, что с родителями и Настей. Это моя сестра.
Я мгновенно перестала жевать. Снова остаться одной? Немыслимо!
– Если хочешь, пойдем со мной, – предложил Акунин.
Я просияла.
– Да! Только оставлю записку.
Поставив точку, я отложила бумагу и запила чаем последнее печенье. Акунин грустно смотрел на меня, потом осторожно спросил:
– Ты думаешь, твоя мама…(я прямо-таки услышала на месте паузы слово «жива») не замерла, как остальные?
Я опешила. Конечно, нет! Как такое могло случиться с мамой? Да и папа, я уверена, не стал «манекеном», просто он в командировке, далеко отсюда.
– Не нужно быть гением, чтобы произвести подсчет, – заметил Акунин, – она всяко уже должна была вернуться, если только не уснула на улице, что маловероятно, или не пошла сначала искать других родственников, что невероятно совсем.
Я представила маму в тот страшный момент. Она видит «манекенов» и боится. Но даже в панике она подумала бы о том же, о чем и я – что можно встретиться дома.
– Мало ли, где мама могла задержаться, – я не желала расставаться с надеждой, – уверена, она появится через пару дней.
«Пару дней»… Это прозвучало как-то странно. Как теперь отсчитывать время?
Я перечитала записку:
«Мама, со мной все в порядке! Мы с тобой не одни, со мной еще мой друг Александр, мы пошли проведать его семью. Не уходи никуда, я скоро буду!»
Эмма
Так. Ну все.
– Можно идти.
Теперь при виде застывшего на ступенях старика я больше не боялась. Я воспринимала себя и Акунина как двух туристов, посетивших чудовищных размеров Музей Мадам Тюссо. "Манекены" казались мне просто копиями людей – невероятно похожими на них, но все же искусственными и нестрашными.
Акунин шел быстро, все время хмурился. Я едва поспевала за ним, но не просила сбавить темп, ведь я и сама также спешила к маме. Я не спросила, далеко ли идти, но уже скоро получила ответ на свой вопрос – Акунин зашел в подъезд; его дом от моего отделяло всего два двора.
– Лифт не работает, – мрачно сказал он, – восьмой этаж.
– Но ты же сам говорил… – для верности я нажала кнопку еще несколько раз, – то, чего мы касаемся, "размораживается". Так почему не начинают работать лифты – в моем доме и здесь?
– Могу лишь предположить, – бесцветным голосом произнес Александр. Я с тревогой посмотрела на него: что-то явно было не так.
– Я вся внимание, – мне хотелось разжечь в нем хотя бы искру любопытства.
– Скорее всего, – он тяжело прислонился к стене, – если мы найдем нужные лифтерные и перезапустим пульт, то лифты заработают. Ну, а пока что…придется подниматься пешком.
– Ничего.
Что такое восемь этажей по сравнению с тем, чтобы стоять внизу одной! Я прыгала через две ступеньки, но на пятом этаже выдохлась и поплелась еле-еле. Акунин меня обогнал. Поднявшись на восьмой этаж, я просто прошла в квартиру, дверь которой была открыта нараспашку.
Квартира показалась мне уютной – светлая, хорошо обставленная, с приятными для глаз деталями вроде картин, изящных статуэток и фотографий. На кухне, оформленной в бежево-зеленых тонах, никого не оказалось. Я прошла в зал и…замерла на месте.
На диване сидели две фигуры, замершие в немом отчаянии. Что это? Они чувствовали приближение кошмара? Женщина смотрела на что-то невидимое в своих руках, а на ее «восковых» щеках все еще блестели слезы. Ее окаменевший муж сидел рядом. Теперь я не могла представить, что нахожусь в музее: эти двое не были «манекенами», как другие, они были людьми. В последний момент они чувствовали, их боль передавали застывшие поникшие плечи и скулы, сведенные вечными рыданиями.
На коленях перед диваном, такой же неподвижный, стоял их сын. Я с трудом удержалась, чтобы не окликнуть Акунина – боялась, что он тоже превратился в скорбное изваяние. Я подошла и положила руку ему на плечо, чтобы поддержать. Мне показалось, что он в ответ благодарно сжал мою ладонь, но он лишь вложил в нее какую-то бумагу.
Я молча развернула ее. Так вот что женщина держала в руках – письмо! Строчки еле угадывались, до того их размыли потоки слез.
– Что ты сделал?! – я в ужасе уставилась на Акунина, как только смысл написанного дошел до меня, – что ты ХОТЕЛ сделать? Скажи, что я ошибаюсь!
– Я хотел покончить с собой, – кивнул Акунин, – а записку написал, чтобы родители не думали, что это из-за них.
Я посмотрела на папу Александра. В его судорожно сжатых руках был мобильный телефон, второй мобильник лежал рядом с женой. Они звонили сыну, его и своим друзьям, в больницы и морги, а потом ждали новостей. И надеялись, что позвонит он.
