Kitobni o'qish: «Пути психологического поиска. Претензии и возможности»

Предисловие

Названия книг далеко не всегда достаточно ясно и определенно отражают их реальное содержание. Значительно чаще они отдают дань какому-либо обобщенному стандарту, эталону или же, напротив, ориентированы на рекламный характер, привлекательность и т.п.

Выбранный А.А. Митькиным заголовок для данной монографии лишен, на мой взгляд, и того, и другого уклона. Он настраивает читателя на творческое соучастие в анализе тех сложных проблем, с которыми столкнулся автор в своей профессиональной деятельности, охватывающей значительный период – более полувека.

С первых же шагов ему пришлось остро почувствовать объективную необходимость, диктуемую социальными потребностями своего времени: сочетать психологическое познание с умением приложить его результаты в разных сферах, причем как в теоретическом, так и практическом плане. Степень кандидата наук была присуждена ему за исследования в области эргономики, конкретные задачи которой он решал на основе психологического анализа возможностей восприятия человеком различных систем отображения информации.

Обсуждаемые сегодня научные представления об «атрибутивной междисциплинарности» психологии, а также методологическое положение, согласно которому эффективность решения комплексных психологических проблем коррелирует с широтой охвата разных направлений науки, фактически были имманентным достоянием тогда еще молодого исследователя.

Разные этапы творческого пути Митькина ознаменовались его заметным вкладом в тогда еще новые для нашего Отечества техническую эстетику, эргономику, инженерную психологию, психологию развития (особо следует отметить его вклад в наименее изученную ее часть – ранний онтогенез человека). Все эти направления работы требовали соответствующих навыков экспериментатора-новатора, способного расширить эмпирические возможности психологической науки соответствующего периода ее развития.

Митькин работает в Институте психологии РАН с начала 1972 г., практически с момента организации Института профессором Б.Ф.Ломовым. Научные интересы и работы Александра Александровича можно лишь условно разделить на три крупные области: изучение раннего онтогенеза восприятия, разработка проблем системного подхода в психологии и анализ категории субъекта. Естественно, что эти три сферы интересов Митькина неравномерно реализованы в его научном творчестве как по длительности их разработки, так и по публикациям в научных трудах. Если проблемам зрительного восприятия, раннего онтогенеза зрения и их системному анализу был посвящен основной период научного творчества, то анализу категории субъекта – лишь последнее десятилетие.

Научные достижения в изучении раннего онтогенеза зрения, его места в интермодальном взаимодействии и системной организации нашли отражение в многочисленных статьях, разделе коллективной монографии «Движения глаз и зрительное восприятие» (1978), сборнике работ советско-американского симпозиума «Управление движениями» (1990), монографии Митькина «Системная организация зрительных функций» (1988) и других изданиях. Проблемам системной организации зрительных функций была посвящена докторская диссертация Митькина.

Проблемы использования системного подхода в психологии в целом и психологии развития в частности нашли свое отражение в статьях и разделе коллективного труда «Идея системности в современной психологии» (2005).

Философские и психологические аспекты изучения феномена субъекта – работы последних лет – опубликованы в виде серии статей «Психологического журнала» в 2008 г.

Накопленный предшествующий опыт конкретных исследований позволил автору в более поздний и достаточно продолжительный период (около 40 лет) его творчества заниматься разработкой фундаментальных проблем психологии, теоретическими обобщениями и достаточно смелым и логично обоснованным построением перспективных концептуальных схем. Ограниченная по объему, но очень достойная по содержанию подборка таких обобщений представлена в первом разделе книги.

Второй ее раздел следует рассматривать как естественное развитие концептуальной базы первого раздела, поскольку междисциплинарность и системность психологических исследований здесь тесно переплетаются между собой.

Развитие – необходимое условие существования системы. Система может прогрессировать или регрессировать, но не может оставаться неизменной. Стабильность – лишь переходный момент между разными фазами развития. Что же касается самой специфики развития, то здесь обнаруживается широкий спектр различных мнений. Одна из таких специфических трактовок развития – синергетическая концепция, в соответствии с которой принцип случайности ставится во главу анализа процесса развития. Автор совсем не исключает использование синергетического подхода к объяснению некоторых сторон общественной жизни, однако, проведя сопоставление различных точек зрения, отдает предпочтение вероятностному системному детерминизму, а при его конкретизации в сфере психологии – содержательному анализу психических явлений во всей их полноте и многообразии. Особое внимание уделяется при этом временнóму фактору, без строгого учета которого любой вероятностный прогноз теряет свой смысл.

Системна методология, системный подход в психологии пронизывает все творчество Александра Александровича. Работы по системной организации зрительных функций в раннем онтогенезе закономерно привели его к более широким исследованиям в области методологии: анализ развития систем и системности развития. Рассматривая современные теории и подходы в психологии развития, автор подводит читателей к пониманию того, что системный подход и принцип развития образуют концептуальное целое, которое должно положительно влиять на дальнейшее движение теоретической и экспериментальной психологии развития.

Сам процесс развития системы обретает в авторской интерпретации логическую направленность, подчиненную определенным системным же закономерностям (а не влиянию «слепого случая»!). Присутствие такой двусторонней связи подчеркивается лингвистической инверсией, вынесенной даже в заголовок второго раздела книги.

Наиболее дискуссионный материал представлен автором в третьем разделе. Анализ важнейшей категории «субъект» Митькин проводит на основе широкого и глубокого знания разработок философской науки с опорой на современные психологические представления. Принципиальная сложность поднятых здесь вопросов и неизбежность их разночтения с позиций разных научных школ в психологии дает Митькину неоспоримое право рассматривать все эти вопросы, преломляя их сквозь «магический кристалл» собственного миропонимания.

Именно это делает помещенные в третьем разделе тексты теоретически заостренными и отвечающими интересам многих читателей. Вместе с тем надо заметить, что в некоторых частях оригинальный полемический пафос автора начинает преобладать над свойственной ему академичностью и строгой логикой изложения, а это, в свою очередь, еще более усиливает интерес специалистов.

Введение элементов публицистического жанра способствует также повышению «доходчивости» текста, однако при этом возникает небольшая опасность смысловых упрощений и аберраций. Сложность поднятых в книге вопросов становится особенно очевидной в контексте широко известной «субъектной» тематики, введенной в психологическую науку С.Л. Рубинштейном и развивавшейся в работах многих авторов (К.А. Абульхановой, Л.И. Анцыферовой, К.В. Бардина, А.В. Брушлинского, В.А. Лекторского В.А. Петровского, Э.В. Сайко и др.). Словосочетание «психология субъекта» обрело сегодня довольно привычное звучание. Но это вовсе не означает, что на вопрос «Кто такой субъект?» легко получить четкий и законченный ответ. В научном поиске и разработке проблемы субъекта Митькин остался последователен и верен своим научным взглядам и убеждениям.

Не проще, а значительно сложнее задача определения группового (коллективного) субъекта в его взаимодействии с индивидуальным. Авторская трактовка понятия «групповой субъект» вызывает большой интерес, оставаясь при этом весьма спорной. Приходится признать, что вошедшая в психологический обиход совокупность дефинитивных признаков субъекта (активность, целостность, автономность, ответственность, рефлексивность) наверняка может быть расширена и трансформирована в разных направлениях. Насущная потребность в таких преобразованиях явно возникла и уже частично реализована в конкретных исследованиях специфики и возможностей группового субъекта.

Даже простое перечисление проблем, разрабатываемых автором и включенных в содержание данной книги, указывает на огромный диапазон его поисков в психологии, которые в полной мере соответствуют новым тенденциям развития психологической науки.

Во введении к монографии Александр Александрович выражает надежду на то, что представленные в ней тексты окажутся способными, как минимум, активизировать собственные размышления читателя. Думается, эта надежда имеет под собой достаточные основания. Митькина как исследователя всегда отличали широта научных интересов, новаторство в постановке психологических проблем и, конечно, оригинальность и полемичность в их решении. Можно с полной уверенностью сказать, что при любой тональности инициируемых данной монографией дискуссий ее опубликование, несомненно, будет способствовать принципиальному расширению возможностей современной психологической науки и, безусловно, ее развитию.

Анализ содержания представляемой книги Митькина позволяет увидеть глубину его размышлений как ученого, его научную эрудицию и высокую культуру теоретических и экспериментальных исследований. Большая совокупность успешно разрабатываемых фундаментальных проблем психологии, предложение новых нестандартных решений, сомнения в традиционных представлениях и сложившихся постулатах и др. – все это делает творчество Александра Александровича уникальным научным и человеческим явлением, в результате которого внесен неоспоримый вклад в развитие психологической науки, в том числе в укрепление авторитета Института психологии РАН в профессиональном научном сообществе.

Член-корреспондент РАН

А.Л. Журавлев

Введение

Каждая наука имеет свою специфику. Психология – в особенности. Очень широк диапазон оценок ее значимости и возможностей. В одних случаях – это граничащая с уверенностью надежда на то, что именно психология позволит нам проникнуть в недоступные для других наук тайны мироздания и «сущности» человека. В других – психология представляется как туманная область условных понятий, оперирующая банальными спекуляциями на уровне обывательского мышления и легковесными рассуждениями на модные темы в соответствии с профессиональной подготовкой многих «практикующих психологов».

Такая противоположность оценок может быть дополнена еще одной оппозицией в суждениях: психология – самая востребованная сегодня наука, и ей принадлежит ведущая роль в обозримом будущем, или же психология не имеет никакого отношения к подлинной науке, так как до сих пор не смогла однозначно определить свой предмет и свою методологию.

Продуктивные дискуссии возможны и фактически происходят во «внутреннем» концептуальном пространстве, ограниченном приведенными здесь экстремальными установками, с соблюдением определенной дистанции от крайних точек. Диспуты (иногда даже заведомо заостренные) неизбежны —именно они обеспечивают поступательное движение науки. Чем больше внутренних противоречий, тем выше шанс своевременной смены парадигм. Выдвигаемые при этом новые идеи всегда агрессивны – без этого они не могут отвоевать «право на жизнь». Вместе с тем следует подчеркнуть важность такого фактора, как самокритичность исследователей. Без нее возникает парадигмальный застой, поддерживаемый рутинерами, которые привыкают к стандартным решениям и не заинтересованы в их обновлении. Разумеется, быстрота смены научных установок очень дифференцированна и зависит от степени их универсальности. Любая наука на каждом масштабном этапе своего развития опирается на некоторые базовые принципы, позволяющие ей сохранить свою относительную независимость от «парадигмального калейдоскопа», характерного для нашей динамичной эпохи.

В современной психологии решающим фактором ее развития стал системный подход к анализу психических явлений, опирающийся в первую очередь на междисциплинарный характер исследований (как еще недавно было принято говорить, работа «на стыке наук»). С этим принципом теснейше связана многомерность анализа, а оба принципа вместе образуют краеугольный камень в методолого‐теоретической конструкции системных исследований психики.

Следует, видимо, указать еще на один немаловажный фактор. Психология – ищущая наука. Она пребывает в постоянном поиске новых или хотя бы обновленных возможностей для своего развития. Отсюда – повышенный и не всегда достаточно разборчивый интерес психологов к смежным (а иногда и к отдаленным) областям знания, что вынуждает даже наиболее «правоверных» представителей данной науки признавать некоторую «зыбкость» ее базовых основ. Однако это же качество обеспечивает психологам существенное преимущество в процессе междисциплинарных контактов, способствуя проявлению у них широты взглядов, далеко выходящей за рамки узкого профессионализма. Наглядной иллюстрацией, подтверждающей реальность такого преимущества, могут служить широко известные «мозговые штурмы», т.е. совместные обсуждения трудных научных проблем при весьма «пестром» составе участников. Результаты таких «штурмов» нередко бывают парадоксальными: наилучшие решения предлагают не специалисты, а ученые, работающие в отдаленных от обсуждаемой проблемы областях.

Предлагаемая книга ни в коей мере не претендует на статус «руководства» или даже «пособия» по психологии. В ней лишь представлены основные, в понимании автора, вехи пройденного им творческого пути, пролегающего в сфере психологии и смежных с ней областей знания. Фрагментарность текстов наверняка позволит обнаружить в них некоторые противоречия, неясности и недоговоренности. Автор заранее признателен внимательному читателю за любые замечания в этом отношении.

Автор книги будет считать свои усилия небесполезными, если знакомство с объединенными в ней текстами окажется способным активизировать собственную мысль читателя в русле затронутых здесь проблем.

Содержание книги распределено по трем разделам, каждый из которых, в свою очередь, состоит из трех глав.

В первом разделе рассматриваются (в дискуссионном плане) основные особенности психологического и физиологического подходов к анализу зрительных функций. Обсуждаются важнейшие принципы взаимодействия зрительной и вестибулярной систем в процессе их развития. Приводятся экспериментальные данные, полученные автором при исследовании онтогенеза интерсенсорных связей.

Во втором разделе обсуждаются базовые проблемы психологии развития в ее системной интерпретации. Сопоставляются разные точки зрения на взаимосвязь индивидуального и коллективного сознания. Анализируются сильные и слабые стороны детерминистического и индетерминистического подходов к организации систем.

Третий раздел посвящен разноаспектному анализу субъектных характеристик человека в их философском, эволюционном и психологическом освещении.

В заключении предпринята попытка наметить наиболее острые вопросы психологической науки, логически вытекающие из ее сегодняшнего состояния и соответствующие определенным «точкам роста», способным стать залогом ее дальнейшего развития.

Считаю своим приятным долгом выразить глубокую признательность коллективу лаборатории системных исследований психики за постоянную поддержку моих усилий и за ту прекрасную творческую атмосферу, которая неизменно содействует зарождению и развитию научных начинаний.

Раздел I
ЭМПИРИКА И МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОСТЬ В ИССЛЕДОВАНИЯХ ПСИХИКИ

Нет ничего более очевидного и в то же время – более таинственного, чем связь души с телом.

Августин Блаженный

Глава 1
Физиология зрения и психология зрительного образа

История научных контактов физиологов и психологов в их подходе к анализу природы психического вообще и когнитивных процессов в частности в большей мере изобилует примерами конфликтных ситуаций, чем полного (или хотя бы достаточного) взаимопонимания. В рамках долгое время господствовавших дуалистических представлений о природе человека такое положение было обычным и легко объяснимым. Психологи отстаивали неприкосновенность и недоступность для естествознания духовной сущности человека. Физиологи, стихийно тяготеющие к материализму, довольствовались телесными механизмами. Однако из‐за нечеткости границы «души» и «тела» неизбежны были взаимные попытки вторжения в «чужую» область, вызывавшие бурный протест стороны, подвергшейся такой агрессии. В наше время выраженный дуализм стал редкостью. Единство человеческой природы провозглашается большинством ученых независимо от их философской принадлежности. Казалось бы, в таких условиях снимаются причины научных конфронтаций психологов и физиологов. Тем не менее, опыт последних десятилетий говорит, что это вовсе не так. Даже при наличии общей философской платформы и достаточной взаимной информированности представители этих двух главных наук о человеке далеко не всегда достигают взаимопонимания. Дискуссии, прошедшие на страницах отечественных журналов, по своей остроте не уступают былому диспуту Сеченова с Кавелиным (Кольцова, 1976; Лурия, 1975; Сеченов, 1952).

Каковы же причины таких разногласий? Лежат ли в их основе какие‐либо объективные закономерности развития науки (разумеется, автор не принимает в расчет возможное влияние «кастовой обособленности» и конъюнктурных соображений)? Вопрос этот очень запутан и требует ответа на другие, более частные, хотя и не менее трудные вопросы:

Решают ли нейрофизиологи (специалисты по высшей нервной деятельности) и психологи общую задачу, или же они решают разные задачи?

Что служит объектом исследования в том и другом случае?

Возможен ли перенос физиологических закономерностей на трактовку психических явлений и наоборот?

Существуют ли «чисто» физиологические и «чисто» психические закономерности?

Нужно ли психологу знать физиологию, а физиологу – психологию?

И наконец, должен ли один из этих специалистов занимать доминирующее положение в изучении человека?

В связи с этими вопросами – особенно последним – уместно привести лаконичное и четко сформулированное высказывание Б. Рассела: наиболее вероятная гипотеза, «что в цепи событий на протяжении от чувствующего органа к мускулу всё детерминировано законами физики макромира» (Рассел, 1957, с. 76). И далее: «Если эта гипотеза истинна, то физиология независима от психологии; если же в чем‐либо она ложна, физиология перестает быть автономной наукой. С практической точки зрения, физиолог поступает правильно, когда считает, что его наука автономна, поскольку пока еще не найдено никаких оснований в пользу противоположного мнения» (Рассел, 1957, с. 77). Правда, несколькими страницами дальше Рассел пишет, что в отношении вопроса, «как мы приходим к познанию, психология является самой важной наукой» (Рассел, 1957, с. 87).

Ответить на перечисленные выше вопросы во всей полноте не представляется возможным. Поэтому автор ограничивается рассмотрением наиболее знакомой ему области – проблемы зрительного восприятия, с попыткой так или иначе оценить взаимные возможности физиологического и психологического подхода к данному вопросу.

При анализе механизмов и сущности восприятия взаимные претензии психологов и физиологов и обвинения в неадекватности подходов стали довольно обычным явлением. Во многих случаях перекрестная критика имеет достаточные основания. Давайте посмотрим сначала глазами психолога на особенности современного нейрофизиологического подхода к зрению, совершив при этом очень небольшой исторический экскурс.

Открытия Эдриана (Adrian, 1946) на зрительном нерве, а затем Хартлайна (Hartline) (1940) и его преемников положили начало новому этапу в развитии представлений о природе зрительного восприятия. На смену физиологической оптике Гельмгольца (1896) пришла нейрофизиология зрения. Разработка концепции рецептивных полей зрительной системы, основной вклад в которую был сделан Хьюбелом (Hubel, 1974) и Визелом (Wiesel, 1974), позволила выделить важнейшие элементы, от активизации которых в различных комбинациях зависит общая организация зрительных функций. Подход этот оказался очень плодотворным. За несколько десятилетий накоплен огромный фактический материал, отражающий результаты анализа нейронной активности разных уровней,– от сетчатки до зрительной коры. Одно время казалось, что надежность найденного инструмента анализа не вызывает никаких сомнений и что нейрофизиологи получили полную возможность досконально разобраться в реальных механизмах зрения. Однако чем дальше углублялись исследования, тем понятнее становилась принципиальная ограниченность данной методологии. В настоящее время уже очевидно, что на таком пути мы просто не можем построить теорию, способную непротиворечиво объяснить феноменологию зрительного восприятия и специфику зрительно ориентируемого поведения.

В чем же причины создавшегося критического положения? На наш взгляд, главных причин три: элементаризм, недооценка фактора движения (т.е. примата динамики над статикой) и линейный, однонаправленный характер применяемых логических схем.

Рассмотрим в общих чертах каждый из этих пунктов.

1. Естественное после открытия рецептивных полей увлечение исходной «клеточкой» зрительной системы привело к тому, что нейрофизиологи, в конечном счете, повторили в своей сфере путь, пройденный психологической наукой в период становления и преодоления ассоцианизма. Участие рецептивных полей в построении картины мира – неоспоримый факт, но одного этого совершенно недостаточно для того, чтобы эта картина была целостной и соответствовала ситуативным поведенческим требованиям (Рок, 1980). Хьюбел и Визел не допустили, разумеется, никаких фальсификаций, но они вскрыли лишь одну сторону процесса – движение от элемента к целому. Законы же построения целого остались за пределами их концепции. К чести физиологов надо сказать, что эта слабость их позиций признается ими самими. Например, Куффлер (1979), открывший антагонистическую структуру рецептивных полей, указывает, что принцип поэлементного (поточечного) построения образа не дает нам возможности понять, на основании каких закономерностей происходит компоновка и упорядочение элементов.

Возможно еще одно не менее важное возражение против нейрофизиологического «элементаризма». Последовательный переход от точки к линии (границе), а затем к плоскости и объему – это логика математики и художественной графики (Фаворский, 1966). Генетическая психофизиология и эволюционная теория говорят, скорее, об обратном движении в развитии зрительных функций – от трехмерного пространства к плоскому, а затем к линии и точке (Рок, 1980; Движение глаз и зрительное восприятие, 1978).

2. В хорошо известной по русскому переводу книге Линдсея и Норманна (1974) содержится следующий выраженный в категорической форме тезис: «Последняя из основных задач, которую приходится решать зрительной системе,– это выявление и оценка движения» (с. 100). Происхождение данного суждения вполне понятно, если учесть, что авторы в своих трактовках всецело опираются на Хью-бела и Визела, а последние проводили опыты в основном на неподвижных наркотизированных животных, предъявляя в большинстве случаев неподвижные стимулы. Тем не менее, накоплено огромное количество фактов, говорящих о том, что выделение движения – это не последняя, а генетически первая задача зрительной системы. Правомерность такого тезиса подтверждается как фило‐ так и онтогенетическим материалом (Движение глаз и зрительное восприятие, 1978; Walls, 1962; Maurer, Lewis, 1979). Способность к движению – главный признак животного. Возможность восприятия движения и визуальной дифференцировки изменений, вызванных в одном случае собственным перемещением, а в другом – движением внешних объектов – жизненно необходимая проблема (Held, Dichgans, Bauer, 1975). Вполне естественно, что с решения этой насущной задачи и начинает свое развитие зрительная система.

Неразрывная связь между движением и оценкой пространства и первичность ощущений движения подчеркивалось еще Сеченовым (1952), который писал: «…из всех мировых явлений движение представляется нам наиболее простым и удобопонятным» (с. 464). Однако психологический эксперимент еще надолго сохранил свою «классическую» стационарную форму, при которой реакции на движущийся объект рассматривались как производные от реакций на неподвижный объект.

Ломка этих традиций связана главным образом с работами Дж. Гибсона (Gibson, 1950; 1979), который в рамках экологической концепции придал фактору движения решающую роль в зрительном восприятии. Первоначально Гибсон признавал наличие двух раздельных механизмов стационарного и динамического – однако в исследованиях позднего периода он склонился к монизму в пользу примата динамической перцепции над статической. Вместо традиционного понятия зрительного сигнала он ввел понятие непрерывно изменяющегося «оптического потока» как первичного по отношению к сигналу.

Одновременно с Гибсоном очень интересный цикл изящных исследований на движущихся точках был выполнен Г. Йохансоном (Johansson, 1977). Эта работа проведена в несколько ином ключе, но сам Йохансон усиленно подчеркивает тесную связь его принципов «векторного анализа» с динамической концепцией Гибсона. Главные результаты этого цикла работ наглядно свидетельствуют о высокой информативности движущихся элементов (по сравнению со статическими) и о том, что именно движущиеся элементы легче объединяются в соответствии с одним из «законов гештальта» – законам «общей судьбы» (Allport, 1955).

Принцип первичности восприятия динамических событий (по отношению к статическим) последовательно отстаивался Б.Г. Ананьевым (1977), а многочисленные экспериментальные исследования, проведенные его преемниками, служат убедительным доказательством правомерности этого принципа.

Если учесть, что названные психологические исследования в основном предшествовали построению современных нейрофизиологических схем зрительного восприятия, то придется заключить, что пренебрежение физиологов к этому материалу не способствовало выявлению адекватных путей научного анализа.

Попутно надо вкратце остановиться на двух существенных моментах:

а) механизмы двойственной антагонистической организации рецептивных полей зрительной системы становятся понятнее, если к ним подходить с позиций первичности восприятия динамики и вторичности восприятия статики;

б) хорошо известно, что зрительные функции у человека возможны лишь в условиях постоянных микродвижений глаз. Зачем же понадобилось природе создание такого «несовершенного» органа, который, для того чтобы видеть, должен все время дрожать? Ответ довольно прост: это произошло потому, что на первых этапах эволюции зрения рецепторы сетчатки приспособились к самой главной базовой функции – выделению движения. Раз возникнув, этот механизм сохранится на всех последующих стадиях развития. Когда же возникла экологическая необходимость выделения неподвижных объектов неподвижным наблюдателем, тогда сформировался вторичный механизм собственных движений глаз, компенсирующих неподвижность сетчатых изображений.

3. Третье уязвимое место современных нейрофизиологических схем зрительного восприятия – их линейное построение, при котором трудно выявить внутреннюю диалектику развития зрительного образа. Это относится к главной гипотезе Хьюбела–Визела и особенно к концепции детекторов признаков, которая в настоящее время критикуется самими физиологами. При таких построениях с однонаправленным движением информации – снизу вверх – нижние этажи иерархии не могут знать, чего хотят верхние, а высшие инстанции не могут управлять низшими, довольствуясь готовыми и весьма случайными фрагментарными сведениями. Нужно сказать, что этим схемам в рамках нейрофизиологии противопоставляются другие, в большей мере согласующиеся с принципами логики и психологии познания.

Таким образом, наиболее разработанные нейрофизиологические концепции зрения пока еще далеки от развернутой интерпретации феноменологии и механизмов зрительного восприятия. Не обеспечивает такой возможности и хорошо известный принцип фильтрации пространственных частот (Зрительное опознание и его нейрофизиологические механизмы, 1975). Этот подход обладает большей гибкостью по сравнению с исходными гипотезами, однако он так же несвободен от элементаризма, как и рассмотренные выше подходы.

Попытаемся изменить позицию на противоположную и оценить достижения психологии восприятия с позиций современной нейрофизиологии.

Попытка найти в современных психологических концепциях (в рамках отечественной науки) результаты критического (или некритического) осмысления новейших нейрофизиологических данных кончается в большинстве случаев отрицательным эффектом. Оказывается, что в позициях многих психологов (иногда и философов) преобладают гельмгольцианские взгляды, сохраняемые в их первозданной чистоте с поразительной заботливостью.

Обратимся к фактам. Вот что писал Г. Гельмгольц (1896) в конце XIX века: «Эта (т.е. эмпирическая – А М.) теория принимает, что наши чувственные ощущения вообще не дают нам ничего, кроме знаков для внешних вещей и событий; истолковывать эти события мы можем только, когда научимся этому опытом и упражнением» (с. 99). И далее: «…мы учимся читать эти знаки таким образом, что сравниваем их с результатами наших движений и с переменами, производимыми нами самими посредством этих движений во внешнем мире» (с. 134).

А вот что пишет В.А. Лекторский в книге, изданной в 1980 г.: «В том случае, когда субъект сталкивается с такими объектами, с которыми он до сих пор не имел дела в своей практике …возникает иллюзия – воспринимается не то, что существует на самом деле» (с. 149–150). Если так, то младенец, вступающий в жизнь, имеет дело исключительно с иллюзиями. По мнению автора настоящей статьи, с такой позицией трудно согласиться. Не говоря уже об огромном фактическом материале, опровергающем старую точку зрения на визуальный мир младенца как хаос и сплошное искажение реальности (Бауэр, 1979; Движения глаз и зрительное восприятие, 1978; Фанц, 1974), трудно принять биологическую и философскую логику приведенной выше фразы. Природа была бы крайне несправедлива к своим творениям, если бы обрекала их на заведомо ложные знания, приобретаемые в самом начале жизненного пути,знания, от которых потом надо полностью отказываться, заменяя их другими. С гносеологической же точки зрения, это означает полную дискредитацию сенсорного уровня познания, что в корне противоречит принципу единства чувственного и рационального. Разумеется, только опыт открывает перед человеком возможности наиболее полного, всестороннего и адекватного познания действительности. Но отсюда вовсе не вытекает, что уровень «чувственного созерцания» препятствует приближению к истине и даже вводит человека в заблуждение. Уместно в этой связи сослаться на теоретико‐экспериментальные анализы Б.Г. Ананьева (1977), который неоднократно подчеркивал огромное значение сенсорных данных не только на начальных этапах познавательного процесса, но и в основных видах человеческой деятельности.