Kitobni o'qish: «Ожог от зеркала»

Часть первая
Колледж

Пролог

Сколько было историй о гладиаторах и бестиариях, о фантастической удаче и удивительных боях... Все мальчишки играют в Арену, их село не было исключением. Тарас невесело улыбнулся. Крыша сарайчика превращалась в башню замка или гондолу дирижабля, сгнившая телега – в карету или пиратский корабль. Деревья оборачивались фок-мачтами, кусты – джунглями, корова становилась буйволом... и только большая лужайка за околицей всегда исполняла роль Арены. О, разумеется, Большой Тверской Арены, усыпанной золотым песком.

Это было здорово. Даже девчонки участвовали в свалке, царапались, изображая заморских ягуаров... Легкие стрелы без наконечников отскакивали от одежды, раздирая разве что лицо. Более опасными считались пращи. Голову за лето разбивали почти каждому, но какой пацан обращает внимание на пустяки, если мозги остались в черепушке. Девчонки радостно визжали, а пацаны дрались на топорах-самоделках, на копьях, на палках, то имитируя какой-то стиль, то впадая в нешуточную ярость, но, в общем, бестолково размахивая деревяшками. Несколько легких «ран» или одна тяжелая вычитали «жизнь», которых считалось по четыре. Подобный запас позволял наиграться каждому. Тарас снова улыбнулся. Из предосторожности выполнялось цивилизованное правило «не бить по голове». Единственной обязанностью «трупа» было отсчитать сто шагов да громко крикнуть, сколько жизней у него осталось. Затем следовало снова ринуться в свалку. Одно удовольствие! Под конец оставалось двое-трое самых ушлых. Они и выясняли, кому достанется победа, заканчивая бой в кольце зрителей – «мертвецов». А потом все бежали к речке, вспоминая особо удачные тумаки. Там купались, смывая грязь и кровь нечаянных царапин. И никто не плакал, так, чуть-чуть, даже когда Филиппке сломали палец.

Мечтали об Арене. Как кто-нибудь из них станет великим и славным бойцом. И столичные зрители будут записывать ставки на серебряных табличках. А девушки кидать украшения на сверкающий песок. Затрубят в свои трубы герольды-глашатаи, заиграет храмовый оркестр, в темный купол ударят зелёные фейерверки... Кто видел – никогда не забудет. Красиво... И во всех кабаках будут тосты за здоровье победителя, да залечатся раны его... А уж победителем великий и славный боец окажется запросто. Чего там! Махнул мечом, аки положено, и посыпались на тебя кованные серебром ногти.

Тарас запустил руки в волосы и сгреб свои лохмы в кулак.

Сбылась наконец мечта детства. Уже завтра ему могут выпустить кишки на столичной Арене. И богачи, и бедняки будут делать на него ставки. Теперь ещё стать бы великим и славным бойцом.

Сейчас бы не помешали запасные жизни. Хотя бы парочка. Отошел на сто шагов и крикнул... Не хочу я больше драться и пойду-ка я домой... Дома меня Варька ждет не дождется... Ждет... и не дождется...

Подумать только, ещё месяц назад ведь был вполне благополучным парнем. Только хорошее впереди. Только хорошее. Хотя нет. Месяц назад... Тогда он уже цокнулся со стражниками.

Глава 1

Сгнившая доска хрустнула под руками. Тарас сорвался с забора и прокатился по луже, кровь смешалась с грязью, не стряхнешь, теперь в толпе не затеряться. Калитка дрожала под тяжелыми ударами стражников, сейчас они будут во дворе. Школяр вскочил на ноги. Старая тачка без колеса, глиняные кирпичи покосившейся стопкой, ржавые ведра. Всё вокруг заросло чертополохом, но мало его, в угол не забиться. Из дома уже кричали, всклокоченная тетка грозно махала молотком, демонстрируя полную лояльность власти. Если возьмут, темница раем покажется. Изувечат прямо здесь. Самое малое – изувечат. Сбоку темнел вполне подходящий подвал, можно бы и отсидеться, если б... Тарас снова махнул через забор, выбрав для упора более подходящий столбик, зыбкое сооружение колыхнулось, цепляясь проволокой за рукава, и через секунду был на противоположной стороне. Как раз вовремя – засов слетел, во двор вломилось сразу несколько стражников. Передний без шлема, с окровавленным лицом, сволочной недавний знакомец.

Точно убьют.

Тарас был уже на крыше свинарника, бревенчатый сарай, конюшня, новый забор с двумя рядами проволоки, столько колючки, а во дворе тявкает щенок... Со всех сторон ощущалось движение: то ли подмога сбегалась на свистки охраны, то ли просто зеваки, но даже плодовые деревья под ветром шевелились как-то не так... Школяр вытер щеку, растирая пот, на ладони осталось красное.

Слева мелкой рябью поблескивала гладь скоростного канала. Не подумав, что делает, Тарас оттолкнулся от набухшей дождем скользкой деревянной черепицы, проросшей осклизлыми волокнами мха, красиво сложил руки и ласточкой нырнул в канал. Светлая, холодная, отливающая зеленью вода, вскипая мелкими пузырьками, охватила его со всех сторон.

Идиот.

Грязь и кровь, конечно, смоются, но он же мокрый будет, как мышь. Затеряться надо было, на проспект пробиться, а теперь как? Мощно выкладывая саженки, плечевой взмах, проворот, голову ниже, Тарас быстро, на одном дыхании, махнул канал, понимая, что времени у него максимум две минуты. В толпу теперь нельзя, может, на дерево какое... Стражники в воду не полезут, обегут по мосточку, но это совсем рядом. Помогая себе руками, пытаясь бежать ещё по пояс в воде, школяр выбрался на грязный берег. Скользкие, заросшие травой камни, битое стекло и прочий мусор, хлюпающая обувь. Он наколол о камень руку так, что сразу закапала кровь, боли не почувствовал, наплевать. Кисть работала нормально. Торопливо, на карачках выползая на тропинку, Тарас распрямился.

И минуты не было.

Прямо на него бежали двое. Заступись, Сварог.

Школяр пригнулся, уворачиваясь от сильнейшего удара в лицо, и чуть подтолкнул нападавшего – продолжая движение, тот качнулся и рухнул с крутого берега в направлении воды, смотреть подробнее не было времени, зато второй, толстяк с лоснящейся мордой, сразу остановился. В руке у стражника была обитая кожей дубинка с металлическим кольцом для пояса либо кистеня, обычное оружие уличных боев, но замахиваться он не спешил, не рисковал, только покачивал кистью из стороны в сторону, понимая, что каждая секунда сейчас работает на него. Морда у стражника лоснилась то ли жиром, то ли слюнями, жрал, видно, какой-нибудь пирожок.

Сбить в прыжке такую тушу было нереально, тем более с места, да и вообще в нормальных условиях Тарас остерегся бы связываться с таким здоровенным дядькой, плюхой стражника вообще не взять, а от моста уже неслась целая орава с бляхами и свистками, форменные шлемы мелькали рыжим петушиным пером.

Убьют.

Понимание последнего качнуло Тараса вперед, он даже не заметил, что шаг этот спас его щиколотку от руки первого мордоворота – тот в воду не упал, а только съехал по откосу и теперь, помогая товарищу, цапнул вместо Тарика пустоту. Толстяк, усовестившись паузы, тоже пришел в движение и всей массой пошел вперед, махнул дубинкой, выводя снизу по левой почке, но тут Тарас упал, как бы поскользнувшись, а на деле пытаясь подсечь ногу сытого кабана, и удачно подсек – а на тренировках не всегда выходило, вся эта туша, нелепо взмахнув руками, грохнулась, открывая дорогу, и мокрый, снова грязный школяр, перекатившись через противника, юркнул в заросли акации.

Под ногами зачавкала натуральная помойка: огромная куча гниющих овощей, опять битые стекла. Но не до лоска было сейчас, даже, наверное, хорошо, побрезгуют гнаться, хотя знакомец с разбитой мордой – тот за ним и в отхожую яму полезет. Да сколько ж можно резаться, больно! Ещё какой-то забор, хватит с него заборов, каменная кладка, сарай, мосточки в две доски... Они же и улицу, наверное, перекроют, не схоронишься, найдут. Куда бежать, Свароже?.. Прямо над головой проплыла гондола, прицепиться бы сейчас, как в иллюзионе, с ветки, наверное, можно было доскочить, здесь уже дальше от моста, а чего теперь терять-то... На улицу нельзя, разве на дерево. Какое, на хрен, дерево? Город, не тайга, вся листва ободрана, помоечный тупик, дальше людно будет, дальше нельзя, опять сараи... Повинуясь скорее инстинкту, чем остаткам разума, Тарас снова прыгнул в воду, на этот раз не так эффектно, зато тише. Кусты, наверное, скрывали его от преследователей, ещё несколько секунд точно, сделал несколько гребков и, надоумил Велес, нырнул.

Если видели, как в воду вошел, то напрасно. Под водой плыть медленнее, тогда точно будут на выходе ждать, впрочем, и на скорости не оторваться. А вот если нет...

Нырял Тарик отлично и успел хорошо вдохнуть, хотя легкие, конечно, прокачать не получилось, но пока нормально – его гибкое тело умело разворачивалось, обходя заросшие мутной зеленью коряги, руки шарили дно и синхрон звенящего барьера, под которым как раз проносился скоростной вагон, и вынырнул он точно там, где хотел, – у мостков, под низко нависшим ракитником. Чёрные от сырости доски прикрыли небо, белье сейчас никто не полоскал. Ему отсюда всё видно отлично, а вот его... Его, наверное, тоже было видно, редкие листья на ветке ободрали посетители, что использовали мостки как лавочку для перекура. Посидеть, с мостков в воду поплевать... Глубина была небольшой, и стоять приходилось согнувшись. Стараясь как можно меньше высовываться из воды, Тарас продвинулся так, чтобы, кроме листьев, его прикрывал опорный столбик.

Стражники проскочили место, с которого он нырнул, и теперь озирались чуточку дальше – камнем можно добросить, что-то говорили, но слишком плескала вода. Один из «петушиных перьев» указывал в противоположную от Тараса сторону, очень кстати отвлекая внимание остальных.

Иначе бы точно заметили.

Не дожидаясь, пока короткий фарт пройдет, Тарас попятился мимо маленькой девочки, сосредоточенно лепившей что-то из песка, да в кусты прибрежные боком, согнувшись. Кажись, пара минут есть.

Кругом переливчато свистело. Со всех сторон набегают, сволота.

Сейчас на улицу выходить нельзя. Да ещё мокрому. Здесь, в этих закоулках, хорониться надо. Пока не столкнулся с кем-нибудь, пока... Вот. Он нырнул под старую лодку, стараясь не оставлять на песке следов. Вроде не видел никто. Вроде. Во всяком случае, окриков не слышно. Хотя хитрый зритель шуметь не станет, не спугнет. Уж несколько ногтей доносчику положены. Так, здесь уже ничего не сделать – вылезать да озираться глупо. Пока везло, пусть повезет и дальше. Даже собаку через канал они использовать не смогут, славно, хотя об этом он не думал, когда второй раз в зелёную воду сиганул.

Не привык удирать-то. И не хотелось бы приучаться. Если сейчас никто под лодку не заглянет... Тарас попытался качнуть борт своего плохо прокрашенного убежища. Переворачивать её не будут, это вдвоем-втроем надо делать, это вряд ли. А вот заглянуть, конечно, могут, сейчас все закоулки будут прочесывать, много стражи сбежится... Что же делать? Надо как-то спрятаться, дополнительно спрятаться внутри лодки.

Тарас с детства любил такие ухоронки – забьешься куда-нибудь под кровать, а там, под кроватью, ещё и за мешок пыльный либо ящик старый завалишься. По самой стенке распластаться. Так что и заглянув не отыщешь: надо ящики двигать, и вроде пусто чтоб. В играх это работало замечательно. Самое время проверить, поможет ли это сберечь голову. Где тут стенка?

Мешков либо ящиков под лодкой, конечно, не было. Может, в песок закопаться? А песок куда девать, видно же будет, крот зароется, и то видать... Стоп. Конечно! Тарас подтянулся чуть выше и влез в самоё лодку, в её носовую часть. Там оказалась старая рыбачья сеть и лопасть весла без рукояти. Стараясь не шуметь, поскольку сбоку уже слышался чей-то голос, Тарас вжался в эту нишу, пытаясь занять как можно меньше места и, насколько получалось, прикрыть голову и бок драной сеткой. Оценить результат он не мог, возможно, где-то нога или рука торчали, но при беглом взгляде могло сойти. Конечно, если заглянуть, да ещё и сетку ковырнуть...

– Да нет его здесь. В поселке этот козел, в поселке, на том берегу прячется.

– Девочка, ты здесь дядю плохого не видела?

Лодка скрипнула, качнувшись. Тарас затаил остатки дыхания.

– А Кирюхе так и надо. Сам небось к пацану полез.

– Сам, не сам, Кирюха свой. Этому спусти – тебе каждый встречный рыло чистить будет.

– А Кирюхе давно пора начистить. Молодец малой! Поймаем, скажу ребятам, чтобы не сильно изгалялись.

– Этот малой, между прочим, трех наших файерболом сшиб! Когда б не броня, могло бы пожечь.

– М-да. – Лодка снова скрипнула, как если бы на неё облокотились. – Совсем обнаглели школяры.

Дурачье, если б не броня магистрата, он бы не кинул файербол. Чай свои, тверские, зачем друг дружку гробить? Тарас повернул голову, пытаясь разглядеть хотя бы ноги говоривших. Мелькнула чья-то ступня, тяжко вминая влажную землю... Выгибаться дальше школяр не рискнул.

Несколько часов просидел он под лодкой, так что уже и стемнело, и обсох вроде, а потом постепенно угрелся, слушая плеск воды, и проснулся только от ночного холода. Облава, конечно, давно закончилась. Игравшая на берегу девочка скорее всего мирно спала в одном из домов неподалеку. Вся Тверь утихла в сумраке осенней ночи, и только он лежит в сетях под старой лодкой. Попал дурень в паутину, сожрет дурня Алевтина... Звенели редкие комары, в городе их было немного, работали очистительные заклятия санитарной службы. Тарас шагнул к каналу сполоснуть ото сна лицо и обнаружил, что весь в пыльной трухе и мелких ниточках.

Вид потасканный, как у бродяги. Первый же стражник подзовет, а оно ему сейчас... Школяр попытался отряхнуть с одежды мусор, но получалось медленно, каждую цеплюшку надо было снимать отдельно. Далекий фонарь почти не давал света, больше проку было от луны. В ближайшем дворе сонно гавкнула собака.

– Эта сеть, наверное, линяет, – мрачно пошутил школяр и подумал, что разумно было бы снова искупаться. Обувь уже просохла, он разулся, чтобы войти в воду, и тут же наступил на острый камень. Теряя равновесие, перескочил ногой на новое место и чертыхнулся – там вообще было какое-то стекло или штырь.

Просто праздник какой-то. Зараза. Весь покоцался, как на арене.

Тарас уселся на небольшой валун, весьма кстати торчавший на берегу, и попытался рассмотреть ногу. Крови почти не было, но прокол чувствовался глубокий. Школяр промыл ранку. До густожития придется хромать. Там есть подходящая мазь, до утра затянется.

С его удачей, конечно, босиком в темноте не бродят.

И что теперь делать? Белой полосы больше не будет. Бархатная, богатая сволочь... Как он его... Чья это карета, кто стоит за этими парнями? Бургомистр? Рязань? Литва? Или восточный Орден... Тогда уже не важно какой... Найти бы того, кто поможет да объяснит...

С первого курса отчисляют шестерых – так всегда было, так всегда будет. Самое опасное время, потому ближе к лету школяры и пьют реже, и гулянки утихают, выпендреж продолжают только самые отчаянные. Бывали случаи, и порчу друг на друга наводили. Учеба переходит в круглосуточный режим, цена на хроны возрастает, романов, несмотря на весну, почти не наблюдается.

Личную жизнь крутить некогда. Весной все учатся. Стараются. И не только потому, что интересно. А на лекциях, конечно, интересно.

Ставка при отчислении слишком высока. Ставка при отчислении – жизнь. Добровольно отданная во славу княжества и Колледжа. Так обозначено на «страховке крови», что при поступлении заполняет каждый школяр, и юридически этого достаточно. На деле львиную долю съедает Колледж, Княжеству достается ерунда, но провалившему экзамен это уже без разницы. Не всё ли равно, как поделят твои потроха? Родителям полагается почет и серебро в компенсацию. Колледжу – «сырец самоубийцы» и удача. Всё торжественно, всё весьма пристойно. В семьях, конечно, горе, но что ж поделаешь. Ни связи, ни деньги не могут спасти несчастного: качество экзаменов – это престиж Радужного Ордена, и следят за ним очень строго. Сила держится кровью, а сила в этом мире нужна всем. Был случай, отчислили дочь проректора – и тот ничего не смог поделать. Да и не пытался. Разрушающее мозг заклятие накладывают ещё до экзаменов, срабатывает оно на результат, так что спасти никого нельзя даже теоретически. Потом жертва медленно движется через «чистилище» – здесь хуже всего. В «чистилище» связи рвут по струнам, по ниточке, сознание окончательно разрушается, и под нож ложится уже только пустое тело. Иногда это преподносят как гуманизм.

Душа и разум струйками, малыми долями, сонными капсулами перетекают в магию Основы Основ. Тарас слышал, что это напоминает ночной кошмар, только с окончательным в него погружением. Гуще, четче и страшнее, пока личность не развоплощается. Растекается в серую муть. В белёсые жилочки. Говорят разное, правду смешивают со «страшилками», тема для школяров больная, а узнавший, что и как, уже ничего никому не рассказывает. В общем, отчисленный «уходит в вечность», а Радужный Колледж вбирает его удачу и плоть.

На втором курсе на смерть идут пятеро. Уже чуть легче. На третьем – четверо, на четвертом – трое. На шестом отчисляют только одного человека, но и этого хватает, чтобы учились все так, как никто и никогда не учится в обычных заведениях, где вместо отбора в мертвецы бумажные оценки.

В августе среди школяров начинаются кутежи и пьянки. Поминают ушедших, радуются новому году жизни, выпускают пар. В городе это понимают, даже стражники особо не пристают. Гуляют дней десять, по полной, с витринами вдребезги, с девками, песнями, драками, подвешенными огнями и почти без сна. Шпана в эти дни тихо сидит по норам, задирать школяров рискуют только курсанты. Открытые лавки либо богатеют, либо разносятся в хлам, как подфартит торговцу, редкие гондолы колыхаются, обвешанные гроздьями пьяных магов и флагами боевых соцветий. Красота! Трезвый школяр в эти дни редкость. Даже девки в зюзю. Есть, конечно, самородки, что начинают учиться с первых дней, но на улице их не видно и не слышно. Тарас к числу праведников не относился, хотя контроль обычно не терял. Пил, не нажираясь. Для веселья и, как положено, для души.

И в этот год вроде никого серьёзно не обидел. И рядом тоже не случилось. Не было причин. Так, по мелочи цеплялись. Кому-то в ухо дашь, так и сам получишь, и, довольные, разошлись. Нормальное гуляние, кому не нравится, дома сиди, за забором никто никого не трогает. Береги зубы смолоду – будешь в старости бабушку кусать. Ну, стражника заставили свисток и перья съесть. Было. Но тот, коренастый, в карете, он от стражников очень далеко. Да и не принято на школяров в августе обижаться, даже если зацепят. Не положено. Так на град никто не обижается – пошел, попрятались, прошел, и ладно. Нет, не оттуда его беды.

И не тверской этот, бархатная тварь, по всему видать, пришлый. Заезжий гость, ему должно быть неуютно. Теоретически.

Неуютно сейчас было Тарасу.

Большинство горожан, отсидевших «пьяную» неделю за забором, считают, что лихость у школяров в крови. Что обозначенное на «страховке» желание суицида в самом деле существует. Эта иллюзия поощряется через глиняных соловьев и ежедневные листки новостей, поддерживается Магистратом и самими пьянками. Школярам импонирует имидж «отсроченных самоубийц». Девки млеют, шпана уважает. Конечно, оттягиваются они круто. Даже профессиональные бойцы обходят в это время Колледж стороной. Фантастического исполнения драки, головоломные трюки на потеху толпе, чем особенно грешат первые и вторые курсы, кувырки по стенам – этого в августе хватает с избытком. Но сворачивать шею никто не собирается. Помогает гимнастика и бонусный контроль удачи. Школяр заранее чувствует, когда кувырок будет удачным, а когда о забор могут хрустнуть косточки. При всей браваде школяры не жалуют серьёзный риск.

Специальные тесты ещё в абитуре отбраковывают психопатов и неудачников, поэтому к экзаменам готовятся все. Отсев стимулирует к учебе, а любителей крайнего экстрима зазывает школа гладиаторов.

Так что июль всегда был кошмаром. Страшно. Кто-то это скрывал, кто-то хорохорился, но глаза изменялись почти у всех. На старших курсах почти привыкали. И ничего не поделаешь. Даже если все блестяще знают материал – а так обычно и бывало, – всегда найдется бедолага, который что-то знает хуже остальных. Десятые доли балла могли решить, кому учиться дальше, а кому стать основой и магическим сырьем.

Грызни, впрочем, не возникало. Колледж был устроен мудро, и некоторые этапы разрешалось проходить с напарником. Поначалу это мог быть любой школяр с твоего же курса, затем всё определялось в полное соответствие, в цвет, но такие счастливцы находились не всегда. Примерно треть школяров до самого конца оставались одиночками. А вдвоем было, конечно, полегче.

Никита – цветный¹ товарищ Тараса – рассказывал, что в Силезии отчисление проходит мягче. Мол, школяров просто отправляют на дрезденскую арену. А потом, если выжил, иди куда знаешь. Но, наверное, враки. Слишком сладенько. Ещё бы варенья на дорожку... Это ж и рассказать можно любой секрет, без клятвы какой с тебя спрос, и про Колледж с недругом поделиться... И кто учится будет, если страха нет? Кто захочет даром кровь сцеживать? Будут вид делать, прогуливать, всячески филонить... Зряшная трата денег, никому такие специалисты не нужны. Откуда Колледжу основу взять без невинно убиенных? Или с книжек дурацких буковки рассказывать, без силы настоящей? Нереально. Не будет работать. А магия у немцев сильнейшая в Европе. Не могли они пойти на такую дурь, это либо Никита напутал, либо листок новостей заврался. Да и что нам германцы? На Руси все просто и правильно. Традиционно.

Отчислили – смерть.

Тарас учился на четвертом.

Только доучиться, похоже, уже не судьба...

Школяр закончил манипуляции с ногой, разделся и тщательно растерся ладонями, набирая в пригоршни темную воду. Слабая волна посверкивала луной и звездными бликами, иногда в реке что-то всплескивало. Рыба, наверное. На глубину школяр решил не заходить.

Он привычно произнес обереговые и очищающие заклятия, совершил вечерний намаз, снял накопившуюся порчу и отвел её пальцами в мертвое дерево. В данном случае идеально подошли старые мостки.

Бодрости прибавилось, и вообще сразу стало полегче.

Несколько раз встряхнув одежду, Тарас как мог разгладил её в смешанном свете луны и фонаря. С той липкой гадостью, что на него напустили, ни одной мелочи упускать нельзя. Сволочь кружевная, благородная. Такая тварь... Жаль, достать руки коротки. Сейчас надо чиститься. Элементарно чиститься. Хоть чуть-чуть этой дряни в бегущую воду убрать...

Тарас ещё раз отряхнул одежду и снова осмотрелся. Последние дни научили осторожности, ранее почти ему не свойственной. Странно, что он вообще до сих пор жив.

Школяр снял со щиколотки нательный амулет, что был у него совершенно особым, ополоснул его и приложился губами. Вернул амулет на место, под штанину, зачерпнул воды, возливая четырьмя каплями дань Велесу, убрал ладонями физически ощущаемый наволок – быстро копится, дрянь, – и пошел по тропинке вверх.

Полутьма ночных улиц приняла его тихим шелестом, листва баюкала мягких и сонных голубей. Припозднился.

Если идти в густожитие, то путь предстоял неблизкий, а глубинный монорельс уже закрыт. Рядом Лана живет, разве зайти? Ночь, конечно... Она-то поймет, а вот папик её припудренный... Нет, лучше прогуляться. Нога болела, но, заворачивая ступню вкось, можно было опираться. Главное, на прокол не наступать. Хихикать над походкой некому, дождя нет, часик-полтора без стражников – и он дома. А может, и повозка подбросит... Где-то у него оставался занычкованный золоченый ноготок...