Kitobni o'qish: «За горами, за лесами»

О конкурсе

Первый конкурс Сергея Михалкова на лучшее художественное произведение для подростков был объявлен в ноябре 2007 года по инициативе Российского фонда культуры и Совета по детской книге России. Тогда конкурс задумывался как разовый проект, как подарок, приуроченный к 95-летию Сергея Михалкова и 40-летию возглавляемой им Российской национальной секции в Международном совете по детской книге. В качестве девиза была выбрана фраза классика: «Просто поговорим о жизни. Я расскажу тебе, что это такое». Сам Михалков стал почетным председателем жюри Конкурса, а возглавила работу жюри известная детская писательница Ирина Токмакова.

В августе 2009 года С. В. Михалков ушел из жизни. В память о нем было решено проводить конкурсы регулярно, каждые два года, что происходит до настоящего времени. Второй Конкурс был объявлен в октябре 2009 года. Тогда же был выбран и постоянный девиз. Им стало выражение Сергея Михалкова: «Сегодня – дети, завтра – народ». В 2011 году прошел третий конкурс, на котором рассматривалось более 600 рукописей: повестей, рассказов, стихотворных произведений. В 2013 году в четвертом конкурсе участвовало более 300 авторов. В 2016 году объявлены победители пятого Конкурса.

Отправить свою рукопись на Конкурс может любой совершеннолетний автор, пишущий для подростков на русском языке. Судят присланные произведения два состава жюри: взрослое и детское, состоящее из 12 подростков в возрасте от 12 до 16 лет. Лауреатами становятся 13 авторов лучших работ. Три лауреата Конкурса получают денежную премию.

Эти рукописи можно смело назвать показателем современного литературного процесса в его «подростковом секторе». Их отличает актуальность и острота тем (отношения в семье, поиск своего места в жизни, проблемы школы и улицы, человечность и равнодушие взрослых и детей и многие другие), жизнеутверждающие развязки, поддержание традиционных культурных и семейных ценностей. Центральной проблемой многих произведений является нравственный облик современного подростка.

В 2014 году издательство «Детская литература» начало выпуск серии книг «Лауреаты Международного конкурса имени Сергея Михалкова». В ней публикуются произведения, вошедшие в шорт-листы конкурсов. Эти книги помогут читателям-подросткам открыть для себя новых современных талантливых авторов.

Книги серии нашли живой читательский отклик. Ими интересуются как подростки, так и родители, библиотекари. В 2015 году издательство «Детская литература» стало победителем ежегодного конкурса ассоциации книгоиздателей «Лучшие книги года 2014» в номинации «Лучшая книга для детей и юношества» именно за эту серию.

За горами, за лесами
Повесть

Глава первая

– Пожалуйста, пристегните ремни. Командир корабля и экипаж желают вам приятного полета!

Лёшка пристегнулся. Женщина, что сидела рядом, засуетилась. Пряжка ее ремня застряла между сиденьями, она стала лихорадочно его дергать.

– Не вынимается! Никак не вынимается! – волновалась женщина.

Лёшка помог. Женщина, всё так же суетясь, защелкнула замок, шумно выдохнула:

– Спасибо! Как же я боюсь летать! Ужас как боюсь летать!

Лёшка хмыкнул: мол, чего тут бояться! Но ему повезло, что соседка оказалась такой трусихой, – ее место было у окна, и она сама предложила поменяться.

Раньше на АН-24 Лёшка никогда не летал и теперь с любопытством осматривался. После больших лайнеров, на которых они с мамой обычно отправлялись в отпуск, салон самолета казался ему совсем маленьким, игрушечным.

– Это же надо, куда мы заберемся, на какую высоту! – всё беспокоилась женщина. – Как представлю, сколько до земли будет, – ужас! Если бы к нам поезда ходили… Да где там! Только лететь. А это такой кошмар, что я прямо не могу!

– Да ну… зато прикольно, – сказал Лёшка и отвернулся к иллюминатору. Больше всего он любил взлет и посадку и сейчас не хотел пропустить мгновение, когда самолет плавно оторвется от земли и начнет набирать высоту.

Они, вырулив на взлетную полосу, стояли несколько минут. Лёшка знал, что в это время командир корабля запрашивает у диспетчера разрешение на взлет.

– И чего стои́м? – забеспокоилась женщина. – Может, сломалось что?

Лёшка хотел объяснить, что так и должно быть, но, набирая обороты, заревели моторы, самолет плавно тронулся, и через миг картинка за стеклом с бешеной скоростью помчалась назад.

Вообще-то они с мамой должны были в июне лететь в Испанию, уже и билеты купили, но из-за того, что неожиданно поменялся график гастролей оркестра, в котором мама играла на виолончели, поездку пришлось перенести на август. Оставлять сына на целых полтора месяца в душной Москве мама не захотела, а ехать под Владимир, к бабушке и дедушке, Лёшка сам наотрез отказался. Во-первых, он и так торчал там почти каждое лето, а во-вторых, в деревне была скука ужасная: речка мелкая – курице по колено, сверстников никого, и пасли его так, что не забалуешься.

А тут как раз пришло письмо от отца и бабы Нины – они в очередной раз приглашали Лёшку к себе на лето. Письма из Ушаковки приходили всегда по почте, в запечатанных бумажных конвертах, с марками и штемпелями, немножко истрепавшиеся в пути, и Лёшке было смешно – будто сейчас не двадцать первый век, а какой-нибудь двадцатый или даже девятнадцатый, когда про Интернет и мейл вообще ничего не знали.

Мама, прочитав письмо, подумала и согласилась.

Лёшка обрадовался. На это было несколько причин: не надо тащиться под Владимир, наконец-то он увидит отца, настоящего таежного охотника, и будет о чем рассказать пацанам во дворе и в школе, а еще Ре́не, с которой познакомился в прошлом году, когда гостили у маминой школьной подруги Даши в Германии.

В аэропорту она сама так представилась, протягивая Лёшке руку:

– Даша. И никаких «теть Даш», ясно?

Даша с мужем жили в маленьком городке под Дюссельдорфом. У них был просторный двухэтажный дом, две машины и четыре велосипеда – так что хватило и Лёшке, и маме.

На велосипедах они вчетвером много катались по окрестностям, иногда уезжали на весь день. Немецкие веломаршруты были забавно устроены: они тянулись среди полей, засеянных овсом и пшеницей, мимо аккуратных лугов и фермерских домиков, мимо пастбищ, где паслись лошади и коровы. Заезжали к знакомому фермеру, покупали парное молоко. Молоко это Лёшке не нравилось – оно было теплое и пахло коровой, но из вежливости, чтобы не обидеть Дашу, он честно выпивал полную кружку.

Через неделю к Дашиным соседям, старичкам Бонке, приехала правнучка. Звали ее Ренэ́йт. Ре́на. Она жила в Кёльне с родителями, а лет ей было столько же, сколько и Лёшке, – тринадцать. Теперь уже с ней он катался на велосипедах. Разговаривали на английском: немецкого Лёшка не знал совсем, в школе у него были английский и французский. Но за свой английский порадовался – почти всё, что говорила Рена, он понимал и мог сносно, пусть и запинаясь, сам рассказать что-нибудь – чтобы и она поняла.

Рена приставала с вопросами, как там в России. Ее интересовало буквально всё: какие у Лёшки одноклассники и учителя, как проходят уроки, какая она, Москва, в каких еще городах он был, холодно ли в России зимой, жарко ли летом и правда ли, что у них по городам медведи ходят?

– Какие медведи? – от удивления Лёшка перешел на русский. Но потом на английском стал объяснять: никакие медведи у них по городам не ходят, что за бред? Медведей только в зоопарке можно увидеть или в цирке.

Как-то Рена спросила Лёшку об отце, почему он не приехал с ними.

– Он с нами не живет, – ответил Лёшка, поправляя очки. – Он в Сибири живет.

– О! В Сибири! – воскликнула Рена. – Расскажи, расскажи о Сибири! Ты там был?

Лёшка кивнул.

В Сибири он был только один раз. Когда ему исполнилось три года, родители возили его показать бабе Нине, матери отца. От той поездки осталось у него лишь одно воспоминание: рогатое мохнатое чудище бежит за ним, тряся бородой и вопя страшным голосом, а он улепетывает со всех ног по горячей от солнца тропинке, но убежать не может – и вдруг взлетает и оказывается на руках у отца; он со страхом смотрит вниз и видит, как уже чудище, поджимая куцый хвост и жалобно блея, удирает от бабы Нины, а она охаживает страшного зверя хворостиной по спине. Вот и все впечатления…

Про это Лёшка немецкой девочке рассказывать, конечно, не стал: уж очень не хотелось признаваться, что он ничего не знает о Сибири. Но что рассказать? И Лёшка принялся пересказывать то, что слышал по телевизору или читал в Сети: о морозах за шестьдесят градусов по Цельсию, о шубах, унтах и валенках, о стаях волков, которые нападают на одиноких путников, о том, что сто́ит в тех краях отойти от поселка хоть на километр, и можно запросто потеряться, если плохо знаешь дорогу.

«Потеряться» Лёшка не знал как сказать по-английски. Сказал по-русски.

– Па-те-ря-ца? – медленно повторила Рена незнакомое слово. – Что это?

– Это когда не знаешь дорогу домой, – объяснил Лёшка.

– Ты тоже там… па-те-ря-ца? – спросила Рена.

– Нет, – улыбнулся Лёшка.

– А я один раз… патеряца, – вздохнула Рена.

Когда ей было лет семь, она вышла из супермаркета, а потом не смогла вернуться, потому что не знала дорогу обратно. Это был очень большой супермаркет, в Кёльне полно таких. Кругом была толпа народу, все толкались и толпились, и Рена совсем растерялась. Но тут ей позвонила на мобильный мама. Сначала отругала, потом спросила, что она перед собой видит. И скоро пришла за ней.

Лёшка слушал и снисходительно улыбался.

– Вот у папы в деревне был такой случай… – начал он и дальше рассказал историю, которую слышал по телику.

Парень примерно одних с ними лет поехал с родителями в середине лета собирать ягоды. Но потерялся. Нашли его уже в начале ноября – мертвого, конечно. Врачи установили, что умер он всего за неделю до того, как его нашли. Всё это время – половину июля, август, сентябрь, октябрь – он блуждал по лесу и не мог выйти к людям, хоть его искали и сотрудники МЧС на вертолетах, и добровольцы.

Рена слушала и ужасалась. И всё пытала:

– Отчего же тот мальчик сразу не позвонил?

– Там связи нету, – объяснил Лёшка. – Лес же кругом.

Лёшка почему-то чувствовал себя после рассказов о Сибири ужасно взрослым. Но всё равно было немного неудобно перед Реной, будто он ее в чем-то обманул. Хоть и говорил он чистую правду – о потерявшемся ровеснике, морозах и шубах. Просто выходило так, словно Лёшка не про кого-то рассказывал, о ком читал или слышал в новостях, а про себя. Но до отъезда он так и не признался, что все его знания о Сибири из третьих рук, – уж очень восхищенно на него девочка смотрела.

– Ты к кому летишь? – спросила соседка.

Она уже успокоилась немного. Выложила на столик вяленое мясо, сало, хлеб, колбасу, сыр – раньше такого в самолете Лёшка никогда не видел, еду всегда раздавали стюардессы.

– К отцу, – ответил Лёшка, косясь на колбасу.

– Будешь? – Женщина протянула ему бутерброд. – В гости, что ли?

– Спасибо. – Лёшка взял бутерброд, откусил. – В гости.

– Понятно… – вздохнула женщина. – Меня Светлана Николаевна зовут. Родители отдельно живут, да? Развелись?

Лёшка кивнул.

– По нынешним временам обычное дело. Еще ничего, если мирно расходятся. Плохо, когда нервы друг другу изводят. Взрослым-то ладно. Детей жалко. Им хуже всего.

Лёшка пожал плечами. Ни разу ни одного плохого слова от мамы об отце он не слышал, да и отец свои письма всегда заканчивал просьбой беречь мать, писал, какой она хороший и добрый человек.

Мама говорила, что Лёшка очень похож на отца – и лицом, и походкой чуть вразвалочку. Да и ростом, скорее всего, в него пойдет. «Будешь такой же жердиной!» – смеясь, говорила мама. Лёшка действительно в классе был самым высоким.

Познакомились родители в аэропорту Новосибирска – случайно оказались на одном рейсе. Погода была нелетная. Они прождали несколько суток. Бродили по городу, заходили в кафе, пили чай и говорили, говорили… Это было так, рассказывала мама, будто они уже были знакомы, потом расстались на много лет и снова случайно встретились. Через месяц отец прилетел в Москву. Поженились. Родился Лёшка. Но года через четыре отец уехал к себе в Ушаковку. Насовсем.

– Так бывает, человек не может прижиться на каком-то месте, – объяснила мама, когда Лёшка подрос. – Я ведь тоже не смогла бы у него жить. Хоть и слетала посмотреть, могу ли там остаться. Нет, не мое это всё. Ну а здесь не его всё было. Так бывает, Лёш… – И хоть говорила она спокойно, он видел: ей грустно.

– Отец-то где у тебя? – отвлекла его от воспоминаний Светлана Николаевна.

– В Ушаковке, – ответил Лёшка.

– Слышала. Это далеко. Добираться и добираться от нас.

– Очень далеко? – уточнил Лёшка.

– Порядочно. Сначала рекой до Колотовки. Потом по тайге. Ты сам-то откуда?

– Из Москвы.

– Хороший город, – похвалила Светлана Николаевна. – Только как вы там живете? Дышать же нечем. Вот у нас воздух! Пить можно, какой воздух. А я из Анапы возвращаюсь. У брата внук родился. Летала на крестины. Ты бывал в Анапе?

– Бывал, – кивнул Лёшка, – в детстве. – И откинулся на спинку сиденья, прикрыл глаза.

– Отдыхай. Не буду мешать, – сказала соседка.

Лёшка, сам того не заметив, задремал. Проснулся оттого, что самолет резко качнуло.

– Ох, божечки! – услышал он взволнованный шепот Светланы Николаевны. – Что это?

– Турбулентность, – солидно бросил Лёшка, совсем просыпаясь.

Самолет ухнул в воздушную яму. В груди неприятно защекотало, ком подступил к горлу, заложило уши.

– А-а-а!.. – тонким голосом вскрикнула Светлана Николаевна.

– Всё нормально. На посадку идем, – успокоил Лёшка, пристегнулся и стал смотреть за стекло иллюминатора.

Самолет быстро снижался. Они вынырнули из облаков, как из-под одеяла, – сразу стала видна земля. От края до края, сколько хватало взгляда, тянулась тайга. Пока это был лишь сплошной зеленый ковер, но чем ниже опускались, тем отчетливее становились видны покрытые лесом склоны, распадки, между ними кривыми шрамами тянулись впадины. В одной ярко мелькнуло что-то и сразу погасло.

«Наверное, река», – догадался Лёшка.

Они еще снизились. Уже можно было различить неровные верхушки деревьев. Лёшка посмотрел на горизонт. Тайга с высоты и правда была похожа на море (такое сравнение он читал где-то или слышал), только вместо волн бежали к горизонту, накатывая друг на друга, поросшие лесом высокие сопки.

– «За горами, за лесами…» – прошептал Лёшка.

Эту фразу он запомнил еще маленьким. Так отец начинал рассказывать сказки. Но сколько Лёшка ни вспоминал, о чем они были, вспомнить не мог. Уж точно не о Коньке-горбунке, который начинался этими словами: «За горами, за лесами, за широкими морями…»

Самолет резко накренился вправо, выровнялся, опять накренился, задрав крыло так высоко, что в овале иллюминатора осталось только небо, снова выровнялся. Миг – показалась взлетная полоса, самолет резко коснулся земли и покатил, тяжело тормозя и подскакивая, а потом остановился.

– Слава тебе господи! Прилетели… уф!.. – выдохнула Светлана Николаевна и вместе со всеми стала аплодировать экипажу.

Глава вторая

Совсем иначе представлял себе Лёшка встречу с отцом. Всегда он так – сначала нафантазирует, разукрасит в воображении, напридумывает всякую всячину, а реальность окажется совсем другой.

Мама часто вспоминала, как они приехали в Туапсе из Краснодара на автобусе. Лёшке тогда было лет пять. Пошли по кривым улочкам в сторону моря. Был яркий солнечный тихий день. Когда добрались до воды, Лёшка сначала замер, потом крикнул: «Дурацкое море!», расплакался и повернул назад. Мама его еле успокоила и долго допытывалась, что произошло. По словечку, сквозь слезы выяснилось, что Лёшка ожидал такого моря, как в «Сказке о рыбаке и рыбке»: когда бушует «черная буря», когда «сердитые волны так и ходят, так воем и воют», а в этом бушующем море – непременно сразу и золотую рыбку, и корабль пиратов под черными парусами. Мудрено ли, что тихая солнечная вода бархатного сезона его совершенно разочаровала.

Вот и на этот раз… Встречу с отцом Лёшка в воображении набросал четкими и по-мужски скупыми линиями. Он входит в зал ожидания, подходит к отцу. Отец высокий, но и Лёшка высокий – выше всех в классе, и с отцом они почти одного роста. Отец протягивает руку. Лёшка крепко ее жмет, глядя отцу прямо в глаза. Они обнимаются, потом идут к реке – отец писал, что добраться до Ушаковки можно только по реке, потом по таежной дороге. У отца белый катер с мягкими кожаными сиденьями, у катера руль, как у машины, и толстое лобовое стекло. Они отходят от берега, выплывают на середину. Здесь отец сам предлагает Лёшке занять место капитана, и Лёшка, широко расставив ноги, становится за руль, ведет катер спокойно и уверенно.

В реальности вышла одна суета и неловкость. Вещи им выдали не в зале аэропорта, а у багажного отсека самолета. Лёшкин рюкзак оказался в самом низу, и его еле откопали, самым последним. Светлана Николаевна попросила помочь донести сумку. Сумка была громоздкой и тяжелой, будто туда натолкали камней, и пока они тащились по полю в сопровождении пожилой служащей в синей форме, сумка эта изрядно наколотила Лёшке по ногам. Отца он увидел сразу – тот и правда был самым высоким среди встречающих, но на этом совпадения кончились.

Оказалось, что Светлана Николаевна с ним знакома.

– Игорь Андреевич! – заулыбалась она искательно. – Не ожидала вас здесь увидеть! – И она стала говорить о каких-то бочках.

Лёшка топтался рядом и не знал, что делать. Чтобы себя чем-то занять, кинул маме эсэмэс: «Долетел. Всё ОК». Она тут же ответила – пожелала хорошего отдыха и нарисовала смайлик. Наконец отец шагнул к Лёшке, бросил коротко: «Здоро́во, сын!», обнял и крепко хлопнул по спине. Лёшка в его объятиях почувствовал себя совсем маленьким. Он едва доходил отцу до подбородка. Светлана Николаевна умильно на них смотрела и всё твердила: «Вот же, какая встреча, какая чудесная встреча! Ну надо же!» – и чуть не прослезилась. От этого умиления Лёшку аж передергивало – это было хуже, чем «ВКонтакте» смотреть на стене у девчонок открытки с котиками, честное слово!

Наконец распрощались, еще раз уточнив что-то про злополучные бочки, и Лёшка с отцом пошли к лодочной станции.

Лёшка рассматривал городок. Здесь были в основном двухэтажные деревянные дома, изредка попадались пятиэтажные «хрущевки». Улицы были покрыты бетонными плитами, между стыками торчала пыльная трава. Всю дорогу Лёшка жался ближе к отцу. Тут было полно бродячих собак, а он их очень боялся. Один раз путь им преградила целая стая. Лёшка замер, не решаясь двинуться дальше, но отец, не сбавляя шага, пошел прямо на собак. Те расступились, давая пройти, и только проводили их глазами и лениво помахали хвостами.

Белого катера, придуманного Лёшкой, у отца тоже не оказалось, а стояла носом в берег выкрашенная в темно-зеленый цвет длинная лодка с лавками поперек корпуса. Внутри вместо кожаных сидений каталось выщербленное помятое ведро, из-под скамейки на носу торчали какие-то промасленные тряпки, а на дне, в небольшой грязной лужице, лежали два весла. Мотора нигде видно не было. Лёшка уже подумал, что они поплывут на веслах, но отец сходил к будке сторожа, принес оттуда тяжелый мотор, стал устанавливать. Все это он проделывал молча, похоже совсем не замечая сына. Лёшка смотрел отцу в спину, и ему стало казаться, что тот совсем не рад его видеть. Он начал жалеть, что прилетел сюда. Лучше бы уехал к бабке и деду под Владимир, где всё привычно и понятно. А здесь всё было чужое: широкая река, холодная даже на вид, высокие сопки, со всех сторон обступившие городок, собаки эти… и отец, которого он представлял по письмам совсем иным – веселым, любящим рассказывать истории, – тоже стал казаться чужим.

Лёшка достал мобильник, ему вдруг захотелось написать маме. О чем – не важно, лишь бы получить ответ. Но здесь, у реки, сигнал уже не ловился. Тогда он стал фотографировать реку, сопки, отца, как тот возится с техникой, но это быстро наскучило.

Установив мотор, отец достал из деревянного ящика на корме свитер и дождевик, протянул сыну, сам взял Лёшкин рюкзак, положил на дно, чуть не в самую лужу. Лёшка всё стоял с одеждой в руках. Отец усмехнулся.

– Надевай, – бросил он. – Задубеешь…

Пришлось одеваться. От свитера неприятно пахло рыбой.

Забрался в лодку. Она опасно закачалась, и Лёшка, ухватившись за борта, неловко и больно плюхнулся на лавку. Отец толкнул лодку, на ходу запрыгнул внутрь. Берег стал медленно удаляться, с бутылочным всплеском заколотилась о корпус волна. Мотор оглушительно взревел, обдав их синим дымом.

Они всё набирали и набирали ход. Отец сидел на корме, у руля, Лёшка – на носу, притянув к коленкам рюкзак с вещами, чтобы его не замочить. Ярко светило солнце, за спиной у отца от солнечных лучей и водяной пыли мелькала радуга. Было холодно, встречный тугой ветер пронизывал насквозь. Лёшка сидел скорчившись, изредка посматривая то на отца, то по сторонам. Было странно наблюдать, как за кормой стремительно несутся назад волны, а берега, сплошь заросшие лесом и кустарником, медленно плывут мимо.

Часа через два (Лёшка всё посматривал на время в мобильнике) показались деревянные домики села Колотовка. Река здесь разливалась широко, противоположного берега почти не было видно. Плавно завернули, пристали. Пока отец привязывал лодку, Лёшка потоптался, поприседал немного, чтобы размяться и согреться.

– Держи. – Отец сгрузил Лёшкины вещи на берег, тут же оставил и весла. – Это тебе. – А сам снял мотор и, не глядя на сына, понес к деревянному сараю, который стоял поодаль на пригорке.

Лёшка надел рюкзак, кое-как примостил на плече весла: они оказались очень тяжелыми. Вроде бы прошел с рюкзаком и веслами совсем немного, а всё равно умаялся. Пот катил по лицу градом, сразу стало жарко. Скоро вернулся отец, уже без мотора, забрал весла, зашагал к поселку.

Ни одного человека, пока шли по улицам, не встретили, но люди здесь жили: кое-где дымились трубы, взлаивали собаки, мукали коровы, далеко в стороне тарахтела какая-то невидимая машина, про которую Лёшка мысленно сразу решил, что это трактор. Отец подошел к низенькому деревянному дому, отпер калитку, шагнул во двор. А Лёшка едва не застрял со своим рюкзаком в узком проеме, обернувшись на непривычный звук. На дороге показалась лошадь, запряженная в телегу, в телеге восседал важный бородатый дед с перевязанным черной лентой глазом. Лёшка как зачарованный разглядывал его, пока дед приближался. Если бы ему камзол и треуголку, был бы самый настоящий пират. Но дед, поравнявшись с Лёшкой, по-доброму улыбнулся, приветливо помахал рукой – и весь его устрашающий вид сразу рассеялся. Лёшка в ответ тоже махнул рукой.

Потоптавшись у калитки, Лёшка огляделся. Справа заметил гараж с широкими воротами, закрытыми сейчас на тяжелый ржавый замок. Ворота вели прямо на улицу, от них уходили в сторону реки две рельсины. Слева возвышалась поленница, чуть дальше банька, а мимо крыльца тянулся деревянный настил и скрывался за домом. В конце настила Лёшка заметил еще одну калитку.

– Что застрял? – В дверях показался отец. – Давай сюда. Нет времени топорщиться. Вещи во дворе оставь. Мы домой сразу. – И опять скрылся в проеме.

Лёшка пошел к крыльцу, миновал пахнущие чем-то пряным сени и оказался на кухне. Больше половины ее занимала выбеленная печка, никаких привычных Лёшке вещей здесь не было – ни плиты, ни стиральной машины, ни вытяжки над плитой, ни микроволновки с кофеваркой, а лишь деревянный стол и два деревянных стула и деревянные полочки по стенам, забранные линялыми занавесками. Было сумрачно, солнечные лучи едва пробивались сквозь маленькое мутное окошко.

За стеной возился отец. Лёшка заглянул в соседнюю комнату, увидел железную кровать и еще один деревянный стол. На столе не было ни компьютера, ни разбросанных, как у Лёшки, книг, но зато лежали какие-то камешки, мотки тонкой проволоки, отвертки, пассатижи, несколько помятых ученических тетрадей. Отец перебирал что-то в ящике стола и обернулся на Лёшкино появление.

– Сейчас перекусим, – сказал он, – и дальше двинем. Вошкаться некогда. Успеть бы засветло. – И ушел в кухню.

– Ладно, – кивнул Лёшка его спине.

Настроение было так себе – настораживало немногословие отца, его недовольный, хмурый вид. Опять подумал: зачем приехал? Вдруг почувствовал себя обманутым – столько ждал этой встречи, столько мечтал, как увидятся, сто картинок нарисовал, не меньше! Утром встал рано, летел один с пересадками. Мама хотела заказать ему сопровождение. Детям до двенадцати лет, летящим в одиночку, оно было обязательно, после двенадцати – по желанию родителей. Но он наотрез отказался и даже обиделся, что мама вообще об этом заговорила, ведь он уже взрослый человек и няньки ему не нужны. Они немного поспорили, но Лёшка всё же упросил отпустить его лететь без опеки. Мама не сразу, но согласилась и даже перевела всё в шутку, по своему обыкновению.

– Всё нормально будет, мам… – буркнул Лёшка.

Он ее не подвел: на рейс при пересадке не опоздал, эсэмэс отправлять не забывал – и когда приземлились, и что опять уже в самолете, и последнюю, что с отцом встретились. Мама отвечала: «Спасибо, сынок» – и желала доброй дороги. Лёшка улыбался и ужасно собой гордился.

– Что застрял там, как подкидыш? Примерз, что ли? – услышал он голос отца. – Иди лопать.

Лёшка прошел в кухню, не глядя на отца, сел за стол. Перед ним уже стояла железная глубокая миска с ухой (Лёшка про себя назвал – рыбный суп), лежал крупными ломтями серый хлеб. Отец протянул сыну ложку.

– Холодное порубаем, – сказал он.

Лёшке хотелось сердито отодвинуть миску, чтобы отец знал: нечего с ним обращаться как с чужим, но слишком уж аппетитно выглядела еда, тем более он со вчерашнего вечера в дороге. Он макнул ложку в густое варево, облизал и сам не заметил, как навернул уху до донышка – она была хоть и холодная, но очень вкусная.

– Еще? – спросил отец.

Лёшка кивнул. Посмотрел на отца – показалось, что тот немного подобрел. Когда и вторая миска была опустошена, отец собрал посуду, сложил в эмалированный таз, залил водой.

– Потом помою. Времени нет, – сказал он и вышел из дома.

Лёшка с трудом поднялся, кое-как выпихнул себя во двор – после обеда ноги сразу отяжелели, стало клонить в сон.

Отец из гаража уже выкатил на улицу темно-зеленый «Урал» с коляской – такие Лёшка видел только в старых фильмах. Следом за мотоциклом появился кузовной прицеп на двух колесах. Отец приладил прицеп к «Уралу», из гаража вынес канистру с бензином, залил бак, канистру положил в прицеп, закрепил внутри ремнем. Все это он проделывал молча, движения его были хоть и быстры, но точны и несуетливы.

– Вещи неси, – скомандовал отец.

Лёшка за лямки подтащил к мотоциклу рюкзак. Отец его тоже устроил в прицепе, закрыл брезентом и закрепил края к бортам. Велел:

– Полезай в люльку.

Лёшка хотел возразить, что хочет ехать сзади, но посмотрел на отца и передумал, забрался в коляску, кое-как поместив там ноги – коленки пришлось задрать почти до подбродка. Отец закрыл дом на висячий замок, калитку – на щеколду, протянул сыну шлем. Лёшка поморщился (это был какой-то стариковский шлем, маленький, круглый, с кожаными ушами), но опять возражать не решился.

Они не сразу выехали из поселка, заскочили сначала на почту. Здание ее ничем не отличалось от дома, который они только что покинули, вся разница, что над дверью висела табличка с поблекшими буквами «Почта» да расхаживали по двору куры, а лодочного гаража не было.

Отец вернулся почти сразу. В руках он держал тонкую пачку писем, перетянутую черной резинкой.

– Старикам нашим, – объяснил он, хотя Лёшка ни о чем не спрашивал, и спрятал письма в нагрудный карман куртки.

А Лёшка подумал: вот, оказывается, из какого домика ему письма приходили. Он достал телефон – сигнал еле теплился, вай-фаем даже не пахло.

После почты подъехали к магазину. У дверей топталось несколько мужиков. Они сразу примолкли, с любопытством стали разглядывать Лёшку. Отец спешился, поздоровался со всеми за руку.

– Сын? – спросил один.

Лёшка заметил, что у него нет двух передних зубов.

– Сын, – подтвердил отец. – Я завтра вернусь, сгоняем, лады?

Мужик кивнул.

Отец вошел в магазин, а щербатый подошел к Лёшке, протянул руку.

– Здоро́во! А я тебя во-о-от таким помню. – Он обозначил расстояние от земли и до собственной коленки. – Ты еще с мамкой приезжал. Как она? Жива-здорова?

– Нормально, – сказал Лёшка.

– Хорошо, – кивнул мужик. – А Москва? Как она? Стоит?

– Ну да, – ответил Лёшка растерянно. Странный вопрос.

Вышел из магазина отец, он нес в обеих руках деревянный ящик с гвоздями. Гвозди топорщились во все стороны, будто промеж досок запихнули большого ежа. Завидев отца, щербатый быстро шагнул к прицепу, откинул полог, помог поставить ящик.

– Мы тут с сыном твоим маленько побалакали, – сказал он. – Я же его помню. Когда еще с матерью приезжали.

– Было дело, – улыбнулся отец и опять пошел к магазину, попросив на ходу: – Помогите, мужики.

Все потянулись следом, а когда вышли, стали грузить в прицеп какие-то строительные материалы и поверх устроили новенькую бензопилу. Когда всё уложили и закрепили, отец опять пожал всем руки, сказал:

– Остальное на Фениксе довезем, – и сел на мотоцикл.

– Лёха, пока! – крикнул щербатый и помахал рукой.

Но Лёшка не успел ответить – отец уже рванул вперед.