Kitobni o'qish: «Стрекот цикад»

Shrift:

Дизайн обложки И. Н. Граве

Издательство благодарит художника Никаса Сафронова за предоставленное право использовать в оформлении книги картину «Волшебное превращение… или загадочный остов доступный немногим».

* * *

«…И летний зной – повод для песен»

Цикада – лат. cicada, греч. tettix «Древесный сверчок» Средиземноморья.

У греков означает бессмертие, предполагалось, что цикада бескровна и живет росой. Эмблема титана Тифона – возлюбленного Эос, получившего бессмертие, но не вечную юность. Не сумев остановить его старение амброзией, она превратила его в цикаду.

Посвящена Аполлону, его жертвенное животное.

Основные значения:

• знак демона света и тьмы, цикличность света и тьмы;

• бессмертие – благодаря «высушенному» облику и долгожительству этого насекомого.

Сколь блаженна ты, цикада! Ты, росы упившись каплей,
На верху дерев высоких, будто царь, поешь свободу!..
На земле ты всем приятна, предвозвестница веселья!
Ты отрадна Пиеридам… И любима Аполлоном.
Одарил тебя, цикада, он возвышенною песнью.
Ты и старости не знаешь, о, бескровная певица!
Не волнуема страстями, ты почти богам подобна!
Анакреонт

«Я писатель и, как ни странно, человек нормальный. Совершенно нормальный. Ну, почти нормальный. Во всяком случае, у меня никогда не возникало желания убить и расчленить свою подругу, если она приготовила невкусный борщ или не приготовила обед вовсе. Или все-таки возникало?! Словечко «расчленить» выскочило вдруг само собой. Возможно, потому что я обитаю в Петербурге, где в последнее время подобный способ избавляться от трупов сделался чрезвычайно популярным. Я петербуржец уже в… черт знает каком поколении и, клянусь, никогда прежде не замечал за жителями города подобных дурных наклонностей. Сложившаяся ситуация меня морально угнетает, ведь я отнюдь не садист, а появившееся в последнее время у граждан пристрастие к издевательству над трупами для меня непонятно и болезненно. Но, может быть, я просто не в теме и элементарно отстаю от жизни?

Не знаю, не уверен. Даже в желторотом детстве мне не приходило в голову бросать камни в собак или измываться над кошками. Более того, вдвоем с закадычным другом мы подбирали на улице блохастых котят, отмывали их, выхаживали, а затем несли к рынку, отдавали в хорошие руки и обязательно просили денежку – «чтобы прижился». У меня в квартире и сейчас обитает подобный найденыш, хотя по нему этого не скажешь, ибо из тощего грязного заморыша он давно превратился в солидного рыжего кота с аристократическими замашками.

Человек я вполне современный, с развитым чувством самоиронии и, пожалуй, даже сарказма. Однако в последнее время замечаю за собой растущую склонность к цинизму. До окончательного превращения в закоренелого циника мне осталось совсем немного: сделать пару шагов, – особенно, учитывая характер моей бывшей.

В общем, я отнюдь не ангел и таковым себя никогда не считал, хотя прежде наверно был добрее и простодушней. Зато моя бывшая поначалу прикидывалась сущей овечкой, беленькой и кудрявенькой. Но через пару лет совместной жизни эта самая овечка из милого создания превратилась, если не в сущую мегеру, то в нечто ей близкое. При этом она была абсолютно убеждена, будто именно я довел ее до подобного состояния своими бесплодными попытками сделаться писателем.

Действительно, в те годы ни я, ни мои книги ровным счетом никого не интересовали, и все издательства, в которые я обращался, посылали меня подальше, кто вежливо, а кто практически пинком под зад. В конце концов, моя бывшая заявила, что не собирается всю жизнь мучиться с графоманом-неудачником, забрала ребенка и отбыла к родителям, прихватив все совместно нажитое имущество, а заодно и большую часть имущества из моей прежней холостяцкой жизни. Имущество – фиг с ним, дело наживное, а вот ребенка я любил и люблю. Сейчас Пашка уже подрос, периодически мы встречаемся и пытаемся общаться, хотя предок интересует его, в основном, в аспекте меркантильном.

Бывшая вторично вышла замуж и не то чтобы вполне довольна очередным супругом, но считает его более предпочтительным вариантом в сравнении со мной. Быть может, по-своему она права. Зато после нашего развода мои дела стремительно пошли в гору. Сегодня я сотрудничаю с известным издательством, получаю неплохие гонорары, и это дает мне возможность заниматься любимым делом: беллетристикой. Теперь я вольная птица. Сочиняю занимательные истории, стараюсь достичь внутренней гармонии и вполне доволен своей жизнью. О чем еще может мечтать мужчина под сорок, возомнивший себя писателем? «На свете счастья нет, но есть покой и воля». С моим гениальным тезкой не поспоришь».

Насчет «расчлененки» я, пожалуй, переборщил, подумал он, откладывая дневник в сторону. Запись была сделана несколько лет назад – он просто открыл тетрадь на случайной странице. Должно быть, это писалось под впечатлением от жуткого убийства того несчастного рэпера. Кажется, его звали Эндрю. Нехорошая была история, мягко говоря, очень нехорошая.

Он уже давно не делал новых записей в дневнике. Обычно это происходило спонтанно, под влиянием настроения. Сегодня настроение было. Он снова взял в руки тетрадь, открыл на чистой странице и аккуратно вывел дату – 30 сентября 2020 года. На секунду задумался и принялся быстро писать, стараясь успеть за теснившимися в голове мыслями.

«Когда наступил этот год, у меня сразу появилось плохое предчувствие. Скверный год, потому что високосный. Именно в високосные годы в моей жизни зачастую возникали непредвиденные трудности. Но чтобы во всем мире и до такой степени – это, пожалуй, перебор!!

С приходом сентября накатила вторая волна эпидемии ковид-19. Надо заметить, гадость еще та. Да и выглядит этот вирус отвратительно: этакий шарик со щупальцами-присосками, которыми цепляется к клетке в человеческом организме и принимается интенсивно размножаться.

Приятного мало. У меня в мозжечке прочно засел страх: а вдруг и я подцеплю «корону»?! Пытаюсь не поддаваться – всегда был убежденным фаталистом. Однако страх занял глубоко эшелонированную оборону и глух ко всем доводам рассудка. Не то чтобы я законченный трус или мнительный ипохондрик, но болезнь есть болезнь. В моем окружении уже переболели несколько человек, слава богу, никто не умер, хотя одного врачи буквально вытащили с того света. Сорокалетний цветущий мужчина, ведет здоровый образ жизни, занимается спортом – и вдруг едва не умер. Вернее, умер: пережил клиническую смерть. Когда пришел в сознание, врачи в белых балахонах показались ему ангелами.

А теперь о хорошем.

Недавно ездил в Гатчину, гулял по парку. Осень. И хотя уже конец сентября, погоды стоят отменные – постарался скандинавский антициклон. 26-го числа термометр показывал плюс двадцать пять. Гатчинский дворец – огромный, построен в стиле средневекового замка, по периметру которого еще сохранились рвы, кое-где заполненные водой.

Во Дворец не пошел, хотелось побыть на природе. В привольно раскинувшемся парке царила настоящая благодать. Деревья едва тронула желтизна. Воздух не вдыхаешь – пьешь полной грудью, до того он плотный и насыщенный кислородом.

Прежде я неоднократно посещал Дворец и подолгу бродил по восстановленным после войны парадным залам с их помпезной роскошью, великолепными мраморными каминами и несравненными гобеленами. В то же время анфилады жилых комнат императорской семьи поражают своей компактностью, отсутствием излишеств и ощущением семейного очага. Когда я попал в эту часть Дворца впервые, у меня возникло острое чувство дежавю, словно я уже бывал здесь прежде, возможно, давным-давно и не в этой жизни – настолько все казалось знакомым и рождало приятные ассоциации.

Но мне хотелось тишины, и через старинные каменные ворота я прошел в парк Сильвия, предварительно поздоровавшись с изображенным на них богом леса Сильваном. Я всегда с ним здороваюсь; он удивительно похож на одного моего друга, живущего теперь в Канаде. Как же здесь хорошо!.. Темные пихтовые аллеи, сырые и мшистые, располагают к одиночеству. Я присел на скамью, остановил внутренний монолог и залюбовался солнечными лучами, сверкающие стрелы которых пронизывали темно-зеленую листву. Стоило сощуриться – и на ресницах возникал радужный световой спектр, как при взгляде сквозь призму. Просто сидел и смотрел, и меня переполняло почти болезненное ощущение от созерцания красоты окружающего мира – словно видел его впервые. Так бывает, когда после тяжелой болезни первый раз выбираешься на улицу, все еще беспомощный и слабый, и на тебя разом обрушивается все мироздание, до отказа наполненное звуками, красками, тактильными ощущениями. В подобные мгновения тебя охватывает чувство абсолютного счастья от переживания собственного бытия, как в детстве, и ты страстно желаешь, чтобы это длилось вечно.

На обратном пути наткнулся на целую плантацию говорушек и насобирал полпакета. Название у грибов презабавное, но с ними нужно ухо держать востро, потому как среди большого отряда разнообразных говорушек встречаются ядовитые экземпляры. Дома на всякий случай перебрал грибы и сравнил собранные экземпляры с компьютерной грибной энциклопедией.

Пока чистил грибы на кухне, размышлял, откуда взялась такая острота восприятия, как во время прогулки по парку. Пришел к выводу, что все дело в ковиде, будь он неладен! И пусть по натуре я фаталист: будет то, что будет, даже если будет совершенно иначе, – однако мое тело, в отличие от моей головы, явно придерживается иного мнения и опасается за свою жизнь. Но лучше на эту тему не думать. Кто знает, что может случиться с нами через минуту, через час?.. И что ожидает нас по ту сторону?!»

Он отложил ручку и захлопнул дневник: хорошего помаленьку. Воспоминание о жареных грибах с картошечкой вызвало приступ голода, и он помчался в кухню. Содержимое холодильника не радовало. Однако в морозилке нашлась пачка картофеля фри и замороженные котлеты. Разогрел то и другое в микроволновке, открыл банку маринованных огурчиков, вскипятил чай. Ужин, конечно, не слишком изысканный, зато сытный и относительно съедобный.

После еды возлег на диван и буквально физически ощутил, как его организм преисполнился лени и философичности.

– Привет, Ричард! Ну, куда лезешь на живот, я только что поел. Ладно, устраивайся удобнее, покемарим перед телевизором.

На редкость приятно предаваться дреме, слушая песни довольного кота, чья морда упирается в твой подбородок, а задние лапы достают до колен. В этом есть нечто уютное, домашнее и умиротворяющее. Включенный телевизор вещал, в основном, про эпидемию ковида. Радовало то, что во многих странах дела обстояли гораздо плачевнее, чем в России, причем, радовало искренне, до какого-то тихого торжества. Отталкиваясь от телевизионных картинок, его мысли отправились в свободный полет, – увы, – полет не слишком жизнеутверждающий.

Этот високосный год – настоящая чума на наши головы, думалось ему, в то время как тело расслабленно растеклось по дивану. В смысле, вспышка эпидемии ковида-19. Теперь уже обещают ковид-20 и так далее – короче, каждый год по новому ковиду. Перспектива не слишком вдохновляющая. Мне-то еще повезло: работаю дома за ноутбуком. А нормальным людям что делать? Как выживать?! Он тяжело вздохнул, до того вдруг сделалось жалко и себя, и все человечество. Ведь от перманентного карантина и безвылазного сидения по квартирам люди уже с ума сходят, продолжил он свой внутренний монолог. Да что отдельные люди – целые страны. Соединенные Штаты, например, сбрендили соборно, всем населением, и белым, и черным. Негры бунтуют, громят и жгут все подряд, обвиняют белых во всех своих неудачах, а те вместо того, чтобы послать их подальше, становятся перед ними на колени, целуют грязные ноги и просят прощения за рабство двухсотлетней давности. Ну, полная и окончательная шиза! Он выключил телевизор, поворочался немного и незаметно уснул.

А когда проснулся, уже ярко светило солнце, в открытое окно залетал легкий ветерок, и на спинке дивана сидел Ричард, гипнотизируя его немигающим взглядом. «Привет! – Сказал он коту. – Хорошо все-таки жить на белом свете!»

Завтракал, как обычно, яичницей с колбасой. Но сначала накормил Ричарда любимым влажным кормом: индейка и курица в пикантном соусе. Меня бы кто с утра такими разносолами потчевал, ворчал он, выдавливая из пакетика корм. В качестве утешительного приза позволил себе несколько чашек крепкого кофе из свежесмолотых зерен, от которого по кухне распространился божественный аромат. И никакого сахара и молока!

С местожительством ему на редкость повезло. Под окнами квартиры, располагавшейся на третьем этаже старого дома, имелся небольшой садик с несколькими раскидистыми деревьями, возрастными кустами и неправильной формы газоном с клумбой посередине. Подобный дворовый садик считался настоящей роскошью для центра Петербурга. Пятиэтажный дом, в котором обитал Александр, составлял одну из сторон своеобразного параллелепипеда, образованного четырьмя зданиями, стена одного из которых выходила на Невский проспект. Движение там известно какое, поэтому большинство жильцов, окна квартир которых смотрели на проспект, давно их продали и разъехались кто куда. Теперь там располагались всевозможные офисы.

Чтобы попасть с Невского домой, необходимо было нырнуть под арку здания, грудью защищавшего их двор от шума, пересечь его и повернуть направо, в свою парадную. Стоило миновать арку, и ты попадал в другой мир, где было сравнительно тихо, шелестели кронами старые липы, зеленела на газоне чахоточная травка, цвели на клумбе бордовые и белые петуньи, и лишь отдаленный гул напоминал о существовании никогда не спящего Невского проспекта. Но к этому постоянному гулу быстро привыкаешь и вообще перестаешь замечать.

Наслаждаясь утренним кофе, он смотрел из окна на чахлый дворовый садик, воображая, будто находится где-нибудь на даче, и мысли его вольно порхали с одного предмета на другой, словно невидимые миру стрекозы. Он совершенно ушел в себя, а когда очнулся, вдруг с удивлением обнаружил, что не только любуется островком природы под своим окном, но и с удовольствием слушает пение цикад – откуда только они берутся посреди современного города?

Внезапно в памяти возникло яркое видение. Ему года три или четыре. Знойный летний полдень. Они с мамой загорают на лесной поляне, расстелив на траве цветное покрывало. Небо синее-синее. Облака белые-белые. Над травой дрожит призрачное марево – струи нагретого воздуха поднимаются от земли. Мама в широкополой белой шляпе сидит рядом. Он лежит на спине, смотрит на облака, величаво плывущие в небе, и ему кажется, что вместе с ними он уплывает в какую-то сказочную страну. Одуряюще пахнет разнотравьем. В воздухе стоит звон – это поют цикады. К ним присоединяются кузнечики со своими невидимыми молоточками, солидные шмели гудят в маленькие трубы, жужжат деловитые пчелы, с цветка на цветок перелетают яркие бабочки. Вся поляна звучит, как один большой оркестр, в котором солируют и задают тон цикады, играющие на своих крохотных цимбалах. Он ощущает себя единым целым со всем этим звонким звучащим миром и его переполняет безмерное, невероятное счастье. Оно настолько огромно и всеобъемлюще, что никогда ни до, ни после того удивительного дня, он не испытывал ничего подобного.

Интересно, мой Пашка хоть раз переживал нечто похожее? Задумался он. Ему уже тринадцать, и он законченный ботаник, в смысле – энтомолог. Александр особо не вникал в увлечение сына разнообразными жучками, паучками и прочей порхающей и ползающей живностью, считая, что с возрастом само пройдет. Однако вытравить из ребенка эту блажь оказалось совершенно нереально. Занятия в музыкальное школе окончились скандалом, ибо сынишка назвал учительницу сольфеджио злобное жужелицей и пообещал ее засушить. Тренер в секции по каратэ, куда бывшая позднее его отдала, с какой-то даже брезгливостью сообщил, что из мальчика никогда, ну, просто категорически никогда не получится приличного спортсмена.

И только после того, как Пашка с негодованием заявил, что ненавидит родителей, потому что они не дают ему изучать насекомых, отец сдался, мудро рассудив, что у каждого свой путь. Более того, ему даже удалось убедить в этом бывшую. Тогда же Александр приобрел энтомологическую энциклопедию с красочными изображениями разнообразных многоногих существ и подарил на день рождения сыну. Мальчик пришел в совершеннейший восторг и заявил, что наконец-то отец его понял. И Александру ничего не оставалось, как сделать вид, что так оно и есть.

Какое счастье, что у меня есть Пашка, говорил он себе, выливая остатки кофе из джезвы в чашку. И какое облегчение, что мы с бывшей давно в разводе!.. Ему отчетливо припомнился процесс развода, и он невольно поежился: воспоминания были еще те. Жена бросила его сама, не преминув превратить последние полгода их совместной жизни в настоящее аутодафе для мужа. Но и после развода не успокоилась, психовала, названивала по ночам и обвиняла его во всех смертных грехах. Потом перебесилась, нашла подходящего кандидата в мужья, сделалась законной супругой и теперь вполне довольна собственным статусом истинной леди при состоятельном муже, которая занимается исключительно собой и пальчиком указывает прислуге, что и как делать.

Наверно ее можно понять, подумал он. В те годы от меня было мало проку, мы еле-еле сводили концы с концами, хотя я был абсолютно уверен, что со временем мне удастся достичь всего. Короче, я усиленно ловил журавля в небе, тогда как моей супруге требовалась упитанная синица в руке. Удивительно, но она никогда не настраивала против меня сына – вот уж от кого не ожидал подобной мудрости. Тем не менее, в покое меня так и не оставила.

Бурный развод родителей затронул Пашку по касательной. У него не наблюдалось ни психологического надлома, ни ярко выраженных отрицательных эмоций. Порой Александру казалось, что сын даже доволен сложившейся ситуацией. «Ну, развелись и развелись, – читалось у него на лице, – теперь хоть скандалы прекратятся. И вообще, отстаньте от меня!» Новый супруг выделил подросшему ребенку одну из комнат, которую тот тут же переоборудовал в настоящую лабораторию для наблюдения за разнообразными насекомыми. Отец тоже в долгу не остался и презентовал юному натуралисту микроскоп.

В голову снова полезли мысли о Пашкином увлечении. Страсть сына к изучению насекомых можно было назвать наследственной, его прадед тоже увлекался энтомологией и составил прекрасную коллекцию бабочек и паукообразных. Александру это хобби не передалось. К тому же, он панически боялся пауков. Это была настоящая добротная арахнофобия, возникшая еще в детские годы, когда во время игры соседский мальчишка со смехом бросил на него паука-крестовика. Увидев однажды неприкрытый ужас, с которым отец веником изгонял из прихожей крохотного паучка, сынишка долго угорал от смеха; у него в террариуме уже давно обитала пара тарантулов, птицеяд и еще несколько паукообразных тварей жуткого вида.

Стоп, сказал он себе. Причем тут вообще пауки и насекомые? Лезет в голову всякая чушь. Ах да, цикады… хорошо поют… почти лето… «Теперь он взялся размышлять о цикадах, – мрачно констатировал внутренний голос. – Тебе не о цикадах надо печалиться, а о будущей книге, за которую тебе, между прочим, заплатят гонорар». «Да думаю я, думаю! Только без толку пока. Не пишется книга, ускользает. Я же человек, а не робот все-таки. Вместо того чтобы морали читать, ты бы лучше хорошую идейку подкинул», – мысленно ответил он с раздражением. И тут же смекнул, что сердиться на собственный внутренний голос попросту смешно.

«Сколь блаженна ты цикада. Ты почти богам подобна…» – неожиданно всплыли в памяти строки из оды древнегреческого поэта Анакреонта. Он даже припомнить не мог, где и когда их прочел. Стрёкот цикад за окном усилился крещендо. Или стрекот уже звучал у него в голове?

Он прошел в комнату, включил ноутбук, зачем-то набрал в поисковике слово «цикада» и принялся читать.

«Цикада – насекомое удивительное. Настоящее чудо дикой природы. Вылупившиеся из яиц личинки основной отрезок своей жизни обитают под землей, питаясь соками корней деревьев. Они обустраивают себе уникальную «колыбельку», сквозь которую не проникает вода.

Мелодичное пение-стрекот цикад весьма ценится на Востоке. Любители содержат этих насекомых в специальных клеточках, чтобы можно было в любое время наслаждаться их пением. Непостижимое восхождение из-под земли, напоминающее воскрешение из могилы, превратило цикаду в символ бессмертия для древнего Китая. Желая умершему хорошего следующего воплощения, ему клали в рот фигурку цикады. Богатые китайцы использовали цикаду, выточенную из жадеита, чтобы покойному была обеспечена вечная потусторонняя жизнь.

В старинной китайской легенде повествуется о том, почему цикада стала символом долгой жизни, счастья и вечной молодости. Жила-была в древние времена царица, которая во время своего правления отличилась тем, что сотворила много добрых дел. Боги наградили ее, и после смерти, в следующей своей жизни, она родилась певчей цикадой. Превратившись в цикаду, она не старела физически и жила дольше, нежели все остальные насекомые. С тех легендарных времен цикада сделалась символом бессмертия и вечной юности.

В мире современного бизнеса работники корпораций стараются избежать интриг коллег, надевая на шею в качестве оберега нефритовую цикаду. Амулет в виде цикады защищает от врагов и коварства друзей. В древности придворные прятали в своих мантиях нефритовую цикаду, чтобы защититься от недоброжелателей и не стать жертвой придворных интриг. Таких цикад можно и сейчас приобрести в китайских лавках. Если не удастся купить настоящую китайскую статуэтку, то нужно раздобыть пресс-папье в виде цикады и поставить на рабочий стол в офисе.

И все же самым замечательным качеством цикады является ее пение – мелодичный стрекот, который можно слушать бесконечно».

Все это, без сомнения, чрезвычайно любопытно, констатировал он, откидываясь на спинку стула. Но – где я, и где цикады? Взгляд его нечаянно упал на часы. Черт, уже два пополудни, а вернисаж у Вениамина в три! Если опоздаю, он мне этого не простит. Художники – люди обидчивые.

Едва он вынырнул из-под арки, как на него обрушился шум мегаполиса. Яркий осенний день был до отказа наполнен жизнью. Вдоль тротуаров спешили куда-то тысячи людей; автобусы, троллейбусы и легковые авто едва ли не впритык двигались друг за другом по проезжей части. Свернув налево, он направился к площади Восстания. Неумолчный городской шум поначалу вызвал у него приступ раздражения, но буквально через несколько минут он привычно вписался в многоголосье города и был подхвачен броуновским движением, свойственным Невскому проспекту.

Пройдя пару кварталов, он снова повернул налево, миновал несколько колоритных многоэтажных домов в стиле модерн, нырнул под арку одного из них и оказался в тесном дворе с увядшим газоном; пересек этот двор, миновал еще одну темную арку с расписанными граффити стенами, и попал в тихий квадратный двор-колодец. Огляделся, возле одного из подъездов увидел вывеску с говорящим названием «Лотос» и направился туда. Уже несколько лет здесь находилась небольшая частная галерея, хорошо известная настоящим ценителям живописи.

Сегодня здесь открывалась выставка так называемых «молодых питерских художников», среди которых затесался и его приятель. С точки зрения самого Александра, тот был вполне себе приличным живописцем и имел добротное образование, так как окончил Академию художеств. Надо заметить, что Вениамин никогда не оправдывал свое безделье творческим застоем, много работал и даже имел небольшую мастерскую, в которой они неоднократно распивали спиртные напитки, ведя глубокомысленные беседы на философские темы. Живописные работы друга представлялись Александру интересными и довольно оригинальными, хотя в них порой угадывались мотивы Одилона Редона или Каспара Давида Фридриха. К тому же, сквозь безупречную технику в полотнах Вениамина можно было разглядеть сильную личность, которая пытается проложить собственный курс в океане живописного искусства и бесстрашно замахнуться на соперничество с предыдущими поколениями выдающихся мастеров.

Поднявшись по ступеням крыльца, Александр отворил дверь и оказался в фойе, оформленном с претензией на шизофренический модерн, где тотчас увидел приятеля, который беседовал с каким-то колоритным бородачом. Он приблизился к ним и остановился, стараясь не мешать, однако беседа, по-видимому, уже иссякла, бородач попрощался и отошел, а Вениамин, подхватил друга под локоток и потащил в выставочный зал, где с видом знатоков прохаживались первые посетители выставки.

Зал имел форму параллелепипеда, не слишком широкий, но достаточно длинный. Причем освещение, как невольно отметил Александр, оставляло желать лучшего. Однако, к его удивлению, а он всегда был немного снобом, работы местных художников производили хорошее впечатление своим разнообразием и бьющей через край фантазией. А именно наличие фантазии он считал самым ценным в литературе и художественных работах. И еще – внутреннюю силу. Тот невидимый энергетический заряд, который творец вложил в свое произведение. Переходя от картины к картине, он внимательно изучал каждое полотно, стараясь проникнуть в замысел создателя. Что-то нравилось больше, что-то меньше, что-то останавливало надолго, притягивая своей – нет, не красотой, но внутренним подтекстом, через который проявляется душа художника, а не только его ремесло.

– Ну, как тебе мои работы? – нетерпеливо спрашивал Вениамин, мешая другу рассматривать полотна других художников. – Стоящие, или обычные ремесленные поделки?

– Ты ведь знаешь – я не фанат живописи, – осторожно начал Александр. – По-моему здесь много любопытных работ. Что касается твоих… Я не критик, не могу досконально разбирать твое живописное мастерство, плотность мазка, палитру, идею и пр. Я смотрю, как дилетант: нравится, не нравится, хочется, пройдя весь зал и осмотрев экспозицию, снова вернуться к определенным работам, или ничто меня глубоко не затронуло. Ну, так вот. К твоим работам мне захотелось вернуться. Уж не знаю почему. Чем-то они цепляют, будоражат, притягивают. Хотя… у тебя там черт знает что наворочено, вне всякой логики нормальной. Но при этом – интересно, оригинально, захватывает. Не могу рационально объяснить, только на уровне интуиции.

– Объяснить? Лучше?! Да лучше просто невозможно, – Вениамин буквально сиял. – Ты мне сейчас такой бальзам на душу пролил. Даже не представляешь, насколько правильно сказал. Захотелось снова вернуться – это главное, этим все сказано.

Глядя на восторженного приятеля, Александр невольно подумал, что недаром имя «Вениамин» переводится с древнееврейского как «счастливый мальчик». Воистину, он умеет быть счастливым. Да и везунчик по жизни, ей-богу! И тут же мысленно перебил себя: никакой он не везунчик. Все ему достается через труд. Не зря называет себя рабом на галерах – сутками в мастерской торчит.

Кто-то из коллег-художников внезапно окликнул Вениамина, он извинился и отошел. Александр еще раз обошел выставочный зал, разглядывая картины, а затем направился к прилавку, на котором красовались сувенирные изделия и были разложены живописные альбомы. Слабость к альбомам с репродукциями тянулась из детства, почти условный рефлекс. Вот и сейчас, едва взгляд упал на альбом китайской живописи, – в его довольно обширной коллекции такого еще не было, – что-то у него внутри щелкнуло, глаза загорелись, он схватил альбом и сладострастно принялся листать. Наткнувшись на картину под названием «Цикада на осенних цветках лапины», удивился странному совпадению: именно эту картину Ци Байши он видел пару часов назад в интернете, когда читал про цикад. Просто фантастика! Видно, не зря он провел сегодняшнее утро за чтением про этих замечательных насекомых. Он решил приобрести альбом, и уже открыл рот, чтобы поинтересоваться его стоимостью, как вдруг его тронули за плечо. От неожиданности он вздрогнул и обернулся. Рядом с ним стояла женщина лет тридцати. Чуть выше среднего роста, прямые темные распущенные волосы, густые и сияющие – такие изображают в рекламных роликах высококачественных шампуней; на губах яркая помада, на ногтях темно-красный лак в тон. Ее лицо показалось ему смутно знакомым, в то же время он отчетливо сознавал, что прежде они не встречались – такую забыть невозможно.

– Могу я тоже взглянуть? – спросила она, указывая на альбом.

– Конечно, пожалуйста, прошу вас… – он протянул ей альбом, не в силах отвести взгляд от лица. Чуть вздернутый точеный нос, четко очерченные губы, явно не накачанные, а свои, и высокие скулы каким-то непостижимым образом складывались в удивительно гармоничный и законченный облик. И глаза, глаза… Зеленоватые, бездонные, в которых тонешь сразу и навсегда. Единственное в своем роде лицо.

Господи, да что со мной творится? Подумал он, с трудом переводя дыхание. Женщина как женщина, обычная, современная, довольно хороша собой. «Обычная?! – тут же возмутился внутренний голос. – Да ты просто законченный кретин! Необычная, совершенно необычная. Необыкновенная».

– Впервые вижу в продаже репродукции Ци Байши, – сказала она, почти с нежностью принимая альбом из его рук. – Обожаю его работы. Особенно вот эту – «Цикада на осенних цветках лапины», – она осторожно перевернула несколько страниц, – и эту тоже – «Домашний сверчок и домик сверчка из тыквы». Разве не прелесть? В них есть нечто неуловимо утонченное, восточное, – чего нам, европейцам, пожалуй, никогда не постичь.

– Вы же как-то постигли, – с легкой иронией произнес он.

Она не обратила внимания на его иронию и продолжила:

– Слово «постичь» какое-то неправильное, не к месту здесь. По-моему, такие картины воспринимаются на уровне интуиции – чувственно, что ли.

– Может, эмоционально? – подсказал он.

– Верно – эмоционально. Когда я была в Греции, мне запомнилась символизирующая музыку эмблема: сидящая на арфе цикада. Потом я прочла легенду, откуда это изображение возникло. Существует миф о соревновании двух древнегреческих музыкантов – Эвна и Аристона. Вы его знаете?

– Что-то смутно припоминаю, – неуверенно сказал он.

– О, это красивая и поэтическая история. Однажды два знаменитых древнегреческих музыканта соревновались в искусстве игры на арфе. Каждый из них по очереди исполнял свои произведения, услаждая слушателей прекрасной игрой. Эвн явно был лучшим, как вдруг у него на арфе лопнула струна, – и тогда неизвестно откуда появилась цикада, села на его арфу и своим пением заменила разорванную струну. Эвн остался непревзойденным, а цикада навечно превратилась в музыкальную эмблему.