О дивный новый мир

«О дивный новый мир» Олдоса Хаксли — это не просто антиутопия, а глубокое исследование человеческой природы, технологий и социальной структуры. Книга была опубликована в 1932 году, но её темы остаются невероятно актуальными и по сей день.

Мир и Социальная Структура С самого начала Хаксли погружает нас в мир, где всё подчинено контролю и стабильности. Люди производятся на «репродуктивных фабриках», где их генетически модифицируют в зависимости от предназначенной касты: Альфа, Бета, Гамма, Дельта и Эпсилон. Каждая каста имеет свои задачи и уровень интеллекта, что приводит к строгой иерархии.

Цитата: «Счастье не зависит от того, кто ты есть и что ты делаешь. Счастье — это состояние, созданное за счет управления». Эта фраза ярко подчеркивает, как общество манипулирует представлениями о счастье, подменяя их комфортом и отсутствием страданий. В нашем мире также наблюдается стремление к комфорту и избежанию страданий — мы окружены технологиями, которые делают жизнь проще, но часто ценой искренних эмоций.

Персонажи и их Столкновения Одним из наиболее ярких персонажей является Джон «дикарь». Его воспитание в резервном обществе показало, насколько сильно он отличается от своих «цивилизованных» собратьев. Когда он попадает в мир утопии, он испытывает шок от бесчувственности людей. Например, его реакция на смерть и утрату, на любовь и страсть, контрастирует с относительной апатией окружающих.

Цитата: «Истинная свобода состоит не в том, чтобы делать то, что ты хочешь, а в том, чтобы хотеть того, что ты делаешь». Это выражает его внутреннюю борьбу и поиск смысла в мире, который его не понимает. Подобные мысли актуальны и для нас: как часто мы действуем, поддаваясь давлению общества, и теряем связь с собственными желаниями?

Технологии и Потребление Хаксли также затрагивает опасности технологий. В его мире люди управляются через «счастливые пилюли» — соматозы, которые обеспечивают им постоянное ощущение благополучия. Эта зависимость от внешних стимулов резонирует с нашей реальностью, где многие ищут утешение в социальных сетях и потреблении, забывая о настоящих отношениях и эмоциях.

Цитата: «Когда у вас есть все, вы ничего не хотите». Это заставляет задуматься о том, как современное общество стремится к постоянному потреблению и как это влияет на наши ценности и межличностные отношения.

Заключение и Актуальность В финале книги Джон не может смириться с идеалами «нового мира» и выбирает трагический путь, что подчеркивает безвыходность его ситуации. Это выводит на поверхность важные вопросы о цене счастья и о том, что значит быть человеком.

«О дивный новый мир» — это мощный предупреждающий манифест о том, как технологии могут отдалить нас от нашей истинной природы. Хаксли заставляет задуматься о том, что если мы не будем внимательны, то можем оказаться в ловушке, где свобода и индивидуальность будут подменены иллюзией счастья.

Я считаю, что эта книга должна быть прочитана каждым. Она напоминает нам о важности поиска настоящих эмоций и сохранения человечности в мире, где легко потерять себя. Твердая пятёрка за глубину и актуальность!

«О дивный новый мир» Олдос Хакскли

Чтобы понять мысль автора, достаточно было и брошюры. Знаю, критики и любители утопий закидали бы меня камнями. Но это моя рецензия и я пишу в ней свои ощущения. Книга написана странно, по крайней мере в начале, и больше похожа на сценарий. Пишу это, осознавая, что возможно так и было задумано. Но читался подобный «стилёк» тяжело. Тем не менее, персонажи раскрыты довольно подробно, чтобы довольно быстро стало понятным, что всё закончится так как закончилось. (простите за тавтологию) 

Впрочем, молодым идеалистам, мечтающим о мире во всём мире и воспевающим покой и умиротворение, очень советую прочитать.

Роман Олдоса Хаксли я начала читать ещё в старшей школе — из-за общей гиперфиксации на антиутопиях. Тем не менее закончила я его только много лет спустя, и сейчас, будучи ещё более начитанной культовыми дистопиями, я понимаю, что трагическая судьба Джона — самый страшный исход из всех, что когда-либо были представлены в романах о нежелательном будущем.

Прежде чем разобрать работу Хаксли, я пройдусь по основным сюжетным поворотам других общепризнанных романов — только так можно увидеть единые тенденции и сравнить «продукты» отталкивающих общественных строев. В качестве примеров я приведу те антиутопии, где события происходят во вселенной, в которой мир искажён в первую очередь социально и психологически, и где главный герой пытается справиться с происходящим как личность (то есть личность против системы условно).

Это значит, что не учитываются «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд, «Заводной апельсин» Энтони Бёрджесса или «Повелитель мух» Уильяма Голдинга, часто фигурирующие в различных топах данного жанра. Действия «Атланта», безусловно, происходят в какотопическом мире, но основное внимание в нём уделяется следствиям экономических процессов, а не природе межличностных отношений. «Апельсин» не рассказывает об обществе будущего, а повествует об индивидуальном пути насилия и ненасилия в жизни конкретного человека. «Повелитель» вообще не о влиянии государства (источник системы) на социальные аспекты человечности.

Мы

В этой антиутопии формула такая: главный герой проходит путь от верного слуги системы, через обретение революционных взглядов и до нравственной деградации пройденного личностного «прогресса». Произошёл откат.

1984

В этой антиутопии формула следующая: главный герой проходит путь от латентного революционера, через совершение активных антиправительственных шагов и до нравственной деградации на уровне полной утраты своего «Я». Откат — но к состоянию до событий книги, не существовавшего в действительности читателя.

451 градус по Фаренгейту

Несмотря на некоторый эффект недостоверности происходящего, формула так или иначе перекликается с формулами двух предыдущих романов: главный герой проходит путь от беспечного слуги системы, через обретение взглядов революционера и до нравственного роста и свободы. В отличие от прежних откатов, мы наблюдаем успешную трансформацию.

Каллокаин

Формула чуть интереснее смотрит на схожие канонические романы жанра: главный герой начинает с пути умом и сердцем верного системе гражданина, проходит через принятие латентных революционных взглядов и заканчивает свой путь в рамках мироустройства, где, пусть «революция» и «проиграла», он в то же время сам преодолел систему внутри себя.

Так что же нового предлагает Олдос Хаксли, что заставляет поёжиться сильнее, чем при прочтении вышеупомянутых произведений?

Прежде всего полное разрушение структуры повествования. Главного героя мы не видим добрую половину романа, и поначалу за ведущих действующих лиц воспринимаем людей, которых, несмотря на все притеснения, существующая государственная система всё же устраивает.

Мир заведомо идеален в своём обречённом устройстве: самые угнетаемые классы не способны воспротивиться, потому что их генетически выводят под стать своим будущим ролям, а классы, внутри которых люди рано или поздно всё же могут помыслить за пределами законов, усвоенных с эмбрионального развития, имеют возможность не только «подвергнуться стигме», но и отправиться на отдельные острова для вольнодумцев подальше от коллективного социума и жить так, как им вздумается. Даже Главноуправитель Западной Европы Мустафа Монд предстаёт интеллектуалом и прекрасно осознаёт суть общества, для которого служит, потому что выбор этот сделал осознанно, когда знал жизнь и в рамках пропаганды, и вне её.

Пусть гедонистическое общество Хаксли и примитивно, и не является в действительности «обществом всеобщего счастья», каким старается представать в глазах граждан, и ликвидировало высокие ценности, и пропагандирует все низкопробные эрзацы, оно всё же кажется настолько логичным и допустимым в нашей реальности, настолько близким нашему настоящему, что даже и представить нельзя на его территории революцию или последовательную деградацию и крах как системы.

С главным героем, Дикарём Джоном, читатель знакомится, только когда первоначальные действующие лица отправляются в индейскую резервацию — зону, где отсутствует существующий государственный строй. При этом сам образ Джона является огромной аллюзией на литературный троп «благородного дикаря», для которого борьба с современным «цивилизованным» обществом кажется самой собой разумеющейся и при этом неразрешимой задачей.

По сути, Джон — это эксперимент в руках Хаксли, с помощью которого писатель хочет проверить нерушимые символы культуры на прочность. Если исконное благородство всегда успешно противостояло своими идеалами упадническим современникам, то сможет ли оно выстоять против столь продуманной до мелочей системы, где каждый винтик действительно всеми атомами верит в то, во что крутит, а не вынужден убеждать себя в этом, закрывая глаза на то, как сильно ржавеет?

В принципе сам персонаж не так важен, как его взаимоотношения с окружением. Практически всегда главного героя побуждает идти по пути к осознанию своего истинного места в жизни любовь. Даже если чувства не являются глубокими и наполненными, как в случае с Гаем Монтэгом и Клариссой Маклеллан, и даже если любовь существовала задолго до событий, упоминаемых в книге, как в случае с Лео и Линдой Калль, романтическая привязанность априори мотивирует главных действующих лиц к действиям, к улучшению своих качеств и к переоценке уже имеющихся ценностей.

И, самое главное, любовь становится чётким разграничением двух плоскостей — мира фальши, «красивой обёртки», отыгрыша, коими обычно являются навязанные система и государство, и мира искренности (в рамках отсутствия противоречий между реальными чувствами и намерениями в отношении другого человека и того, как эти чувства и намерения преподносятся ему на словах), истины, действительности, доступные — какими бы ни были внешние обстоятельства — только в глубокой связи с ближними.

И этот троп «любви преображающей» предстаёт в совершенно ином свете для Дикаря Джона. Ещё до появления в Мировом Государстве, потрясающий образ которого «рисовала» мать Джона аж с самого его рождения, главный герой уже имел представление о своей индивидуальности и о том, какой он хочет видеть свою «любовь» (по Шекспиру). В большей степени «картинка идеала» шла изнутри Джона, а не со стороны социальной пропаганды (в анализе Дикаря часто упоминают влияние на него культуры индейцев, и она, безусловно, на многие его взгляды повлияла, но не была такими насильственными, вдалбливающими в голову требованиями, какой работает искусственность пропаганды, к тому же даже среди индейцев Дикарь был изгоем — абсолютно все эти обстоятельства дали огромное пространство для того, чтобы он сам в дальнейшем перерабатывал, искажал и формировал поступающие данные о мироздании. Так естественным образом работает восприятие).

Ещё раз: Джон уже нашёл себя и в любви искал конкретный идеальный образ. В других антиутопиях главный герой искал идеалы, навязанные ему пропагандой, а самого себя начинал искать уже тогда, когда обретал любовь, прежде не доступную его представлениям и пониманиям о мире.

Во втором случае любовь созидала, потому что мотивировала на пустыре строить фундамент. Что же тогда делала любовь в случае Джона, если у него не просто был фундамент, но целый воздушный замок?

Среди действующих лиц, упомянутых в самом начале и оказавшихся в индейской резервации, была Линайна Краун. Она полностью соответствует политике своего государства, и единственное, что могло бы указывать на её индивидуальность, это тот факт, что она, не следуя порядку вещей о свободной сексуальной жизни, спит с одним и тем же мужчиной. Тем не менее, чтобы как раз следовать порядку, она и отправляется в резервацию, будучи на свидании с новым потенциальным «любовником».

Там она встречает Дикаря Джона, и последний в неё влюбляется. Безусловно, уже имея опыт влюблённости в соплеменницу, которая не была доступна, Джон представляет Линайну прежде всего возвышенно, так, как читал в книгах и как рисовал в своей голове об идеальной женщине, побуждающей совершать подвиги.

Тем не менее во вселенной Мирового Государства нет смысла в подвигах, нет романтики, а сексуальные предпочтения легко реализуются с первым попавшимся, если говорить условно. И Линайна полностью идеологии своей страны соответствует.

Катарсис в отношениях между Джоном и ней достигается в тот момент, когда взаимность интереса становится очевидной и Линайна пытается вступить с Джоном в сексуальную связь. Дикарь, представлявший секс лишь следствием интимности внутри брака и ожидавший от возлюбленной чего угодно, но не сексуальной раскрепощённости, оскорбляет девушку и в панике убегает.

Впоследствии мысль о «Линайне, оказавшейся блудницей» действительно двигала Джоном дальше по сюжету, но она не созидала в нём новое, потому что Дикарь, уже имеющий свой идеал, свой «фундамент», свою осознанную индивидуальность, воспротивился и не захотел принять то, что противоречит уже сформированному в нём (стоит, правда, отметить, что его неприятие логично в его возрасте и в рамках его социального опыта и багажа, даже если это отражает незрелость его установок).

Вот такое обыгрываемое в романе противоречие: если в классических тропах антиутопий главного героя принуждают любить искусственное, мёртвое, но он продолжает тянуться к живому — человеческому общению, чувствам, близости, то в «О дивном новом мире» наоборот: центральный персонаж усердно тянется к искусственному и мёртвому — созданному в его голове идеалу, но отвергает живое и имеющее изъяны — такую Линайну, какая она есть.

Любовь, безусловно, созидающая и преображающая, но если это не любовь, а зависимость, если любящий свою любовь отвергает в угоду воздушным замкам, то неприятие ведёт не то что к неврозу, но к саморазрушению. Последний путь и был избран Джоном.

Хотелось бы особенно отметить и то, что Дикарь «Дивного мира» и чета Калль «Каллокаина» имеют общую черту, отсутствующую зачастую в антиутопиях, — отношения родителей и детей. Это такая же важная связь, как и любая другая, и эта любовь задолго до романтической формирует нашу личность.

Подобно тому, как Джон допускает лишь идеальную Линайну и отвергает её настоящую, мать Джона, Линда, всю жизнь то подпускала сына к себе, дав слабину «материнским чувствам», то отвергала мальчика и свою роль матери. Очевидно, что в таких обстоятельствах нет места здоровой привязанности — есть только острая зависимость, ведущая к ещё большему разрушению. Тем не менее, когда ты глубоко одинок изнутри, ты прочно начинаешь заблуждаться, что плохая связь кажется лучшей альтернативой отсутствию связи вообще.

Проблема в том, что в какой-то момент Дикарь окончательно теряет и её — Линда умирает. Её гибель становится огромным ударом по психике Джона, особенно учитывая тот факт, что никто, кроме него, её смерть не уважил, как никто и не уважил его скорбь.

Помимо родительской и романтической привязанностей есть и дружеские чувства. Лео Калль имел сложные отношения с Эдо Риссеном, Гай Монтэг имел неоднозначные отношения с Битти и сблизился с профессором Фабером, Уинстон Смит видел в О’Брайене друга и единомышленника и пусть не любил, но простодушно общался с Парсонсом, даже Д-503 называл своей семьёй R-13. У каждого героя, даже если они и не считались полноценными друзьями, был человек, многое с ним разделяющий, относящийся к нему хорошо, часто проводящий с ним время.

У Джона, безусловно, формировались в некотором смысле приятельские отношения с Бернардом Марксом, вначале приехавшим с Линайной в индейскую резервацию, и Гельмгольцем Уотсоном, другом Бернарда, тоже, как Маркс, осознающим собственную индивидуальность. Тем не менее даже в этих приятелях Дикарь не мог найти удовлетворения и понимания, потому что Бернард был скользким трусом и парнем просто пользовался, а Гельмгольц, не находя в своих действиях ничего зазорного, открыто высмеял те ценности, которыми Джон восхищался, дорожил и которые вслух «товарищам» зачитывал из книг. Выходит, у Дикаря не было никого.

Какими бы ни были отношения Джона, все они вели к разрушению.

Наконец, поговорим об «обряде инициации», после которого обретавшие любовь герои-индивидуалисты обычно возвращались в общество и теряли своё «я» либо, как в случае с Гаем Монтэгом и Лео Каллем, окончательно укореняли незыблемую «революцию» внутри самих себя.

У Джона этих «обрядов» в какой-то мере было два. Первый — во время встречи с Мустафой Мондом. К тому моменту Джон ещё оставался физически не один, с ним были приятели Гельмгольц и Бернард, но он уже утратил идеальную Линайну и родную мать. В том числе он разочаровался в государственном строе, а после инцидента с неудачной попыткой достучаться до представителей низшей касты «дельта» — и в самом обществе.

Тем не менее если герои в классической формуле антиутопий отвергаются социумом из-за индивидуализма, автоматически исключающего «чистоту» коллективизма, а потом насильственно принуждаются к возвращению в общество в «нужном состоянии», то Дикаря общество не отвергало и ни к чему не принуждало. Да, Джон индивидуалист и отличается от других граждан Мирового Государства, но общество скорее испытывает к нему интерес без задних мыслей, а Монд и вовсе не принуждает «утратить себя» — напротив, он даёт парню выбор, как и другим индивидуалистам, жить так, как ему хочется, среди единомышленников на острове, либо остаться в обществе государственного строя, причём в последнем случае Монд также не желает переделывать Джона — он просто хочет продолжить наблюдение за ним среди «больных коллективизмом» граждан.

И Дикарь отклоняет оба этих предложения и идёт своим путём — отшельником в заброшенную башню. Вновь его никто ни к чему не принуждает — он сам выбирает отвергнуть окружение. И, казалось бы, на этом можно было бы и завершить его историю и прекратить эксперименты внутри тропов жанра… (Безусловно, Хаксли написал свою работу, ещё когда антиутопия не была жанром, а многие произведения ещё не были написаны, мною подчёркивается лишь отличительность «Дивного мира» от других «коллег по цеху».)

Так мы подходим к причине, по которой судьба Дикаря Джона — самая страшная и незавидная среди всех героев вселенных дистопий.

Джон не просто становится отшельником — он лишается всех людей, став не только одиноким внутри, но и одиноким снаружи, — и после неоднократных эмоциональных срывов пускается в самобичующий раш, причём буквальный — он регулярно хлестает себя бичом. Помимо этого, он, чтобы очиститься от невероятного чувства омерзения (которое шло только из-за неприятия того, что и он, и мир вокруг неидеальны, а потому чувство никак не исчезало), часто вызывал у себя рвоту.

Квинтэссенция саморазрушения — и как иронично, что это он сам разрушает себя за свою индивидуальность, а не общество, как обычно случается в антиутопиях.

Однажды Джона за самобичеванием застаёт случайный прохожий, после чего Дикарь становится сенсацией, а целые толпы съезжаются к некогда заброшенной башне, чтобы поглядеть на него. Среди зевак оказывается и Линайна, о страсти к которой Джон не позабыл, но даже изрядно похлёстывал себя за оставшиеся частички обожания и боготворения её, такой несовершенной, такой «блудницы», такой не стыдящейся своего «греха».

Именно это событие и становится вторым «обрядом инициации», когда Джон, и так сходящий с ума после стольких нервных срывов, потерь, одиночества и самонаказаний, и так разрушающий самого себя до основания за то, что своей небезупречной жизнью не соответствует мёртвому идеалу (а значит, разрушает из-за неприятия), находится в центре скандирующей толпы, по искренней тупости восторженно упивающейся его страданиями, мотивирующей его и дальше себя хлестать, повторяющей его «дикие» телодвижения.

Когда он, будучи и так на пределе, потому что все вокруг эмоционально заражают его исступлением и бурей порывов и только провоцируют ещё сильнее беситься (по сути, не отвечают никак сообразно его действиям. Они так же недоступны, как и равнодушные родители, игнорирующие своих детей, тем самым травмируя их сильнее, чем если бы они реагировали руганью или похвалой на их поступки. Потому что не дают «ответов-реакций» на «вопросы-действия», потому что оставляют в неведении, потому что не дают формировать в памяти опыт, а опыт — это запрос миру и отклик мира на него), видит Линайну.

Ассоциативный ряд на ней замыкается — её и так «невозможно» простить за несоответствие образу, так ещё и с момента зарождения влюблённости к ней и многим позже открытия её истинной природы, которую Джон категорически, бурно не принимает, не отпускает и с которой не может смириться, пошёл ряд добивающих и «принуждающих» утрачивать и не испытывать удовлетворения событий для Дикаря. Переезд в Лондон из резервации, смерть матери, насмешки над её смертью, разочарование в приятелях и в чужой системе, неудачный бунт с попытками достучаться до низшей касты, полная грамотность и последовательность логики Главноуправителя Западной Европы, который никак не наказывает (вновь равнодушие), нежелание у всех соответствовать представлениям парня о добродетельности из книжек (то есть полное отсутствие единомышленников) и, наконец, тотальное одиночество как внутри, так и снаружи.

И, конечно, в такой напряжённой и стихийной обстановке Джон теряет голову, срывается, впадает в слепую ярость. Он забивает Линайну бичом, называя блудницей, и все вокруг в экстазе повторяют бичевание друг над другом следом за ним, считая это чем-то весёлым и упоительным.

Когда «оргия насилия» завершается и все уезжают, Джон, очнувшись в одиночестве, вспоминает, что он натворил. Он понял после свирепого изуверства над Линайной (которая ни в чём не виновата. Проблема лишь в нём самом — в том, что он боготворил ту, которая не могла соответствовать идеалу и при этом даже не претендовала на это соответствие), что не способен победить «грех», искушения, несовершенство даже в самом себе. И кончает жизнь самоубийством.

Под вечер из-за гряды показались вертопланы, летящие тёмной тучей десятикилометровой длины. (Во всех газетах была описана вчерашняя оргия единения.)

— Дикарь! — позвали лондонец и лондонка, приземлившиеся первыми. — Мистер Дикарь!

Ответа нет.

Дверь маяка приоткрыта. Они толкнули её, вошли в сумрак башни. В глубине комнаты — сводчатый выход на лестницу, ведущую в верхние этажи. Высоко за аркой там виднеются две покачивающиеся ступни.

— Мистер Дикарь!

Медленно-медленно, подобно двум неторопливым стрелкам компаса, ступни поворачиваются вправо — с севера на северо-восток, восток, юго-восток, юг, остановились, повисели и так же неспешно начали обратный поворот. Юг, юго-восток, восток...

Это безумно страшно — незыблемый символ мёртв. И мёртв он не от рук принуждающего социума и не в революции, в борьбе за свободу. Ни Д-503, ни Уинстон, ни Гай, ни Лео не умирали физически, максимум — что-то внутри них умирало символически, а смерть же Джона — от собственных рук. И самое болезненное здесь то, что общество его даже не отвергало, да и в принципе Дикарь изначально не был отпрыском всей этой «фордовой» системы.

Обычно в антиутопиях борются две крайности — крайность идеализма и крайность тоталитаризма, но мы всегда читаем только о негативных чертах одной, самой последней. Олдос Хаксли показал первую крайность, которую нам свойственно не замечать и даже романтизировать, — в судьбе Дикаря Джона. И проблема антиутопий в том, что они всегда палка о двух концах.

Однако «О дивный новый мир» ещё более чудовищен, если забыть о символизме, образах, глобальности. Если взглянуть на Джона как на обычного юношу, склонного к романтизму, который, только осознавая свою индивидуальность, только учась управлять ею и относясь к существующей системе как к неприемлемой, выбрал её не переделывать, а уединиться и жить по-своему, который пусть и не принимал, но хранил в себе надежду на другой исход, не сдался, которому продолжали докучать несовершенством и равнодушием — и при этом даже не со зла! — то его самоубийство кажется по-настоящему трагичным и душераздирающим пятном на сердце.

Страшно, что можно стараться до бесконечности — предпринимать попытки жить по своим иллюзиям, уединяться, каким бы ты ни был правым или неправым. Тем не менее в итоге ты всё равно вынужден всегда находиться в симбиозе не только с собой, но и с обществом, на которое не способен повлиять. Это непредсказуемое общество, преследуя твою неудовлетворённость, тебя же может и добить и не заметить.

И вместо борьбы, и вместо благородной смерти против разрушающей тебя системы — вместо всего того, что могло бы оправдать твои старания, — ты не встречаешь «соперника», который якобы хочет продавить тебя под себя.

Из-за неспособности это принять, из-за непреодолимой тревоги от нападения, которое всё никак не случается, из-за постоянных срывов от неприятия, нагружающего твой совсем не подготовленный к подобному опыту мозг, ты вынужден самостоятельно прервать свою жизнь, а с ней — и свои идеи. Лишь бы больше нечему было тебя разрывать изнутри.

Всё это страшнее любого принуждения со стороны.

Так кто же виноват в такой смерти, система или сам простой человек?

Каким же мучением было читать эту книгу. Когда хотелось загрузить мозги чем-то серьёзным, а на выходе имеем ничего не стоящую книжонку, сейчас сравнимую с фантазиями пятиклассника.

Конечно, в своё время автор наверно был первооткрывателем и дал какой-нибудь невероятный толчок развитию антиутопий и научной фантастики, но… Читать ведь просто невозможно. Как будто собрали всю псевдовсихологию вместе и на этом создали великое Общество: потребителей, нимфоманов и конечно зависимых от психотропных (иначе эту сому не назовёшь).

Половина книги посвящена абсолютно не интересному объяснению, как же в новой цивилизации, этом дивном новом мире появляются дети. Ответ – вылазят из пробирки. Родителей у них нет, слова отец и мать стали ругательными, ведь всех воспитывают в спецучреждениях и т.п. Ещё в пробирке их распределяют на касты, а в младенчестве внушают правильные мысли и чувства с помощью гипнопедии. Тем не менее огромнейший акцент здесь делается на сексуальности и постоянном влечении. Спасибо господину Форду, который оказался не как я думала тот самый Форд, подаривший конвейер, а Зигмунд Фрейд под прикрытием... И тут же всё становится на места.

Героев как таковых здесь нет – лишь мир вокруг, который абсолютно не запоминающийся и пустой. Мне рекреация индейцев запомнилась лучше, чем местный Лондон. Может, конечно, один Джон пытался стать кем-то, но в своих душевных метаниях не привнёс ничего. Похоже, мне пора искать историю о бунтарях и революционерах.

Да в давнишней игре «We Happy Few» лучше раскрыта идея с постоянным принятием таблеток, и радостным обществом, не видящим ничего вокруг.

А глубинный смысл, раскрывающийся в конце? Серьёзно? Конечно, у вас будет счастливое и послушное общество, до ушей наевшееся сомы. А для чего всё это? Тут даже никакого Большого брата нет, за всеми следящего. Нет ужасных пыток и наказаний за инакомыслие. Подумаешь сошлют на далёкий остров, где, чёрт возьми, куча твоих единомышленников! Ну что это за антиутопия такая. Скорее очень «тонкая» сатира.