Kitobni o'qish: «Тепло лютых холодов»

О фоне событий

Многие считают будто климат, значительно определяющий привычную жизнь людей, есть нечто устойчивое и повторяющееся из года в год, словно зима и лето. Но природа – барышня взбалмошная! Она способна долго прикидываться милой и обходительной, а потом такое учудит, что ее проделки ни в какие рамки не впишешь!

Вот и конец 1978 года в Прибалтике запомнился невероятными причудами климата. На людей, расслабившихся теплой осенью, обрушились неправдоподобные морозы – до тридцати. Но несколько раз они и этот рубеж преодолевали!

Надо признать, всем ещё повезло, когда до холодов навалило много снега. Под ногами сразу захрустело и заскрипело! Сказочно разукрасились деревья и кусты. Забылась осенняя серость дорог и тротуаров. Заснеженные подоконники и карнизы белыми чёрточками пронзили мрачные стены старинного Инстербурга (так Черняховск назывался при немцах). Чудно заиграли красной черепицей крыши, местами заснеженные и густо утыканные торчащими печными трубами.

Но городу стало ни до этой красоты, ни до зимней экзотики. Он никогда не готовился к сильным холодам, поскольку никогда с ними всерьёз не встречался! Потому-то теперь жутко замерзал. Зато у всех радикально изменилось отношение к печному отоплению. Раньше его только ругали, как досадный пережиток прошлого. За грязные и тяжелые хлопоты в отопительный период! За сажу на снегу и в лёгких! Теперь же наличие печи расценивалось как великая удача! Как важнейший фактор выживания домочадцев!

А вот надежды на цивилизацию город подвели… Из-за открывшейся немощи центрального отопления скоро закрылись детские сады, размещенные на первых этажах новых домов. Это вызвало лавину невыходов женщин на работу. Следом сдались и школы. Да и на рабочих местах люди думали больше не о служебных обязанностях, а о домашних делах.

Трескучие морозы вытянули откуда-то для каждого цепочку непростых проблем.

Сразу испустил дух общественный транспорт – самый недобросовестный элемент общественной жизни любого маленького города. Переохлажденные аккумуляторы продемонстрировали свою немощь в первую очередь. Солярка в баках непривычно зашуршала странными желтыми кристалликами. Даже стационарные заправки постигла та же участь, ведь заранее заменять дизельное топливо арктическим, представляющим собой для этих мест подлинную экзотику, было не принято. Бензин ещё держался, но у двигателей, его потреблявших, и прочих проблем оказалось навалом. Случайные капли воды в топливных трубках становились приговором любым двигателям. Но были случаи и интереснее. Там на ночь забыли слить воду из блока и радиатора… Там за час разморозили движок, заглушенный «на пять минут» у дома… Руки опускались от безысходности!

Даже бытовой газ в зарытых в землю емкостях, раньше бесперебойно питавших жилые кварталы, вдруг странно загустел, а потом и совсем застыл. От этого газовые плиты в домах не зажигались. И многим несознательным горожанам, которые отапливали им свои жилища, полагая, будто отравление предпочтительнее замерзания, стало плохо до невозможности.

Так или иначе, но с разных сторон к напуганным людям упорно подбирались всё новые и новые беды.

Из магазинов мигом исчезли никому ненужные ранее обогреватели, электрические плитки и прочие грелки. Даже лампочки большой мощности, редко кого-то интересовавшие прежде, скоро разошлись. Говорят, умельцы и их превращали в отопительные приборы.

Скоро пиковые нагрузки доконали и местные электрические сети. Они всё чаще сдавались, оставляя людей не только без тепла и света, но и без надежды на нормальное будущее.

Участились пожары от возгорания электропроводки. Самоуверенные самоучки с их архиерейскими приспособлениями хорошо знали, чем занять пожарные команды, чтобы те не спали сутки напролёт…

За ночь то тут, то там в трубах водоснабжения и канализации возникали пугающие всех сюрпризы, с которыми сражались лишь посредством весьма опасных паяльных ламп.

Всё чаще горожане говорили об обморожениях. Ужасами обрушились на испуганных людей подробности первых ампутаций в городской больнице.

Затих молочный комбинат – из колхозов перестали доставлять молоко, а сухим в то время ещё пренебрегали. В нещадно продуваемых коровниках отчаянно болели замерзающие животные. И совсем уж странно для начала зимы вдруг закончились корма. Скот в массовом порядке перевели на еловые ветки. И ими отчетливо запахло молоко у тех счастливчиков, которым удавалось его где-то купить. Впрочем, и веток всем не хватало… Руководители хозяйств по радио периодически взывали к помощи, призывая население брать на прокорм и согревание коров и телят.

В конце концов, залихорадило даже хлебокомбинат – печи работать без газа давно разучились. Осложнился развоз продуктов по магазинам, если каким-то чудом они оказывались в наличии на базе. Разумеется, бесследно испарились свечи, спички, как всегда, соль, сахар, крупы и макароны. Население забыло о сливочном масле.

Дефицитом оказались даже «сотки» – популярные бытовые лампочки. Правда, по центральному телевидению страну успокоили. Оказалось, причина того не в морозах. Просто оба завода, ранее производивших злосчастные лампочки, одновременно встали на капитальный ремонт. И действительно, не стоит волноваться! Разве важно, что не стало лампочек, если известна причина? Однако имена скромных героев, допустивших очередной ляп, так и остались неизвестными.

Людей всё чаще охватывал быстро распространяющийся по городу страх – нет воды, нет тепла, нет света! Значит, нет и жизни!

Природная стихия, неизвестно кому игравшая на руку, стократ усиленная недомыслием, немощью и нерадивостью всех уровней власти, сурово проверяла население на выживаемость! Но оно, не зная иного выхода, всё как-то держалось и держалось, надеясь на потепление!

Глава 1

В тяжелейшие морозные дни Алексей Зотов, как и прочие жители Черняховска, преодолевал многочисленные трудности, навалившиеся на него и на службе, и дома. Уж что-что, а россыпи проблем любого калибра он преодолевать привык. Временами самому казалось, будто он и рождён лишь для непрекращающейся борьбы с ними.

Но не стоит думать на этом основании, будто Алексей – это настоящий былинный богатырь, выискивающий несправедливости и совершающий несчётные подвиги. Человек он, скорее, непримечательный. Возрастом – менее тридцати. Чуть выше среднего. И могучим его никак не назовёшь! Типичное лицо, обычная прическа… Ни усов, ни бакенбардов. Одни глаза сразу и запоминаются – цепкие серо-зеленые, уверенные, спокойные.

Если бы не они, не впивающийся в собеседника взгляд, своим обликом Алексей идеально походил бы на разведчика – без особенностей, без дефектов, без броской мужской красивости. Между тем, даже по такому лицу легко читается обстоятельность и надёжность. Потому он именно из того типа людей, которых безошибочно выбирают на нечто сложное и опасное, но о ком забывают, когда приходит пора почестей и наград. А сам он претендовать на награды ни за что не станет, даже вполне заслуживая их. Но не станет мешать и тщеславию товарищей, отдавая должное не только своим достоинствам, но и их слабостям.

И всё же есть у Алексея особенность, которую ему бывает трудно скрыть при знакомстве. Он – армейский офицер! И этот факт сразу выдаёт его шинель с черными петлицами и погонами капитана. Та самая шинель, многократно воспетая, в которой летом жарко, а зимой отчаянно холодно! Которая предельно сковывает движения в плечах и негнущимися погонами капает на мельницу всевозможных шейных остеохондрозов.

Но займемся историей Алексея в каком-нибудь разумном порядке, поскольку она, как представляется автору, весьма рельефно высвечивает не только поступки типичного советского офицера, но и его настрой, стремления, размышления и даже некоторые сомнения… Показывает подлинную армейскую обстановку давно прошедших лет, жизнь сослуживцев, семьи, случайные военные приключения.

Начнём с самого важного! В конце сентября уже известного Читателю года Людмила, жена Алексея, родила ему второго сына. По обоюдному согласию младенца назвали Ванюшкой. В честь деда, заготовив для его гордости приятный сюрприз.

Очень тяжелые и затяжные роды продолжались двое суток. Всё было настолько страшно, что Алексей боялся вспоминать те дни еще много лет потом, даже если Людмила сама затевала об этом разговор, копошась в их непродолжительной семейной истории. Потому она и не догадывалась, насколько изматывающими стали те дни не только для неё, находившейся у опасной грани, но и для ее мужа.

При первой же возможности он мчался в роддом и проводил там много часов в изматывающей тревоге, пока не прогоняли. Тем более Людмила не знала, как в критический для нее момент супруг помогал переносить ее, бредившую, на носилках куда-то на второй этаж. Лифта в здании, разумеется, не было, как никогда не было в нем и мужчин-санитаров, способных при необходимости выполнять подобную работу.

Впрочем, кто теперь знает, как было когда-то? Ведь при немцах здесь тоже размещался роддом. Известно лишь, что он делился на две равные половинки. В одной целый месяц происходило то, что и положено, зато в другой половинке шла всякая дезинфекция, облучение, стерилизация и прочие мероприятия, позволявшие защитить и выходить даже самых слабых детишек. Через месяц эти половинки менялись местами. Но так было при немцах…

В советское время поступили более рационально! Оно и понятно! Насколько неразумно в одном роддоме содержать фактически два, из которых один всегда пустует! Зато с подачи прессы наша страна тогда гордилась невиданными достижениями в области перинатальной медицины. И люди этому верили! Как же иначе, если никто не оспаривал?

Но вернёмся к Алексею. Убежденный в естественности родов, он лишь ждал, ждал и ждал, когда же в их семье свершится долгожданное чудо природы. И пребывал в каком-то пристукнутом состоянии, смутно подозревая, что роды Людмилы проходят как-то неправильно. Это сильно тревожило, но Алексей по-прежнему лишь ждал, метался, пугался своих назойливых и самых страшных мыслей, дурных предчувствий, каждого появления в вестибюле безразличного к нему персонала, и опять ждал, ждал…

Он верил в природу! Верил в готовность жены рожать – ведь это уже второй раз! Верил в медиков. А им, как выяснилось позже, всё происходившее было не только привычно, но и безразлично. Потому до поры они ничего не предпринимали, чтобы не связывать подходящую к концу смену с очень трудной роженицей – пусть она достанется коллегам! И они действительно ничего не делали до тех самых пор, пока на своё дежурство не заступил сравнительно молодой, но энергичный врач Лурье. Он-то и спас положение. Едва появившись, так всех закрутил, что персонал по этажам и коридорам стал не бегать, а летать:

– Вы что? Совсем от безделья обалдели! Почему она до сих пор не родила? – гремел повсюду его злой голос. – Вы собрались здесь, чтобы потерять роженицу и ребёнка? Ведь давно воды отошли! Точно обалдели! Всех под суд отдам, если что… Немедленно на стол! Готовьте кесарево… Черт вас всех на мою голову! Где кислород? Вы сантехники, а не медики! Это чьи анализы вы мне подсовываете? Это же Петровой анализы! Всё перепутали! Никакой совести! Почему до сих пор…

На одиннадцатый день счастливый Алексей, так и не понявший сути происходившего, забрал домой и жену, и сына Ванюшку, потянувшего при рождении на четыре шестьсот. И началась в семье другая жизнь. Сменились приоритеты. Изменился распорядок дня.

Постепенно существование семьи входило в иную колею, рассчитанную и на маленького человечка, занимавшего всё внимание семьи.

А через месяц небольшой городок потрясла новость – Лурье арестовали.

Оказалось, что из соседнего города Гусев ночью к Лурье примчались обезумевшие от горя родители некой школьницы. Они умоляли спасти погибающую дочь доктора, ставшего широко известным благодаря реальным успехам в самых трудных гинекологических операциях и незабвенному женскому телеграфу. Дочь, школьница восьмого класса, тайно от родителей решилась на аборт у какой-то бабки. И лишь когда возникло обширное кровотечение, и делать что-то оказалось поздно, о беде узнали и подключились родители девочки. Лурье они как-то уговорили, но спасти девочку и он не смог. Было слишком поздно.

Когда в Черняховске над Лурье проходил суд, женщины, многим из которых он спас когда-то и погибавших детей, и их собственную жизнь, весьма активно требовали освобождения врача от ответственности, часами дружно выстаивая перед зданием суда. Но когда же наши власти прислушивались к мнению населения? Лурье получил огромный срок, будто он сам и стал инициатором подпольной криминальной операции.

Вина на нем, конечно же, была! Это – бесспорно! Если бы в интересах умолявших его родителей он не продолжил скрывать от всех уже произошедшее… Если бы успел привезти девочку в свою операционную и сделать всё официально… Если бы не взял какие-то деньги от родителей, то приговор был бы другим. Но всё сложилось наихудшим образом…

Глава 2

Пришли первые дни декабря. Главной проблемой для всех остались жуткие морозы. Не имея иных возможностей, люди стали как-то не только приспосабливаться, но даже привыкать.

Печное отопление в старой немецкой квартире Алексея, ранее сильно осложнявшее жизнь, осложняло ее и теперь, и всё-таки спасало, поскольку позволяло поддерживать температуру, приемлемую для младенца. Может, и не стоит вспоминать неприятное прошлое, но для красивой и весьма прожорливой кафельной печи уголь, заготовленный с осени, Алексею приходилось таскать в вёдрах из подполья на третий этаж. И без того обеденное время не велико, а тут еще попутная тренировка всякий раз. Да было бы, что таскать, а то ведь запасы, не рассчитанные на сильные морозы, стремительно истощались. И «помог» кто-то, как у нас говорят! Будь ему неладно!

Вода из крана, как правило, струйкой в спичку еще текла, грозя всякий раз замёрзнуть в пути, а вот газ загустел настолько, что не прокачивался по трубам и не доходил до квартиры. Купить в запас электроплиту Алексей в своё время не догадался, потому придумал подогревать бутылочки с питанием для Ванюшки на утюге. В условиях стихийной блокады это стало выходом, поскольку кроха-сын сразу отказался от груди.

Смеси для детского питания в свободной продаже следовало ещё поискать. В общем-то, они были, но столь сладкие, что непременно вызывали диатез! Правда, в любом городе существовала так называемая молочная кухня, где младенцам-отказникам готовили специальное питание в маленьких мерных бутылочках, но в ту кухню с ребёночком запросто не набегаешься – далеко! А тут еще морозы обложили… Не простудить бы!

Друзья из областного Калининграда откликнулись и прислали какие-то коробки с импортным детским питанием. На первых порах это стало спасением.

И надо же, именно в те сложные дни командир дивизиона, в котором служил Алексей, надумал завершить дело, которое еще до его назначения отложили в долгий ящик да там, видимо, и забыли. А дело было действительно важным: как-никак, а потерялась целая штатная радиостанция Р-125. Потерялась вместе с Газоном, в котором она смонтирована!

Никто не мог припомнить, где, когда и по какому поводу она исчезла. Может, сломалась на учениях, вот и оставили где-то до лучших времён. Конечно же, рассчитывали при первой возможности за ней вернуться, да закрутились в обычной армейской суете. Или отдали на какую-то военную базу для проведения среднего или капитального ремонта радиоаппаратуры. А может, подкачал родной Газ-69, и его не смогли до части дотянуть.

Всякие были догадки и предположения, но машины-то до сих пор нет – и всё тут! Её прежний экипаж давно уж на гражданке; новый в списках дивизиона лишь числится; командир взвода заменился в Кандалакшу; командир батареи затерялся в иных далёких краях. Да и прежний командир дивизиона, как ушёл на повышение, так на козе к нему не подъехать! Говорит, будто то дело давно мхом поросло, и он теперь уж ничего-ничего не припомнит. «Но, – всегда уверенно добавляет бывший, – не может быть, чтобы при мне что-то утеряли! Тем более, целую радиостанцию!»

Вот и замкнулся чёртов круг.

Новый командир давно собирался начать поиски машины, да всякий раз, если не учения мешали, так проверка. Либо инспекция. То время отпусков подходило, то период демобилизации старослужащих. Теперь вот – морозы трещат некстати! Но начинать когда-то же надо… Знать бы где, когда и по какому поводу ее потеряли?

– Кого пошлём, Юрий Семенович? Как считаешь? – решил узнать мнение своего начальника штаба командир дивизиона.

– Задача сложная! Она на всю глубину не ясна. Потребуется настойчивость, ответственность, инициатива… Кроме того, по разным воинским частям придётся поездить, с разными людьми дело поиметь, которым точно не до нас… Дипломатом быть придётся, однако! Если подходить с такой стороны, то лучше капитана Зотова нам не подобрать. К тому же, он по части спиртного не мастер!

– Ну, это, положим, не во всякой ситуации нам пойдёт на пользу! – усмехнулся КД. – Иной раз лишь через спирт дела и решаются! Сам знаешь! С трезвенником не договоришься! Либо принципиальный, либо мздоимец! Надо Зотову фляжку с собой дать, на всякий случай! Тем более доверяешь ты ему, как я вижу!

– Не скрою: у нашего кандидата есть одно нежелательное обстоятельство – жена недавно родила! – добавил неуверенности начальник штаба.

– Вот об этом мне не надо! Не надо, Юрий Семенович, путать службу с семейной жизнью! В противном случае, мы с тобой ни одно дело не сделаем! И это опять загубим. А я твёрдо решил – машину надо отыскать! С каждым новым днём сделать это будет лишь труднее! Да и сам Зотов к семье будет торопиться, что нам на руку! Так что же, Юрий Семенович, на нём и остановимся? Или как? – уточнил КД.

– Согласен, Геннадий Васильевич! Готовить документы? – взял в голову и эту задачу начальник штаба.

– Делай, Юрий Семенович! Только давай с тобой помозгуем, на какой срок командировать… Если с понедельника, то двух недель, пожалуй, достаточно. Выходные у него впустую выпадут… Успеет ли? Как сам думаешь? Уж больно маршрут длинный. Сможет и тысячу км накрутить! Только нашёл бы её, проклятую… Ты его через часок ко мне пришли: сориентирую!

– Понял! Сейчас же займусь!

Через час Алексей оказался в кабинете командира:

– Разрешите? Товарищ подполковник, капитан Зотов по-вашему…

– Ну, ладно, ладно тебе! Садись поближе, Алексей Петрович! Я решил тебя командировать на поиски давно потерянной машины. Задача тебе предстоит сложная, но интересная! Может, слышал про потерянную радиостанцию из батареи управления?

Алексей утвердительно кивнул головой.

– Вот и хорошо! Значит, наш разговор не затянется! Выезд – рано утром в понедельник. На подготовку остаётся завтрашний день, то есть, пятница. В субботу доберешь, если что-то не успеешь. Срок – максимум две недели. Будет замечательно, если управишься раньше. Где искать, я и сам не знаю! Список воинских частей по маршруту согласуй с начальником штаба. Маршрут наметь до выезда. Думаю, движение начнешь в сторону Каунаса, а от Вильнюса пойдёшь на Ригу. Обратно, конечно, через Советск. Отовсюду, по возможности, мне или начальнику штаба сообщай о своих успехах. На бензин тебе дадут открытый лист. С ним заправишься в любой части. С довольствия тебя и водителя снимут, продовольственные аттестаты возьмёшь с собой. Оружие тебе не понадобится – радиостанция, слава богу, старенькая, несекретная. Машину тебе даем Уазик шестьдесят девятый. Его уже готовят. Вроде бы, надёжный. Уточни у зама по вооружению, что дополнительно взять из запчастей. Воду, масло… Ну, что теперь не ясно?

– Как быть, если машину я найду разукомплектованной? Если она не на ходу? Если разбита, раскурочена? И доверенности мне понадобятся… С печатью и подписями. А еще нужен документ от вашего имени, как командира части, ходатайство или что-то подобное… В общем, просьба! Чтобы все командиры частей в поиске оказывали мне содействие…

– Это сделаем. А если в чём-то крепко засомневаешься, согласуй со мной по телефону. Лучше будет, если ты сюда эту развалюху всё-таки прикатишь. В любом виде! Иначе опять дело затрётся!

– Ясно! Я, товарищ подполковник не знаю, кто со мной поедет водителем, но для такого дела лучше брать латыша или литовца. Он и язык знает, и со своими легче сговорится, в случае чего! Только мне бы с ним до отъезда поговорить… И от вашего имени моему комбату и старшине… Чтобы водителя моего не зажимали – то ему нельзя, это не бери! Сами знаете как старшины за каждую тряпку… Морозы ведь трещат, а Уазик с его тентом насквозь дырявый – в нём только летом тепло бывает!

– Это верно… Подберем и водителя тебе, и одеяла для утепления выдадут! И фляжку со спиртом дадим! На всякий случай – для подмазки! Знаю, ты у нас в бутылку не заглядываешь, но всё равно предупреждаю, смотри там, не задури! Знаю я и командировочных, и всяких прочих удальцов, как только с глаз долой!

– Насчёт этого не сомневайтесь! Мне не до того будет! – пообещал Алексей.

– Что мы ещё забыли? Ну, ладно! Надумаешь – заходи прямо ко мне! – хотел закончить разговор командир дивизиона, но Алексей опередил:

– А ещё! Еще надо тридцать сухих пайков.

Командир удивленно рассмеялся:

– Зачем столько? Торговать надумал, что ли? Они и в Уазик не поместятся!

– Товарищ подполковник! Некогда нам будет в разных частях на довольствие вставать! Мы же к ним на час-другой, и укатили восвояси! А если где-то на принцип пойдут – не покормят без оформления аттестата? Не по кафе же нам ходить… Да ещё платить за двоих! У меня таких денег нет! Нас с водителем двое; две недели, вот и выходит тридцать пайков!

– Ну, не знаю! Тут другая арифметика работает! Думаю, тебе и пяти хватит, а пообедать в любой части вы сможете. Если, конечно, зевать не станете, да в бутылку не полезете! Нас ведь, ракетчиков, все считают незаслуженно обласканными, изнеженными! Потому недолюбливают! Часто в делах мешают, а не помогают! Хотя сам не пойму, откуда это повелось? Вместе погибать-то будем, если придётся! Впрочем, давай, Алексей, готовься! В семье-то как?

– Холодно теперь всем, но меня всегда ждут… Потому мне теплее!

– Философ ты наш! Двигай-ка! И доброго тебе пути!