Kitobni o'qish: «Хлеб стыда»

Shrift:

* * *

За дар этот Многая Лета в любви и благоденствии Марине Викторовне Кириллиной!

Солярина!
Сквозь память по зыби грез
Средь мгновений, летящих вспять,
Возвращайся по мокрым дорожкам слез,
В сны, которые не отнять…

Хлеб стыда

«Вот Счастье – ребус Бытия…»

…Вот Счастье – ребус Бытия,
слова, которого не знаем,
тебе, мятущееся «Я»,
здесь предлагаю… – Отгадаем?..

«Здесь беззащитность откровений…»

Здесь беззащитность откровений
парит над безднами сомнений.
В недостижимость высоты
влит искушеньем яд мечты.
Падение очистит болью —
я в выборе как ты не волен.
Лишь невозможностью сближенья
все зеркала ждут отраженья.
В необходимости идти
берут начала все пути.
Но не случится встреча дважды.
Когда глаза отводит каждый —
из зазеркалья откровеньем
прольется горечь сожаленья.
С недостижимой высоты
сорвется вниз фиал мечты.
Хрусталь вопьется в стопы болью —
я в выборе пути не волен.

Родник

Безликим дням потерян счет —
Неумолимость гонит их,
дробя мгновенья повтореньем;
пролившись время истечет,
песчинкой ляжет каждый миг,
на каждой – соль долготерпенья.
Барханы лет подхватят челн,
и молит всяк, чтоб он достиг
предела в предопределеньи…
…А Некто маятник качнет,
и промелькнет прозренья блик
с последней каплей сожаленья:
на «нечет» ставил, выпал «чет»…
Кого напоит слез родник
в оазисе среди забвенья?

Бездушие

Душе, поверхностно скользящей
по вящим камням бытия,
не захлебнуться в жажде счастья,
когда надвинется ненастье
и разлучатся сны и явь.

Ей не искать ногой гудящей
дороги, уходящей вспять,
когда свод рухнет в одночасье,
алтарь развалится на части,
вновь поведут Христа распять.

Не вывернуть ей рот кричащий —
ведь, спящей, ей неведом плач.
Взовьется ль что над оболочкой,
лишь только мир сомкнется в точку,
десницу занесет палач?..

Истоки

Идущему с надеждою к истокам
«однажды» встретится: – взойдет заря, —
колени преклонив огню с востока,
он, озаренный, скажет: – Нет, не зря!..
И птицею под сводом в храме этом
взлетит над куполами благовест —
в надежды день, распахнутый рассветом, —
в любви лазурь, где Осиянный Крест!..
Там ниц паду, и слезы очищенья
омоют жизни красного коня,
но, лишь открою взор предвосхищенью,
взмолюсь: – Прости распявших и… меня!
– Кто зачеркнул Крест на-крест?..
– Нет… не верю!..
– Кто вывернул здесь камни бытия,
их сгрудив в гору, как Голгофу Вере
пред Храмом этим?..
– Боже, кто же я?..
…
…
Слепцам, след в след бредущим из далека,
и в ясный день темно… темно пока…
Как жаждут… жаждут шедшие к истокам
отчаянье испить из родника!..

Мытарь

# 1

Кем, мытарь, безприютный странник,
разграблен Город Золотой?
Кресты распятий чередой
вдоль всех дорог: – Беги, изгнанник,
к Любви – Великому Напрасно…
В упавший плод уткнется след,
и червь греха меж «да» и «нет»
найдет ответ – простой и ясный…

# 2

Готов ли ты совлечь одежды,
являя наготу надежды
пред мытарем в конце пути?
Нетленную здесь жалят осы —
сомнений яд и рой вопросов, —
что им последнее «прости»…
Не откупиться златом… царством —
как должное, прими мытарства, —
ход не изменится судьбы…
И лишь одна любовь готова
Пред мытарем замолвить слово —
рабы оставленной мольбы…

Тайна

Сиянье радужных огней —
(им несть числа), – летящих звезд,
лучами в бездны распростертых.
Что ж коротка цепочка дней,
что ж смутен свет неясных грез
и робок шаг живых и мертвых?
На краткий миг шагнув в просвет,
где меж грядущим и былым
влачится жизни колесница,
как верить, что заметят след,
что в небе оставляет дым —
след слез, струящихся по лицам?
Но только отворится дверь,
пав со ступени на ступень,
полет продляя безпрестанно,
ты бездны глубину измерь —
парящая над тенью тень, —
весь Присносущий в этой тайне.

Планета

Между безднами, их раздвигая
невозможностью всяких границ,
горизонты она раскрывает,
разрезая пространства для птиц.
И по небу под сводом летают
отраженьем ее корабли —
безпредельность ее обнимает,
безконечность ей время продлит…
В глубине преходящих эонов
исчезает миров череда…
Там Любовь – исполненье закона,
здесь Любви Благодать – хлеб стыда.
В колыбели подлунного мира
содраганья разъятых сердец
и безсонные ночи у клира,
и молитву творящий Отец…

Вне миров

#1

Один изгой другим низвергнут… в землю втоптан…
на нет сведен… до нуля сокращен…
Пес псу как кость раздора к растерзанью отдан:
– Коль не урву, то буду ль пощажен?
Не счесть костей под корня коромыслом —
не сами ль зло возводим в абсолют?
Напрасна жертвенность и в жертве нету смысла,
коль во спасенье Веру предают…
О, Ненависть! Замкни сей круг инсинуаций —
пусть в той из бездн душа найдет приют,
виденья где в бреду галлюцинаций
реальность форм по сути обретут.
Слепец там различит и мнимые значенья,
глупец сподобится абсурд понять —
ошибок следствия в итоге заблужденья:
– «знак отрицанья некому менять»…

#2

Зловонный дым мелькающих кадил —
проклятьем тьмы мое звучало имя, —
единственный, кто мне глаза прикрыл,
гоним отныне смертью и живыми.
Средь сонмища грехов не хватит слов
у бездн немых вымаливать ответа.
Одним в прозреньи ясно и светло,
прозревшим в тьме уже не надо света…

«Путь в неизбежное верша…»

Путь в неизбежное верша,
преоблачится в плоть душа;
созрев ко времени, падет
у врат забвенья лона плод, —
в жар вожделений и утех,
свершив грехом паденье в грех…

Гость скорбный сумрачной земли,
неискушенным путь продли
небесным промыслом к Отцу,
через Голгофу в храм к венцу! —
хлеб наш насущный дай нам днесь
во всем, что было… будет… есть!

«Здесь страх – Великий Страж Порога…»

Здесь страх – Великий Страж Порога,
коль грех – Хранитель Чистоты.
Не оттого ли стал убогим
Храм ущербленной Красоты?

Последняя печать

Мгновенье – словно «220» током…
Встречая боль, от ужаса вскричать…
взмахнуть… взлететь… отчаянье зачать,
печать последнюю сломав до срока.

Пол – к потолку… Развертка мира – в точку…
Над бездною опору ищем зря…
Кровавой лужей разлилась заря —
боль переполнит шара оболочку.

Последние – не к месту, – откровенья
обронены за гранью Бытия…
О, как ты благодатно, утешенье —
возмездье на двоих одно принять.

«Когда отбросит ангел книгу…»

Когда отбросит ангел книгу,
подхватит тать… начнет топтать:
там муравьев – не сосчитать, —
грехов – как звенья на веригах…

«О, грех! Ты – данность тяжелее ноши!..»

О, грех! Ты – данность тяжелее ноши!
Порой и змеи оставляют кожу…
Так мы, продляя в грех грехом паденье,
в раскаяньи находим облегченье:
никто так искренне не верит
в приобретении потери!..

Ангел мщенья

Являя Божье попущенье
великой тайною небес,
родился грех и рай исчез
для твари, впавшей в искушенье.

Содрав коросту обольщенья
разоблаченьем лжечудес,
зажги Звезду – Полынь очес
страх-провозвестник, Ангел Мщенья!

С ним – истина последних дней,
влекущая в Огонь Огней
земли иной… иного неба…
Эон, сменяющий эон,
преутверждает свой закон:
– прими, точило, гроздья гнева!

Томленье

Бредут слепцы по бездорожью
из ниоткуда в никуда,
взывая: – Где ты правота?
Взыскуя: – В ней ли воля Божья?
В томленье этом – маета…
Рожденья крик и стона эхо
сонм нерождённых чтит всегда;
как дела рук прейдёт тщета,
так в свой черёд прейдёт и это —
ветров ловитва, – суета.
Трудами не поднять им пашню —
камней не счесть им никогда;
руины рухнут, как тогда,
когда упрётся в небо башня —
всё – суета… как «нет» и «да».
В покое и умиротвореньи
придёт ли счастья полнота?
Когда влечёт жён красота
В изыске вин да песнопеньи?
Шипит змея сомненья: – Да…
Лишь преумножит скорбь печалью
и знанье – духа нищета;
не обрести – в тщете тщета, —
и рай, потерянный вначале.
В смятеньи плоти – навсегда…
…Бредём, не оставляя тени,
из ниоткуда в никуда:
– Где та, последняя, черта?
В суетной пляске светотени

Падение

Поток страстей, сметая разум,
нахлынет, упираясь в страх,
и бездны запредельность разом
в твоих распахнутых глазах.
Стоящему на переправе
осталось сделать только шаг,
но лодочник, который правит,
весла не удержал в руках…
Пусть рухнет разом и плотина,
коль поздно думать о мостах —
над головою гильотиной
мгновенье отсекает страх.
И дух, томимый смертной мукой,
из плена вырвется тогда —
ступенью за ступень – к разлуке.
Разлука эта навсегда.

Одиночество

Одиноким от Одиночества
отвернуться так страшно к себе —
зеркала перебить захочется
отраженьям, снующим в толпе.
И пророками без пророчества
от рожденья до судного дня,
друг без друга задрогшим корчиться,
у снедающего их огня.
Пусть Гордыня – Ее Высочество, —
Пренасытившись властью во-сласть,
разобьется об одиночество:
– «…отраженья взлетают, чтоб пасть…»

Престол одиночества

Здесь стол нам накрыт одиночества пирный…
Кто зван, но не избран, тот ждет до поры.
И вот я увенчан короной порфирной,
блакитные мне преподносят дары.

Расставлены в круг дерзновенные свечи,
и свет посвященья престол озарил —
свершается царственно таинство встречи,
и свитки времен прошептали – «Бери!»

Сломать в исполненье Закона печати
послал мне надежду архангел любви…
утешила скорбью… омыла печалью
и чашу терпенья дала: – «Пригуби!»

– С тобой неустанно я буду молиться
о том сокровенном, что в сердце храним.
Поверь! Есть любовь, что безмерно томится
среди одиноких пред Вечно Одним…

Скит

Скитаясь в поисках приюта,
стучимся в двери, где не ждут.
Кричим глухим: – «Откройте, люди!»
Слепые дверь не отопрут…
И, оказавшись за порогом
с душой пустою и сумой,
бредем, скитаясь, по дорогам,
сменяв на корку компас свой.
Кто проклял души в одночасье,
в скит одиночества собрав,
мир грешный разделил на части
и части эти разметал?
На перекрестках двух желаний,
на перепутье трех дорог,
из невозможных сочетаний
то зданье выстроить кто смог —
из сочетания Надежды,
что мертвой тенью у Любви
с незрячей Верой?.. – «Пусть невежды
сбивают ноги до крови!»
Так, мы, невольники свободы,
обетованной ждем земли,
гордыни груз неся сквозь годы:
– «Вот скарб сей жалкий… Донесли!»

Цикута

Вкусив в цикуте времени
забвенья скорый яд,
свободные от бремени
теперь как брату брат.

Их лица отрешенные
спокойствия полны —
ведь памяти лишенные
пред судьями равны.

И потому, как ангелы,
и в помыслах чисты,
что писаные набело
страницы книг пусты.

В юдоли безысходности
затихнут их шаги —
в одеждах белых полностью
одетые наги.

Но ветром занесенные
за грань добра и зла,
там, огнем опаленные,
расправят вновь крыла…

Оставленный до времени
да расцветает сад —
свободные от бремени
вернулись… Кто им рад?

Упованье

От свитка к свитку в океане света
средь зыбких волн стремит свой бег волна —
неразличимы Бога письмена,
и тайне этой не найти ответа.

Извне войдя, вовне нести отметы
в грехе рожденных – смертных бремена…
В плероме вечности все сущи имена —
дай Бог вернуться в белое одетым!

И если есть иные берега,
обереги нас, Отче, от греха,
в мир огненный направь сердец желанья!
Мятежный дух, очищенный огнем,
в тебе пребудет присно вся во всем —
сна утлый челн, хранимый упованьем…

Благодать

Рвут небеса смятенья грозы,
сомненья боль саднит занозой —
взыскуя веру, должно ждать…
Прольются благостыни слезы —
очес превоплотятся грезы
и явят Веры благодать.

Не отводи от неба взгляда
огнем терзаемый, иль хладом —
дождись – забрезжит свет… как знать —
когда и звать уже не надо,
когда нет даже тени рядом,
придет Надежды благодать.

Во мраке воспылают свечи —
душа к душе летит навстречу,
стремясь и время обогнать.
Надейся! Верь! Свершится встреча —
ей будет каждый миг отмечен, —
прими Любовь, как благодать!..

…Когда нас трубный глас разбудит,
душа с душой вовек пребудет —
нам не дано час оный знать…
Любовь по вере всех рассудит —
когда и времени не будет,
смиренья примем благодать…

Несчастнейший

Отверженный… исполненный стенаний,
в какой из бездн твой оборвался след?
иль ты окаменел в избытке лет —
мертвец живой, – лишённый упований?
Свершённому возможно ль оправданье?
Хранит ответа тайну смрадный склеп…
Слепцом рождённый и в посмертьи слеп —
глухонемой, взыскующий к молчанью…

Умывший руки зряшно тщился внять:
осужден он – позволивший распять, —
молчаньем уст того, кого распяли…
Отверстые что зрят колодцы вежд
без благодати слёз в тьме без надежд?
– Несчастнейший… —
на камне начертали…

На Троицу

Свет триедин животворящий
неопаляющих огней —
мы с чашей неизбывных дней
его в причастии обрящем.
Пред Троицей Единосущной,
с надеждой в Вере и любви,
всяк тварный – в плоти и крови, —
молись о горнем, в дольнем сущий.
Как сопричастно – осиянен
взгляд Ангелов во Святы Дни!
В Очах – Огней Огня огни —
свет нераздельно-неслиянный.
Очес сошедший, как пламена,
Дух Святый дышит и почит —
изнемогая, замолчи,
молясь коленопреклоненно,
… Дар Троицы Живоначальной,
Единой в Трех, как Три – в Одной,
хлеб евхаристии… вино
Пятидесятницу венчает…
Нам должно жертвенно приять
Любви Небесной Благодать.

Яблочный вор
(дочке в альбом)

Вор, как тать, в ночи приходит —
меж кустов… деревьев бродит, —
взглядом рыщет в куще крон.
Вожделенный плод срывает,
прячась в травах, ускользает —
да не пойман будет он.

То не стражей упущенье —
То лишь Бога попущенье, —
искушение грехом;
испытание свободой —
вопреки своей природе,
грех вкушаем с молоком.

Предлагает вор плод деве —
Та горит стыдом, как Ева
в непрекрытой наготе…
Уличен змий-искуситель,
ангел длань отвел хранитель —
помни, он с тобой везде.

Прах… Волчцы и изгнанник Рая,
в жажде и алчбе сбирая,
пресмыкается в пыли.
Непреклонен Вседержитель —
в тьму последнюю губитель
путь падением продлил…

«Незримая гостья…»

Незримая гостья
из лучшего мира
нездешние видом
явила дары…

Великий грешник

#1

Ночь душная на стогна града пала —
Безмолвный словно обезлюдил град.
О, скольких поглотил и принял ад;
о, скольких бездна ада ждет и ждала.
Пречистая: – О, Отче!.. – восклицала, —
к горящим в бездне обрати Свой взгляд,
где жало смерти источает яд —
ужели аду жертвы Сына мало?
Во страждущее здесь людское племя,
к мятущимся меж кострищ их теням
с отчаяньем безгрешных… к ним грядет,
в ад инквизиции нисходит ныне
Сам Сын, ад упразднить Отца во имя,
и ввечеру Его встречал народ.

#2

И ввечеру Его встречал народ,
в узилищах разодранный на части —
лишь жаждущий последнего причастья,
молясь, смиренно к чаше припадет…
Карая, меч пламена не сечет —
над душами безвинных он не властен, —
взгляд палачей брезгливо – безучастен
и глас безгласных к небу вопиет,
лишь прекратились от небес залоги.
…По милосердью Вышних Сын от Бога
с великим состраданьем снизойдет,
преупраздняя муки в безднах ада —
неся залог обетованья чадам,
Он средь молящих… страждущих идет.

#3

Он средь молящих… страждущих идет —
промеж кострищ, – народ благословляя,
обетования Любви являя,
что перстный и спустя столетья ждет.
Раб божий ждал и верил наперед,
что молнией от края и до края,
во славе горней пред очес являясь,
к своим Сын Божий чадам снизойдет.
О, нет… совсем не громогласно… тихо —
ко упованьям… чаяньям – не их ли,
хранили что блаженные сердца;
к несущим крест свой, и таких немало,
к идущим раболепно до конца, —
Спаситель Сам… толпа Его узнала.

#4

Спаситель Сам… толпа Его узнала,
В порыве воспылала вся во всем
сердцами… стала ночь светла, как днем —
толпа пред Ним теснилась… нарастала,
одежд касаясь, к чуду уповала…
Прозрел слепец и молится о Нем;
мать распростерлась пред Царем:
– …Талифа куми… – …и дите восстало…
И проходил там инквизитор сам:
– Какая дерзость явлена глазам, —
картина беззакония предстала…
– Отцу лишь ведом час и лишь Ему.
Ужели – самозванец?.. Посему
лик хмур… суров и мрачен кардинала.

#5

Лик хмур… суров и мрачен кардинала:
– Ужели соблазнилася толпа?..
То, не навет… не зряшные слова,
ведь паства, как тогда, Его встречала…
С тех пор веков преминуло немало,
жестокосердия явив права,
в гордыне утвержденное сперва,
чтоб вновь вонзить в сердца и души жало.
Словам любви не позволяя внять,
оно готово вновь Христа распять…
…И будто ждал старик того визита —
переходя толпу, как реку вброд,
к Нему простер десницу инквизитор, —
провидел он мистерии исход.

#6

Провидел он мистерии исход,
веками повторяемой на сцене,
и ход времен в сей драме неизменен —
палач с судьей приходят в свой черед.
И несвободен в выборе всяк тот,
не ощутил кто дерзости подмены:
– …мы с ним, давно… – кровь холодеет в венах, —
так не мешай… – лжеистины оплот…
Та драма безконечно-безначальна —
до времени безрадостен приход:
– Зачем пришел?.. – первосвященник страждет, —
в истории распятого однажды
под стражу, как еретика берет.

#7

Под стражу, как еретика берет,
ведет в темницу, заключая двери:
– сожгу Тебя… Толпа – Ты не поверишь,
к ногам Твоим, знай, угли подгребет…
…Прошли века и сколько их пройдет —
иною мерой должно в мире мерять.
Ее исправили мы в должной мере —
кто к истине добавит, тот солжет.
Глаголы Духа Зла не искушали —
Тебя они тогда предупреждали, —
явив залогом тайны чудеса.
Те чуда, как пророчества звучали —
Ты их отверг, не слыша голоса…
и люд смиренье Сына не смущало.

#8

И люд смиренье Сына не смущало
рабы поскольку… не бунтовщики.
Вериги несвободы нелегки, —
но спящая их совесть облегчала,
к ногам первосвященника слагала
толпа и саму совесть, вопреки
Спасителя заветам… их грехи
власть духоборца им же отпускала.
Как чуда даровались им хлеба
и отирались слезы – их мольба…
…Каменьями усеяна их пашня —
достоинство склонилось пред мечом
и недостроенная пала башня,
и время провернулось под ключом.

#9

И время провернулось под ключом,
и отворилась ночью дверь темницы.
Представ, как зеркала – лицом ко Лицу, —
две тени здесь застыли пред свечой —
укрытые в хитоны… не парчой.
– Ужель ты – Ты, иль это только мнится?
– Да, это Ты… – старик готов креститься,
поскольку казнью был разгорячен.
– Коль Ты – молчи… ведь нечего добавить
к когда-то сказанным тобой словам;
не проповедуй лишнее и нам,
ведь подвиг Твой сумели мы исправить…
Старик творенье хаить предпочел
пред Сыном в монологе горячо.

#10

Пред Сыном в монологе горячо,
отринул снисхождения участье,
земные обещавший рай и счастье,
под башню ставивший свое плечо.
Безропотно люд кущи предпочел,
коленопреклонился он пред властью,
вняв упованьям их… их безучастных,
вершить он нужным сами судьбы счел,
сложив… собрав в согласный муравейник —
заложник… их земного счастья пленник…
За гробом перстному что должно ждать?
Обрящут только смерть и ничего иного…
– Суди меня, коль смеешь осуждать, —
глаголилось исповедально слово.

#11

Глаголилось исповедально слово
и покаянных не хватало слов —
суть обнажая, с вежд ниспал покров
и мирозданья сотряслись основы…
То инквизитор замолкал, то снова
старик всю душу обнажить готов —
превозвышаясь… распрямив остов,
склонив главу пред истиной Христовой:
– Число восполнив, превосполню строй…
Я преисправил в духе подвиг Твой…
толпа, алкая крови, крови ищет.
Готов на утро сжечь еретика —
костер на площади уж сложен. Dixi… —
речь старика негромка и тиха.

#12

Речь старика негромка и тиха,
но громогласно эхо духоборца.
Готовые затмить и славу Солнца,
горят костры… их треск не затихал.
Из века в век горят в веках —
Змей пламя изрыгал, спрягая кольца…
– Я праведником слыл и богомольцем
и пел псалмы от стиха до стиха.
В пустыне обретался я тогда —
ел, будто бы вкушал, волчцы… акриды…
Но миражи прельстили навсегда —
пред Духом Пранебытия изыдил
безд инфернальный ужас – мрака страх
Великий Грешник каялся в грехах.

#13

Великий Грешник каялся в грехах,
безгрешных посылавший на кострища —
еще не остывало пепелище,
еретика искали впопыхах…
…И нет стигматов на его руках —
о, нет, не оправдания он ищет,
так зверь алкающий здесь рыщет, —
насытившись, смиряется пока.
…Хранили тайну своды подземелья,
ведь истина горька… горька, как зелье.
Светильника огонь затрепетал —
воспоминанье вороша былое,
Великий Инквизитор замолчал
пред милостью Молчания Благого.

#14

Пред милостью Молчания Благого
не вопрошай ответа… не взыскуй —
лишь каясь, о содеянном горюй,
не прекословля пред укором строгим.
Гордынею вмененную дорогой
идти без покаянья не рискуй —
о Пренебесном Царствии тоскуй
в томленьи духа и печали многой.
…Старик, за двери выходящий вон,
застыл… остался при Молчаньи он —
Уста Христа к устам его припали, —
лег на уста стигматом поцелуй:
– Не приходи совсем… тем чашу преминуй, —
ночь душная на стогна града пала…

#15

Ночь душная на стогна града пала,
а в вечеру Его встречал народ —
Он средь молящих… страждущих идет —
Спаситель Сам, – толпа Его узнала.
Лик хмур, суров и мрачен кардинала —
провидел он мистерии исход, —
под стражу, как еретика берет
и люд смиренье Сына не смущало.
И провернулось время под ключом —
пред сыном в монологе горячо
глаголилось исповедально слово.
Речь старика негромка и тиха —
Великий Грешник каялся в грехах
пред милостью Молчания Благого.

Сквозь тусклое стекло

Разбойник

Суд свирепых страстей
под площадную брань —
кожи бренную ткань
рвут удары плетей.
В мрак библейских ночей
сколько пролито слез?
Столько выпавших звезд
средь обломков лучей.
Было столько камней,
сколько страждущих рук…
В искупленье чьих мук
впились когти гвоздей?
Пусть терновый венец
Не уместен и глуп:
с кровью капает с губ
уксус, словно свинец.
… Тайну гнусной игры
не сокроет и мрак, —
беззакония раб
на вершине горы, —
средь свирепых страстей
под площадную брань,
плащаницы где ткань
рвут удары плетей…
– «…искупленному в длань
впились когти гвоздей…»