Kitobni o'qish: «Беседы с Г.К. Жуковым. 16 встреч дома у маршала»

© Хазанова М.А., 2024

© «Центрполиграф», 2024

Вступительное слово

Эту книгу написал мой отец. Он был ярким, благородным, глубоким, смелым, мужественным, широко образованным человеком с большим чувством юмора. Любил людей. Сделал в жизни все, что хотел. Война стала главным событием его жизни, а изучение и осмысление истории войны – второй профессией после медицины. Эта книга возникла благодаря его службе в Главном военном клиническом госпитале им. Н.Н. Бурденко, где отец долгое время был начальником гастроэнтерологического отделения. В этом отделении работала жена маршала Жукова – Галина Александровна, благодаря которой и состоялось знакомство и сотрудничество отца с Г.К. Жуковым. Галине Александровне посвящена одна из глав.

Во вступлении к книге отец кратко рассказывает историю ее создания и совсем немного говорит о себе. Хочется рассказать о нем более подробно.

Отец – коренной москвич. Жил на Сретенке и около Патриарших прудов, окончил школу № 119. В 1939 г. поступил в Первый мединститут. В начале октября 1941-го он учился на третьем курсе. Однажды вместе с однокурсником они сидели возле анатомического корпуса на Моховой, обсуждали приближение немцев к Москве.

Отец произнес:

– Придется идти на фронт. Немцы близко.

– Что ты агитацию разводишь? – раздраженно ответил однокурсник. – Не на собрании! (Отец был комсоргом курса.)

По закону студенты-медики с третьего курса имели отсрочку от призыва на фронт. 16 октября, когда в Москве была паника и мародерство, отец записался в ополчение добровольцем, в 3-ю коммунистическую дивизию.

Воевал под Москвой на северном направлении – сначала пулеметчиком, потом санинструктором роты.

Уже ближе к концу жизни он рассказал одну историю, которая поразила меня. В 1941-м под Москвой мороз был 40 градусов. Земля – как камень. Они бежали в атаку, но из-за немецких мин приходилось постоянно падать. Взрывы выворачивали из земли замерзшие комья с острыми ранящими краями. Падая, солдаты больно ударялись лицами о них. Чтобы хоть как-то заглушить боль, отец нецензурно ругался. После боя к нему подошел немолодой старшина: «Что ж ты так материшься? А еще студент…»

Из 130 солдат их 1-й стрелковой роты 664-го стрелкового полка 130-й стрелковой дивизии до конца войны дожили только 13¹.

Отец с боями дошел до Старой Руссы. В конце февраля 1942-го ранен осколком мины. Вместе с другими ранеными его вывозили в госпиталь на полуторке. В какой-то момент в небе появился фашистский самолет и начал пикировать на них, стреляя из крупнокалиберного пулемета. Было настолько страшно, что несколько раненых не выдержали и перевалились через борт машины. Они так и остались лежать на земле. Отцу повезло: их машина добралась до госпиталя.

После лечения в госпиталях Нижнего Новгорода отец был направлен доучиваться в Военно-медицинскую академию. В марте 1944 г. окончил ее. Последующую службу на фронте описывал кратко:

«Вернулся на фронт врачом. Служил в ППГ². В 1944–1945 гг. ППГ входил в состав 1-го механизированного Красноградского корпуса. Участвовал в операции «Багратион», далее входил в состав 33-й армии (участвовал в операции „От Вислы до Одера“). Затем вошел в состав 3-й ударной армии (Берлинская операция)»³.

Отец обладал незаурядной памятью. Очень хорошо знал историю и географию, и не только нашей страны.

Вспоминал, когда их корпус перешел границу, они двигались по чужой территории, отец иногда говорил коллегам, какой городок впереди, сколько там жителей, каковы их основные занятия, какие полезные ископаемые добываются. Они приходили в это место, и все оказывалось именно так. Его спрашивали: «Откуда ты это знаешь? Ты здесь бывал?»

Он отвечал: «Нет, не бывал. У нас в школе был замечательный учитель географии, и я любил географию».

Несколько раз он рассказывал: когда они вошли в Берлин, его поразило, что повсюду виднелись белые куски материи. Они свешивались из окон, болтались на дверях подъездов, торчали из форточек цокольных этажей. Это означало, что капитулировали все, от мала до велика, без исключений.

В скором времени их госпиталь отправили обслуживать санатории в Карловых Варах, где после войны поправляли здоровье и отдыхали члены правительства и представители высшего командного состава. После военных будней, бомбежек, потока раненых, бесконечных переездов госпиталя Карловы Вары оказались сказочным местом. Через некоторое время, понимая, что терапия освоена недостаточно, испытывая потребность учиться дальше, отец неоднократно просил начальника санатория направить его на учебу. Осенью 1946 г. пришло направление на учебу в ЦИУВ (Центральный институт усовершенствования врачей), на военный факультет. Проучился 6 месяцев. Считал эту учебу полезной. Вернулся служить в Карловы Вары, а в 1948 г. его перевели на службу в Москву. Затем направили в ГВГ имени Н.Н. Бурденко – ординатором. Свою службу в госпитале от ординатора до начальника гастроэнтерологического отделения отец описал в книге «40 лет в Лефортово, на берегу Яузы»⁴.

«Беседы с Г.К. Жуковым. Война и жизнь» – это книга о бесчисленных, постоянных усилиях самых разных людей – от солдата до маршала. О преодолении тягот войны, страха смерти, боли от ран и потерь. О тупиковых обстоятельствах, из которых, казалось, не было выходов, но они находились – чтобы приблизить победу.

Хочу искренне поблагодарить Дарью Корнилову, без которой эта книга вряд ли бы увидела свет, – за тщательную вычитку текста, постоянную готовность к сотрудничеству и помощь в решении различных вопросов.

Также отдельное спасибо мне хочется сказать Алексею Безугольному, благодаря усилиям которого эта книга была издана.

М.А. Хазанова

От автора

В период с 1945 по 1990 г. я собирал воспоминания участников Великой Отечественной войны. В этом деле мне помогала профессия военного врача: большинство собеседников были пациентами, лишь иногда – коллегами по работе. Мое участие к войне располагало их обычно к откровенному разговору, проходившему, как правило, с глазу на глаз.

Много интересного рассказали мне А.М. Василевский, К.К. Рокоссовский и многие другие, стоявшие на более скромных ступенях военной лестницы. Среди собеседников особое место занимает Г.К. Жуков, с которым судьба свела меня относительно близко.

Из всего услышанного я выбрал рассказы о Жукове. Конечно, потому, что он – крупнейший полководец Второй мировой войны. Но не только поэтому. В действиях отдельного человека боевая жизнь выглядит конкретнее и до известной степени понятнее. Приближаясь, становясь более доступной пониманию, война не теряет ни грамма трагичности и значительности.

Тональность большинства рассказов существенно отличается от современной, но я решил ее сохранить в первозданном виде. То же касается оценок отдельных событий войны. Но так думали мои собеседники, в огромном большинстве хорошие, умные люди и действительно великолепные воины. На Жукова они смотрят не совсем современно, но явно по-разному. Все это мне хотелось не менять: читатель имеет право посмотреть на события великой войны с разных точек зрения.

Мне неоднократно, а иногда и подолгу доводилось говорить с Жуковым. Возвращаясь домой, я по памяти воспроизводил нашу беседу. Кроме того, в разные годы я общался со многими другими высшими офицерами Советской армии, поделившимися своими впечатлениями о совместной службе с Жуковым. Мое изложение рассуждений Г.К. Жукова и других моих собеседников приводится в этой книге другим шрифтом и без кавычек.

Тешу себя надеждой, что книга в чем-то дополнит описание великих деяний советского народа, ценой неимоверных усилий и бесчисленных жертв приведшего войну к победе. Надеюсь также, что будет внесено несколько новых черт в образ крупнейшего полководца Второй мировой войны – Г.К. Жукова.

В заключение немного о себе, то есть об авторе. Я – участник Великой Отечественной войны. Мне довелось видеть ужасные картины неудач войны, но также и белые флаги в окнах Берлина. Был ранен. Мой брат и двое близких друзей погибли. Как и у большинства моего поколения, годы войны оставили самое яркое и самое тяжелое впечатление в жизни. С первых послевоенных лет я изучаю всю доступную отечественную и зарубежную литературу о войне. В ее освоении оказались полезными знания, полученные в Военно-медицинской академии. При изучении военных дисциплин в методическом отношении мне помогали также занятия медицинской наукой (я доктор наук, профессор). Постоянная длительная работа по овладению этим кругом знаний фактически приобщила меня ко второй специальности – военной истории.

Глава 1
Дома у Г.К. Жукова

На протяжении целого десятилетия – с 1962 по 1973 г. – мне доводилось неоднократно бывать у Г.К. Жукова. Двери его дома открыла мне совместная работа с женой маршала – военным врачом Галиной Александровной Жуковой. Мы служили в Главном военном клиническом госпитале им. Бурденко. Галина Александровна пришла в госпиталь в 1953 г. С 1960 г. мы работали в одном отделении.

Хорошо известно, что с конца 1957 г. Г.К. Жуков был в опале, точнее – во второй опале. С момента снятия его с высоких должностей можно было ожидать неприятностей по службе и его жене, тогда Семеновой. По должности Галина Александровна была всего-навсего скромным госпитальным ординатором, тем не менее судьба ее решалась самим новым министром обороны – маршалом Р.Я. Малиновским⁵. Тот относился к Г.К. Жукову – по крайней мере в конце 1957 г. – резко отрицательно. Несмотря на свое отношение к опальному полководцу, вопрос о продолжении военной службы Галины Александровны он решил справедливо: приказал работникам Центрального медицинского управления выяснить, соответствует ли капитан медицинской службы Г.А. Семенова занимаемой должности, и далее поступать в зависимости от выявленного ее служебного соответствия или, наоборот, несоответствия.

Галина Александровна была серьезным, профессионально грамотным врачом, никогда не манкировала своими обязанностями – ни в момент успехов мужа, ни в период его опалы. Держалась ровно, хорошо относилась к больным, умела отстаивать их интересы. Командование госпиталя, в первую очередь его начальник генерал-майор медслужбы Николай Михайлович Невский, подошло к аттестации Г.А. Семеновой объективно, по совести преодолев искушение подыграть известным настроениям начальства. Галина Александровна продолжала служить. Правда, в самом конце 50-х – начале 60-х годов, в период «расцвета» опалы Жукова, на нее неоднократно подыскивался компрометирующий материал. Но никого из врачей госпиталя не удалось подбить на такое неблаговидное дело. Впоследствии ряд врачей ГВКГ им. Бурденко, ее товарищей по работе (О.В. Шныренкова, Г.К. Алексеев), бывали в доме Жуковых чаще меня.

Должен подчеркнуть, что почти всегда я видел маршала только в домашней обстановке и лишь однажды – на полигоне. Все встречи проходили в период его опалы. Правда, с момента прихода к власти Л.И. Брежнева опала стала существенно менее заметной, и жизнь жуковской семьи приблизилась к нормальной. Брежнев относился к Жукову лучше, чем Н.С. Хрущев.

Что можно сказать о Жукове в домашней обстановке?

Маршал отлично понимал, что переступающий порог его дома, особенно совершающий это паломничество впервые, волнуется совершенно невероятно. Видимо, подобное волнение новичка столь закономерно, что у Георгия Константиновича выработалось особое поведение для начала первого приема: он совершенно не замечал волнений новичка и становился необычайно простым и доступным.

Проходило полчаса, сверхволнение гостя сходило на нет, и Жуков становился обычным для дома – подчеркнуто гостеприимным, но всегда сохраняющим с вами некоторую дистанцию.

Обычно Георгий Константинович охотно выступал в роли рассказчика, останавливаясь чаще всего на значительных обстоятельствах собственной жизни, а значит, по большей части – на обстоятельствах войны. Он явно не любил направляющих вопросов и тему рассказа выбирал обычно сам. Вопросы уточняющего характера принимались спокойно, по-деловому.

Рассказы о войне касались как Первой мировой и Гражданской, так и Великой Отечественной. Львиная доля рассказов, естественно, падала на Великую Отечественную. Этой темы он касался особенно охотно, правда, в основном отсчет как бы велся с Московской битвы. Самое начало войны, Ельню, Ленинград, вспоминал сравнительно мало.

Я не слышал ни одного пространного рассказа маршала о первой половине 1941 г., непосредственно примыкающего к войне. Думаю, это не случайно. Жуков, как это видно из его мемуаров, был во многом не удовлетворен своей деятельностью в первые семь месяцев 1941 г. В его пользу можно напомнить, что начальником Генштаба он пробыл перед войной менее полугода. Также следует уточнить, что ранее он никогда не был на штабных должностях. Конечно, возглавляя Генштаб, Жуков терял в определенной мере свои важнейшие преимущества – быстрое проникновение в суть боевой обстановки и необычно плодотворное понимание существа боя. Все это так. Но, видимо, червь сомнения маршала все-таки грыз. Ему казалось, что он как начальник Генерального штаба что-то недоделал. А недоделок Жуков не прощал никому, включая себя. Слабым утешением была высказанная кем-то мысль, что вряд ли К.А. Мерецков⁶ сделал бы за то же время больше. Я уверен, что полноценный начальник Генерального штаба непосредственно перед войной обязан был набраться мужества и еще многого, многого и перестать обожествлять Сталина. Необязательно демонстрировать этот отказ от отожествления. Но надо опираться только на интересы дела. Тогда, бесспорно, мы и войну встретили бы по-иному. Конечно, при условии, что подобному начальнику Генерального штаба, то есть переставшему обожествлять Сталина, была бы сохранена жизнь. По словам Жукова, он расстался с обожествлением Сталина лишь к Московской битве.

Наверное, поэтому Георгий Константинович любил вспоминать войну именно с обороны Москвы. Кроме исторического значения этого сражения примешивалось и личное: с этого времени воевал уже «полностью самостоятельный» Жуков. Маршал знал цену своим словам, тем не менее был щедр на исторические зарисовки. Как-то в конце встреч (было это в 1965 г.), чуть иронически улыбаясь, он обратился ко мне:

– Сегодняшних разговоров, пожалуй, на две статьи хватит…

Я был смущен, но возражать не стал. Спустя четверть века выполняю этот совет Георгия Константиновича.

Вернемся к его гостеприимству. Приглашенного к себе на дачу Жуков встречал у машины и провожал до нее. Любил застолья, но не переносил пьяных: теряющих над собой контроль людей больше никогда не приглашал. Любил поднимать тосты за гостей, особенно впервые вошедших в дом. С интересом слушал удачные тосты соседей по столу. Чаще других хозяин дома предпочитал коньяк «Тбилиси».

За столом, как правило, царила добрая, достаточно непринужденная обстановка. Во многом она определялась теплотой отношений хозяина и хозяйки. Обычно было не принято надолго останавливаться на отрицательном.

Нельзя пройти мимо постоянства оценок маршалом людей и событий. Конечно, с годами какая-то эволюция происходила, но эти изменения, скорее, касались отдельных лиц и частностей. С другой стороны, должен отметить, что если эти факты говорили однозначно против его оценки, то он отказывался от прежней позиции. Особенно заметны такие перемены были при работе над книгой «Воспоминания и размышления»⁷. Правда, в случаях, когда вопрос относился больше к области оценок, маршал менял свою позицию крайне неохотно. И совершенно неистребимое постоянство бросалось в глаза при общих оценках России и Советского Союза. Без преувеличения их можно относить к его святыням. Этими именами он пользовался редко – не терпел трепать их всуе. Очень трезво видел слабости и проблемы своей Родины. Готов был их обсуждать и обсуждать. Но человек, задевавший, по его мнению, честь России или Советского Союза, сразу становился врагом. Такие люди, как правило, не попадали к нему в дом. Речь шла обычно лишь об их печатных выступлениях. Высказывания маршала на их счет были резки, несдержанны, а нередко – просто грубы.

Мне приходилось слышать его мнение о Германии. До последних своих дней Жуков не мог простить ей тех бед, что она принесла нашей Родине. Как-то раз, обсуждая эту очень болезненную тему, он сказал:

– Когда мы пришли в Германию, я не разрешал своим солдатам делать то, что делали немецкие в России. Не разрешал и строго за этим следил.

Уже тяжелобольной Жуков не без гордости показывал мне свои мемуары, изданные в ФРГ. Он признавал, что немецкое издание «Воспоминаний и размышлений» было, пожалуй, лучшим из всех увидевших свет. И в момент, когда я с некоторым смущением читал по-немецки нелестные высказывания в адрес Германии, Жуков заметил мою реакцию и спросил:

– Что, по-немецки что-то звучит не так?

– Наоборот, именно так, как по-русски, но я не мог себе представить, что они решатся публиковать все слово в слово.

– Я бы не согласился ни на какую правку. А мое отношение к Германии, вернее, к ее походу на Россию, не изменило ни время, ни издание книги.

В чисто военном плане Жуков оценивал немецкую армию вполне объективно. О ее боеспособности он отзывался с похвалой. Отмечал организованность, дисциплину, развитое чувство долга у личного состава армии. В первой половине войны немецкая армия отличалась маневренностью, гибкостью. После Курска эти качества в значительной мере были утрачены. Из военачальников выделял Браухича⁸ и Манштейна⁹. На мой прямой вопрос о достоинствах Паулюса¹⁰ ответил:

– Неплохой оператор.

Жуков был совершенно равнодушен к вопросам религии. В Бога не верил. Но добрых дел служителей церкви, свидетелем которых стал, не забывал. Впрочем, как и дел недобрых.

В рассказах о войне просматривалось несколько общих закономерностей. О характере его оценок, сделанных во время войны, мне рассказывали генералы – мои пациенты.

В разговорах 60—70-х гг. у меня появилась возможность сопоставления оценок военных и мирных лет. Именно поэтому могу утверждать – по мере отдаления события Жуков оценивал действия его участников мягче и снисходительнее. С обязательным добавлением: если вокруг этого военачальника или события не возникала конфликтная с Жуковым ситуация. Как было, например, с Рокоссовским, о чем разговор ниже.

Жуков охотно давал оценки нижестоящим и примерно равным себе. На людях не любил критиковать вышестоящих. Если же критиковал, то только с глазу на глаз и с собеседником, которому доверял. От этого правила он начал отходить лишь в последние пять-шесть лет своей жизни. Думаю, что осторожность в оценках великих мира сего, выработанная печальной практикой, спасла Жукову жизнь во время первой опалы (1947–1952 гг.).

Можно только удивляться его достаточно широкой эрудиции, при, в общем-то, более чем скромном «официальном» образовании. Пару раз мне довелось от него слышать: «Я учусь всю жизнь». Наверное, Георгий Константинович по справедливости заслужил причисления к роду «великих самоучек». Он много читал, не пропускал новые интересные повести и романы. За литературой о войне следил, даже будучи тяжело больным. Очень любил театр. Семья Жуковых особенно тянулась к Театру Вахтангова и, по-моему, была знакома со всем репертуаром этой сцены. Также очень любил кино. Вскоре после выхода первых двух серий картины «Освобождение» о второй половине Великой Отечественной войны рассказывал о своих впечатлениях:

– Картина в целом мне понравилась. Есть некоторые несуразности. Я никогда не надевал во время войны, на службе, ордена. Сталин говорил нам: после войны будете носить – именно тогда ордена будут в самую пору. Неверно показаны совещания узкого круга лиц по оперативным вопросам, проходившие перед решающими битвами. Точнее – неверно показана роль политработников на этих совещаниях. Небольшое число их присутствовало, но в обсуждении чисто военных вопросов участия не принимали. И несомненно, правильно делали, что не лезли в дела, им непонятные.

Но с экрана они вдруг заговорили при обсуждении стратегических проблем. Выглядит это совершенно нелепо. Конечно, теперь они спокойно и солидно могут обсуждать, скажем, Киевскую операцию. Ведь все разобрано, все известно, все оценено, а главное, ясно, как она закончилась. Совершенно иное дело обсуждать то же самое до операции. Уровень подготовки должен быть совсем другим. Да и зачем им было брать на себя лишнюю ответственность? Ляпнет что-нибудь невпопад, и дойдет эта дурь до Верховного. Тогда уже много шансов расстаться с должностью. Поэтому на всех подобных совещаниях члены военных советов молчали. Они включались обычно в разговор, лишь когда речь заходила о моральном облике войск, о тыловом обеспечении операции.

Конечно, теперь по знакомству им могут дать в картине любую роль. Но таких ролей в жизни они не играли.

Я коснулся актерского исполнения в этой картине. Очень люблю Михаила Ульянова, но роль Жукова, по-моему, далеко не лучшая в его карьере. Одно из основных зрелищных впечатлений от живого Жукова заключено в необычайно выраженной естественности. Все, что он делал и говорил, выглядело именно так, как и должно было быть. Иного в тот момент не представлялось. Редкое качество! Мне кажется, что этой необычайной естественности Ульянов не поймал. По своему таланту этот большой актер мог сыграть Жукова более естественным. Беда в том, что Ульянов не общался с маршалом.

Всего этого я Георгию Константиновичу не стал, конечно, говорить. Просто заметил, что, по-моему, роль Жукова Ульянову не вполне удалась. Жуков решительно не согласился с моей оценкой. Ульянов в этой роли ему явно понравился. Вообще он очень любил Михаила Ульянова и Юлию Борисову. Может быть, поэтому он так оценил и это исполнение. В отношении ульяновской трактовки Жукова я остался при своем мнении.

Жесткие принципы, которые неумолимо действовали в оценке поведения других людей, Георгий Константинович считал обязательным, также и для себя и своих близких. Выше всего в человеке он ценил мужество и ум в сочетании с профессиональной подготовкой, трудолюбием, обязательностью и чувством долга.

В подтверждение этих особенностей его характера можно приводить бесконечное число примеров. Вот некоторые из них.

Жуков со свойственной ему обстоятельностью и добросовестностью работал над рукописью «Воспоминания и размышления». По многу часов пропадал в архиве Генштаба. С утра до вечера сидел над страницами рукописи. Тщательно выверял листы, напечатанные на машинке Клавдией Евгеньевной – матерью Галины Александровны. И так изо дня в день. Подходило время сдачи рукописи. Жуков делал невероятные усилия, чтобы уложиться в оговоренный заранее срок. Уложился. Через два дня последовал приступ болей в сердце и развился первый инфаркт миокарда.

Жуков только начал восстанавливаться после тяжелой болезни, как у него на даче раздался телефонный звонок. Звонил министр обороны маршал А.А. Гречко:

– Георгий Константинович, политбюро и лично Леонид Ильич просят вас поехать на открытие мемориального комплекса «Сталинградская битва».

– Я основательно болен. Поездка для меня тяжела. Но если это необходимо, готов ехать без надежды на возвращение.

Такая постановка вопроса буквально ужаснула Гречко.

– Что вы, что вы, Георгий Константинович, так вопрос не может стоять. Доложу, что вы больны.

Еще один случай. Одна из родственниц маршала грубо нарушила обещание, данное Жукову. С этого момента нарушительнице был закрыт доступ в дом Жуковых. Как раз подошло время смены номера домашнего телефона – новый номер ей не сообщили. Спустя некоторое время Галина Александровна простила отступницу и даже помогла ей в одном серьезном деле. Георгий Константинович же по-прежнему не разрешал произносить в доме имя этого необязательного человека.