Kitobni o'qish: «Завтра ехать далеко», sahifa 2
– Спасибо, Сольвейг. Я этого не знал.
Девушка важно хмыкнула, развернулась по направлению движения и продолжила шагать чуть впереди, удерживая руки за спиной.
Лучник оценивающе посмотрел сзади, и тут его мужской взгляд был привлечен странным бугорком чуть ниже поясницы.
– Так что насчет Горицвета? После того, что ты уже рассказала, я не могу и дальше слепо идти за тобой. Личность Горицвета в легендах выглядит туманно, нет о нём и добрых былин. Ты говорила о вестниках, врагах рода людского, и Горицвет, видимо, тесно связан с этой историей. Объясни, как Великие Герои остановили вестников в прошлый раз?
– Я не помню, – беззаботно ответила она. – Триста лет прошло, знаешь ли.
– Как можно не помнить столь значимые события?
Сольвейг шагала рядом, рассматривая камни под ногами. На вопрос отвечать явно не собиралась.
– Чем ты занималась всё это время, после того как первых героев не стало?
– Я почти всё время оставалась в облике лисы, человечье обличие было мне просто не нужно. Гуляла по лесам, глядела на звезды, охотилась. Весной и летом на мышей, зайцев, а когда в земле было много энергии, мои размеры позволяли легко загонять оленей. Осенью доводилось поесть упавших яблок и орехов, а зимой – обычно спала.
– Ладно, а где артефакты? Вещи Великих Героев.
Та опять пожала плечами:
– Кто знает? Я отдала тебе единственную вещь, которая у меня осталась. Дешевая копия сумки Елены у тебя за спиной. Об иных не ведаю.
– Считай меня параноиком, но я не верю, что это случайность. Сотни лет прошли, и ты снова в компании героев.
– Ты ведь сам меня заколдовал! Я к тебе не просилась, – глянула она с обидой. – Уже говорила, я ненавижу судьбу, а если таковая существует, то буду до самой смерти ее отрицать.
– Но ты живой свидетель той эпохи. Который, однако, удобно забыл всё, что тогда случилось.
Сольвейг всем видом демонстрировала безучастность к разговору.
– Ты вправе считать, что я скрываю от тебя сведения. Я не могу на это повлиять. И я точно не собираюсь что-либо тебе доказывать, – завершила она и ускорила шаг.
Рэй поглядел на нее со спины, и снова бугорок ниже поясницы привлек его взгляд. Принимая во внимание зловредность напарницы, он позволил себе также зловредно подцепить луком подол ее хламиды и задрать кверху.
Та аж взвизгнула! Скакнула с места на две сажени и едва не зашипела на героя, точно вусмерть обиженная кошка. Под балахоном, как давно знал Рэй, не было другой одежды, однако вовсе не нагота девушки оставила ухмылку на его губах.
– Это же хвост, да?
– Ты совсем об… ох… ре-нел?! – щеки ее полыхнули, а руки прижали тот самый бугорок за спиной.
– У тебя появился лисий хвост.
Сольвейг надулась, прижалась к краю дороги, исподлобья пялясь на лучника.
– Надо же, – он удовлетворенно потер щетину. – С виду обыкновенная девчушка, а сзади-то, батюшки, натуральный лисий хвостище!
– Не-ет, – болезненно простонала она, – как же я тебя ненавижу! – она присела на корточки, накинув капюшон и натянув его на лицо низко-низко. – Ты самый мерзкий из людей! Ты…
Рэй был бесконечно рад тому, что наконец-то пронял невозмутимость зазнайки.
– И с чего у тебя стыд проснулся? Ты уж не раз расхаживала передо мной без одежды.
– Отвали. Потеряйся. Умри!
– Кстати! – ударил он по ладони. – Раньше-то хвоста не было!
– Чурбан бестолковый! Всё потому, что сейчас ты здоров. Не забывай, откуда я беру жизненную силу. Из твоего никчемного сердца! Тогда, сбежав из лагеря, ты был едва живой. Вдобавок, я сама только из ледяной воды выбралась. Двухвостая лиса – мое духовное тело, воплощение духовной силы! Чем я слабее, тем дальше оказываюсь от истинного облика, что вынуждает меня принимать эту, более дешевую форму. Чтобы поддерживать лисью форму, нужно много энергии. В твоей душонке ее и так кот наплакал, а там еще и… вода, – тихо буркнула она и замолчала, а щеки покраснели еще сильнее.
– Да кто бы мог подумать. Чтобы одолеть премудрую снежную лису достаточно окропить ее водой. Слушай! Получается, если тебя накормить да погладить, у тебя и ушки на макушке отрастут?
– Отвали. Ненавижу. Бесишь! – она поднялась и, широко отмахивая руками, зашагала вперед.
– Погоди-ка, но ведь получается, – хитро отметил он, догоняя, – этот красивый хвост свидетельствует о том, что я стал сильнее?
– Ни о чём хвост не свидетельствует, понял?! Не зазнавайся только потому, что одолел пару чудищ. И вообще! – остановилась резко. – Разберись лучше вон с тем сиплым, что труси́т за нами от самой деревни.
Рэй резко посерьезнел:
– Сам заметил. Вот только чего, бишь, ему надо?
Лучник встал поперек дороги и скрестил руки на груди в ожидании таинственного преследователя.
Тот двигался легким бегом, который по скорости выходил чуть быстрее шага трезвого человека. К путникам, пытаясь поймать сиплое дыхание, приближался тёмно-синий кафтан да с огромным коробчатым рюкзаком за плечами.
Мужичок с жидкой черной шевелюрой и воспаленными глазами, заметив, что его ждут, отчаянно помахал рукой. Приблизившись, он выдохнул, будто в последний раз, и уперся руками в колени, сгибаясь под тяжестью поклажи.
– П-подожди, – пытаясь отдышаться, начал он. – Богами заклинаю, не уходи!
Рэй хорошо знал старичка с залысиной на макушке. Писарь Левша, узник зеленого змия и знаток лучшего самогона в деревне. А также самогона хорошего, среднего и плохого качества. Судьба-злодейка иль не она, но в доме писаря не всегда были чернила, однако немыслимо было, чтобы опустел запас алкоголя, хранившийся в прохладном голбце.
– Левша, друг ты мой. Я же сказал, что не буду больше на тебя работать. Может, еще и вернусь в Умиру, но, прости, сейчас никак не могу остаться.
– По́лно тебе. Ты только не бросай меня. Уходишь – уходи, боги с тобой. Меня с собой возьми! Мы же друзья!
– С ума сошел? А кто писарствовать будет?
– Да пропади пропадом эти невежи! Я десять лет предлагал их глаголам учить. Любого готов был учить, забесплатно, а сколько их ко мне за наукой пришло? Вот уж сейчас попляшут. Нет, я с вами иду!
Левша приблизился еще на шаг и решительно поддернул широкие лямки рюкзака на жердочках.
– У нас важное дело, мы будем идти быстро. Ты не…
– Молю, Рэй, – просипел он, схватив героя за плечи, а затем затравленно обернулся. – Я не хочу умирать. Они же меня убиют! Повесят, вздернут.
– Да что же это! – устало выдохнул лучник, ибо паранойя преследования Левши его изрядно утомила за минувший месяц. – Пойми, старче, никто за тобой не охотится! Ведь я жил у тебя под крышей целый месяц и ни разу не приметил, чтобы кто-то за тобой следил, не то что покушался. И, нет! – возвел он палец, перебивая писаря. – Кочерга, о которую ты споткнулся ночью, не в счет. Как и бочка, в которой ты с пьяной головы едва не захлебнулся!
– Нет-нет-нет, Рэй! Они же просто ис-пу-га-лись. Тебя! Ясное дело, на героя-то, кому захочется нарваться? Но уйдешь – меня убиют. Повесят! Я видел. Сегодня, сейчас! Сижу я кафтан починяю, – он показал незавершенную стежку на боковом шве. – И доска на потолке как скрипнет! Тоже, скажешь, почудилось?
– Да то кот твой ходит, – отмахнулся Рэй и зашагал уж в сторону.
– Да кот-то не пудовый, чтобы половицу так прогнуть! – настаивал Левша, снова хватая Рэя за руку. – Говорю тебе, они уже внутри были! А я сразу суму схватил, что еще намедни сготовил, и бегом прочь из дому.
Рэй вспомнил о цели путешествия: Настя.
– Нет, – твёрдо ответил он. – Прости, Левша, ты мне очень помог обустроиться в Умире, но взять тебя в дорогу я никак не могу.
Писарь обессиленно плюхнулся на колени, со страдальческим лицом глядя на бежевую глину, словно бы ему прямо сейчас выносили смертный приговор. Казалось, слезы вот-вот польются из глаз.
И тут, дивное дело, Сольвейг склонилась к старику и мягко произнесла:
– Всё нормально. Твое присутствие нас нисколько не затруднит. Идем вместе! – она положила руку ему на плечо, и Левша, получив приглашение, расплылся в улыбке, глаза заблестели мокрым.
– Ах, сударыня! То-то зря про вас, героев, наговаривают, – вытирая рукавом лицо, лепетал писарь, глядя на милостивую улыбку Сольвейг снизу вверх. – Вот же спасибо! Не думай, сударыня, я вас медлить не стану, – притянув ее руку ко лбу, возблагодарил он.
Рэй вылупил глаза на Сольвейг: мизантропка до глубины своей лисьей души, и тут такая отзывчивость! Однако милостивая сударыня не поймала его взгляд, а лишь добродушно смотрела на мужичка. Тот самозабвенно кланялся ей в пояс и целовал руку, хотя, надо сказать, видел-то ее впервые.
Тут лучник ухватил Левшу за воротник, оттащив от рыжей:
– Хорошо, идем. Но с условием! В дороге не будешь пить.
Писарь поднял охваченный волнением взгляд, словно не ожидал, что цена спасения окажется столь высока. Несколько раз решался и наконец вынул из кармана глиняный сосуд. Смело зашвырнул его в кусты, проводив печальным взглядом.
* * *
Дрягва, первый ориентир путешествия, лежала всего в восьмидесяти верстах на юг от Умиры. Ямская дорога с колеей от повозок шла окольно, через полузаброшенную деревню Муравую. Дорога длинная, а трактиров и патрулей на ней, один бес, нет, так что для одиноких путников она выходила даже опаснее. Не ровен час, на того же Якима нарвешься. Потому герои взяли прямой, но малохоженый путь, через место под названием Копань. В Копань предполагалось дойти под закат, в крайнем случае в ночь. Оставленные там жилища землекопов обещали не самый безопасный, но уж точно бесплатный ночлег.
Копань представляла собой огромное, вручную вырытое русло реки, в которое планировалось переправить другую, пролегающую неподалеку реку из веера Медвежьих притоков. Израсходовав центнер серебра и десятки тысяч рабочих часов, местный боярин не довел до завершения смелую инициативу. Результатом остался гигантский, так и не затопленный ров протяженностью в несколько верст.
Левша расцвел, когда узнал, что Рэй с подругой направляются в Сяв. Там жил его близкий друг, местный почтальон, в доме которого он мог бы остаться на длительный срок. Имея точку назначения, он, взгромоздив на спину увесистый короб-рюкзак, смело вышагивал впереди и даже набрал некоторый отрыв от пары.
– Полагаю, сударыня, ожидать пояснения причин твоего поступка бессмысленно? – негромко спросил Рэй.
Сольвейг шагала, глядя себе под ноги и теребя рукав робы.
– Странно, – сказала она задумчиво. – Ты считал, что его следовало оставить?
– Сдался он нам? Это он сейчас бодро идет, думаешь, надолго старика хватит?
– Но его кто-то преследует.
– Кто-то воображаемый.
– Он так не считает. Он верит, что может умереть.
– Воображает, что может умереть, – настаивал Рэй.
– Разве это делает угрозу менее страшной? Знаешь, – выдохнула она, – вот и получается, что это всё правда. Негодные слухи, что ходят о героях.
Рэй нахмурился, склонив голову. Что та имеет в виду?
– Ну как же? Могу поклясться, я только что видела, как несчастный умолял героя о помощи! О ничтожной в своей сути услуге – пройти вместе несколько десятков верст. Но герою, представь себе, не было дела до страдальца, он попросту отмахнулся. И лишь скромная его подручная проявила толику доброты по отношению к нуждающемуся.
– Скромная – уж точно, – не удержался Рэй.
– Но разве не долг героя помогать людям?
Герой покачал головой в знак несогласия, впрочем, уже менее уверенно.
– Ты искажаешь. Ты не видела, сколько он пьет. Дай бог, у него половина мозга осталась после того спирта, что прошел через тело.
– Хм, а ты, оказывается, одним глазом горазд определить, стоит ли человек доверия.
– Дело не в доверии.
– Ах, герой, который столь отчаянно призывает меня блюсти слепую человеческую мораль! Как же тебе удается, лучник из далекой страны? Безошибочно судить, кто хорош, а кто плох? На какой по счету стопке водки ты прокладываешь границу между уважением к человеку и презрением к нему и его просьбам?
– Что ты за него заступаешься? – буркнул Рэй, не имея контраргументов. – И с чего ты с ним так любезничала? Ты вообще всех людей терпеть не можешь. Твоя к нему доброта – тоже лицемерие.
Та вскинула бровь:
– Разве нужен повод, чтобы быть вежливой с незнакомцем? Или ты вежлив лишь с тем, кто может принести тебе пользу? А человек со всего-то плохой репутацией, кстати не слабо подсобивший тебе с работой и жильем, уже и не стоит твоего уважения и даже внимания? И кто же из нас лицемер?
Рэй потер щетину и усмехнулся:
– Ладно, виноват. Твоя взяла.
– Судя по запаху, он с утра даже не пил.
– Хватит, я понял.
Герой поднял голову, глядя как солнце мелькает в просветах жирной березовой листвы, склонившейся над дорогой. Он положил руку девушке на плечо:
– Ты меня устыдила. Да пред моими же принципами. К большой цели нет прямой дороги, она складывается из ежедневных поступков и множества дел. Геройский путь.
– Поглянь-ка, – лучисто улыбнулась она, – вокруг меня столько мудрости, что даже ты, чурбан, уловил толику.
– Прости, что задрал эту твою робу, – примирительно добавил он чуть позже. – Но хвост у тебя и правда красивый.
Лисица горделиво приподняла носик и отвернулась, продолжая шагать рядом. Издали донесся хриплый голос Левши:
– Эй, смотрите, на горизонте! Копань видать. Вы чего отстали?
Сольвейг озорно откликнулась и припустила по тропинке. Рэю оставалось лишь поспешить.
* * *
Солнце желтело, клонилось к закату. До брошенного поселка копателей оставалось совсем немного. Герой удивился, насколько окрепли ноги. В былой жизни он и думать не мог, что можно за день пройти столь длинный отрезок.
Группа продвигалась по хребту высокой рукотворной насыпи, которая за годы обросла растительностью и стала неотличима от природной возвышенности. По правую сторону виднелись зеленые макушки берез, растущих у подножия, а по левую – вниз срывался крутой обрыв, представляющий незатопленное русло реки, которому, видимо, так и суждено было оставаться сухим. На противоположной стороне высилась симметричная насыпь другого «берега».
– Это и есть Копань?
– Точно так, – компетентно ответил Левша и широко развел руками. – Это всё – Копань. Но собственно Копанью обычно зовут брошенный рабочий поселок, где мы собираемся переночевать.
Левша поведал, что во время рытья в поселке жили копатели да земленосы. С два десятка хат и пара изб для смотрителей: главного землемера, его помощников и казначея. Планировалось поджечь здешние леса и разбить на их месте плодородные пахоты подле нового отвода реки. Даже название уже было – Земцовская слобода. Однако боярин Земцов, что организовал работы, помер безвременно, то ли от кашля, то ли от чьего-то наговора, а сыновья разделили наследство, так что ни у одного не достало денег, чтобы завершить дело.
– Так и стои́т этот ров по сей день! – с сожалением поцокал Левша. – Ох, прости господи, но ведь глупость страшная – так задни́цу1 делить!
– Отчего же? – удивился Рэй, до сих пор не знавший, что Левша, оказывается, смыслит в законах.
Тут грамотный Левша объяснил, что по западному закону такой оказии с дележкой наследства бы и случилось, ибо там, в странах курфюрстов, наследство уходит целиком старшему сыну, если только отец не составит ряд – завещание, которым распорядится нажитым добром иначе.
– Что же в этом хорошего, младших братьев без куска хлеба оставлять?
– Ну очевидно же, Рэй! Запрет на дележку наследства сохраняет в целости артели, цеха, хозяйства. Смерть мужа не становится причиной гибели его дела, а младших братьев заставляет выслуживаться, трудиться, строить свое дело, а не дожидаться, пока тятька преставится. Наша же Княжеская Правда сказывает иначе: «Кто, умирая, разделит свой дом детям, на том стоять, но кто без ряда умрет, всем детям идет имущество».
– То есть у нас в Княжестве все сыновья признаются равными наследниками?
– Да! Вот и получаются доли да кусочки, каждый из которых – пшик, по сравнению с целым наследством.
Писарь, заглядевшись на тёмно-рыжее закатное небо, наполненное клочьями слоистых облаков, ступил чуть в сторону, и рыхлый грунт под его лаптем вдруг стремительно поплыл, формируя песчаную лавину.
– Убивают! – только и вскрикнул стремительно опускающийся Левша.
Земля валом понеслась у него из-под ног да, как назло, скат тут попался уж очень крутой, с каменистыми наростами у подножия. Рэй бросился вперед, но Сольвейг оказалась проворнее, успев схватить писаря за рукав. Вот только пудовый коробчатый рюкзак у того за спиной, не обращая внимания на старания пары, легко поволок обоих вниз.
* * *
Вечерняя заря угасла, теплая летняя ночь, богатая россыпью звезд, опустилась на пустынную Копань. Погода стояла тихая и почти безветренная, даже сверчки в этой низине стрекотали протяжно и ленно. Сказывали, что в брошенных домах Копани в холодные месяцы ютятся бродяги и даже лиходеи, но, похоже, сейчас поселение стояло необитаемо. За исключением трех путников, что заняли не слишком разрушенную зимами хату.
Рэй завершил разборку вещей и теперь занимался ужином. За окном с косой рамой висела круглая, как серебряный алтын, луна.
– Ну хва-атит так на меня смотреть, – устало проговорил Рэй, помешивая березовой веткой кострище, что топилось в центре хаты. – Одним взглядом убьешь. Сольвейг, ну прости. Я же не специально.
Сольвейг, обхватив коленки, сидела на отдалении, исподлобья глядючи на героя: челюсть чуть выдвинута, губы сомкнуты в линию, взгляд исполнен истовой лисьей ненавистью.
Уголья потрескивали, отпуская прозрачные желтые языки, а покосившаяся глиняная труба, что располагалась над черным очагом, забирала в себя не более половины чада.
– Еще как специально, – ответила Сольвейг. – Ведь в первый раз было так смешно! И ты не преминул повторить.
– Говорю тебе… – начал объясняться герой, но отвлекся: – Эй! – крикнул он, когда Левша поднес к губам кожаный бурдюк. – Ты откуда это взял? Мы договаривались, что ты не пьешь.
– Так это только в дороге нельзя, а? А сейчас-то, поди, на ночлеге. На ночлеге ж можно? Можно. Ну а что? Да, милый, я ж так, за крепкий сон, – увещевал Левша, на ходу прикладывая к губам костяное горлышко бурдюка. – Может, тоже будешь? На боярышнике бражка, на-ка вот.
Рэй только махнул рукой.
Группа планировала обосноваться в главном доме землемера, однако у того уже рухнула крыша, потому пришлось оккупировать одну из рабочих халуп. Земляной пол, шесть низеньких остовов спальников, больше походящих на нары из Бересты.
– Соль, ты где спать будешь?
Та демонстративно отвернулась, твердым взглядом уткнувшись в стену.
Левша, устроившийся под окном, романтично разглядывал луну. Рэй поднялся, присел рядом с Сольвейг и шепнул:
– Ну схватил я тебя за хвост! Всю жизнь будешь дуться?!
– За хвост! – грозно прошипела она в ответ. – Прямо ручищей своей. А потом еще и потянул! Каково, а?
– Так ты бы вниз с обрыва укатилась вслед за писцом!
– Ништо! Хоть малость бы от тебя отдохнула.
– Лучше б спасибо сказала.
– Спасибо! За очередное унижение.
Отчаявшись, Рэй покопался в глубинах рюкзака, вынул тряпицу, в которую был упакован увесистый ломоть рыбы. Лиса поначалу не среагировала, но, как аромат достиг ее носа, обернулась.
– Речная рыба, копченая. Купил сегодня у охотника Бориса, думал, на всю дорогу хватит.
Сольвейг принюхалась к мешочку внимательнее; изнутри веяло дымчатым благоуханием копченой форели.
– Пеструшка, что ли? – удивилась она, уточнив местное название рыбы. – А как это – копченая?
– Да уж, на всякого мудреца… Сколько тебе, говоришь, четыре сотни от роду? А про копчение в первый раз слышишь?
– Слышала я, не зазнавайся! Просто пеструшку, вот чтобы копченую, не пробовала, – проговорила она, гипнотизируя мешок с ароматным ломтем внутри.
– Между прочим, пол-алтына за кусок.
– А ты, чурбан, мне и того больше должен за прикосновение ко священному хвосту! – она выхватила вязку и, так уж и быть, устроилась возле очага.
Ненависть в глазах угасала по мере того, как пеструшка латала душевную травму лисы. Сытые путники устроились на ночлег. Левша отключился первым, а когда из угла донеслось тонкое лисье сопение, глаза Рэя сомкнулись сами собой.
* * *
«Тук-тук», – раздалось в тишине.
Левша приоткрыл глаз, но веко сразу опустилось обратно. Он подбил ногами тонкое одеяло и провалился в забытье.
«Тук-тук», – повторилось за дверью.
Писарь подскочил, оглядев мрачную лачугу. Кострище давно прогорело, дверь была заперта щеколдой изнутри, в окне чернота, по которой гуляет легкий ветерок. Взбудораженный, Левша вынул из-за пазухи бурдючок, глотнул и, проворчав себе под нос, улегся обратно.
Но сон не шел. Почувствовав нужду, он понял, что уж не сможет уснуть и поднялся. Герой беззвучно спал в дальнем левом углу, его подруга, временами ерзая, лежала неподалеку, укрывшись с головой. Писарь шаркнул засовом и опасливо оглядел поросшую тысячелистником и ромашками улочку. Летняя ночь подходила к концу, восток уже серел. Убедившись, что снаружи никого, Левша отошел за дом и принялся сливать излишки.
Завершив дело, он заправился, одернул заношенный кафтан. Как вдруг за спиной скользнула тень!
* * *
В продолжение ясной ночи, утро опять выдалось солнечным. Рэй потянулся, выгоняя дремоту, и осмотрел лачугу. Мерное движение под одеялом неподалеку: Сольвейг дремала, свернувшись калачиком и с головой укрывшись одеялом. Сбоку из-под одеяла маняще выглядывала белая кисточка.
Рэй переборол желание коснуться неприкосновенного хвоста и попытался стянуть ее одеяло. Ощутив сопротивление, понял, что подруга уже не спит.
– Поднимайся. Сегодня надо добраться до Дрягвы. Хорошо бы успеть до полдника.
Из-под одеяла сонно промямлили:
– Бешполешно… не ушпеем.
– Если будешь возлегать, то конечно. А где Левша?
– Ушел.
– Как ушел?! – схватился за голову стрелок. – Когда?
– Еще ночью… не шуми.
В ажитации Рэй вытряхнул соню из одеяла и, проигнорировав изобилующий злобой взгляд, допросил лисицу.
– …Думала по нужде ушел. Но он так и не вернулся – я засов обратно заперла, и хватит меня трясти, ради богов! Подымаюсь.
Кое-как оправив взъерошенные, упавшие на лицо космы, она зевнула во весь рот, продемонстрировав хищные клыки – видно, как хвост, они проявлялись в ее человеческом обличии, – и уточнила:
– Да никуда твой друг не подевался. Даже отсюда его чую, от одного запаха захмелеть можно. Подле дома поищи, – сказала она, будто о потерянном сапоге.
Герой сбросил щеколду с двери и вышел наружу – ослепительное солнце, жужжащее тысячей мух, ударило по глазам; день обещал быть жарким. Зайдя за угол землянки, лучник обнаружил писаря, что спал в позе восточного единоборца, перевалившись через сломанную бочку. Рэй с тревогой оглядел тело, но когда то испустило ветер, сразу успокоился.
– Мастер пера! – хлопнул он в ладоши. – Солнце высоко. Изволь поспешить.
Левша тут же вздрогнул, огляделся растерянным взором. Смятенно расселся на земле.
– Боже, боже, уберег Сварог, уберег Господь, – ощупывая кафтан и осеняя себя крестом, бубнил он. – Не достали, не захватили.
– Кто не достал?
– Они! Они приходили ночью, Рэй! Я уж думал, всё, вздернут! А нет, живой… Ха-ха! Живой остался! – истерически усмехнулся он.
– И что же помешало злодеям?
Старик пожал плечами, после чего принялся искать потерявшийся бурдюк. Рэй отмахнулся: коли тут и правда оказался бы пришлый, да еще не один, то мимо Сольвейг с ее нюхом и слухом он бы и по воздуху не проскользнул.
* * *
– Давай еще поспим? – …Не вари яйцо слишком круто. – …Ты переварил! – …Не хочу яйцо. Пеструшки не осталось?
После завтрака, который из-за лисьей привередливости затянулся много дольше желаемого, трое наконец взяли мрачную лесную тропку в сторону Дрягвы.
– Да что же это? Точно детский сад с собой веду, – цыкнул герой, когда писарь во второй раз за утро отлучился к кустам по потребности.
Сольвейг скривила брезгливую мордочку и зашагала дальше.
– Стоять, – скомандовал Рэй. – Мы идем вместе. Ты ведь так хотела взять господина писаря с собой.
– Расслабься. Твою душонку я увижу и с другого конца света – не потеряюсь.
– Можно подумать, я о тебе беспокоюсь, – покачал головой лучник и саркастически добавил: – Левшу невидимые душегубы преследуют, а ты его бросаешь?
Девушка вдруг остановилась. Обернулась и, склонив голову на бок, спросила:
– Ты чего ночью просыпался?
– А? Да всего-то раз. Просто плохой сон.
– О мечнице?
Рэй не смог скрыть удивления тем, что Сольвейг так легко раскрыла причину промозглой тревоги в его душе, которую он таил даже от самого себя. Лисица, заметив это выражение лица, конечно, осталась довольна. Ухмыльнула губу, подходя ближе:
– Не удивляйся. Помнишь, где я живу? То, что происходит в твоем сердце, – она приложила пальчик к его груди, – мне порой виднее, чем тебе.
Стрелок помолчал, глядя в глубокие ярко-карие глаза. «Ох, нельзя в них засматриваться». Девушка опустила руку и, заметив, как из кустов, скрючившись, выбирается Левша, повернулась по направлению движения. И добавила громче:
– Думаешь, мне приятно смотреть на женщин в своих снах?
Быстро обдумав сказанное, Рэй воскликнул:
– Подожди-ка, ты еще и сны мои видишь?!
* * *
К обеду группа выбралась из лесного массива на ополье узкой, но по виду глубокой речки. Над тихой водой то и дело мелькали жирные стрекозы с радужными крыльями.
Стрелок остановился у кромки леса. Впереди сверкала змейка водоема, но Рэя этот живописный пейзаж не радовал. Он хмуро поглядел на страницу дневника с изображением карты. Потер нос. Еще раз посмотрел на карту, понимая, что на рисунке ничего не изменится. Реки на карте не было. Ярослав мог и не упомянуть о таком незначительном ориентире – ручей, а не река. Однако факт порождал сомнения. За́годя запасшись терпением, Рэй обратился к подруге за помощью.
– Что такое? – с напускным удивлением спросила она, полностью оправдав ожидания. С развальцей спросила: – Нешто заблудился, соколик?
– Други, а? – выбрался из высокой травы Левша. – Третий час идем, мож, привалимся? Сил-то вовсе не осталось.
Лучник собирался отказать, однако Сольвейг влезла вперед:
– Можно и отдохнуть. До Дрягвы осталось около пятнадцати верст. Мы правильно идем. Теперь, как наш герой повернул возле того оврага.
– А до того?! Зараза ты, получается, больше пяти верст протопали впустую. Сказать не могла? – Рэй, негодуя, опустил карту, но, посмотрев на довольное выражение лица подружки, лишь проворчал себе под нос: – Ёлки-палки, на что я, вообще, рассчитываю?
Предоставленный Левшой пыльный глиняный котелок устроился над костром. Лучник прокалил посудину на огне, растопил в ней большой кусок сала, бросил порезанную луковицу и зубчик чеснока. Обжарив специи, он залил массу водой и добавил хороший ломоть соленой баранины. Когда куски мяса разварились, он ссыпал в котелок полную жменю сухого гороха и щепоть душицы, получив недурную на вид похлебку.
Группа расположилась на цветущем клевером лужке недалеко от границы леса и шагах в пятидесяти от водоема.
– О чём читаешь? – поинтересовалась Сольвейг у Левши, который, навалившись на короб, держал перед собой стопку сшитых листов.
Тот скучно пожал плечами, мол, еще в прошлом году кто-то из деревенской ребятни приволок ему эти листки, как единственному грамотному в деревне, однако у него по веским причинам не доходили руки, чтобы прочесть пожелтевшие записи.
Рэй помешивал дымящий гуляш, который только собирался закипать. Сольвейг лежала на голой траве, разглядывая кучевые облака, ленно повисшие на небе. К полудню оно обрело зеленоватый налив, который, как и предсказывала Настя еще весной, стал наблюдаться еще сильнее в эти жаркие летние дни. Парило. Можно было даже ожидать грозу. Заметив, что Левша целиком поглощен чтивом, Рэй негромко спросил:
– Все Великие Герои вели дневники?
– Само собой нет. Кому-то просто не нравилась идея переложения своей жизни на бумагу, кому-то вовсе нечего было записывать – бездари вроде тебя и в те времена встречались. Да и каждый, кто вел дневник, описывал историю по-своему. Дневник Александра – это журнал натуралиста и исследователя. Дневник Велимира – тетрадь поэта, этот грубый вояка писал чудесные стихи. Дневник Олега – записки мыслителя, чрез которые он познавал себя и окружающий мир. Дневник Мирослава – преисполненный пылкими чувствами роман.
– А говорила, ничего не помнишь о первой эпохе.
Сольвейг ответила уязвленным взглядом.
– Для тебя эти сведения не имеют значения.
– А вот это я сам могу решить, – сухо сказал Рэй, поднявшись и прихватив с собой лук.
– Ты куда?
– Пройдусь до реки. Смотри за похлебкой.
– Шмотри жа поклепкой… – недовольно пробурчала Сольвейг, глядя тому в спину. – Обиделся, что ли?
Стрелок прошел через кустарники и оказался на приятном, поросшем короткой травкой берегу, вдоль которого бежали глубокие изумрудные воды. Стрекоза протрещала крыльями возле лица, уклонившись от столкновения в последний момент. Вид рябящего на ярком солнце водоема умиротворял.
«Надо было на берегу разместиться. И чего Сольвейг не захотела у воды?» – подумал он, проветривая жилет под шепчущим с реки ветерком.
Присмотрев иссохшую яблоню, он снарядил тетиву, решив пострелять. Новый композитный лук из дуба и ясеня имел довольно увесистый натяг, зато бил метко и сильно. Сольвейг, правда, учила, что стрелять по деревьям – полностью дурная идея: стрела, вонзившись в твердую древесину, может незаметно треснуть и подвести при следующем выстреле. Да и деревья жалко. Но соломенного стрелоулавливателя тут не было, а пострелять из нового лука страсть как хотелось.
Только он взвел тетивой стрелу и прицелился, как взгляд его провалился вдаль. Там, еще шагах в пятидесяти очутилась деревянная конструкция вроде короткого лодочного причала. И это было странно, учитывая отсутствие известных в этой местности поселений.
Причал был маленький, крепкий, собранный без единого гвоздя. Пористая, белесая древесина выгорела и потрескалась от минувших лет, точно ископаемая кость. Вода щекотала пузатые сваи, покрытые мочалкой водорослей, влекомых течением. Помост твердо отдавался под ногами. Удивительное дело: такой крепкий причал посреди леса, да на столь неприметной речке. Наверное, местные рыбаки или охотники построили под свои нужды.
Жара.
На горизонте всё-таки собиралась летняя гроза, но над головой небо оставалось ясным. Герой отложил лук, отметая идею пострелять, присел на разогретые доски пирса. Пахло тиной, но не застарелой, а свежей.
А полуденное солнце припекало. Он откинулся на спину, прижавшись к горячему помосту. Ветер нежно касался его лица, а сочное солнце горело краснотой под закрытыми веками. Он безмятежно прикрыл лицо охотничьей шапочкой.
Приятно было отстраниться от тягучих мыслей, что червяками ворочались в голове: о милой сердцу Насте, которая пропала при столь тревожных обстоятельствах, о Сольвейг, которая скрывала невесть что и не пойми почему. О геройской миссии, конечно. Тут, поди, и сами боги не знают, куда эта миссия его, бездарного героя, заведет. Что за чертовщина случилась в лесу у Бересты, когда привиделась изба без окон и таинственная старуха, что поведала стихи для изгнания духа?
