Ждущий

Из темной норы туннеля, что вгрызался в дальнюю стену зала, подул все тот же сквозняк, качнувший свисающую с потолка ржавую арматуру, отозвавшуюся в свою очередь жалобным скрипом. Роман вздрогнул и шепотом помянул строителей. Он огляделся – зал был по-прежнему пустынен, однако неведомо откуда набежавший ветерок, обозначивший присутствие где-то сквозного прохода, пробудил к жизни нечто умершее под этими сводами многие лета назад. А может, оно давно уже не спало. Тем не менее, там, в сердце мрачных катакомб, послышалась отдаленная возня, шарканье, и вдруг – плач; да, плач. Забытый всеми, покинутый младенец в отчаяние заходился.

Роман заорал от ужаса и омерзенья. Он ощутил всю свою ничтожность и величие лабиринта, где тьма таит терпеливых стервятников, а может готовящихся напасть тварей. Не разбирая дороги, он ринулся напролом, плохо соображая, где выход, то и дело налетая на обросшую грязью, мохнатую паутину, которую в истерике рвал в клочья. Единственным желанием его было оказаться как можно дальше отсюда.

Вот уже близко, выход, сейчас… стена?! Вдруг перед Романом открылось такое, что исторгло дикий животный вопль из груди. На небольшом возвышении в свете фонаря лежал изуродованный, частично разложившийся труп, покрытый вспухшими багровыми корками, с вывороченными из недр организма спрессованными и потемневшими внутренностями. Еще несколько продолговатых предметов свисали подвешенные за крючья. Вокруг были разбросаны какие-то железки, некоторые все еще торчали в телах жертв. Отшатнувшись, Роман поскользнулся в жиже и тяжело рухнул прямо на труп, вздымая облака смрада.

Перед лицом Романа оказалась гнилая маска с вытекшими каплями глаз, на которой деловито копошился ожиревший коричневый червь.

Завопив, Роман ударил маску, и рука провалилась, застряла в холодной массе наполнявшей череп.

На четвереньках, не разбирая дороги, Роман отполз прочь, его тошнило.

– Куда же ты? – раздался в ушах Романа свистящий шепот из ночных кошмаров, – Ты выпустил меня, теперь я должен тебя отблагодарить.

– Нет!!! – заорал Роман, шаря в поисках оброненного оружия. По рукам что-то ползало, забираясь за рукава.

– Роман… – позвал свистящий шепот.

      Схватившись за голову, он вскочил и метнулся прочь.

       Как добрался до двери, Роман не помнил. Она была открыта. Остановившись, он ухватился за косяк, чтобы не упасть. Сердце заходилось в бешеном ритме.

– Роман, – вновь позвал голос, – Двери своей души закрыть невозможно. Помни это.

       С силой, грохнув дверью, Роман бросился наружу, будя воплями жильцов.

       Из замочной скважины вслед ему смотрел нечеловеческий глаз. Некоторое время спустя Дверь со скрипом приоткрылась.

* * *

Отец собирался ложиться, когда вдруг услышал голос своей жены:

– Костя, – сказала она, – Ты меня не забыл, Костя? Посмотри на меня.

       Тяжелым взглядом он обвел качающуюся комнату. В углу стояла ту бочка несущая прямоугольное двухстворчатое зеркало. Оно светилось.

– Костя, ты ведь ждал меня, не верил что это навсегда, подойди же, обними свою любовь.

Мужчина неуверенно сделал шаг вперед. У него вырвался возглас. Он увидел отражение. Наконец она вернулась к нему! Он выронил рубашку.

– Дорогая, прости меня!

       И сделал еще один шаг.

* * *

– Мама, мама,– был голос, и старая женщина открыла глаза. – Проснись, мама. Мне больно.

       Рука ее потянулась, роняя пузырьки с валерьянкой, каплями и таблетками, пока не наткнулась на кнопку ночника. Подслеповатыми глазами она обвела скудную обстановку комнатушки.

– Кто здесь?

– Это я, мама. Открой, я вернулся.

       Она слышала голос своего сына, забранного военкоматом и погибшего девять лет назад на одной из этих проклятых войн. Все эти годы она так и не смогла примириться с постигшей ее утратой. В редкие часы прояснения она плакала, большую же часть времени ждала с работы сына и вышивала платочки не рожденным внукам.

– Наконец-таки явился! Ночь на дворе, – добродушно ворча, она спустила с кровати ноги и принялась искать тапочки, – Я знала.

       Радость от предстоящей встречи переполняла ее, сейчас она не чувствовала немощь разбитого годами и невзгодами тела. Так и не найдя тапки она захромала к двери, приговаривая:

       -Ох, ты Господи, сейчас, иду, подожди родимый!

– О, я давно уже жду, мама.

      И пол под ее ногами взметнулся вверх, и находившееся в эпицентре разлома в мгновение утащило женщину. Медленно взломанный паркет сомкнулся, как ни в чем не бывало. В соседней комнате проснулась сиделка-девушка. Приподнявшись на локте, она спросила у пустой квартиры: