Kitobni o'qish: «На все времена»

Shrift:

Серия «Альманах автора»

Александр Золотов-Сейфуллин (1965–2007) – талантливый, самобытный поэт и мыслитель с очень сложной творческой судьбой. Родился в городе Ташкенте УзССР, где прожил большую часть своей жизни. С распадом СССР Александру пришлось испытать все тяготы беженства: в 2000 г. они с матерью сумели переехать в Россию, вначале в Липецк, позднее – в Железногорск Курской области. Получил образование среднего медработника.

Уже со школьных лет писал стихи, мини-поэмы и философские размышления. Его творческое развитие проходило в токсичных условиях безвременья 90-х. Свою авторскую индивидуальность поэт и мыслитель формировал, опираясь исключительно на себя. И ему удалось это сделать. Но цена оказалась слишком высокой. Периодически он терял веру в свои силы и в нужность того, чем занимался, ибо была уничтожена большая часть рукописей, а в 2007 г. не стало и самого поэта – слишком тяжёлую ношу возложил на его хрупкую душу развал СССР.

Александр Золотов-Сейфуллин – лауреат конкурса «ВЫСОКИЙ СТИЛЬ – 2012» газеты «День литературы». За эту же книгу «СУЩНОСТИ» получил Литературную премию Мира в номинации «Проза» (2018). Его поэзия на конкурсах ИСП награждена ПЛАКЕТКОЙ, ОДИННАДЦАТЬЮ ДИПЛОМАМИ, в т. ч. ДИПЛОМОМ I степени в честь А. В. СУВОРОВА и СТАТУЭТКОЙ к 260 летию ЕКАТЕРИНЫ II.

В издательстве «ЧЕТЫРЕ» за участие в конкурсах награждён ТРЕМЯ ДИПЛОМАМИ, а в честь 350-летия ПЕТРА I награждён также МЕДАЛЬЮ.

Стержневые темы творчества автора – это вопросы веры, тайны Мироздания, духовные стремления человека на фоне мировой культуры.

Древо познания имеет корень зла

Поэт – априори философ. Хотя бы потому, что философия – это наука о мире в целом, об общих принципах и закономерностях его бытия, а суть искусства – познание мира и его художественное осмысление. Но есть поэты, у которых философия – суть творчества. Среди них талантливый, самобытный поэт и мыслитель Александр Золотов-Сейфуллин.

С первого прочтения поэтических строчек Александра, даже тех, которые были написаны ещё в молодые годы, чувствуешь, что за ними стоит не просто созерцатель, стремящийся передать окружающую его действительность, – мудрец, тонко и глубоко понимающий причинно-следственные связи происходящего. Особую убедительность этому придаёт излюбленная автором форма изложения: «пушкинский» четырёх-, реже – пятистопный ямб.

К сожалению, творческое развитие автора проходило в токсичных условиях безвременья 90-х, неизмеримо тяжёлой ношей легшее на его хрупкую, ранимую душу. Отсюда резкие перепады настроения, которые, накладываясь на и без того болезненное душевное состояние, выражавшееся в нервных срывах, привело однажды к уничтожению значительной части рукописей.

Занимаясь исследованием вопросов веры, тайны Мироздания, духовных стремлений человека на фоне мировой культуры, Александр Золотов-Сейфуллин в своих произведениях всё чаще и настойчивее говорит о смерти.

«Дороже жизни – смерть одна,
Когда осмыслена она».

И всё же разум до конца продолжает цепляться за жизнь, ища ответы на мучающие душу вопросы: «Отчего я страдаю от низменного и возвышаюсь в наблюдении за добродетелью?» И сам же отвечает: «Я живу в своём мире. А блаженство моё есть установление мира, устранение страданий, лишних для жизни и лишающих её. И в целом виде я знаю, что так устроена Вселенная».

И всё же… За несколько дней до своего добровольного ухода Александр написал:

…Когда же даровит, как Бог, один совсем остался,
Не видный разом, а частями,
Он, как больной, питаясь дробно,
Стал угасать, теряя силы дара.

И где живейший интерес мы проявляем
К явленьям жизни, но встречаем безразличье,
Так, может быть, и яд в сосуде
Нам скоро осушить от мук.

…Кто знает, что Свободе сладкой
Небытие мы предпочтём?

Воистину – «Древо познания имеет корень зла».

Михаил Песин

Поэзия

I. Мнение поэта о современной России

Сущность № 1 (к олигархату)

Мы ведь желаем владений бесчисленных,
Переступая границ представления…
Ангел порхающий и охраняющий
Скоро, крылами свисая, измученный,
Метит падением в точку воззрения
На справедливый подход разделения.

Май 1998 года

О законе трезвости

Скажи, предчувствовал ли ты
Сего закона учрежденье —
Морали нашей воскресенье?

Или ничтожные мечты
Твоё покинули сознанье,
Лишь только власти начинанье
Воздвигло трезвости мосты?

Вообрази! Меж двух огней,
Двух антиподов эстетичных
Бредёшь один ты, как Орфей,
Слагая гимн полку «Столичных»…

Но тут – закон; ты жалок тем,
Что искрой мысли вдохновенной
Восславил Ноя злой гарем —
Обитель жидкости презренной.

Оставь, невинный пешеход,
Бальзам морали увлажнённой,
Предчувствуя плохой исход.
Как смертный жребий предрешённый.

Оставил?… Славно!.. Суждено
Тебе отныне возрожденье,
Но тяжко дум твоих прозренье:
Вино и истина – одно…

Предав коварство влаги праху,
Себе покорно ты воздвиг
Демократическую плаху,
Торжественный приблизив миг.

Глава скатилась с плеч нетрезвых,
Но генетический Закон
Взрастил другую. … Как дракон,
Ты средь мечей могучих, резвых.

Они витают над тобой,
И ты со взглядом равнодушным
Уже становишься послушным
И упиваешься водой.

Ноябрь 1985 года

Где Отечество

О, где же прежние страда и вдохновенье?
О, где же светоч умственной Души?
Где гордое к врагам презренье?
Обитель где и леса шалаши?

Осиротел я. … Более не в силах
Внимать постыдный шорох языков.
Сокрыт мятежный Дух в могилах,
Зашли герои за альков.

Всё шатко, всё иного просит,
И чужд для Мира Пушкин, Данте и Шекспир
Потомков дерзновение уносит
В иной, неотвратимый Мир.

Кругом аборигенов злоязычье,
И пал герой, мечи сложив у врат.
И человек другому уж не брат,
А недруг злейший, славящий двуличье.

Январь 1992 года

Где ты, страна

О ты, страна любви небрежной,
Страдания холодный дом,
Страшусь тебя душой мятежной,
Борясь с тобой твоим же злом.

Январь 1992 года

И умножая тем распад

Застыв, остановясь в развитье,
Державно почия на лаврах
И притворяясь идеалом,
Внушая слабым мощь литую.
Ему значение в устоях
Передаваться меднолобым
Гремящим слухам и соблазнам,
Вялотекущему теченью
И умножая тем распад.

Лето 1993 года

В застой времён

В застой времён, в пору златую
Для Леонида жили. Власть
Имел один. Он речь чужую
Любил с вершин к подножью класть
Своих народов, всё глядящих
(Не отнимая рук бурлящих)
В прекрасную благую даль.

Там дни – машинами сходящий
Поток. Конвейер, как скрижаль,
Заполнившись пером небесным,
Определяя ход судьбы,
И дел свершая кругом тесным,
Народами своей страны…

Другой герой наш – сочинитель.
Довольно редкие земли
Взращают плод такой…
Какой-нибудь скупой хранитель
Держал, быть может, дар святой,
Уже собравшись на покой,
Устроив веком безвременье.

Но долг, что верное творенье,
Высокой службой благ несёт,
Так сообщая бег развитью.
И вот по здравому наитью
Скорее, чем причудой лет,
Явился избранный поэт
И заявил «Ещё мы скажем»!»

Зима 2002 года

Друг аристотель

Друг Аристотель! Где твои мощи святые?
В землях каких ты положен, сбегая при жизни от власти?
Нынче мы суетны все, и не сберётся к тебе ученик
терпеливый,
В круг становясь или ряды мужей просвещенных,
Чтобы приникнуть к листам, на природе общаясь с тобою.
Также чутьём неизвестным измерить движения сущих,
Знак от тебя получив, что уроки проходят успешно.
Это ль не дар? И отметка наитию юношей славных,
Им воспитуясь навеки твоим отражением Мира?
Немощный век наш уже не осилит творений,
Даже тебя привлекая, – останешься ты не у дел.

Декабрь 2005 года

«В чужбину втиснутый, он скоро перечёл…»

В чужбину втиснутый, он скоро перечёл
Все сказы вещие и бурные виденья,
Кладбищ отеческих ему терзало зренье
И бедность городов, и запустенье сёл.

Лето 2005 года

Минутку вниманья!
Послушайте, россияне!

Минутку вниманья! Послушайте, россияне!
Жил в разрушительные, мрачные 2000-е годы
Мечтатель: поэт и мыслитель усердный…
Несчастья познал он, судьбины невзгоды,
Имел кошелёк он пребедный.

Лето 2007 года

II. О мудрости и в поисках истины

Об истине

Прочтя бессмертные творенья,
Чтоб их забыть, усилив бденья
Вещей поблизости себя,
Переосмыслив их, трубя,
Любовь передавая, свойства
И внутреннего беспокойства,
И повелительных Небес,
Им тоже приказав равненье,
Меж них поставив уравненье…
Тогда уже бы рассужденье
Об истине имело вес.

Май 1998 года

Вопрос

Отдавший годы на творенье,
В мечте о счастии людей,
Желая дум благословенье
В лице грядущих новых дней, —
Творец ли он пустых затей?
Напротив, сильное ль созданье
И клад некорыстных идей?
Великий смертный, без желанья,
Достойный славных лет признанья?

Лето 1985 года

Сова

Среди замков железной клетки,
На древе тесном и хромом
Сова сидела, когти в ветки
Вонзив и хлопая крылом.

К ночи, кругом вращая око,
В края бесчисленных Миров
Она блуждала одиноко
И, забираясь выше снов
Тревожной мыслью к Небосводу,
Питала поиском Свободу
От зависающих оков.

Когда пред узницей причудной
Народ гуляющий шумел,
Меж тем в толчее многолюдной
Лишь редкий взором цепенел
И следом сон терял прозреньем,
Изменчив скоро настроеньем
Он жить, как прежде, не хотел.

А охлос речью разговорной
Терзал её. … Холодный шум
Бежал среди толпы проворной
И был причиной бурных дум.

Так скован разум твой толпой,
Так ты осмеян властью сытой,
Так Звёзды шепчут над тобой,
Внимая суть мечты убитой.

Лето 1986 года

Смысл жизни

Единство цели – вот стремленье.
Лишь в том покой Души твоей,
Где разума предназначенье
Плоды рождает для людей.

Корабль, созданный рассудком,
Пройдёт немало лун и льё,
Разрушив догму с предрассудком
Предначертав судьбу Мельё.

Уйдут в лета порок, изъяны,
И грешный обретёт покой,
Возвысятся Свободы кланы —
Сообщества без сути злой.

Сожгут народы злых кумиров,
Встревожив сон прошедших лет,
И из железных из потиров
Низвергнут рабства амулет.

Придут, придут часы возмездья!
Народный и священный меч
Опустит тяжесть с жалких плеч.
Она скатится, и Созвездья

Зажгутся для людей Земли.
И Мир – гармонии пример —
Увидит среди чёрной мглы
И жар, и силу звёздных Сфер.

И Ангелы Небесных Сфер
К тебе приблизятся смиренно,
Начнутся речи откровенно
В дипломатический манер.

Не скажут поздние потомки,
Что ты – подобие ханжи,
Что ты стоял слепой у кромки,
Проторенной дорогой лжи.

Осень 1995 года

На все времена

Восстал незримый властелин,
Объятый пламенем отмщенья.
Восстал презренный Светом сын,
Порвав цепи порабощенья.

Железною рукой своей
Нанёс удар. … Кровава плаха …
И храмы жадных палачей
Покрылись жалкой тенью страха.

Отвратный Миру, чуждый всем,
Напрягся мученик священный,
Как старец, злом посеребренный,
Разрушивший клюкой гарем.

Взвиясь над мерзкою гордыней,
Хромой, но с волей неземной,
Зажёг огонь, своей святыней
Борясь открыто с сатаной.

Вот он поднялся непреклонный,
Рабочей силы продавец.
Дрожите! Встал борец бессонный,
И раб, и блага сотворец!

Декабрь 1995 года

О поздно одумавшихся

Раньше слонялись мы
С целью распущенной,
Дни закатилися
Солнцем пылающим.
Носимся в комнате,
Лезем на стенку,
Локти кусаем,
Прежде толкавшие.

Весна 1996 года

Маленький гимн

Раб торопливо распиливал ржавые цепи,
Тяжко звено преломил и прислушался…
Шумным дыханием, слившимся с боем уже
                                             ликовавшего Сердца,
Он, наполняя пространство тлетворной темницы,
Стены содрогнул, во тьме потеряв разуменье…

Несколько времени так он сидел неподвижно,
Скоро опомнился и, наслаждаясь заветным —
Цельной Свободой, исполненной без промедленья,
Как пресмыкающим скользким, проворно пробрался
                                                                                 из норы,
Грубо, небрежным движением, с дикостью ночь
                                                                                 рассекая.

Там огляделся. Болезненно плечи расправил
И, босиком на земле оказавшись холодной,
Вдаль, натрудившись, стремительно путь уменьшая,
Шёл, спотыкаясь, спеша, оставляя затворы.

Весна 1996 года

О философе

Ему сомнение дано.
Природой призванный ужиться
С глубокой верой. … Всё равно
Им суждено перемениться.
Он жив от сих противоречий!
Порой раздвоенность наречий
Расскажет глубоко предмет,
Усилив Мир обогащеньем
Понятий твёрдых, убежденьем,
Что слово есть, а вышних нет.

Весна 1996 года

III. Солдатам войн

О солдате

Посвящаю деду, солдату,
участнику Сталинградской битвы

Единственной своей рукою
Он днём работал. Ночь сидел
И незатейливой строкою
Писал. Порою тихо пел.

И всё оправдывал терпенье
За сочиняемый им сказ,
Но горе века – невезенье —
Его ждало и в этот раз.

Вертяся на скрипучем стуле,
Он, одинокий ветеран,
Не бывший у войны в отгуле,
В рассказе чувствовал обман.

И за столом своим горбатым,
Волнуясь, страшно уставал,
Но, засыпая бородатым,
К утру младенцем вновь вставал.

Весна 1980 года

Лицом к лицу

Реальный случай на Афганской войне
с однокурсником – другом поэта

Давно то было. И сейчас
Я вспоминаю те мгновенья,
Когда я пережил волненья
В значимый, небывалый час.

Передо мною враг стоял.
Дыханье наших душ стеснялось,
Граница зла обозначалась…
Тогда кто боле трепетал,
Не в силах я сказать правдиво…
Лишь он и я в тот миг тоскливый
Сжимали гневных чувств кинжал.

О наши взоры! Верх войны…
Они пронзали откровенно:
Один из нас глядел смиренно,
Другой, не чувствуя вины,
Лишь нёс коварное терпенье —
Итог пустого размышленья
И нрав жестокий сатаны.

Так мы стояли… Ветер знойный
Всё нёс ещё свои пары.
Лишь он один тогда достойный
Хотел нас примирить. «Смотри! —
Твердил он каждому раздельно. —

К чему безумные дары
Нести друг другу и смертельный
Исход пророчить? В Мире том
Для вас единый будет дом
И вечности покой постельный».

Земля и Небо! Свет и мгла
Являли нам тогда подобье.
И стёрлось вмиг идей злословье.
Природа наших душ смогла
Нас примирить. Мечты сбылися!
Враждебный Бог в покой ушёл,
Оставив власти произвол,
И мы в порыве обнялися.

Осень 1984 года

Сказ печальный

В народе ходит сказ печальный,
Распространяясь всякий век,
Что поседелый человек
К повстанцам шёл дорогой дальней
И стал для них родным отцом.
Но вот однажды бой случился,
И старец с войском разлучился.
Пленённый вражеским царём,
Представ перед монархом грозным,
Старик солгал, где враг стоит,
И с видом важным и серьёзным
Завёл в засаду. Был убит
Он тотчас как царя изменник,
Изрублен вражеской рукой…
Никто не знал, кто был герой,
Но говорили, что священник.

Осень 1984 года

IV. Посвящения творцам

Посвящение В. Шукшину

Талант российский в нём дремал,
И там, в Сростках, в уединенье,
Среди ночи, когда движенье
Уму подвластно, он не спал,
И переписывал страницы
Из книги жизни, а они
Летели гордо, словно птицы,
И были мудрости полны.

Барнаул. Стройотряд 1985 год

Дж. Г. Байрону

Во славу добрую пишу тебе, поэт,
Тот, кто воспел и смыл пороков страсти.
Чрез пыль веков даю тебе обет
В том, что не будет надо мной порочной власти.

И Сердце, что стучит в груди моей,
Всегда нести добро и щедрость будет,
Но если клятвам изменю Души своей,
Пускай Душа моя меня и судит.

И в самоприговоре буду краток:
Иль изменюсь тотчас, чтоб делать благо,
Иль с бытием покончу,
Уйдя в Мир сонма и покоя молча.

Сентябрь 2000 года

О поэте

Что Вас пугает?.. Новизна
Его гражданских откровений?
Глагол язвимый, старина
Или заимствованный гений?

Порой за древностию слов
Стоит наш опыт современный
И практика – собрат почтенный
Теоретических трудов.

Когда же гневные творенья
Тревожат ум и наш покой,
Кричать ли нам от восхищенья
Иль гневно в пол стучать клюкой?

Или отращивать бороды
«Демократических заслуг»,
Или бороться с криком моды,
Презрев гражданский свой испуг?

Конечности строками сводит,
Когда цинический поэт
Тебя в эротику уводит…
Пусть в скоморохах ныне ходит
Его безнравственный сонет.

Декоративные творенья,
Парик напудренных идей
Сожги, поэт, и пусть забвенье
Их ждёт средь лавровых ветвей.

Но мыслей славных заточенье
Разбей, добро освободив,
И, жизнь сурово полюбив,
Восславь сей жизни продолженье.