Kitobni o'qish: «Дерни смерть за саван»
Пролог
Все начиналось как банальный, пусть и со вкусом обставленный, адюльтер.
Стояла ночь, безлунная и беззвездная. Затянутое тучами небо набрякло и кое-где прохудилось – на землю сочился мелкий противный дождь. В блеклых огоньках редких масляных фонарей поблескивали листья деревьев, шлифованные плиты дорожек, обрамленные кирпичом клумбы, скульптуры античных персонажей, утопающие в зарослях густого парка.
Из-за статуи Аполлона вышел человек в широком плаще с капюшоном. На шее плащ был стянут сапфировой застежкой. Низко надвинутый капюшон скрывал лицо, оставляя его в густой тени. Впрочем, о присутствии человека в парке никто не догадывался, так что и видеть его было некому.
Сам же он долго разглядывал длинное здание, выступающее из-за ветвей. Здание не выглядело слишком высоким – всего два этажа. Лишь в центральной части был надстроен третий уровень с фронтоном, украшенным изображением щита Фердинанда VI. Над портиком виднелся балкон с каменным парапетом. По углам дворца, выстроенного из красного и белого камня, возвышались две башенки, увенчанные куполами.
Человек в плаще с драгоценной застежкой знал, что скромный внешний облик здания обманчив. Внутри размещалось около двух тысяч комнат, в них легко было заблудиться, не имея точной карты. У ночного созерцателя такая карта имелась. Кроме того, он бывал в этом здании уже много раз, и, что важнее всего, рассчитывал на помощь прелестной проводницы.
Он всмотрелся в балкон над портиком. Сердце трепетало в ожидании условного сигнала. Есть! Когда мимо фасада прошел часовой с факелом в руке, отблеск пламени выхватил из мрака привязанную к балкону бежевую ленту. Это означало: все в порядке, путь свободен. Человек в плаще заметно повеселел и направился к левому крылу здания. Обогнул его и оказался позади дворца, там, где зелень парка подступала к стенам почти вплотную.
В двух шагах от таинственного господина, спрятавшегося за тумбой выключенного на ночь фонтана, прошествовал еще один стражник в мундире королевской гвардии. В руках он держал алебарду – дань многовековой традиции. Однако на плече у него висело оружие куда более современное и действенное – немецкое нарезное ружье со скользящим затвором.
Человек в плаще замер. С юных лет он имел непосредственное отношение к армии, даже служил военным министром в одном временном правительстве, поэтому достоинства и недостатки различных типов вооружения были ему хорошо ведомы. Под такое ружье, каким располагал часовой, подставиться рискнул бы разве что законченный глупец.
Но вот гвардеец отдалился на безопасное расстояние. Небольшая высота дворцовых сооружений с лихвой компенсировалась их протяженностью. Человек в плаще быстро прикинул: чтобы дойти до угла и повернуть назад, охраннику потребуется никак не меньше трех минут. Этого было более чем довольно для задуманного таинственным господином маневра.
Досчитав для верности до десяти, он рванулся из-за тумбы, мигом пересек освещенное фонарем пространство и очутился у каменной кладки, в которой над самой землей обнаружилась маленькая дверка, – один из запасных выходов, оборудованных на случай пожара. Обычно дверка запиралась изнутри на прочные замки, за этим неусыпно следили служители дворца. Но сейчас замки почему-то оказались не заперты, а петли смазаны чьей-то заботливой рукой.
Еще миг – и человек в плаще оказался внутри дворца. Осторожной, но уверенной походкой он поднялся по винтовой лесенке на второй этаж и попал в объятия той, которая и устроила его проникновение в охраняемую резиденцию.
– Франсиско! – прошептала она счастливо. – Наконец-то! Я уж думала, вы не придете…
Посетитель, чье полное имя звучало как Франсиско Серрано-и-Домингес, снял мокрый от дождя плащ и предстал во всем своем великолепии. Это был бравый мужчина лет тридцати пяти – сорока, с английскими усами и залысиной на лбу, которая не старила его, а лишь добавляла солидности.
Любовнице кабальеро Франсиско не исполнилось еще и восемнадцати, но выглядела она на все тридцать: крупная, дородная, с не по годам развитой грудью и – увы – наметившимся вторым подбородком. Ее манеры недвусмысленно указывали на то, что она привыкла повелевать и видеть, что ей подчиняются.
– Идемте же! – Она схватила гостя за руку, обнаружив недюжинную для женщины силу, и повлекла его темными коридорами в глубь дворца.
Они миновали пять или шесть залов, в том числе тот, где стоял трон в стиле Людовика XVI. Стены здесь были выстланы алыми бархатными тканями, а потолок расписан помпейскими фресками. Попадались также залы с мавританскими, неаполитанскими и китайскими интерьерами. Пышногрудая молодка не задержалась ни в одном из них. Она шла быстро, а славный сеньор, имевший, между прочим, чин генерала, следовал за ней, как на привязи.
Наконец, едва не столкнувшись с внутренней стражей, совершавшей ночной обход дворца, они добрались до маленькой комнатки, где стояла двуспальная кровать с балдахином. Комнатку украшали гобелены с фривольными сюжетами, а в углу ютилась гипсовая статуэтка, изображающая нагого Амура. На прикроватном столике горела тонкая рифленая свеча.
– Это спальня Луизы, моей сестры, – пояснила любодейка. – С тех пор как Луиза с мужем… этим негодником, который метит на испанский престол… переехала в Севилью, сюда никто не заходит.
– А прислуга?
– Уборка бывает раз в неделю. Но не сегодня. Так что нам никто не помешает.
– А ваш супруг?
– Он в Мадриде, приедет только завтра после обеда… Да что же вы такой робкий! – Она в нетерпении топнула каблучком. – Я изнемогаю от страсти, а вы рассуждаете!
Тут уж генерал, отбросив всяческие сомнения, обнял прелестницу так, что она заверещала от восхищения, а после принялся освобождать ее тело от многочисленных предметов одежды, свойственных ранней викторианской моде. На пол полетели газовая накидка, легкое домашнее платье из муслина, нижняя юбка, украшенная воланами и вышивкой, кофточка-безрукавка с круглым вырезом…
– Скорее, Франсиско, скорее! – изнывала сладострастница. – Я вся горю!
Генерал вспомнил, что и сам упакован в несколько слоев разнообразной материи. Оставив полураздетую красотку, он сорвал с себя шейный платок, выпростался из двубортной куртки с отложным воротником, стянул с плеч шелковый жилет, содрал манишку, отстегнул подтяжки.
– Черт бы вас побрал, Франсиско! Что вы так долго копаетесь?
– Одну минуту, моя Исабель, я уже почти готов!
Генерал потянул книзу брюки, но, взглянув на раскрасневшееся лицо конкубины, решил сначала вызволить ее из тугого корсета. Он как раз возился с многочисленными крючочками у нее на спине, когда распахнулась дверь и в спальне явился тощий господин с вытянутым лошадиным лицом, на котором застыло яростное и вместе с тем уныло-обреченное выражение.
– Та-ак, – протянул он, созерцая даму в кокетливых панталончиках и ее кавалера со спущенными до колен штанами. – Какой пассаж!
– Кхм! – кашлянул сконфуженный генерал и поддернул брюки.
Дама если и была смущена, то не подала виду.
– Сударь, – обратилась она к вошедшему, – что вы изволите делать во дворце? Вы же сказали, что ревизия градостроительного комитета задержит вас в столице до завтрашнего дня?
– Это была маленькая хитрость, сударыня, – ответил тощий, еле сдерживая кипящее в нем бешенство. – Я давно подозревал вас в порочных связях, – полный презрения кивок в сторону генерала, – и вот выдалась возможность проверить эти подозрения.
– Монсеньор, – подал голос генерал, – вышло некоторое недоразумение, и я почитаю своим долгом разъяснить вашей светлости…
– А я почитаю своим долгом смыть вашей кровью свой позор! – вскричал тощий и выхватил из-под полы лондонского сюртука пистолет настолько архаичного вида, что в руке современного денди он смотрелся по меньшей мере забавно.
Зная вспыльчивый характер мужа, дама не сомневалась, что сейчас грянет выстрел. Она схватила с кровати подушку и метнула ее в стрелка. Раздался гром, подушку разорвало в клочья, по спальне полетел пух, как будто осыпался разом десяток тополей. Военная выучка позволила генералу уклониться от пули.
Тощий люто шмякнул пистолет о гобелен с изображением соития Зевса и Данаи. Выдвинул из ножен шпагу. Безоружный генерал тоскливо оглядывался в поисках спасения. И только та, которую он называл Исабель, не теряла самообладания. Она подошла к супругу, сильной рукой вырвала у него шпагу и переломила ее об колено.
– Что вы себе позволяете? – задохнулся он от негодования.
Из коридора долетел оглушительный топот, и в спальню ворвались два гвардейца с изготовленными для стрельбы немецкими ружьями.
– Ну вот, – проронил тощий на минорной ноте, – теперь и челядь осведомлена…
– Ваше величество, – гаркнул один из гвардейцев, выкатив глаза на царственную гризетку в полуразвязанном корсете, – здесь кто-то стрелял, и мы подумали…
– Кто вам велел думать? – Она дрыгнула ногой, и войлочная туфля, сорвавшись со ступни, полетела в гвардейцев. – Убирайтесь вон!
Пунцовые от стыда, гвардейцы ретировались. Пух из растерзанной подушки медленно оседал на паркет.
– Что будем делать, сударыня? – спросил тощий, немного успокоясь.
И получил ответ:
– Я королева, мне все равно.
– В таком случае поступайте, как будет угодно вашему королевскому величеству. А я удаляюсь в Эль-Пардо.
Он стряхнул с себя прилипшие пушинки и, хрястнув дверью, покинул спальню. Легкомысленная монархиня и ее любовник вновь остались наедине.
– Я, пожалуй, тоже пойду, – засуетился генерал и потянулся к скомканной жилетке.
Королева ударила его по руке.
– Вот еще! Я не виновата, что мне навязали в мужья слизняка, неспособного удовлетворить женщину.
– Но теперь он знает о наших свиданиях…
– Пусть знает! Это и к лучшему: больше не надо скрываться… Идите же ко мне, мой рыцарь!
Королева совлекла с пышного, как сдобная булка, тела опостылевший корсет, разорвала льняную сорочку и, не стесняемая более ничем, по-кошачьи прыгнула на своего любовника.
Они слились в страстном обжигающем поцелуе.
Глава первая
Чертовщина в Аранжуэце
На дорогах Кастилии. – Городок с неприличным названием. – Сестры похожие и непохожие. – Каменные быки и козлиная кожа. – Принц на паровой телеге. – Письмо-загадка. – Уединенный домик. – Максимов славит технический прогресс. – История о корабле-призраке. – Трагедия на мосту через Тахо. – Ночь, полная кошмаров. – Вероника сеет панику. – Мертвая голова. – Соседи Кончиты. – Бородач на кауром коне. – Выстрел из французского карабина. – Поиски вокруг дома. – На прицеле.
Февральским днем – таким лучистым и теплым, какие в это время года бывают лишь на просторах Новой Кастилии, – по мосту через реку Тахо катилась рессорная двуколка. В ней, помимо кучера – немногословного арагонца с банданой на голове, – находились трое пассажиров: уроженка Испании, а ныне подданная Российской империи Анита Моррьентес, ее супруг, отставной военный инженер Алексей Максимов, и их служанка – девица из тверских крестьянок по имени Вероника.
Анита и Алекс, не обремененные никакими служебными обязанностями, уже третий год путешествовали по Европе. Средств, получаемых с имений, которые перешли Максимову по наследству от родителей, хватало на то, чтобы ощущать себя в достаточной степени свободными. Путь лежал через германские земли во Францию, а затем по крутой дуге вниз – в Швейцарию и Австро-Венгрию. Наконец, пресытившись впечатлениями и приключениями, среди коих выдалось немало опасных, они решили вернуться домой. Однако в румынской Констанце Анита получила письмо от своей сестры, которая просила ее срочно приехать. Тон письма был таков, что Анита не раздумывала ни секунды.
Супруги покинули побережье Черного моря в первых числах ноября. Пассажирский пароход «Альдебаран», шлепая гребными колесами, доставил их в Константинополь, где довольно долго пришлось ждать судна, с которым можно было бы выйти в Средиземноморье. Лишь к концу декабря удалось попасть в греческий порт Пиреус, но и там вышла задержка. Зимнее Эгейское море бушевало, и все корабли недели две стояли на приколе, пережидая непогоду. После Нового года Максимов уговорил шкипера одного из пакетботов подбросить их хотя бы до Италии. Но в дороге пакетбот дал течь и по этой причине завернул в Ираклион, где его поставили в док для починки. Таким образом, к подошве Апеннинского сапога Анита и Алекс причалили уже на православное Крещение, а там еще ждали оказии, чтобы достичь испанских берегов.
В конце концов в начале февраля они ступили на каталонскую землю в гавани Барселоны и тут же наняли экипаж, чтобы попасть в самое сердце Кастилии – городок Аранхуэс, отстоящий всего на сорок с небольшим верст к югу от Мадрида. Максимов называл городок Аранжуэцем, согласно принятым тогда правилам русской транскрипции. Аните первое время не нравилось такое вопиющее искажение, отдававшее португализмом, но она, прожившая более десяти лет под мощным влиянием русской культуры, не могла не согласиться, что на языке Пушкина оригинальное название городка звучит слегка неприлично. Поэтому вскоре притерпелась к жужжаще-цокающему варианту и сама стала употреблять его в речи.
Итак, двуколка с четой Максимовых въезжала в Аранжуэц. Деревянный настил моста прогромыхал под колесами, самая крупная водная артерия Пиренейского полуострова осталась позади, и перед путниками открылся вид на величественный королевский дворец, загородную резиденцию испанских монархов, окруженную обширным парком. Это монументальное творение, задуманное как достойный ответ французскому Версалю, поражало своим размахом и барочной вычурностью.
Но Анита не испытывала желания любоваться живописной постройкой. Сидя на жесткой скамье, на которую заботливая Вероника положила для удобства шелковую подушечку, она погрузилась в раздумья о сестре и о внезапном призыве в родные края, так давно покинутые и наполовину позабытые.
Они с Кончитой родились в один день. Однако природа, наделив девочек разительно схожей внешностью, позаботилась о том, чтобы характеры их существенно отличались. Анита с раннего детства была бесстрашной и любознательной, всюду совала свой нос, старалась докопаться до сути явлений, а Кончита слыла ленивой созерцательницей, глядевшей на мир не через призму критического ученого разума, а скорее через магический кристалл волхва. Суеверная, воспринимавшая с трепетом любые небылицы, она больше всего на свете обожала сидеть у камелька и слушать мамины сказки об оживших каменных быках Гисандо, роковой девушке Кармен и блаженном острове Антилия, будто бы затерянном в Атлантическом океане. Так как мама была родом из Астурии, она особенно любила тамошние легенды и могла часами повествовать о русалке-обольстительнице Ксане, которая расчесывает свои каштановые кудри гребнем, сделанным из лунного света, или о густобородом Нубейро, который носит козлиную кожу, катается на облаке и посылает с неба бури и ненастья.
Кончита слушала байки с разинутым ртом. Именно такой – простодушной и инфантильной – Анита запомнила ее, когда в возрасте семнадцати лет уехала учиться в Саламанку. Учеба, к сожалению, длилась недолго. По всей Испании полыхала гражданская война между сторонниками малолетней королевы Изабеллы и другого претендента на престол – ее родного дяди инфанта Дона Карлоса. Кровопролитие разрасталось, охватило всю страну, карлисты то стояли у стен Мадрида, грозя вот-вот захватить власть, то терпели поражения и вновь собирались с силами для следующего удара. Свистопляска продолжалась шесть лет. Анита не выдержала беспрестанного грома выстрелов и запаха крови и весной 1839 года, едва достигнув девятнадцати лет, покинула отчизну, переселившись сначала во Францию, а затем и в Россию. Родители к тому времени скончались, Кончита осталась хозяйкой родового поместья в Галисии. Анита накануне бегства из страны приехала к сестре и предложила отправиться в эмиграцию вдвоем. Она не представляла, как Кончита – этот большой ребенок – будет жить одна, да еще в такой тревожной обстановке.
И что же? К удивлению Аниты, сестра объявила ей, что никуда не поедет, потому что выходит замуж. Такого поворота никак нельзя было ожидать, тем не менее все произошло, словно в сказке. Кончита встретила своего принца – и прибыл он не на белом коне, а на самоходном паровом тарантасе, окутанном влажными клубами и пыхтящем, подобно стаду запыхавшихся носорогов. Хорхе (так звали наездника), строго говоря, принцем не являлся, он служил по инженерной части и занимался прокладкой железных дорог. Мотался туда-сюда по стране, изучал рельефы местности и набрасывал планы проведения рельсовых путей.
Он покорил впечатлительную Кончиту с первого взгляда. Да и она, нежная, застенчивая, с распахнутыми глазами, чем-то зацепила его. Они наспех поженились, и Хорхе увез свою возлюбленную в Аранжуэц, где как раз начиналось строительство железнодорожной линии для сообщения городка со столицей. Там он, получавший от правительства неплохую зарплату, выстроил просторный дом, где молодые и поселились, дабы жить в любви и согласии.
С тех пор Анита ни разу не видела сестру. Связующей нитью между ними служила переписка, редкая и нерегулярная. Письма Кончиты, переполненные многословной чепухой, содержали мало конкретики. Анита знала только, что Хорхе по-прежнему занят на строительстве чугунки, и оно совсем скоро подойдет к концу. А потом его, по всей видимости, перебросят на какой-нибудь другой участок. Потомством пара так и не обзавелась – на семейную жизнь у Хорхе катастрофически не хватало времени, а Кончита и не рвалась становиться матерью, она понятия не имела, как ухаживать за детьми.
Последнее письмо, то самое, что пришло в Констанцу, оказалось самым коротким и наиболее бестолковым. Кончита умоляла о помощи, писала, что надеяться ей не на кого, кроме Аниты, заклинала приехать как можно скорее. Но – ничего определенного. Вот и терзалась Анита всю дорогу, все три месяца, гадая, что же такое случилось с великовозрастной малышкой. И еще думала о том, как различно сложились их судьбы. Единственное пересечение состояло в том, что мужья у обеих – инженеры. На этом все. Зря говорят, что близнецы идут по жизни одной и той же тропой…
В Испании, несмотря на то что гражданская война завершилась подписанием мирного договора, и сейчас было неспокойно. Три года назад поднял новый мятеж сторонник Дона Карлоса генерал Кабрера. Несколько месяцев он сеял смуту в Каталонии, но был разбит и, тяжело раненный, скрылся за границей. И хотя, по словам кучера-арагонца, в стране стояло относительное затишье, напряженность прямо-таки витала в воздухе. Была она неоднородной, и ее концентрация зависела от определенной точки на географической карте. Когда отъехали от Барселоны, этого котла с вечно кипящим варевом людского недовольства, сделалось поспокойнее. Но в считаных часах езды от Мадрида Анита вновь ощутила тревогу. Хотя, может быть, ее так волновала предстоящая встреча с Кончитой?
Аранжуэц Анита посетила впервые. Он оказался совсем маленьким, меньше иных русских деревень. Миновав Тахо, двуколка уже через четверть часа подкатила к нужному дому. Он стоял одиноко, как скит отшельника, а позади возвышался покатый холм. Анита сверилась с адресом, написанным на конверте письма Кончиты. Все верно, вот он – пункт назначения.
Максимов расплатился с кучером, сошел с повозки, помог Веронике спустить на землю багаж. Кучер, не попрощавшись, стегнул лошадей и уехал. Новоприбывшие остались стоять перед входом в обнесенный ажурной изгородью зеленый дворик.
Анита толкнула вихлявшуюся на ветру калитку, прошла по выложенной гравием дорожке. Максимов следовал по пятам, шествие замыкала Вероника, тащившая дощатые, обшитые кожей чемоданы.
Анита с интересом оглядела дворик. Газончик, клумбочки, низенькие деревца – все выглядело кукольным, и во всем чувствовалась детская натура Кончиты. Поди, и по сей день в игрушки играет, а ведь по возрасту и статусу – считай, матрона.
Максимов, в свою очередь, разглядывал дом. Он рассчитывал увидеть нечто высокохудожественное, исполненное в старинном архитектурном стиле и перенасыщенное декоративными финтифлюшками. Но вместо этого увидел сугубо практичное строение из дерева, стали и стекла, где напрочь отсутствовали бесполезные излишества. Параллелепипед с крытой железом двускатной крышей, горизонтальные сосновые жалюзи на квадратных окнах, жало громоотвода, поблескивающие водосточные трубы без единой вмятины. Во всем – рациональность и идеальная геометрия. Как человек, обладающий математическим складом ума, Максимов оценил увиденное по достоинству:
– А этот Хорхе не лаптем щи хлебает. Обустроил все по высшему разряду!
Возле входной двери не наблюдалось ни молотка, ни колокольчика, чтобы подать хозяевам сигнал о прибытии гостей. Зато торчала изогнутая медная рукоятка. Анита взялась за нее, покрутила, и за дверью звонко забарабанил по металлической пластине специальный боек.
– Механический звонок! – восхитился Максимов. – Что-то похожее мы видели в Берлине, помнишь? Давно хотел смастерить такой у нас в петербургской квартире.
Из дома никто не отозвался. Анита крутанула рукоятку еще раз – с тем же успехом. Подождав, она толкнула дверь, и та отворилась.
– Да здесь не заперто! – Максимов шагнул в прихожую, еще раз оглянулся на дверь – А замок-то американский… Надежная конструкция.
– Толку с нее, раз не позаботились запереть, – хмыкнула Анита. – Как это похоже на мою сестренку! Она всегда была рассеянной.
В прихожей сияли водородные светильники, пахло чем-то горелым. Анита пошла на запах и попала в кухню, где на конфорке над вырывающимися из узких отверстий язычками голубоватого пламени фырчала и плевалась во все стороны турка с кофе.
– Английская газовая плита системы Шарпа, – констатировал Максимов. – Их начали выпускать лет двадцать тому назад, но до нас они дойдут еще не скоро.
– Алекс, как ее выключить? Сейчас тут все зальет этой бурдой…
Максимов перекрыл вентиль на трубке, которая соединяла плиту с бочкообразным сосудом, стоящим в углу. Голубые язычки под туркой погасли.
– Чудная кухня, – проговорила Вероника, озираясь.
Чемоданы она бросила в прихожей и проследовала за господами. Здесь ей многое было в диковину.
– Экий сундучище! – Так она охарактеризовала возвышавшийся напротив плиты шкаф, весь опутанный шлангами, внутри которого что-то булькало.
Максимов открыл дверцу шкафа, снабженную каучуковыми уплотнителями, и увидел решетчатые полочки, на которых лежали продукты: ломтики сыра манчего, изрядный шмат традиционного испанского хамона, бадейка с зелеными оливками. Из шкафа ощутимо потянуло холодом.
– Холодильная машина? – удивилась Анита. – Я такой никогда не видела.
– Я тоже. – Максимов присел на корточки, изучая систему шлангов. – Но читал о ней. В прошлом году один врач из Флориды получил патент на механический рефрижератор… Ага! Вот как она действует. Видишь баллон? В нем сжатый эфир. Он при расширении дает охлаждающий эффект. Внутри рефрижератора есть змеевик, от него холод распространяется по всему шкафу… оригинально! По крайней мере, это лучше, чем наши русские ледники и айс-боксы, которые придумал Мур.
Вероника повела носом.
– Еще откуда-то паленым тянет. Никак из комнаты?
Пошли туда. В просторной гостиной, заставленной книжными стеллажами, увидели стол, похожий на верстак, а на нем – разложенную для глажки блузку, придавленную тяжелым спиртовым утюгом. Из-под утюга валил дым, блузка горела, по ней с треском разбегались черные полосы.
– Вот разиня! – воскликнула Анита. – Где же она?
Максимов сдернул утюг с материи, обжегся, уронил массивную болванку на пол. Откинулась латунная крышечка, и наружу потек полыхающий спирт.
– А, черт… Вероника, тащи воду!
Вероника заметалась по гостиной, воду не нашла, выбежала в прихожую. Сунулась в первую попавшуюся дверь, там оказалась уборная. Вероника миг-другой тупо таращилась на чугунную посудину, над которой нависал бачок с рукоятью для неведомых целей, после чего выскочила вон.
Анита смахнула со стола тлеющую блузку, принялась затаптывать огонь ногами. Максимову надоело ждать, он сбегал на кухню и приволок оттуда что-то наподобие бидона, в который вмещалось ведра три. Опрокинул эту емкость на раскаленный утюг. Вместе с водой на пол посыпалась посуда – чашки, тарелки, соусница. Осколки глазурованного фарфора разлетелись по углам.
– Что ты делаешь! – вскричала Анита.
Максимов поставил емкость на пол, с недоумением оглядел ее.
– Откуда я знал, что там не только вода! С чего вдруг твоей сестрице вздумалось складывать в этот ушат грязную утварь?
Бидон оказался хитрым. Внутри виднелось что-то типа центрифуги, приводившейся в движение посредством рычага.
– Устройство для мытья посуды! – догадался Максимов. – Его запатентовал американец Гоутон. Ну да, вот и насадка для поршневого насоса, чтобы подавать чистую воду. Сиди себе, крути ручку да на педаль нажимай… Знаешь, я все больше уважаю этого Хорхе. Радикально облегчил своей жене хлопоты по хозяйству.
– О тебе такого не скажешь, – проворчала Анита. – У нас дома все по старинке, как будто не в девятнадцатом веке живем.
– Тебе ли жаловаться? – огрызнулся он. – У нас, слава богу, прислуга есть.
Залитый огонь потух, но в гостиной висело черное смрадное облако. Анита поскорее распахнула оконную раму, чтобы впустить свежий воздух.
– Давай откроем все окна. Надо проветрить.
– А техника на что? – отозвался Максимов. – Этот дом – средоточие новаторства, – он показал на висящую под потолком штуковину с шестью растопыренными лопастями. – Это ветрогон. Я знавал инженера Саблукова, который установил похожий механизм на Чагирском руднике. Не знал, что это и для домашних условий подходит… О, да тут еще и паровой привод! Запустить?
– Не надо, – поспешно отказалась Анита. – Мне от этого новаторства уже не по себе.
Они обошли все комнаты и везде открыли окна. По дому загуляли резвые сквозняки, чад начал потихоньку выветриваться.
Максимов не переставал восхищаться.
– Фантастика какая-то! Барометр-анероид, мясорубка Дреза, электрические часы с питанием от вольтова столба… Твой зять подхватил все самое передовое, довел до ума и воплотил на практике. Снимаю шляпу!
Анита не разделяла восторгов мужа. Ее волновало отсутствие Кончиты. Они обошли все помещения, звали, еще раз воспользовались дверным звонком – бесполезно. Меж тем обстоятельства указывали на то, что хозяйка только что, аккурат перед их приходом, была на месте. Поставила на плиту кофе, затеяла глажку… И что? Если выскочила на минутку по какому-либо неотложному делу, то давно бы должна вернуться. Они провели в ее апартаментах более часа – никто не показывался. Ни Кончита, ни Хорхе.
– Где они? – вопрошала себя Анита – Исчезли? Испарились?
Максимов затруднился подобрать происходящему какое-либо вразумительное толкование. Тогда Анита припомнила читанные в прессе заметки о кораблях-призраках.
– В прошлом году писали про парусник «Сиберд». Он шел на полном ходу, пока не наткнулся на мелководье. Когда люди с берега поднялись на борт, на корабле никого не оказалось. В камбузе кипел кофе, в салоне были расставлены тарелки, ни одной вещи не пропало… а экипажа нет!
– Нелли, – мягко упрекнул ее Максимов. – Ты же никогда не верила в мистику. Еще «Летучего голландца» сюда пристегни.
– При чем здесь «Летучий голландец»? Я просто указываю тебе на сходства. И здесь, и там люди пропали, хотя вовсе не собирались этого делать. Теперь я уверена, что Конни не ради забавы выдернула меня с другого конца Европы. Тут что-то неладно, Алекс.
Максимов не стал спорить и спросил, каковы дальнейшие планы. Самое разумное было – пройтись по соседям, разузнать, чем и как жили в последнее время Кончита и Хорхе. Но уже сгустились сумерки, и прогулка по незнакомому городу, где творилось нечто необъяснимое, могла стать небезопасной. Решили отложить до утра.
Аните не очень хотелось оставаться в этом доме, но куда деваться? К тому же все еще теплилась надежда на то, что Кончита и Хорхе вернутся.
Поужинали найденными в рефрижераторе сыром и хамоном, причем ужин прошел в напряженном молчании. Анита без охоты двигала челюстями, прислушиваясь к каждому шороху.
Ее дорожное платье, равно как пиджак и брюки Алекса, прокоптились во время тушения пожара, поэтому сразу после ужина Вероника устроила постирушку. Максимов указал ей на еще один мудреный агрегат, смонтированный в чулане и представляющий собой вместительную кадь с цинковым барабаном внутри. К барабану крепилось вертикальное колесо.
– Это для чего же такая махина? – не поняла Вероника.
– Для стирки белья. – Максимов толкнул колесо, в кадке зачавкало. – Смотри: барабан крутится. В него кладется одежда и стирается автоматически. Принцип действия примерно тот же, что и в посудомоечном аппарате, что стоит на кухне. А между этими валиками надо пропустить ткань после стирки, и она прекрасно отожмется. Попробуй!
В ответ на это Вероника выказала себя безнадежной ретроградкой и наотрез отказалась испытывать самоновейшее изобретение. Налила в корыто горячей воды и принялась жамкать пропахшую гарью одежду руками.
Анита тем временем перебирала в доме вещи – все, какие попадались. Чаяла найти ключ к сегодняшней загадке. Ключа не нашла, зато испытала умиление, отыскав в завалах чертежей, явно принадлежавших Хорхе, свои детские рисунки и совместный семейный портрет, сделанный одним нищим живописцем за горсть монет четверть века тому назад. Вот отец и мать, еще молодые, улыбающиеся, вот старший брат, унесенный оспой в отроческом возрасте, а вот и они – две сестры в одинаковых платьицах. Хрупкие ангелочки с пухленькими губками и завитушками на головах. Сколько времени утекло с той поры… Кончита вывезла все это пожелтевшее добро из родительского имения и оставила у себя.
На глаза Аниты навернулись непрошеные слезы, она смахнула их рукой, стала ворошить бумаги дальше. Попалась пачка писем, перевязанных розовой ленточкой. Анита пролистнула их, узнала почерк. Это были ее собственные эпистолы, которые она отправляла Кончите из своего добровольного изгнания. Три с лишним десятка писем, сложенных в аккуратную стопочку, рассортированных по датам. Похоже, Кончита не потеряла ни одного. Аните стало совестно. Затянутая в водоворот новой жизни в другой стране, она очень редко вспоминала о сестре, а та, получается, все это время тосковала по ней, даже невзирая на счастливый брак. Звала в гости, ждала… Анита все собиралась, а приехала вот только сейчас. Не слишком ли поздно?
Сами собой нахлынули воспоминания о детстве. Близняшки-сестры были неразлейвода, вместе придумывали проказы, доводившие взрослых до белого каления, но вместе же веселили всех, играя в домашних спектаклях. О, эти любительские постановки на полуосвещенной вечерним солнцем террасе! Дурачились, устраивали кунштюки с переодеванием, вводили всех в заблуждение своим невероятным сходством и получали в награду аплодисменты благодарных зрителей – родных и знакомых, – заглушаемые криками «Браво!», причем громче всех кричал дедушка Санчо, девяностолетний старик, служивший некогда в труппе бродячих комедиантов…
