«Французская революция» kitobiga sharhlar

Это замечательная книга в которой досконально рассказывается о событиях Французской революции. В данной работе нет марксистского подхода к описаниям событий. При чтении создается впечатление как будто , ты находишься в 18 веке. Авторы используют большое количество разных источников ну и читается легко.

Книга хорошая. Конечно для подробного изучения Французской революции она не подойдёт, но именно как прекрасный ликбез по происходившим тогда событиям подходит просто прекрасно. Конечно многого нет. Не раскрыты во многом экономические причины революции. Все события подаются как остросюжетный роман, но это же во многом упрощает картину. Отсюда и появляется то странное ощущение типа «жили-жили, не тужили, но пришли злобные революционеры и тут такое началось». Ничего из ничего не берется и именно это пожалуй слабое место книги. Книга прекрасно позволяет ознакомиться с самими событиями, но для более подробного изучения нужен литературный калибр по-больше.

Замечательная работа двух маститых специалистов, дающая новый взгляд на события Французской революции, которую у нас до сих пор принято называть «Великой». Книгу такого уровня нечасто встретишь и среди западных исследований. Для нашей же науки, до сих пор крестящейся на сталинские иконы Манфреда и Тарле, она и вовсе революционна, – прошу прощения за каламбур.

К.Ш.

Самая запоминающаяся для меня из прочитанных за год книг.

Всё с толком и по делу, причем от тех людей, которые занимаются изучением этой темы профессионально. Темы, как оказалось, до сих пор актуальной и важной. Много интересного о истоках вещей, с которыми мы живем сейчас, в современном мире. Особенно интересно сопоставить украинским майданом и последующими событиями вокруг страны. И, конечно, взглянуть иначе на то, как эта тема преподавалась в школе и в советских книгах. Рекомендую каждому, кто интересуется историей и современным обществом. Обязательно буду перечитывать, поэтому купила бумажную.

Книга появилась очень своевременно, поскольку в истории современной России до сих пор не было всеобъемлющих работ по истории Французской революции. Она написана простым и понятным даже не-специалисту языком, поэтому читается и воспринимается легко. Поскольку последнее подобное издание вышло в свет благодаря А.З. Манфреду еще в советское время, читатель может увидеть события тех далеких лет напрямую, без призмы марксистской идеологии, и самостоятельно разобраться, чем оказалась в итоге Французская революция: благом – или проклятьем. Большое спасибо авторам. Книгу очень рекомендую.

Крутейшая книга! Это такая «Игра престолов» в реальности: главы государства сменяют друг друга как перчатки, налево и направо рубят головы, снаружи и внутри страны война. Помогает лучше понять исторический и национальный миф Франции, а также советский. Ведь Октябрьская революция – это повторение всё той же истории (и кончилось всё тоже «Наполеоном»). В общем, мыслей куча, эмоций тоже) Советую книгу всем

Рано или поздно все исторические потрясения становятся историей, и даже от самых выдающихся их деятелей остаются лишь бесплотные образы.

Большинству событий прошлого и участникам их уготована именно такая судьба. Большинству, но не всем. Есть события, которые упорно сопротивляются переходу в область легенд и сохраняют злободневность для разных поколений, каждое из которых тем или иным образом вновь и вновь переживает их в воображении или в реальности, а их действующих лиц воспринимает едва ли не как своих современников. К таким немногочисленным, но вечно актуальным событиям мировой истории относится Французская революция XVIII века.

Разгадке тайны этой актуальности и востребованности и посвящено иллюстрированное научно-популярное исследование докторов исторических наук, признанных специалистов по истории Французской революции Дмитрия Бовыкина и Александра Чудинова, которые рассказывают о ней в очень увлекательной и доступной для неподготовленного читателя манере.

Французская революция явилась не только эпохальным событием, раз и навсегда положившим конец Старому порядку и необратимо изменившим Европу и весь мир в целом, но и матрицей «для всех последующих революций, участники которых равнялись на неё, подражая ей или пытаясь её презвойти». До середины прошлого столетия в европейской исторической науке, а в отечественной историографии вплоть до конца 1980-х — начала 1990-х годов господствовала апологетическая трактовка Революции (и только у нас её, по аналогии с Октябрьской, называли «Великой»), которая не только идеализировала её, но и утверждала закономерность и неизбежность этого события, что, по аргументированному мнению авторов книги, было не так.

Параллели с русской революцией напрашиваются на протяжении всего повествования: выход разагитированных солдат из подчинения офицерам, разграбление поместий и убийства их хозяев, экспорт революции вооружённым путём, создание чрезвычайных комиссий, казнь полководцев за военные неудачи, дехристианизация и т. д. Была во Франции и своя «антоновщина» — масштабное крестьянское восстание в департаменте Вандея, которое с огромными потерями с обеих сторон пришлось подавлять несколько раз.

Большевики постоянно сравнивали себя с якобинцами, проводили параллели между пролетариями и санкюлотами и спорили о том, наступит ли в нашей стране Термидор, и если наступит, то когда. Было приятно решение установить памятники Робеспьеру, Марату, Дантону. Детей стали называть Маратами и переименовывать улицы в честь Робеспьера. Вновь появились комиссары и стало популярным словосочетание «враг народа», вновь начался Террор.

Снова и снова искали в своих рядах «красного Бонапарта»...

Интересно, что многие основополагающие политические понятия, повсеместно используемые более двух веков, — «левые», «правые», «конституция», «права человека», «всеобщее избирательное право», «контрреволюция», «враг народа», «политика террора» — появились именно тогда. Однако остался неусвоенным один из главных уроков Революции: в пылу оторванных от реальности политических разборок остаётся неуслышанным «глас народа», которому прежде всего нужен хлеб, здесь и сейчас, а не в далёком светлом будущем, и, если его нет, «неблагодарные» санкюлоты с вилами руках восстают против своих «освободителей».

Одно из главных достоинств книги заключается в том, что её герои предстают не малопонятными для современного читателя фигурами в напудренных париках и камзолах, которых легко судить с позиций сегодняшнего дня, а полнокровными, живыми людьми со всеми своими достоинствами и пороками, идеалами и мечтами, надеждами и сомнениями, страхами и разочарованием. Чудинов и Бовыкин не акцентируют внимание на «селебрити» Французской революции (о которых что-нибудь да слышали даже столь далёкие от темы читатели, как я) — Робеспьере, Дантоне или Марате, хотя, на мой взгляд, иногда им можно было бы уделить чуточку больше внимания. Вместо этого авторы стараются в равной мере осветить личность, деятельность и судьбы других, не столь широко известных революционных деятелей — депутатов Учредительного собрания и Национального Конвента, членов Директории и различных «партий» (фельянов, жирондистов, монтаньяров, дантонистов, термидорианцев, роялистов, бабувистов, неоякобинцев и пр.), рассматривая Французскую революцию не как нечто единое и монолитное, а как череду революций, вожди каждой из которых, заботясь зачастую исключительно о своих личных интересах, стремились отстранить от власти лидеров предыдущей революционной волны. В столь же увлекательной манере Дмитрий Юрьевич и Александр Викторович рассказывают о рождении наполеоновской легенды (в этом плане книга кончается на самом интересном), активной деятельности Людовика XVIII по объединению контрреволюционных сил внутри страны и в эмиграции и причинах его проигрыша создавшему себе имидж спасителя нации Бонапарту.

Отдельная тема — наследие Французской революции в современном мире. Когда она завершилась? В 1799 году, с приходом к власти Наполеона? Есть те, кто считает, что Революция не закончилась ни в XIX веке, ни даже в двадцатом, а продолжается до сих пор...

Весьма символично, что празднование двухсотлетия Французской революции совпало по времени с новой чередой революций, вызванных крахом социалистической системы. Жак Ланг, бывший в те дни министром культуры Франции, провозгласил: «1789-й возродился в Праге в 1989-м, в Берлине в 1989-м, в Москве в 1989-м, в Будапеште, Софии, Сантьяго-де-Чили, в Пекине в 1989-м. Кто бы мог подумать, когда в январе мы начинали празднование двухсотлетия, что в 1989-м мы увидим, как Революция придёт во все уголки земного шара... Этим вечером мы не заканчиваем праздновать двухсотлетие. Этот вечер — прелюдия, своеобразное начало третьего века распространения наших свобод.

Каковы бы ни были плоды Французской революции, они не стоили тех жертв, которые за них пришлось принести:

Цена революционных преобразований — слёзы и кровь, гражданская война, беззаконие и Террор, разрушенные семьи, погибшие и искалеченные женщины и дети, десятки тысяч покинувших свою родину... Потери среди мужского населения в 1789—1815 годах историки оценивают в диапазоне от 860 тысяч до полутора миллионов человек. По приговорам революционных судов в годы Террора было казнено примерно 16600 человек, с учётом казнённых без суда общее количество жертв Террора оценивают в 35—40 тысяч...

О французской революции я знала до чтения книги, наверное, примерно столько же, сколько в среднем мои соотечественники. Ну типа король оборзел, его жена сказала, что придворные должны есть пирожные, если нет хлеба (ладно, я умная, я знаю, что она это не говорила), начались волнения, ещё был какой-то кипиш в парламенте. И всё устроила бравая троица Марат, Робеспьер и Дантон, королю отрубили голову, а потом отрубили головы и этим трём (ладно, я умная, я знаю, что Марата убили в ванной). Ну а потом произошло непонятно что и появился Наполеон.

Вот с таким багажом знаний я и села читать книгу. Немного почитала об авторах. Потому что слишком хорошо знаю, как часто можно нарваться от шарлатанов от истории. Также, если честно, всегда удивляли историки, которые занимаются историей не своей страны, а чужой, да ещё и не XX век, а что подальше. Да ещё и Францией. Все мы знаем как минимум двух ярких персонажей из русского исторического сообщества, специализирующихся на этой прекрасной стране: маэстро и сира. Один переигрывает и уничтожает, другой запускает мем о Расчлеграде. Впрочем, оба больше по наполеоновскому периоду, там фигура, конечно, привлекающая эпатажных личностей.

Так вот, Александр Чудинов, конечно, не так эпатажен, однако считается своего рода новатором: он один из идеологов «Новой русской школы» в историографии Французской революции XVIII века. Привожу цитату из Википедии: «Одним из приоритетных направлений для данного периода стали имагологические исследования, осуществляемые на материале Французской революции и Наполеоновских войн, то есть изучение образа Другого и, прежде всего, образа Врага». Звучит, конечно, интригующе.

Авторы книги подошли к истории революции ответственно и расписали предпосылки экономического и политического кризиса, возникшего во Франции. Всё пугающе похоже на революцию, которая произойдёт куда позже в другой заснеженной стране. Совпали экономическая дыра (во многом созданная очень хитрым министром, решившим брать займы за границей), неурожай, интервенция добрых соседей и король-тряпка на троне. Который начал своё правление с того, что похерил непопулярный у аристократии проект, который бы расширил его полномочия и ударил бы по носу дворян и парламент. Каждый раз, когда несчастному Людовику XVI пытался помогать кто-то из умных и влиятельных чиновников, либо король пугался и давал заднюю, либо с чиновниками что-то случалось. На общение с народом смотреть и вовсе страшно:

Впереди шла Национальная гвардия; на штыках у гвардейцев было воткнуто по хлебу. Затем следовали женщины, одни восседая на пушках, другие в каретах, третьи пешком и наконец карета с королевской семьёй. Женщины плясали и пели: «Мы везём пекаря, пекаршу и маленького пекарёнка!

Людовик XVI вышел к манифестантам, чтобы предотвратить эксцессы, и оказался в их плотном окружении. Они несколько часов удерживали его, в грубой форме требуя вернуть к власти жирондистов и снять вето с законов. Обычно робкий и неуверенный, когда речь шла о принятии решений, король умел проявить упорство, когда его пытались к чему-либо принудить вопреки его воле. За эти несколько часов он позволил, чтобы парижанки надели ему на голову красный фригийский колпак, ставший во время Революции символом свободы, и выпил с ними вина за благополучие нации, но отказа от вето им у него вырвать так и не удалось. Наконец прибывший в Тюильри мэр Парижа Петион сумел вызволить монарха из рук его не слишком любезных подданных

В общем, король, ясное дело, был обречён с таким-то характером. Он даже бежать в конце не смог, когда была возможность, дотянул до последнего и испугался. Однако мне нравится, что авторы все же объясняют причины произошедшего комплексно. Мол, бывали и до Людовика XVI бесхарактерные короли, урожаи и раньше жрал долгоносик, неприятели топтали земли французские, а финансы пели романсы. Только происходило это всё в разное время, а тут раз, и все беды схлопнулись. Даже на Гаити война началась, прекратились поставки сахара и кофе, и всё, продовольственный кризис. Я дилетант, конечно, но мне очень нравится, когда вот так вот связывают все ниточки.

Однако многие истории в книге вызывают вопросы. Например, авторы привели шокировавший меня инцидент. Якобы «во время предреволюционных волнений во Франции крестьяне не только разгромили замок сеньора Полеймьё, но и убили его, кинули тело в костёр, а потом частично съели». После этого Чудинов пишет, что гадкий Марат смел смаковать этот случай в своей газетке, да и вообще любил описания мерзостей. Например, расправы чернокожих над колонизаторами на Гаити. Ах, пишет он, был процветающий край, а теперь одна из беднейших стран. А как процветала при рабовладении!

История про поедание, конечно, вызвала массу вопросов. Ещё раз, конец XVIII века, уже пожили на свете Вольтер и Дидро, скоро родится Пушкин, а крестьяне сожрали сеньора. Я полезла искать историю на разных языках и в итоге обнаружила, что сеньор, которого, кстати, звали Дюмонте, а Полеймьё — название деревни, сам виноват.

Он разбогател на работорговле, купил деревню, он сразу же повел себя, как сказочный злодей: потребовал по курице с каждого жителя (прежний помещик брал одну с целой деревни), разорил могилы на сельском кладбище и едва не застрелил маленькую девочку, которая шла через его лес. А также, кстати, взял в жены супермолодую девушку. Когда Дюмонте заподозрили в контрреволюционном заговоре, крестьяне с удовольствием пришли штурмовать его замок. Его жене, которую любили местные, удалось было решить всё миром, но барин начал выпендриваться, замок подожгли, а его голову надели на пику. И никто никого не ел: только позже на судебном разбирательстве трое свидетелей рассказали, что видели портного и ткача из Полеймьё, которые разгуливали с обгоревшей рукой и сердцем.

Вдова Дюмонте, кстати, уехала в Россию и через три года вышла замуж за генерала Бороздина, командира мушкетерского полка и будущего участника войны 1812 года. Есть разной степени фантастичности и подтверждённости слухи о её дальнейших похождениях: она будто бы дважды объехала половину Европы, в том числе в разгар войны.

Так вот, завершим офигительную историю и вернёмся к оценке книги. Мне совсем не понравилось, что у автора всё было совсем не так. Рассказанная мною история, кстати, из французской монографии о битве при Полеймьё, и этому источнику я как-то доверяю больше. И вот после этого момента читать мне совсем разонравилось: я же не могу проверять сама каждый факт, а кто знает, что ещё начудил Чудинов.

Резюмирую: если хотите разобраться, почему вообще произошла революция, что происходило, что было дальше и почему эта тема важна до сих пор, почитайте. Написано свежо, хорошим языком, интересно, порог вхождения низкий. Разбавлено кучей офигительных историй, но, как я уже продемонстрировала, верить можно не всем из них. Ну и авторская позиция в некоторых моментах вызывает огромные вопросы. В общем, чтение интересное, требующее определённых интеллектуальных усилий и позволяющее вам потом выпендриваться перед друзьями. Скорее рекомендую, чем нет.

Попытка объективного взгляда на революционные события во Франции конца XVIII века. Учитывая, что ранее все взгляды были пристрастными, особенно в советское время. Насколько это удалось авторам – вопрос особый. Периодически указываются просчёты Людовика XVI, в том числе его шансы подавить восстания силовыми методами, которыми король не воспользовался. Создается впечатление, что авторы об этом сильно сожалеют. Падение Робеспьера и его соратников показано неожиданно бегло, без подробностей, хотя, на мой взгляд, они важны. Вообще «безоценочность», которая некоторым читателям понравилась, меня не устроила совершенно. Авторы пытаются балансировать между крайними точками зрения, но в целом безуспешно. Тем более, что любая интерпретация – всё равно оценка! Приоритеты и симпатии у Бовыкина и Чудинова есть. В целом, они на стороне сил, так или иначе связанных со Старым порядком, что весьма симптоматично. На фоне революционных перипетий много внимания уделено Людовику XVIII, возможно, даже больше, чем революционерам. У Бовыкина есть отдельная, насколько я понимаю, апологетическая работа, посвященная этому королю в период его эмиграции. Людовик XVIII представлен чуть ли ни самым гибким правителем Франции той переломной эпохи, чуждым реваншизма. Правда, тут же оговаривается, что в конце 90-х роялисты к власти прийти так и не смогли. Да и в свете неуспеха и крайней непопулярности последующей реставрации Бурбонов теория авторов звучит неубедительно. Однако эти факты хитроумно замалчиваются Бовыкиным и Чудиновым, что, конечно, искажает понимание данной проблемы. К удачам монографии следует отнести подробное рассмотрение периода Директории, выявление его явных и скрытых пружин. Добавлены некоторые интересные штрихи к портрету Наполеона, озаботившегося в 1796 году имиджем и создавшем легенду о себе. Собственно, приходом к власти Бонапарта и завершается в книге повествование о французской революции. Последняя глава монографии рассказывает о революционном наследии, выразившемся в достижениях и трагических потерях. Представляется, что невозможно говорить и писать о тех событиях объективно, точно так же, как определить финал революции, начавшейся в 1789 году.

В начале мне показалось, что авторов уж очень заносит в какие-то конспирологические рассуждения на счет того, почему события развивались определенным образом, при этом они игнорируют в общем реальные объективные процессы. Относительно похода жителей Парижа на Версаль 5-6 октября 1789 года авторы пишут: "Многие современники, а следом за ними многие историки считали, что начавшиеся 5 октября события целенаправленно готовились революционными элитами, которые исподволь «разогревали» массы. Однако неопровержимых доказательств тому никто не привел. Если такая подготовка втайне и велась, то она не оставила после себя каких-либо материальных следов. Как по образующейся на поверхности воды пене мы можем догадываться о существовании глубинного течения, так и тут: нарастающая волна слухов и нагнетание истерии в революционной печати позволяют предполагать наличие осознанных действий со стороны определенных политических сил, заинтересованных в дестабилизации обстановки. Но лишь предполагать! Утром 5 октября сотни женщин из Сент-Антуанского предместья и «чрева Парижа» отправились в Версаль жаловаться королю на дороговизну. Есть свидетельства современников о том, что в толпе якобы видели и переодетых в женское платье муж¬чин из окружения герцога Орлеанского, однако ни подтвердить, ни опровергнуть это утверждение сегодня, увы, невозможно. ... После посещения монарха часть просительниц сразу же отправилась обратно. Однако большинство осталось в Версале. Возможно, кто-то посоветовал им поступить именно так" (страница 77-78). Это чистой воды конспирология, но академично затуманенная, чтобы придать ей видимость научного метода. Как может подготовка фактически массового восстания не оставить о себе каких-либо материальных следов в 18 веке, да еще во Франции, где едва ли ни каждый грамотный француз писал письма и вел дневники? Главное, что никто из, скажем так, революционной элиты об этом в последующем также не обмолвился, хотя это не то, что скрывать не было необходимости, этим надо было гордиться, что, типа, я поднял массы против тирана. Потом, и это главное, никакие революционные элиты не смогут «разогреть» массы, когда массы не хотят прилагать никаких усилий (тут надо оговориться, что до Версаля было 17 километров, который народ шел пешком, и потом надо еще вернуться), а если массы желают перемен, стремятся к тому, чтобы изменить свою жизнь, их и разогревать не надо. Поводом для восстания может явиться какой-то совсем незначительный случай. Если бы во Франции не было экономического кризиса и продукты первой необходимости не стоили чрезмерно дорого, никто бы в Версаль и не пошел, как бы их не «разогревали» переодетые в женское платье мужчины. Это, конечно, уж совсем отвязная конспирология - типа женщины их за своих бы приняли что ли? Или здесь видны какие-то отзвуки сегодняшнего дня? А главное, я так и не понял, зачем весь этот маскарад? Все революционеры - мужчины, и среди них ни одной женщины не нашлось, чтобы внедрить в «неразогретые» массы. Пришлось мужиков маскировать. Эти мужики в платьях, видимо, и посоветовали женщинам остаться в Версале. Надо ведь иметь в виду, что оба автора доктора исторических наук и заслуженные историки и, конечно, этот совершенно идиотский пассаж их не только не красит, но и отражается на репутации. Некоторые выводы авторов носят, как мне кажется, вообще спекулятивный характер: "Больше всего впечатляет диспропорция в представительстве между обитателями города и деревни. В сельской местности проживало 82-85 % всех французов, однако 75% депутатов являлись горожанами. Иначе говоря, состав Генеральных штатов никоим образом не отражал реальную структуру французского общества. Это было собрание представителей городских элит страны. Однако именно ему предстояло принимать решения, обязательные для всех французов. Указанное обстоятельство таило в себе потенциальную опасность того, что политически активное меньшинство, представленное в органах власти, будет навязывать непредставленному в них большинству наиболее оптимальную для себя модель общественного переустройства" (страница 49). Вот так прочитаешь и первая мысль - вот гады какие, все места захватили, бедным (или даже небедным) крестьянам пути не дают, да и несправедливость-то какая вопиющая, практически вселенского масштаба. А потом подумаешь и оказывается, что это в общем чистая, даже какая-то образцовая спекуляция. Вот в наше время во многих европейских парламентах или в США пропорция городских и сельских жителей выдерживается? Много вы там крестьян, ну или фермеров встретите? Например, в России городское население составляет 74 %, но что-то не замечал я в Государственной думе 26 % сельских жителей. Или проведем аналогию. В парламентах подавляющее большинство депутатов имеют высшее образование, а в европейских странах среди населения таких только около трети. Какая несправедливость. Если же мы начнем говорить о существовавших в конце 18 века парламентах, да и о парламентах 19 века, то я совершенно уверен, что ни в одном из них существующая в обществе пропорция городских и сельских жителей не выдерживалась и даже близко не стояла. Но главное даже не в этом. Совершенно не обязательно, чтобы парламент страны отражал реальную социальную структуру общества, надо чтобы он это общество представлял и выражал его интересы. С этим, конечно, во Франции были большие проблемы, о чем авторы, справедливости ради надо сказать, достаточно подробно и обстоятельно пишут. Но все-таки это уже другая проблема. Или вот такой вывод о событиях во французской колонии Сан-Доминго, где составлявшие подавляющее большинство жителей чернокожие рабы подняли восстание, а против них выступили все свободные колонисты: "В итоге оно выльется в кровавую войну всех против всех, в которой белые, цветные, свободные чернокожие и бывшие рабы будут 13 лет сражаться друг против друга, пока, наконец, белое и цветное население Сан-Доминго не будет вырезано практически полностью. Тогда-то на месте прежде процветавшей колонии освободившиеся рабы и учредят собственное государство Гаити, до сих пор остающееся одним из самых бедных и неблагополучных в мире" (страница 106). Здесь тоже имеет место спекуляция, причем достаточно циничная. Вот это вот "на месте прежде процветавшей колонии", после которого хочется спросить авторов: а рабы там тоже процветали и, если процветали, чего же тогда война кровавая началась? То есть все было хорошо, но тут вдруг пришли чернокожие рабы и все испортили. В действительности колония если и была процветающей, то только для нескольких десятков, ну может сотен владельцев плантаций и уж точно никак язык не может повернуться назвать процветающей жизнь рабов. Действительно Гаити остается одной из самых бедных и неблагополучных стран в мире и освободившиеся рабы не смогли обустроить свое государство, но совершенно точно жизнь его жителей лучше, чем рабов, не имевших вообще никаких прав и считавшихся имуществом, которые нещадно эксплуатировались, и которых фактически можно было безнаказанно убивать (там и без этого была очень высокая естественная смертность). Некоторые выводы авторов оставляют впечатление неопределенности. Один из разделов называется "Системный кризис, которого не было". В начале этой главы говорится, что изучение экономической истории Франции исследователями второй половины 20 века "убедительно показало, что говорить о системном кризисе общества Старого порядка нет никаких оснований" и далее авторы в подтверждение приводят аргументы, которые являются исключительно экономическими, что экономика Франции весь 18 век росла и развивалась, а страна экономически процветала (страницы 12-14). Подвох здесь в том, что авторы не объясняют какого именно системного кризиса не было? Их аргументация сводится к тому, что не было системного экономического кризиса, что скорее всего так и есть, но в тексте они говорят об отсутствии системного кризиса в обществе, а для такого вывода аргументов об экономическом развитии явно недостаточно. Далее в следующих разделах авторы указывают причины революции (бедность государства и несправедливая налоговая система, огромный внешний долг, ухудшение экономической ситуации) и отмечают, что все они существовали во Франции и раньше, но тут так случилось, что все они возникли одновременно и вызвали "тот социальный резонанс, который и привел к краху Старого порядка", причем этот социальный резонанс превратился в революцию, из-за наличия новой просвещенной элиты - объединения людей не по экономическому или социальному статусу, а единством идейных установок (приверженность принципам Просвещения). Я согласен со всем этим, но убей не пойму, почему это не тот самый системный кризис общества Старого порядка, которого по мнению авторов книги не было, если даже новая элита, которая сменила в итоге прежнюю, в нем появилась. И это притом, что государство пыталось реформировать систему привилегий и укрепить свою власть на протяжении всего столетия (в том числе перед революцией наиболее активно) и практически ничего не смогло сделать. Это ли не системный кризис общества Старого порядка. Дальше, когда авторы переходят к описанию конкретных событий и деятельности "партий" и их участников, становится интересней. Авторы относятся к так называемой "новой русской школе" в историографии Французской революции, поэтому они избегают идеологически окрашенных трактовок и оценок, а также односторонних характеристик, что было характерно для историков советского времени. Все политические течения и их лидеров авторы показывают с разных сторон, отмечая и хорошее, и плохое при всей относительности таких оценок, при этом мотивы их действий авторы прослеживают исходя из представлений людей того времени. Исходя из этого описание в книге политической борьбы в период Французской революции носит захватывающий характер и читается увлекательно. Интересно, что многие инструменты и средства, которые использовались борющимися за удержание власти "партиями" вполне себе хорошо используются и нынешними авторитарными (полуавторитарными) режимами для того, чтобы остаться у власти любым путем. И я имею в виду не якобинский террор, который, конечно, также вполне подходит для примера такой ситуации. Этот метод удержания власти любой ценой сводится к тому, что когда определенная группа захватывает власть, государственные институты утрачивают свое назначение и из них выхолащивается весь смысл. Теперь они просто становятся внешним прикрытием узурпации власти и произвола. Законодательные органы просто облекают в форму закона абсолютно беззаконные и неправовые веления реально осуществляющей власть преступной группы или из страха, или потому что все депутаты ставленники этой группы. Во Франции времен якобинской диктатуры конвент действовал как конвейер по производству репрессивных законов. Как только якобинцы чувствовали опасность для своей власти и своего положения моментально принимался очередной декрет, где что-то запрещалось, ограничивалось, отменялось, устанавливались какие-то новые наказания, репрессии или прочие санкции. Учреждались особые репрессивные органы (Революционный трибунал), упрощались судопроизводственные процедуры. Надо иметь в виду, что якобинский террор проводился именно на такой законной основе. Например, 17 сентября 1793 года был принят Декрет о подозрительных. По нему все подозрительные должны были быть немедленно арестованы, а к подозрительным, в частности, относились "те, кто своим поведением или связями, речами или сочинениями проявили себя как сторонники тирании, федерализма и враги свободы; ... те, которым отказано в выдаче свидетельства о цивизме (благонадежности); ... те из бывших дворян, включая мужей, жен, отцов, матерей, сыновей или дочерей, братьев, сестер и, служащих эмигрантов, которые не проявляли постоянно своей привязанности к революции". Тем самым, была создана законодательная основа для репрессий в отношении абсолютно любого француза по усмотрению того, кто этот декрет будет применять. Уже во время процессов в Революционном трибунале Конвент издавал декреты, ограничивающие права подсудимых (политических противников якобинцев), когда последние не были уверены в результате. Заседания суда декретом конвента могли быть объявлены закрытыми. Во время суда над жирондистами якобинцы провели декрет о том, что если после трех дней заседаний присяжные получат достаточное представление о деле, прения можно не проводить и прекратить. Таким образом они лишили подсудимых возможности участвовать в прениях, поскольку опасались, что их речи покажут явную несостоятельность выдвинутых обвинений. На процессе Дантона и его соратников якобинцы пошли еще дальше. Дантон активно защищался и нападал на обвинителей во время всего процесса еще до прений, поэтому их отмена ничего бы не дала, а исход дела мог повлечь для якобинцев серьезные проблемы. Тогда якобинцы провели через конвент декрет, по которому подсудимые, оказавшие сопротивление или непочтение к правосудию, могли быть лишены слова, то есть подсудимым вообще стало можно закрыть рот. Все подобные акты, именуемые законами, к праву не имеют никакого отношения. Периодически, правда, авторы книги все-таки теряют берега и их сносит в какие-то вульгарно-исторические рассуждения. Так несколько раз по тексту они сокрушаются, что в начальный период революции при возникновении бунта и беспорядков королевские военачальники не проявляли решительности, а то и вообще уводили подчиненные им части, бросая при этом другие королевские части. Вот то ли дело Бонапарт, проявивший решительность и расстрелявший восставших картечью, правда, это было уже в период режима директории. На мой взгляд, это напоминает рассуждения малограмотных мужиков советского склада за игрой в домино во дворе после пропущенных ста грамм. По сути же надо иметь в виду, что революции они потому и свершаются, что старый политический режим находится в состоянии разложения и импотенции, поэтому никаких других командиров у него в общем-то в принципе быть не может. Именно поэтому революции и побеждают, что нет желающих жертвовать чем-либо за такой режим и Франция в этом отношении лишь типичный пример. Современники осознают его непопулярность и обреченность. Сами же авторы в другом месте говорят, что среди королевских войск, которые частично состояли из иностранцев, многие французы отказывались участвовать в подавлении народных волнений, когда войска вводили в Париж для этого. Даже если бы королевские военачальники действовали бы решительно, остается вопрос - выполнили бы их приказ подчиненные? И потом генерал Бонапарт в момент подавления восстания, о котором упоминают авторы, не принадлежал к падающему монархическому режиму. Более того, он и генералом стал благодаря революции, поэтому представить его во главе королевских войск невозможно. В королевской армии он не стал бы генералом и в принципе не мог командовать усмирением бунта в такой ситуации. Мне в книге наиболее интересна была та часть, где рассказывалось о времени между Термидором и крахом режима директории, то есть о периоде 1794-1799 годов. Кстати, по вопросу о том, когда окончилась Французская революция, уже большее двухсот лет между историками нет единства. В советское время советские же историки считали, что революция окончилась термидором в 1794 году, который однозначно воспринимался как контрреволюция. Такая оценка была изложена и во всех советских учебниках истории. Вероятно, поэтому сведений о том, что происходило после термидора и до прихода к власти Наполеона, в советских публикациях по истории было не так легко и найти и я, например, до прочтения этой книжки имел о событиях этого периода весьма общее представление. Авторы считают, что Французская революция окончилась с падением директории и приходом к власти Наполеона в качестве первого консула, то есть в 1799 году. Авторами хорошо показано, что в этот период с 1794 по 1799 год был прекращен террор и уничтожены наиболее одиозные и связанные с ним институции, был установлен ряд ограничений провозглашенных в начальный период революции прав и свобод (не посягающих при этом на их основное содержание), но общий республиканский политический курс в целом остался прежним. Политический режим оставался, хотя и с оговорками, но демократическим (в условиях и понимании того времени) и совершенно точно по этой оценке он ни в какое сравнение ни шел с режимом диктатуры якобинцев. Интересно, что в этот период почти каждый год проводились выборы в законодательные органы Франции, и что любопытно, правящая группировка занималась манипуляциями с выборами, используя часть тех же средств, которые используются и сейчас. Это и наглядная пропаганда, и недопуск неугодных кандидатов, в частности, исповедующих монархические взгляды, и переписывание протоколов, и проведение параллельных собраний выборщиков, когда основное собрание выборщиков выступает за оппозиционных кандидатов, чтобы потом какой-то орган власти под их контролем утвердил нужный им протокол, и аннулирование мандатов уже избранных депутатов. По тексту книги периодически всплывают какие-то замечания авторов, которые, как мне кажется, представляют собой явный перебор в стремлении принизить значение Французской революции. В конце книги авторы подводят итог и хотят сделать общий вывод о том, нужна ли была Французская революция. Получается вот так: "Эта Революция отбросила Францию на десятилетия назад в культурном и экономическом плане. Она стала событием, без которого вполне можно было бы обойтись: министры Старого порядка отлично понимали, какие требуются реформы, и не-однократно пытались провести их в жизнь. Цена революционных преобразований - слезы и кровь, гражданская война, беззаконие и Террор, разрушенные семьи, погибшие и искалеченные женщины и дети, десятки тысяч покинувших свою родину. В Революцию зачастую выдвигались на первый план далеко не лучшие, и отнюдь не все из них были идеалистами. Наполеону приписывается характерная фраза: «В революциях участвуют два типа людей: те, кто их делает, и те, кто извлекает из них выгоду». И Революция, начинавшаяся с протеста против королевского «деспотизма», породила власть, стократ более сильную, бездушную и неограни¬ченную, чем монархия Старого порядка. Неслучайно со временем в ней начнут видеть истоки не только либерализма и консерва¬тизма, но и тоталитаризма" (страница 461-462). Мне это напомнило, что когда я учился в старших классах в школы и в разгаре была Перестройка, одним из краеугольных вопросов, как сейчас принято говорить, общественно-политического дискурса, был вопрос о соотношении эволюции и революции (то есть эволюционного и революционного пути развития) и куртуазность поведения требовала ответа в том духе, что эволюционное развитие, безусловно, предпочтительнее и выгоднее. Такая трактовка сложилась на почве отрицания необходимости Октябрьской революции 1917 года, полезность которой провозглашалась советской пропагандой в течение семидесяти лет перед этим. Тогда я, конечно, тоже так считал, а сейчас я думаю, что сама постановка такого вопроса или вопроса в такой форме лишена смысла, если не сказать неуместна и глупа. В то время она была вызвана политической конъюнктурой. Дело в том, что революции не происходят по обдуманному выбору людей, взвесивших все плюсы и минусы такого варианта развития событий. Они происходят, когда в обществе складывается кризисная ситуация, при которой подавляющее его большинство не желает жить при существующих общественно-политических институтах и порядках и требуют их немедленного изменения. При этом уровень недовольства в обществе таков, что люди готовы пожертвовать своим благополучием и рисковать жизнями ради изменения этих институтов и порядков. Никто не может предвидеть и предугадать возникновение революции, поэтому они всегда кажутся неожиданными. Революция в общем-то всегда возникает как последний, крайний вариант, когда эволюционный путь оказался по каким-либо причинам невозможен и общество зашло в тупик (действующая власть не может договориться с народом, а уперто стоит за необходимость продолжать свое неэффективное управление дальше, да еще нередко и начинает репрессии), поэтому противопоставлять революцию и эволюцию как взаимоисключающие варианты развития нельзя. Просто кто-то пытается их противопоставить, искренне в своей глупости полагая, что вот подумают люди, что эволюционное развитие лучше и не станут устраивать революции. Это как раз в духе нынешней путинской пропаганды, которая считает, что так революции и возникают - по обдуманному решению кого-то там (у них много вариантов кого). Однако при всем при том, революция - вещь, безусловно, неприятная и причиняющая много вреда и лишений тем, кто живет в то время, когда она происходит. Обычно революция не проходит без жертв (количество их может быть разным). Может возникнуть гражданская война. В краткосрочной перспективе, но это несколько лет как минимум, революция влечет неизбежное ослабление институтов власти, рост преступности, ухудшение экономического положения. Но не стоит рисовать революцию исключительно в черных тонах. В долгосрочной перспективе революция может принести много выгод и преимуществ обществу, хотя воспользоваться ее плодами смогут скорее всего уже следующие поколения, ее не заставшие, хотя не следует недооценивать и то, что в период революции получает возможность выдвинуться, подняться по социальной лестнице и достичь успеха достаточно большое количество людей. Действительно, в Революцию зачастую выдвигаются на первый план далеко не лучшие люди, но как будто у власти во Франции времен Старого порядка были лучшие люди или исключительно лучшие люди поддерживали монархический строй? Отбросила ли Революция Францию на десятилетия назад в культурном и экономическом плане? Первоначально, безусловно, так, но с другой стороны в последующем она дала и мощный импульс культурному и экономическому развитию Франции в 19 веке. Революция одномоментно позволяет разрешить многие противоречия и избавиться от отживших институтов, тормозивших развитие общества, что нередко общество обычным порядком не могло сделать несколько десятилетий, а то и столетий, только запустив решение этих проблем. Да и без Революции эти противоречия и отжившие институты могли бы существовать еще несколько десятилетий в конце концов погребя под собой общество. В советской историографии была широко распространена теория, что социально-политическое развитие государств и обществ происходит как бы вверх, то есть от худшего к лучшему. Называлось это прогрессом. Однако теория эта неверна. Движение государства и общества может происходить как вверх, так и вниз, то есть государства и общества вполне могут остановиться в развитии или вообще пойти обратно - деградировать. Сами же авторы в книге пишут о том, что Речь Посполитая (Польша) не смогла соответствовать изменившимся реалиям и приспособиться к ним (то есть не смогла своевременно провести необходимые реформы, которые укрепили бы государство и консолидировали бы общество), поэтому была уничтожена соседними государствами. Сюда же можно привести и Османскую империю, которая еще в 17 и начале 18 века вселяла страх в европейские монархии, а в 19 веке представляла из себя "больного человека", окончательно скончавшегося в начале 20 века. Поэтому, утверждение, что Франция без Революции, не теоретически, а в данных конкретных условиях, решила бы стоящие во время старого порядка общественные, политические, экономические и социальные проблемы, на мой взгляд, излишне оптимистичное. Для этого совершенно недостаточно отличного понимания высшей бюрократией того, какие требуются реформы. Для этого нужны сами такие реформы, но при указанном отличном понимании и многократных попытках в течение практически всего 18 века во Франции ничего не изменилось. Конечно, террор, безусловно темная страница истории Французской революции, однако надо учитывать, что причины Революции и причины террора - вещи совершенно разные. Террор был вызван не теми причинами, из-за которых возникла Революция и он не является ее неизбежным и обязательным свойством. К тому же террор существовал около года, а Революция, по мнению авторов, продолжалась десять лет. Поэтому не следует Революцию отождествлять с террором. Является ли Французская революция причиной наполеоновских войн, происходивших главным образом в период, когда Революция закончилась, и больших людских потерь? В какой-то мере, безусловно, является, но совершенно точно это не основная и не главная причина. Франция и Империя Габсбургов неоднократно воевали и до этого, а из самой Революции никак не следовала неизбежность наполеоновских войн. Что же касается больших человеческих потерь французов, то надо учитывать, что они имели место в русле осуществления имперской политики по захвату территорий. Например, Швеция в 17-18 также проводила имперскую политику по захвату новых земель и вела много войн, по причине чего ее собственные людские ресурсы были истощены, но там никакой Революции не было. Все это к тому, что надо разграничивать те или иные исторические процессы и явления, имеющие разные причины. Все мною сказанное говорит о том, что Франция, конечно, могла бы обойтись без Революции, но тогда бы ее развитие совершенно точно пошло иным путем, результаты его были бы совершенно иными, чем она достигла посредством Революции, при этом нет никаких оснований полагать, что они были бы лучше. Ну и в заключении о том, над чем из приведенных в книге сведений можно посмеяться. Речь идет о том, как быстро представители непримиримых политических сил забывают свои принципы, когда они мешают в достижении собственных интересов. Хотя вообще-то это касается далеко не только политиков. Успехи республиканских армий в войнах с коалициями иностранных государств привели к территориальному расширению Франции и присоединению к ней ряда земель, которые на момент падения монархии Франции не принадлежали. Роялисты провозглашали цель реставрации монархии и вообще старого порядка во Франции в тех границах, в которых она существовала до Революции. То есть как бы откат обратно к началу. Именно на этой основе они сотрудничали с иностранными монархическими государствами. Однако такой поворот привел к тому, что роялисты стали подумывать о том как бы монархию во Франции восстановить по старому, но в новых границах, то есть с учетом территориальных приобретений времен Революции. Иными словами, там где нам удобно, мы возвратимся к статус-кво, а где нам неудобно - мы не будем к нему возвращаться. Это, конечно, совершенно наглое и беспардонное рвачество. Вот что написал Людовик 18-ый про английское правительство: "Я полагаю, что оно поддерживало, а возможно, и оплачивало начало революции, но я уверен, что оно в конечном счете почувствовало, что и само находится в опасности. Но это чувство сопровождалось двумя другими, которые мешали ходу событий: 1) спесь, которая убеждала его, что оно может все сделать само; 2) та старая зависть, которая заставляет его бояться, что монархия унаследует силы, которые развернула республика" (страница 260-261). Ну понятно, в революции виновно английское правительство. Ну а кто же еще? Не французская же монархия виновата. В общем "англичанка гадит". Но каково вот это: "монархия унаследует силы, которые развернула республика". Элегантная популистская демагогия. Некоторые назовут это истинным патриотизмом, а по мне это абсолютная беспринципность.