Kitobni o'qish: «Опальная жена. Пекарня на краю севера», sahifa 3

– Вы давно служите здесь?

Как и со служанкой, я просто не смогла пройти мимо этого вопроса.

– Да почитай всю жизнь, миледи. Ещё при старом хозяине начинал. Поместье то это раньше за королём числилось, а как господин, то бишь ваш муж, чин получил, так земли и дом ему отошли.

– И каким он был? В смысле, генерал Артейр?

– Не мне о господах судить… Строг был, это да. Порядок любил. Но платил исправно и за работу не попрекал.

– А Лудде? – осторожно, чтобы не спугнуть, продолжила расспросы. – Говорят, что конюх пропал…

Старик вздрогнул, уставившись на меня, как на прокажённую.

– Вам лучше об этом знать, миледи, – холодно произнёс он.

Я поёжилась. Видимо, Анна и впрямь часто здесь бывала. Но это вовсе не означало, что между ней и Лудде было что-то предосудительное. В конце концов, может, она просто любила лошадей?

Голова снова начала кружиться, на сей раз от вопросов, ответов на которые у меня не было. Прошлое Анны оставалось тайной за семью печатями.

– Спасибо, – тихо произнесла я, тяжело вздохнув.

На лице старика промелькнуло сочувствие, смягчив его суровые черты. Казалось, он хотел добавить что-то ещё, может, сказать слова утешения, но в этот момент со стороны особняка донёсся пронзительный визг Розалинды.

Я вздрогнула от неожиданности и невольно отшатнулась от Шторма, который всхрапнул и нервно переступил копытами, встревоженный резким звуком.

– Простите, госпожа, – торопливо проговорил старый конюх. – Но я пойду. Шторма нужно отвести в леваду, пока он тут всех не перетоптал.

Кивнув на прощание, я поспешила к дому, гадая, что могло случиться.

Представшее моим глазам зрелище и впрямь было весьма необычным. В пышные юбки Розалинды вцепилась незнакомая мне женщина. Она что-то говорила, но расстояние не позволяло мне расслышать смысл.

– Отвяжись от меня! – яростно воскликнула девушка, ударив незнакомку по щеке.

Та всхлипнула, однако от кузины не отстала.

Я приблизилась. Розалинда заметила моё присутствие. И в её взгляде на мгновение промелькнул… страх?

– Сумасшедшая! – воскликнула она, пытаясь высвободиться из цепких рук женщины.

– Госпожа… – взмолилась та дрожащим от отчаяния голосом. – Пожалуйста, госпожа. Вы ведь знаете! Знаете, где он?

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, старая дура!

– Мой сын… Вы забрали его. Куда вы его дели?

– Мне не было дела до твоего ублюдка! – взвизгнула Розалинда. – Если хочешь знать где он, спроси у неё!

Женщина, наконец, отпустила подол платья кузины и уставилась на меня, когда та указала в мою сторону.

Глава 6

Женщина была похожа на сухофрукт. Впалые щёки обтягивала бледная, почти серая кожа, испещрённая мелкими морщинками. Спутанные седые волосы торчали во все стороны, выбиваясь из-под грязного чепца. Её тёмное платье, некогда добротное, теперь висело бесформенными лохмотьями, а на подоле виднелись следы засохшей грязи.

Но больше всего пугали глаза – огромные, лихорадочно блестящие, они смотрели на меня с каким-то безумным отчаянием. В них читалась такая всепоглощающая боль и надежда одновременно, что мне стало не по себе.

Женщина медленно двинулась в мою сторону.

– Госпожа… – прошептала она надтреснутым, едва слышным голосом. – Вы… вы видели его? Он работает в конюшнях.

Неужели она говорит о Лудде? Боже…

Её пальцы, костлявые и скрюченные, словно иссохшие птичьи лапы, потянулись ко мне.

– Сумасшедшая! – вновь взвизгнула Розалинда. – Кто её пустил? Стража!

– Я не сумасшедшая! – женщина перестала беспомощно валяться на земле. Взгляд странным образом прояснился. – Я видела вас двоих! – она указала на Розалинду.

– Где и когда? – я едва сама не вцепилась в обветшалое платье незнакомки.

– Неужели ты будешь слушать эту ненормальную? – вскрикнула кузина.

Женщина, не обращая внимания на выпад, продолжила:

– Это было перед свадьбой. Вы разговаривали с моим сыном, Лудде во дворе. Неужели не помните?

– Ты меня с кем-то спутала, – отрезала Розалинда, дёрнув тонким носиком. – По конюхам у нас шастает только она, – кузина вновь ткнула в меня обвиняющим пальцем.

– Нет, я точно помню… – попыталась возразить женщина, но её прервал громкий голос отца.

– Что здесь происходит? – грозно спросил он, появившись на крыльце в сопровождении двух крепких слуг.

– Господин… – вновь забормотала женщина. – Мой сын, Лудде…

– Выбросите эту мерзость из моего дома! – приказал отец недослушав. – Чтобы духу её здесь не было!

Слуги спустились с крыльца, направившись к незваной гостье.

– Нет, постойте! – воскликнула я.

Эта женщина могла быть ключом, единственной ниточкой к тому, что произошло между Анной и конюхом.

Розалинда определённо о чём-то разговаривала с ним незадолго до свадьбы, и, судя по всему, они ушли… вместе?

В этот момент сердце пропустило удар. В памяти всплыли обрывки разговора Артейра и его дружков.

Опухла гортань…

А что, если Лудде отравили? Да и с Анной могли что-то сделать, раз на её месте оказалась я.

Меня вдруг осенило. Пазл сложился. Их просто-напросто подставили!

Чёрт побери, как же тонко всё продумано!

Анну видели на конюшнях. Есть свидетели. Лудде, по уверениям Ирмы, был бабником.

Картина предательства и прелюбодеяния настолько откровенна, что буквально бросается в глаза. Никто не будет разбираться в том, что и так очевидно!

Розалинда… Моя дорогая кузина. Это всё она подстроила? Решила подставить родственницу? Отомстить? А может, она сама хотела выйти замуж за генерала?

Я буду безжалостной сукой, если скажу отчаявшейся матери, что ее сына больше нет. Но и молчать нельзя, хотя я понятия не имела, где его похоронили и похоронили ли вообще.

Пока я лихорадочно размышляла, слуги бесцеремонно схватили несчастную женщину за руки.

– Немедленно отпустите её! – резко приказала я.

– Да как ты смеешь открывать рот? – яростно рявкнул отец. – Забыла своё место?

– Меня подставили!

Лёгкие трещали от частого, рваного дыхания. Сердце колотилось о рёбра, словно обезумевшая птица.

– Что ты там сказала? – отец шагнул на гравийную дорожку.

– Меня подставили, – твёрдо повторила я.

Краем глаза мне удалось увидеть, как кузина сжалась, точно испуганный зверёк, готовый в любой момент броситься наутёк.

Похоже, моя догадка оказалась верной.

– Вашего сына больше нет, – я опустилась на колени. – Мне очень жаль.

Женщина замерла, глядя на меня остекленевшими глазами. Казалось, она не дышит. А потом из её груди вырвался такой пронзительный, полный боли крик, что у меня волосы встали дыбом.

– Нет! – она рухнула на землю, царапая ногтями грудь, словно пытаясь вырвать из неё рвущееся сердце. – Не может быть! Вы лжёте!

– Это могла подстроить Розалинда, – твёрдо произнесла я, поднявшись с колен. – Я не потерплю, чтобы меня обвиняли в том, чего я не совершала!

– Ложь! Всё ложь! – истерично закричала Розалинда. – У тебя нет никаких доказательств, кроме домыслов этой сумасшедшей!

– Молчать! – прогремел голос отца.

Я вздрогнула. Он медленно спустился с крыльца.

Не говоря ни слова, отец грубо схватил меня за волосы и резко дёрнул, заставляя наклониться. Острая боль пронзила кожу головы, слёзы невольно брызнули из глаз.

– Мне плевать, была измена или нет, – прошипел он мне прямо в ухо, обдавая жарким дыханием. – Плевать, кто и что подстроил. Сейчас главное – чтобы все держали свои поганые рты на замке, ты меня поняла?

– Но были же родственники, которые уехали, – прошептала я, морщась от боли. – Неужели все они будут молчать?

– Я уже позаботился об этом, – процедил отец сквозь зубы. – А если ты продолжишь истерить… что ж, память – такая хрупкая вещь. Её так легко стереть.

Я похолодела, осознав смысл его слов.

Рыдания несчастной матери Лудде стихли – видимо, она потеряла сознание. Слуги подхватили её безвольное тело и потащили прочь со двора.

– Увидите мою племянницу в дом! – приказал отец.

Тело сковало оцепенение. Я даже не смогла понять, к кому именно он обратился.

Когда силуэт Розалинды растворился в темноте, руку пронзила тупая боль. Стальная хватка отца безжалостно впилась в моё запястье.

Меня потащили к дому. Я спотыкалась на каждой ступеньке, но отец безжалостно тянул вперёд.

Эта дорога… Я хорошо знала её. Сколько уже раз меня вот так волокли в комнату?

– Будешь сидеть здесь, пока твой благоверный муженёк не соизволит явиться! – прорычал отец, грубо втолкнув меня в комнату.

– А если он вообще не приедет?! – в сердцах выпалила я.

Страх и обида душили, я не смогла сдержаться.

Отец замер на мгновение. Лицо исказила зловещая ухмылка:

– Что ж, значит, у этого дома появиться ещё одна тайна! – холодно произнёс он.

Щелчок замка прозвучал как приговор.

От безысходности я опустилась на кровать – что ещё делать?

Правда… Кому здесь она вообще нужна? Всем плевать, что на самом деле произошло с Лудде. Плевать на его несчастную мать, которая теперь знает, что потеряла сына. Плевать на мою невиновность.

Комната постепенно погружалась во тьму, а вместе с ней таяли и последние крупицы надежды. Где-то вдалеке слышались приглушённые голоса домочадцев, но они казались такими далёкими, будто доносились из другого мира.

Мягкая подушка поманила своим теплом, и я, поддавшись слабости, положила на неё голову.

В ту же секунду тело налилось свинцом. Веки отяжелели, мысли стали размытыми, нечёткими. Меня окутал сон.

Проснулась резко, одним рывком, словно вынырнула из ледяного омута. В комнате царил полумрак, лишь тонкая полоска лунного света пробивалась сквозь неплотно задёрнутые шторы. Через пару мгновений в двери заворочался ключ.

Мышцы инстинктивно напряглись.

Что это? Снова дурацкий сон?

Нет. Похоже, всё происходило наяву – в комнату неспешно вошли служанки, держа в руках нечто, отдалённо напоминающее ночники. Но вместо привычных лампочек в них были вкручены светящиеся камни.

Одна из них, та самая, что говорила о Лудде, всё время отводила глаза, но я заметила, что они у неё были красными и опухшими.

– Что случилось? – спросила у Ирмы, встав с кровати.

Девушка не ответила. Обе, словно в рот воды набрали.

Я не сразу заметила, что они притащили с собой три огромных дорожных чемодана.

Служанки двигались быстро, старательно избегая моего взгляда.

Я в оцепенении наблюдала, как они методично открывают шкафы и комоды, достают платья, бельё, украшения – всё то, что принадлежало Анне. После чего вещи аккуратно складывались в чемоданы.

Опустившись в кресло у окна, почувствовала странное отстранение от происходящего. Словно смотрела представление в театре, где актёры разыгрывают сцену сборов, а я – лишь зритель, случайно оказавшийся на этом спектакле.

Время остановилось в этом зачарованном пространстве, где единственными звуками были шорох ткани и тихий стук закрывающихся ящиков.

Когда вещи были собраны, служанки также молча удалились.

Я, ровным счётом, ничего не понимала. Сидела в кресле и пустым взглядом пялилась на чемоданы.

Перовой мыслю было – приехал генерал. Но в доме подозрительно тихо. Да и во дворе никого.

Внезапно тишину разрезали тяжёлые, размеренные шаги, раздавшиеся в коридоре. Секундой позже дверь с тихим скрипом отворилась, и в комнату вошёл отец. Он не спеша прошёлся от одного угла к другому, осмотрел собранные служанками чемоданы, и на тонких губах появилась едва заметная, многозначительная усмешка. По его скупому, безэмоциональному лицу невозможно было понять, о чём он думает на самом деле.

– Что происходит? – я заговорила первой.

Молчать в этой странной и нервной ситуации было невозможно.

– Как я и думал, – отозвался отец, небрежно пнув один из чемоданов, – твой муж от тебя отказался.

Он повертел в руках какую-то записку.

– Бедный генерал не смог вынести позора и нанесённого ему оскорбления.

Я попыталась возразить, объяснить, что измены не было, что во всём возможно, виновата Розалинда, но отец властно поднял руку, обрывая мои слова:

– Довольно! Не желаю ничего слушать.

Я предпочла замолчать. Не хотелось, чтобы меня снова оттаскали за волосы. К тому же мне было любопытно послушать, что ещё скажет этот выродок.

– Я не могу оставить тебя здесь, – продолжил отец, мерно расхаживая по комнате. – Розалинду нужно выдать замуж, а ты… – он остановился и впился в меня пронзительным взглядом зелёных глаз. – Скажем так, твоё присутствие в этом доме может доставить всем нам определённые неудобства.

Неудобства? Неудобства?! Вот уж действительно! Защищать себя от клеветы, раскрыть истинные намерения кузины – это уже считается неудобством?

Впрочем, о чём я вообще говорю? Семья Вейр, как верно было сказано, настоящее крысиное гнездо!

– У нашей семьи есть небольшой домик на севере, – продолжил отец всё тем же ровным, бесстрастным тоном, будто озвучивал план на выходные, а не решал судьбу своей дочери. – Отдалённое, уединённое место, в котором ты сможешь жить. Что скажешь?

Что скажу? У меня наконец-то соизволили спросить мнение? Вот только глядя на уже собранные вещи, я прекрасно понимала – решение принято без меня и за меня. Совершенно не важно, какой ответ я дам. Этот деспот, называющий себя моим отцом, просто решил поиздеваться напоследок. Он упивался своей властью надо мной. Захотел посмотреть на растерянность и беспомощность в моих глазах…

Пусть катится к чертям собачьим!

– Мне нужна официальная бумага! – выпалила я, едва сдерживая рвущуюся из груди ярость. – Нотариально заверенный документ, подтверждающий, что дом, о котором вы говорите, будет принадлежать мне, и только мне!

На долю секунды лицо отца дрогнуло. Похоже, он не ожидал от меня подобного хода. Что ж, тем лучше.

– Если вы откажетесь предоставить такую бумагу, я прямо сейчас побегу к властям и расскажу им всё, что здесь произошло! – продолжала, не давая и шанса возразить. – И поверьте, вы меня не остановите!

Я пошла ва-банк. Решилась на отчаянный шаг. Угрозами и шантажом выстлана моя дорога к свободе.

Кроме того, в груди теплилась надежда, что в этом чёрством, бездушном человеке ещё осталась хоть капля любви к своей дочери, и он не станет стирать мне память…

Глава 7

Отец ухмыльнулся. Он стоял у окна, сцепив руки за спиной. Холодный, сухой, равнодушный, казалось, ко всему.

– Похоже, ты начала понимать правила игры, – едва слышно произнёс он. – Что ж… Будь, по-твоему. Джеймс! – комната наполнилась эхом властного голоса.

В следующее мгновение дверь бесшумно отворилась, и на пороге возник слуга.

– Пошли за Адольфусом Харлоу. Немедленно!

Слуга поклонился и поспешно удалился.

Гнетущая тишина заполнила помещение, точно густой туман. Отец продолжал стоять у окна, глядя в темноту за стеклом, а я сидела, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть момент моей маленькой победы.

Он согласился!

Взгляд упал на собранные чемоданы. В них – вся прошлая жизнь Анны, которая теперь стала моей. Может быть, мне всё же дали шанс написать собственную историю?

Прошло около часа. С приходом первых солнечных лучей, прорезавших предрассветную хмарь, в доме появился сонный и слегка помятый нотариус. Тот самый, что совсем недавно оформлял сделку между Артейром и отцом.

– Адольфус, – заговорил отец, едва мы переступили порог его кабинета, – прости, что так рано, но появились неотложные дела.

Нотариус зевнул и вздрогнул, прогоняя последние ошмётки сна.

– Что вы, граф, – мужчина снова зевнул. – Как я уже говорил, это моя работа. Что нужно от меня?

– Переписать имущество на мою дочь. А именно коттедж в Дала-Эрнэ.

– Что же вы там забыли, миледи? – спросил нотариус, вскинув брови.

– Это законная часть её наследства, – ответили за меня. – Я, как хороший родитель, должен позаботиться о дочери. Тем более, этот дом достался мне от моего отца, а ему – от его. И раз у меня нет сына… Семейные традиции нужно чтить, Адольфус.

Я чуть было не усмехнулась, но успела прикусить язык. Сейчас не самое удачное время демонстрировать своё отношение к словам. Даже намёк на насмешку мог разрушить всё, чего мне удалось добиться.

– Вы прекрасный человек, Вейр, – тепло улыбнулся нотариус. – Как приятно видеть, когда отец так заботится о своём ребёнке.

Желудок скрутило от этого спектакля лицемерия. Нотариус, не скрывая угодливости, откровенно лебезил перед отцом. А отец, в свою очередь, с усердием, достойным лучшего применения, разыгрывал роль любящего и заботливого родителя перед посторонними людьми. Эта неестественная, насквозь фальшивая сцена вызывала у меня непреодолимое желание покинуть помещение. Каждая фраза, каждый жест были пропитаны ложью и притворством, от которых хотелось скорее избавиться, словно от липкой паутины, опутавшей всё вокруг.

Закончив любезничать, нотариус достал из своего портфеля плотные гербовые листы и, с позволения хозяина, устроился за рабочим столом.

Когда все документы были оформлены и подписаны, Адольфус Харлоу поставил свою печать и довольно произнёс:

– Вот, пожалуйста. Дарственная на имя Анны Артейр. Имущество и все обязательства по нему отчуждаются полностью в ваше право, – подытожил мужчина, передав мне бумаги.

Я бережно приняла документы. Они показались мне неожиданно тяжёлыми, будто весили не меньше моей прежней жизни.

Отец внимательно следил за каждым моим движением. Словно наблюдал за неразумным ребёнком, которому позволили поиграть во взрослые игры.

За окном к этому времени давно уже рассвело, но кабинет был погружен в полумрак. Тяжёлые бархатные шторы нехотя пропускали тонкие лучики света.

Через двадцать минут Адольфус Харлоу, церемонно откланявшись, покинул кабинет, оставив нас наедине с отцом. Теперь, когда все формальности были улажены, напряжение между нами достигло своего апогея.

– Когда мне нужно уехать? – мой голос прозвучал неожиданно громко.

– Прямо сейчас, – отец кивнул в сторону окна. – Карета давно тебя ждёт.

Всё произошло быстро, точно в каком-то лихорадочном сне. Лакеи бесшумно забрали чемоданы из моей комнаты и поспешно потащили их к выходу.

Коридоры поместья встретили меня гнетущей тишиной. Дом словно вымер – ни единой души, никто не вышел проститься. Впрочем, чего я ещё ожидала?

Выйдя на улицу, крепко ухватилась за перила. Яркое солнце врезалось в глаза, наполнив пространство звенящим белым цветом.

Спустя несколько секунд зрение сфокусировалось, и я смогла рассмотреть экипаж, запряжённый двойкой гнедых лошадок.

Морозный воздух покалывал щёки, заставляя кожу гореть от холода.

С каждым шагом вниз по ступенькам тревога внутри нарастала, точно снежный ком.

Я ни черта ничего не знала…

Ни о Дала-Эрнэ, ни о доме, который неожиданно оказался в моих руках. Я понятия не имела, в каком состоянии находилось унаследованное имущество и какие сюрпризы могли поджидать меня впереди.

Внутреннее чутьё упрямо нашёптывало, что я вляпалась по самую макушку. Хотя, казалось бы, куда уж хуже?

Погрузившись в мысли, я безмолвно наблюдала, как лакей и возница привязывают мои чемоданы к крыше экипажа. Радовало, что вещи мне оставили. Уверена, некоторые из них можно будет продать. В моём нынешнем положении деньги имели куда большее значение, чем бальные платья, кружевные сорочки и шёлковые панталоны.

– Берт, довезёт тебя до места, – буркнули за спиной.

На крыльце появился отец. Пар из его рта вырывался сизыми облачками.

Мне хотелось расспросить его о Дала-Эрнэ – что это за место, как далеко оно находится. Но настоящая Анна наверняка и так это знала, поэтому никаких вопросов. Лучше уехать отсюда как можно скорее.

Единственное, что грело душу – документы на коттедж, надёжно спрятанные в кармане платья.

– Когда прибудешь на место, не забудь передать привет местному префекту, – усмехнулся отец.

Я обернулась. Хотела ответить, но слова застряли в горле.

Такой человек, как граф Вейр, не достоин прощальных слов.

Ступив на гравийную дорожку, подошла к ожидавшему экипажу. Лакей как раз опустил для меня лесенку. Я уже поднялась, как вдруг услышала голоса, донесшиеся со стороны конюшни.

– Не можно! – кричал старый конюх. – Хозяин не позволял!

Я резко обернулась и замерла. Двое мужчин тащили под уздцы Шторма. Огромный жеребец упирался, бил копытами, но амбалы крепко держали его, не давая вырваться. За ними, прихрамывая и размахивая руками, семенил старый конюх.

– Что происходит? – я в растерянности повернулась к отцу.

– Это… – он безразлично махнул рукой. – Решил избавиться от проблемного коня. Мясники дают хорошую цену за такую тушу. От этого монстра одни неприятности – никого к себе не подпускает. Да и содержание дорого обходится.

Меня затошнило. Шторм – боевой конь. Как можно так просто отправить его на бойню?

– Ты не можешь!

– Тебе-то что?

– Это конь Артейра!

– Поместье принадлежит мне, и я в своём праве распоряжаться всем, что здесь находится. – холодно отрезал отец. – Включая строптивых животных.

Шторм издал пронзительное ржание, от которого сердце сжалось.

– Отпусти!

– Заткнись! – рявкнул отец. – Ты здесь никто! Конь принадлежит мне, и я волен поступать с ним как пожелаю. А если ты сейчас же не сядешь в экипаж, клянусь, я прикажу выпороть тебя прямо здесь!

Его слова хлестнули не хуже плети.

Разговорами тут ничего не добьёшься – передо мной стоял не человек, а чудовище.

Не задумываясь ни на секунду, я соскочила с лесенки экипажа и бросилась к конюшням.

Подол платья путался в ногах, холодный воздух обжигал лёгкие.

Я понимала, что, возможно, совершаю величайшую глупость в своей жизни, но остановиться уже не могла.

– А ну, живо отпустите коня! – властно рявкнула я.

– Ишь ты, какая бойкая, – презрительно ухмыльнулся один из дюжих мужланов.

– Это наша скотина, красотка, – с наглой ухмылкой парировал второй. – Мы за неё сполна заплатили!

– Не правильно это! – послышался надтреснутый кашель старого конюха. – У нового хозяина нет прав.

– Заткнись, хрыч! – зловеще процедил верзила. – Не лезь не в своё дело!

Конюх упрямо потянулся к поводьям, пытаясь освободить коня. Но один из амбалов, не церемонясь, с размаху ударил старика сапогом в живот.

Глухой удар, сдавленный стон – и старый конюх, потеряв равновесие, рухнул в грязную лужу.

Тонкая корочка льда треснула под его телом, и холодная вода моментально пропитала одежду.

– Ублюдки! – бросила я, помогая конюху встать на ноги.

Старик судорожно хватал ртом морозный воздух. Его лицо побледнело от боли.

– Тебе бы тоже держать язык за зубами, – ухмыльнулся один из амбалов, мазнув по мне сальным взглядом.

Бессильная злоба захлестнула меня с головой.

Ненавижу этот мир! Где можно вот так просто ударить старика, отправить благородное животное на бойню, выгнать человека из дома… Где никому нет дела до правды.

Я смотрела на этих громил, на их самодовольные рожи, и меня трясло от ярости. Но что я могла сделать? Хрупкая девушка против двух здоровенных мужиков. Даже если бы я бросилась на них с кулаками, они просто посмеялись бы надо мной. А потом… что потом? Отец приказал бы выпороть меня.

Ненавижу себя! Свою беспомощность! Свою слабость!

Шторм снова заржал, отчаянно дёргая поводья. В его глазах я видела такой же бессильный гнев, такую же ярость от невозможности вырваться…

До крови закусила губу, чувствуя, как по щекам катятся слёзы – не от страха, от злости! От осознания того, что ничего не могу изменить. Что весь мой протест, все мои попытки противостоять этой несправедливости разобьются о железную стену чужой воли и власти.

Старый конюх рядом со мной тихо всхлипывал, размазывая по морщинистому лицу грязь вперемешку со слезами. Он тоже был бессилен что-либо сделать.

“Будь ты проклят!” – мысленно прокричала я, глядя на фигуру отца, неподвижно застывшую на крыльце. Будь проклят этот дом, эта семья, все эти люди, для которых нет ничего святого!

Но проклятия – такие же пустые слова. Они ничего не изменят. Никого не спасут. Ни Шторма, ни старого конюха, ни меня саму…

В этот момент что-то внутри меня надломилось. Словно тонкая корочка льда, сдерживавшая бушующий поток. Я почувствовала, как по венам разливается странное тепло – не обжигающее, но наполняющее каждую клеточку тела неведомой силой.

Время замерло. Звуки стали приглушёнными, картинка перед глазами приобрела удивительную чёткость: я видела каждую морщинку на лице старого конюха, каждую каплю пота на лбах амбалов, каждую прядь в гриве Шторма.

А потом случилось это… Из моих рук вырвалась невидимая волна энергии, прокатившись по двору подобно порыву ветра. Мужчин снесло на несколько метров.

Кое-как поборов шок, подбежала к Шторму. Времени не было.

– Помогите мне! – крикнула конюху.

Старик кинулся на помощь и помог снять с коня уздечку.

Шторм замер, его умные глаза внимательно следили за каждым нашим движением. В них не было страха – только какое-то почти человеческое понимание происходящего.

Освободив коня, я хлопнула его по крупу:

– Беги!

Конь взвился на дыбы и рванул к воротам. Я видела, как слуга пытается закрыть тяжёлые створки, но было поздно. Могучий конь, набрав скорость, снёс не только ворота, но и незадачливого работника, который отлетел в сторону.

Грохот, крики, топот копыт – всё смешалось в какофонию звуков. А я стояла посреди двора, чувствуя, как медленно угасает то странное тепло внутри.

Оцепенение спало не сразу. Лишь когда ощутила жгучую боль от пощёчины, поняла, что рядом стоит отец.

– Дрянь! – прокричал он. – Что ты наделала?

Я подняла подбородок, краем глаза заметив, что вместе с конём пропал и конюх. Видимо, успел убежать. Верное решение. Ему тут не место. Отец с него три шкуры спустит.

– Как ты смогла? Как? – брызжа слюной вопил отец.

Странно, но тело окутало холодное безразличие. Я просто кивнула – ни одного лишнего слова, ни единой эмоции. После чего отправилась к экипажу, где неожиданно столкнулась с тётушкой Гиллиан. Женщина воровато огляделась. Её руки заметно дрожали, когда она торопливо впихнула мне небольшой мешочек.

– Боги с тобой, – коротко произнесла она, смахнув с щеки слезу. – И не держи зла на старую дуру.

– Я не могу…

Тётя недослушала, она вбежала на крыльцо и скрылась в доме в такой скоростью, будто бежала от чудовища. Я обернулась – чудовищем, несомненно, был отец Анны.

Граф шёл к экипажу, но тут его остановили амбалы, которые, думаю, захотели спросить с него за коня.

– Трогай! – крикнула вознице, запрыгивая в экипаж.

Кучер, благослови его боги, не стал задавать вопросов. Хлестнул лошадей, и карета рванула с места.