Ждущий

– Ничего, – утешил Игорь,– Это оно так всегда бывает, когда в первый раз.

– Почему он так со мной? – ни к кому конкретно не обращаясь, заговорил Роман.

– Кто, пахан твой херов? Да плюнь ты на него, – посоветовал Игорь.

– Он меня за сосунка держит, – продолжал жаловаться Роман. – Все уши

пропердел, какой он у меня заботливый, а может я вообще не просил его, меня на свет этот поганый рожать.

– Это оно конечно так, да только всем тр.хаться хочется. Залетел, небось, в свое время, а теперь отрывается.

– И с матерью тоже каждый день ругается, – не замечая реплики Игоря, продолжал Роман. – Совсем житья не стало!

Помолчали.

– Да уж, пахан у тебя…

– Да что там, – внезапно распаляясь, заговорил Роман, – мне, что выбирать кто позволял? Хрен там! Не то, что у тебя: чуть ли не каждый год новый.

– Ты, это, давай базар фильтруй, – набычился Игорь.

– Нет, чувствую, когда-нибудь я не удержусь. Или сбегу. Хотя бы за ту дверь.

Игорь покосился на него как на сумасшедшего. Отбрасывая окурок, он сказал:

– Не, у тебя точно крыша поехала на почве семейных проблем. Сдалась тебе эта фигня! Сколько раз уже пытались ее открыть, еще по малолетству, помнишь? Там рама стальная, не сковырнешь, а скважина гадостью какой-то забита. Да и что ты там найти пытаешься? Клад, что ли? – Игорь заржал.– Что, мультики до сих пор смотришь? Остров, мать его, сокровищ? В котельных, брат, бабки не зарывают.

– Не котельная то вовсе, – зло огрызнулся Роман.

– Ну а чему еще быть в подвале?!

– И не сарай ни чей, я еще давно спрашивал.

– Ха! Опросчик нашелся хренов. Не, тебе определено завязывать надо, Ромочка. Алкоголь вкупе с уроками тебя до добра не доведут.

Роман воткнул окурок в наплеванную лужицу и поднялся.

– Че, по домам? – одобрил Игорь, – Давно пора.

Однако Роман не пошел покорно домой той ночью. Он спустился в подвал, благо, что входную дверь выломали с незапамятных времен, на ощупь прошел по коридору, ведя рукой по шероховатой поверхности стены, цепляя ногами обрывки газет, пластиковые бутылки, и прочий мусор, пока не остановился перед Дверью.

Привалившись лбом к холодной, ржавой железяке, он стоял и думал. Думал о жизни. Родителях, друзьях, родителях друзей… Затем в сердцах ударил кулаком по двери…

В этот момент что-то изменилось в его жизни, но поймет он это намного позже, а пока мысли Романа приобрели несколько другое направление. Он думал, что же скрывается за Дверью, воображение рисовало желанные и невероятные картины. Он готов был продать душу, как говорит спившейся ветеран какой-то там войны Федорович из четвертого подъезда, когда по утрам клянчит мелочь, лишь бы узнать, что же там внутри. Любопытство. Страстное желание и, пожалуй, странная тяга не давали ему покоя многие годы. Ему никогда не приходило в голову, что Дверь может таить опасность, ведь та была мечтой всего его детства, а детские мечты, как известно, не могут таить ничего дурного.

Внезапно он обратил внимание на шорох. Он возник как отклик на его пусть и не осознанный стук, как эхо, которое было всегда, но долгое время оставалось за порогом восприятия, но, тем не менее, подсознание фиксировало и тянулось к нему; и вот теперь шорох сделался ясно различимым. Он приближался откуда-то издалека, как будто кто-то изможденный и неуклюжий, приволакивая ноги, шел к обратной стороне двери. Словно хрустели замороженные простыни, трясь друг об дружку.

Мыши, подумал Роман, гадские мыши, и собрался, уже было припугнуть обнаглевших грызунов, когда шорох вдруг прекратился.

И он явственно услышал, как щелкнул, открывшись, замок.

У Романа перехватило дыхание, он открыл и закрыл рот, по сердцу словно ударили молотом, и оно, содрогнувшись, затрепетало, подступив к самому горлу. Он не был готов сделать последний шаг, равно как открыто противостоять тирании отца. Потом, не здесь, и не сейчас. Самому принять решение? Потом… Позже.

Ему показалось, что свистящий шепот произнес его имя.

Уже мало что соображая от нахлынувшего на него ужаса он отпрянул, захрипев что-то нечленораздельное, зацепился в впотьмах о какую-ту трубу, и едва не упал. Перспектива оказаться лежащим здесь, в ставшем вдруг каким-то чужим и зловещем подвале, подвале где они, бывало, торчали зимы напролет, опьяненные свободой от постоянного присмотра взрослых, ведя собственную, понятную только им самим жизнь, в подвале где поселился кто-то чужой, поджидающий во тьме, ужаснула Романа до глубины души.

И поэтому он бежал прочь от того, кто стоял за Дверью, не разбирая дороги и не чувствуя боли, преследуемый собственным страхом, который казалось