Kitobni o'qish: «Как закалялась корпоративная культура»

Shrift:

От автора

27 лет до ухода на заслуженный отдых я проработал в российском автомобильном холдинге – компании «Рольф», куда пришел 21 апреля 1992 года автомехаником, четырнадцатым по счету. Попал туда совершенно случайно из «оборонки», когда многие молодые и энергичные ребята после распада Советского Союза и стагнации производств и КБ искали работу.

В то время я был начальником крупного сборочного цеха в центральном конструкторском бюро «Алмаз» (нынешний «Алмаз-Антей»), но судьба распорядилась так, что в компании «Рольф» я начал путь рядовым автомехаником, а уже через два с половиной года стал директором дилерского центра.

Заключительные шесть лет в компании, где работало уже более восьми тысяч человек, я занимал должность советника по корпоративной культуре. Когда осенью 2012 года руководство предложило мне заниматься этим, я задумался. Что это? Как? Что надо делать? Но подумав пару часов, я сказал генеральному директору: «А давай попробуем!»

Не скрою, была мысль: поработаю три-четыре месяца, посмотрю, что получится, а там посмотрим. Но… опять судьба. Она распорядилась предоставить мне возможность шесть с половиной лет развивать, поддерживать и распространять корпоративную культуру в многотысячном коллективе компании, заряжая других и заряжаясь от них.

В словосочетании «корпоративная культура» главное слово – это «культура». Википедия говорит, что «культура – это набор правил, которые предписывают человеку определенное поведение с присущими ему переживаниями и мыслями, оказывая на него тем самым управленческое воздействие».

На самом деле у слова «культура» очень много разных определений. Считается, что человек, который много читает и ходит в театр, культурный по определению. Несомненно, это так. Но если речь о корпоративной культуре, которая присуща конкретной организации, то ее надо, что называется, понимать, уметь о ней рассказать, а тем более – показать.

За время работы в компании «Рольф» я понял, так сказать, «ощутил кожей» эту культуру, что дало мне прекрасную возможность стать советником по ее развитию и продвижению. Но для того, чтобы вот так чувствовать культуру корпоративную, надо понимать культуру человеческую. Понимать, почему, как и зачем люди совершают те или иные действия. Добрые и не очень, бескорыстные и безжалостные, любые.

Тому, как это понимание зарождалось у меня с детства и до сего дня, и посвящена эта книга. Она позволит тебе, благодарный читатель, взглянуть на свою жизнь под ракурсом способности быть уважаемым и понимаемым другими людьми, порой даже незнакомыми, которые твои слова воспринимают и добровольно следуют им. Уверенность в своих словах идет у человека изнутри. И только в случае полного соответствия личного содержания и формы повествования возникает отклик ваших идей у других людей.

А содержанием человек наполняется (или не наполняется) после конкретного события или примера, на который, возможно, только он один и обратил внимание. Иначе говоря, усвоил этот урок и сделал его своим достоянием на всю жизнь. Именно поэтому я буду приводить примеры из своей жизни, которые сформировали меня. Искренне надеюсь, более того – уверен, что по мере чтения вы будете накладывать мои или аналогичные свои примеры на личное восприятие, формируя и укрепляя в себе новые поведенческие навыки, которые однозначно усилят ваши личностные качества и способность влиять на других людей.

Интересного и полезного чтения!

Александр Смирнов

Часть 1
Ваш сын – вор

Себя я хорошо помню лет с четырех. В то время мы с родителями и сестрой (она старше меня на два года) жили на Цветном бульваре, там я и родился. Немного о том времени. Наши с супругой родители (к огромному нашему сожалению, уже не живущие на этом свете) не были москвичами, но поскольку мои отец и тесть были кадровыми военными, они получили назначение в Москву. Я родился уже в Москве, а будущая супруга приехала в Москву со своими родителями с Дальнего Востока чуть позже.

Мы четыре года жили в десятиметровой комнате в двухэтажном доме барачного типа прямо напротив цирка. Мама моего приятеля-соседа иногда пропускала нас через задний двор и уголок зверей за кулисы (она работала в цирке уборщицей), и мы оттуда через щелочку смотрели на акробатов и клоунов. Подолгу не получалось, минут по двадцать всего.

Все жилые комнаты в доме (до наших дней он не сохранился) располагались на втором этаже. Десять комнат с одной стороны и десять с другой. Одна кухня с графиком пользования плитой для каждой семьи, один туалет, куда вечно стояла очередь, и… черный ход во двор, где в основном и проходил наш ребячий досуг. Это – середина пятидесятых годов прошлого столетия. Отец, молодой офицер, служил, мама была дома. Кушали мы строго по висящему на кухонной стене графику приготовления пищи, а вот с туалетом у нас, детей, была проблема. Взрослые терпеливо стояли в очереди, а мы вечно ныли: «Дядя Ваня, тетя Маша, пропусти-и-и-те».

Так что, будучи маленьким мальчиком, я увидел, что, когда ты живешь среди людей, надо уважать тех, кто живет с тобой рядом, и соблюдать принятые правила общежития. Осознал я это уже гораздо позже.

Только у одной (!) семьи из двадцати был телевизор, часто выходивший из строя, – уникальной марки КВН-49 с огромной линзой перед маленьким экраном, в которой был налит глицерин или вода. Телефона не было ни у кого. Когда необходимо было по тревоге вызвать военных, таких как мой отец, то прибегал нарочный – солдатик с запечатанным пакетом или словесным приказом.

Так вот, о телевизоре. Та единственная семья счастливых его обладателей разрешала всем детям нашего дома раз в неделю, в пятницу в шесть вечера, прийти к ним в комнату со своим стулом, тихо сесть и посмотреть мульт-фильм. Мы, малыши, набивались в маленькую комнату и как завороженные смотрели черно-белый мультик на крошечном экране. И как же нам не хотелось уходить из этой волшебной комнаты, где стояло такое электронное чудо весом в тридцать кило!

Когда мне исполнилось пять, отец получил ордер на чуть бо´льшую комнату в двухкомнатной коммунальной квартире на Хорошевском шоссе. Это было здорово! Комната в четырнадцать квадратных метров, кухня десять, длиннющий коридор, газовая колонка в ванной комнате и высокие потолки – 3,75 метра. Но опять же, не было у нас ни телефона, ни телевизора.

В соседней комнате жила семья: бабушка Клавдия Дмитриевна, полковник дядя Володя – ее сын, его жена тетя Вера и их дочь Ирка, которой было два с половиной года, она ходила в садик. У них был черно-белый телевизор на четырех ножках, а их пузатый холодильник ЗИЛ стоял посередине длинного общего коридора. У нас холодильника не было, да и мебель в нашей комнате была довольно скромная. Добрая красивая тетя Вера разрешала мне два-три раза в неделю вечером у них вместе с их Иркой смотреть «Спокойной ночи, малыши!», чему я был несказанно рад.

Так получилось, что в детский сад я не ходил. Почему? Даже моя мама в уже зрелом возрасте мне не смогла этого объяснить. Папа был все время на службе, мама работала кассиром в маленькой булочной на Беговой улице, а я все время был дома один. Если вы помните историю Москвы, то как раз в это время по улицам разгуливал маньяк – знаменитый Мосгаз, и нам запрещали открывать двери кому бы то ни было. Наше поколение еще называли «дети с ключом на шее»: когда мы выходили на улицу, ключ от квартиры и в самом деле висел на шее на веревочке. У меня был точно такой, и когда я возвращался домой, а в квартире никого не было, то долго стоял у входной двери, потому что не мог дотянуться до замка, было высоко. Так я стоял до тех пор, пока кто-нибудь из верхних соседей не проходил мимо и не помогал мне открыть.

Да, уже в пять лет я ходил на улицу один и гулял рядом с домом или во дворе с деревянной горкой посередине. В каждом дворе был дворник, который знал все и всех. Он очень строго следил за порядком, и мы его страшно боялись: у него была огромная метла, а вечером он мог и сообщить родителям о нашем плохом поведении. Наказание было простое – стояние в углу лицом к стене. Два часа. Это правда.

Уже в наши дни я регулярно приезжаю на велосипеде туда, подолгу стою под окнами нашей квартиры номер 85 на втором этаже, непременно захожу во двор, который в детстве мне казался огромным, а сейчас маленький, но всегда очень чистый и аккуратный.

Мы жили довольно скромно. Чтобы было понятнее, скажу, что мандарины мы с сестрой видели только раз в году – на Новый год, когда мама их вешала на елку. Для детей нашего поколения Новый год был настоящим праздником: в этот день мы ели мандарины и шоколадные конфеты. В остальное время о подобных вкусностях мы могли только мечтать. Ну разве что в день рождения что-то еще сладенькое перепадет.

Итак, днем я оставался дома один и, когда все взрослые расходились по своим делам, бродил по длинному коридору, кухне, своей комнате, иногда заглядывая в замочную скважину в соседскую – она закрывалась на ключ. И каждый раз я проходил мимо холодильника. Как-то раз ради интереса открыл дверь этого урчащего «пузача». Напомню, что мне было около пяти.

Сказать, что я обомлел, – не сказать ничего. Там лежало много разной вкусноты, но что я прекрасно помню даже сейчас – яблоки, которые лежали в нижнем прозрачном ящике. Много. Они были такие красивые, как описывал Пушкин в «Сказке о мертвой царевне». Яркие, сочные, желто-красные, лоснящиеся. Я замер. Такой вкусной красоты я еще не видел. Мне так захотелось этого яблока, что я даже описать это сейчас не могу. Я закрыл дверь и пошел в свою комнату.

Весь мир превратился в ящик с яблоками. Я больше ни о чем другом не мог думать. Но они – чужие. Они не у нас. Но я очень хочу. Как быть? Время идет, и скоро соседи вернутся, а сейчас холодильник стоит один, а яблок там много. Очень много. Я снова подхожу к холодильнику, открываю дверцу, беру самое красивое яблоко, немного перемешиваю их сверху и ухожу в свою комнату.

Несколько минут я смотрел на это яблоко. Потом его вытер чем-то и… съел. Я никогда в жизни не ел ничего более вкусного. Мне кажется, что даже сейчас я чувствую его сладость и аромат. Вечером, когда обе семьи уже были дома, я ждал, что что-то произойдет, но ничего не случилось. А на следующий день я опять остался дома один. Сходил погулять, а когда вернулся, то подошел опять к чужому холодильнику. Прошли сутки, а ящик с яблоками продолжал стоять у меня перед глазами. Я открыл дверцу, взял еще одно яблоко и пошел в нашу комнату.

Второе яблоко я съел быстрее, чем первое, и уже с меньшим трепетом – ведь в прошлый раз ничего не случилось. То же самое произошло и на третий день. Я успокоился совсем, а когда на четвертый день уверенно подошел к холодильнику за очередным яблоком, то увидел, что холодильник обвязан вокруг тонкой металлической цепочкой, застегнутой возле ручки на маленький замок. Я еще подумал: «Ну какие же странные соседи!»

Наступил вечер. Клавдия Дмитриевна привела Ирку из садика, пришла тетя Вера и чуть позже дядя Володя в красивой форме полковника. Мой папа был тогда старшим лейтенантом. Выйдя в коридор, я натолкнулся на тетю Веру. Она спросила, дома ли моя мама. Я ответил, что нет. Тетя Вера сказала мне, чтобы я передал маме, чтобы она зашла вечером к ним и взяла меня с собой. Мама приходила с работы в половине восьмого. Для меня всегда приход в комнату к соседям был приятным моментом. Они жили очень хорошо: уютная, большого размера комната с дорогой мебелью, телевизором и постоянными конфетами на столе.

Мама пришла с работы вовремя, уставшая, и я ей сказал, что нас ждут соседи. Мама ответила, что сейчас умоется, переоденется – и пойдем. Я с нетерпением ждал этого момента.

Когда мама была готова, мы постучали в дверь комнаты соседей – и услышали: «Войдите». Клавдия Дмитриевна, дядя Володя и Ирка сидели на диване лицом к нам, а тетя Вера на стуле рядом. Мы с мамой прикрыли дверь и встали перед соседями. Тетя Вера посмотрела сначала на меня, потом маме в глаза и сказала то, что я помню всю жизнь: «Елена Захаровна, знаете ли вы, что ваш сын – вор?»

Мама пошатнулась, я взял ее за руку, и мы посмотрели в глаза друг другу. Я никому не пожелаю увидеть такие глаза своей матери. В них были боль, отчаяние, унижение, мука, бессилие. За свои двадцать восемь лет моя мама впервые чувствовала себя столь униженной, стоя перед семьей полковника, где четыре пары глаз буквально впились в нее. Затем тетя Вера в деталях рассказала маме про мою любовь к их яблокам.

Я не буду описывать заслуженное мною наказание после этой унизительной для нашей семьи встречи. Но в пять лет я вколотил в свое сознание главную мысль и главный принцип жизни:

Воровать я не буду никогда. Моя мама не заслужила того, чтобы ее сын был вором. Воровать нельзя!