Kitobni o'qish: «Народные русские сказки из собрания А. Н. Афанасьева»
Лисичка-сестричка и волк
Жили себе дед да баба. Дед говорит бабе: «Ты, баба, пеки пироги, а я поеду за рыбой». Наловил рыбы и везет домой целый воз. Вот едет он и видит: лисичка свернулась калачиком и лежит на дороге.
Дед слез с воза, подошел к лисичке, а она не ворохнется, лежит себе как мертвая.
– Вот будет подарок жене, – сказал дед, взял лисичку и положил на воз, а сам пошел впереди.
А лисичка улучила время и стала выбрасывать полегоньку из воза все по рыбке да по рыбке, все по рыбке да по рыбке. Повыбросала всю рыбу и сама ушла.
– Ну, старуха, – говорит дед, – какой воротник привез я тебе на шубу.
– Где?
– Там, на возу, – и рыба и воротник.
Подошла баба к возу: ни воротника, ни рыбы, и начала ругать мужа:
– Ах ты!.. Такой-сякой! Ты еще вздумал обманывать!
Тут дед смекнул, что лисичка-то была не мертвая; погоревал, погоревал, да делать-то нечего. А лисичка собрала всю разбросанную по дороге рыбу в кучку, села и ест себе. Навстречу ей идет волк:
– Здравствуй, кумушка!
– Здравствуй, куманек!
– Дай-ка мне рыбки!
– Налови сам, да и ешь.
– Я не умею.
– Эка, ведь я же наловила; ты, куманек, ступай на реку, опусти хвост в прорубь – рыба сама на хвост нацепляется, да смотри, сиди подольше, а то не наловишь.
Волк пошел на реку, опустил хвост в прорубь; дело-то было зимою. Уж он сидел-сидел, целую ночь просидел, хвост его и приморозило; попробовал было приподняться: не тут-то было.
«Эка, сколько рыбы привалило, и не вытащишь!» – думает он.
Смотрит, а бабы идут за водой и кричат, завидя серого:
– Волк, волк! Бейте его! Бейте его!
Прибежали и начали колотить волка – кто коромыслом, кто ведром, чем кто попало. Волк прыгал, прыгал, оторвал себе хвост и пустился без оглядки бежать.
«Хорошо же, – думает, – уж я тебе отплачу, кумушка!»
А лисичка-сестричка, покушамши рыбки, захотела попробовать, не удастся ли еще что-нибудь стянуть; забралась в одну избу, где бабы пекли блины, да попала головой в кадку с тестом, вымазалась и бежит. А волк ей навстречу:
– Так-то учишь ты? Меня всего исколотили!
– Эх, куманек, – говорит лисичка-сестричка, – у тебя хоть кровь выступила, а у меня мозг, меня больней твоего прибили; я насилу плетусь.
– И то правда, – говорит волк, – где тебе, кумушка, уж идти; садись на меня, я тебя довезу.
Лисичка села ему на спину, он ее и понес. Вот лисичка-сестричка сидит, да потихоньку и говорит:
– Битый небитого везет, битый небитого везет.
– Что ты, кумушка, говоришь?
– Я, куманек, говорю: битый битого везет.
– Так, кумушка, так!..
Лиса, заяц и петух
Жили-были лиса да заяц. У лисицы была избенка ледяная, а у зайчика лубяная; пришла весна красна – у лисицы избенка растаяла, а у зайчика стоит по-старому.
Лиса попросилась у зайчика погреться, да зайчика-то и выгнала.
Идет дорóгой зайчик да плачет, а ему навстречу собаки:
– Тяф, тяф, тяф! Про что, зайчик, плачешь?
А зайчик говорит:
– Отстаньте, собаки! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная; попросилась она ко мне, да меня и выгнала.
– Не плачь, зайчик! – говорят собаки. – Мы ее выгоним.
– Нет, не выгоните!
– Нет, выгоним!
Подошли к избенке:
– Тяф, тяф, тяф! Поди, лиса, вон!
А она им с печи:
– Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по заулочкам!
Собаки испугались и ушли.
Зайчик опять идет да плачет. Ему навстречу медведь:
– О чем, зайчик, плачешь?
А зайчик говорит:
– Отстань, медведь! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная; попросилась она ко мне, да меня и выгнала.
– Не плачь, зайчик! – говорит медведь. – Я выгоню ее.
– Нет, не выгонишь! Собаки гнали – не выгнали, и ты не выгонишь.
– Нет, выгоню!
Пошли гнать:
– Поди, лиса, вон!
А она с печи:
– Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по заулочкам!
Медведь испугался и ушел.
Идет опять зайчик да плачет, а ему навстречу бык:
– Про что, зайчик, плачешь?
– Отстань, бык! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная; попросилась она ко мне, да меня и выгнала.
– Пойдем, я ее выгоню.
А зайчик говорит:
– Нет, бык, не выгонишь! Собаки гнали – не выгнали, медведь гнал – не выгнал, и ты не выгонишь.
– Нет, выгоню.
Подошли к избенке:
– Поди, лиса, вон!
А она с печи:
– Как выскочу, как выпрыгну, пойдут клочки по заулочкам!
Бык испугался и ушел.
Идет опять зайчик да плачет, а ему навстречу петух с косой:
– Кукуреку! О чем, зайчик, плачешь?
– Отстань, петух! Как мне не плакать? Была у меня избенка лубяная, а у лисы ледяная; попросилась она ко мне, да меня и выгнала.
– Пойдем, я выгоню.
– Нет, не выгонишь! Собаки гнали – не выгнали, медведь гнал – не выгнал, бык гнал – не выгнал, и ты не выгонишь!
– Нет, выгоню!
Подошли к избенке:
– Кукуреку! Несу косу на плечи, хочу лису посечи! Поди, лиса, вон!
А она услыхала, испугалась, говорит:
– Одеваюсь…
Петух опять:
– Кукуреку! Несу косу на плечи, хочу лису посечи! Поди, лиса, вон!
А она говорит:
– Шубу надеваю.
Петух в третий раз:
– Кукуреку! Несу косу на плечи, хочу лису посечи! Поди, лиса, вон!
Лисица выбежала; он ее зарубил косой-то и стал с зайчиком жить да поживать да добра наживать.
Вот тебе сказка, а мне кринка масла.
Старая хлеб-соль забывается
Попался было бирюк1 в капкан, да кое-как вырвался и стал пробираться в глухую сторону. Завидели его охотники и стали следить. Пришлось бирюку бежать через дорогу, а на ту пору шел по дороге с поля мужик с мешком и цепом*. Бирюк к нему:
– Сделай милость, мужичок, схорони меня в мешок! За мной охотники гонят.
Мужик согласился, запрятал его в мешок, завязал и взвалил на плечи. Идет дальше, а навстречу ему охотники.
– Не видал ли, мужичок, бирюка? – спрашивают они.
– Нет, не видал! – отвечает мужик.
Охотники поскакали вперед и скрылись из виду.
– Что, ушли мои злодеи? – спросил бирюк.
– Ушли.
– Ну, теперь выпусти меня на волю.
Мужик развязал мешок и выпустил его на вольный свет. Бирюк сказал:
– А что, мужик, я тебя съем!
– Ах, бирюк, бирюк! Я тебя из какой неволи выручил, а ты меня съесть хочешь!
– Старая хлеб-соль забывается, – отвечал бирюк.
Мужик видит, что дело-то плохо, и говорит:
– Ну, коли так, пойдем дальше, и если первый, кто с нами встретится, скажет по-твоему, что старая хлеб-соль забывается, тогда делать нечего – съешь меня!
И пошли они дальше. Повстречалась им старая кобыла. Мужик к ней с вопросом:
– Сделай милость, кобылушка-матушка, рассуди нас! Вот я бирюка из большой неволи выручил, а он хочет меня съесть! – и рассказал ей все, что было.
Кобыла подумала-подумала и сказала:
– Я жила у хозяина двенадцать лет, принесла ему двенадцать жеребят, изо всех сил на него работала, а как стала стара и пришло мне невмоготу работать – он взял да и стащил меня под яр*; уж я лезла, лезла, насилу вылезла, и теперь вот плетусь, куда глаза глядят. Да, старая хлеб-соль забывается!
– Видишь, моя правда! – молвил бирюк.
Мужик опечалился и стал просить бирюка, чтоб подождал до другой встречи. Бирюк согласился и на это.
Повстречалась им старая собака. Мужик к ней с тем же вопросом. Собака подумала-подумала и сказала:
– Служила я хозяину двадцать лет, оберегала его дом и скотину, а как состарилась и перестала брехать*, – он прогнал меня со двора, и вот плетусь я, куда глаза глядят. Да, старая хлеб-соль забывается!
– Ну, видишь, моя правда!
Мужик еще пуще опечалился и упросил бирюка обождать до третьей встречи:
– А там делай как знаешь, коли хлеба-соли моей не попомнишь.
В третий раз повстречалась им лиса. Мужик повторил ей свой вопрос. Лиса стала спорить:
– Да как это можно, чтобы бирюк, этакая большая туша, мог поместиться в этаком малом мешке?
И бирюк и мужик побожились, что это истинная правда; но лиса все-таки не верила и сказала:
– А ну-ка, мужичок, покажь, как ты сажал его в мешок-то?
Мужик расставил мешок, а бирюк всунул туда голову. Лиса закричала:
– Да разве ты одну голову прятал в мешок?
Бирюк влез совсем.
– Ну-ка, мужичок, – продолжала лиса, – покажи, как ты его завязывал?
Мужик завязал.
– Ну-ка, мужичок, как ты в поле хлеб-то молотил?
Мужик начал молотить цепом по мешку.
– Ну-ка, мужичок, как ты отворачивал?
Мужик стал отворачивать да задел лису по голове и убил ее до смерти, приговаривая: «Старая хлеб-соль забывается!»
Колобок
Жил-был старик со старухою. Просит старик: «Испеки, старуха, колобок*».
– Из чего печь-то? Муки нету.
– Э-эх, старуха! По коробу* поскреби, по сусеку* помети; авось муки и наберется.
Взяла старуха крылышко, по коробу поскребла, по сусеку помела, и набралось муки пригорошни с две. Замесила на сметане, изжарила в масле и положила на окошечко постудить.
Колобок полежал-полежал, да вдруг и покатился – с окна на лавку, с лавки на пол, по полу да к дверям, перепрыгнул через порог в сени, из сеней на крыльцо, с крыльца на двор, со двора за ворота, дальше и дальше.
Катится колобок по дороге, а навстречу ему заяц:
– Колобок, колобок! Я тебя съем!
– Не ешь меня, косой зайчик! Я тебе песенку спою, – сказал колобок и запел:
Я по коробу скребен,
По сусеку метен,
На сметане мешон
Да в масле пряжон*,
На окошке стужон;
Я у дедушки ушел,
Я у бабушки ушел,
У тебя, зайца, не хитро уйти!
И покатился себе дальше; только заяц его и видел!..
Катится колобок, а навстречу ему волк:
– Колобок, колобок! Я тебя съем!
– Не ешь меня, серый волк! Я тебе песенку спою!
Я по коробу скребен,
По сусеку метен,
На сметане мешон
Да в масле пряжон,
На окошке стужон;
Я у дедушки ушел,
Я у бабушки ушел,
Я у зайца ушел,
У тебя, волка, не хитро уйти!
И покатился себе дальше; только волк его и видел!..
Катится колобок, а навстречу ему медведь:
– Колобок, колобок! Я тебя съем.
– Где тебе, косолапому, съесть меня
Я по коробу скребен,
По сусеку метен,
На сметане мешон
Да в масле пряжон,
На окошке стужон;
Я у дедушки ушел,
Я у бабушки ушел,
Я у зайца ушел,
Я у волка ушел,
У тебя, медведь, не хитро уйти!
И опять укатился; только медведь его и видел!..
Катится, катится колобок, а на встречу ему лиса:
– Здравствуй, колобок! Какой ть хорошенький!
А колобок запел:
Я по коробу скребен,
По сусеку метен,
На сметане мешон
Да в масле пряжон,
На окошке стужон;
Я у дедушки ушел,
Я у бабушки ушел,
Я у зайца ушел,
Я у волка ушел,
У медведя ушел,
У тебя, лиса, и подавно уйду!
– Какая славная песенка! – сказала лиса. – Но ведь я, колобок, стара стала, плохо слышу; сядь-ка на мою мордочку да пропой еще разок погромче.
Колобок вскочил лисе на мордочку и запел ту же песню.
– Спасибо, колобок! Славная песенка, еще бы послушала! Сядь-ка на мой язычок да пропой в последний разок, – сказала лиса и высунула свой язык.
Колобок сдуру прыг ей на язык, а лиса – ам его! – и скушала.
Кот, кочеток и лиса
Жил кот с кочетком*. Кот идет за лыками в лес и бает* кочетку: «Если лиса придет звать в гости и станет кликать, не высовывай ей головочку, а то унесет тебя».
Вот пришла лиса звать в гости, стала кликать:
– Кочетунюшка, кочетунюшка! Пойдем на гуменцы* золоты яблочки катать.
Он глянул, она его и унесла. Вот он и стал кликать:
– Котинька, котинька! Несет меня лиса за крутые горы, за быстрые воды.
Кот услыхал, пришел, избавил кочетка от лисы.
Кот опять идет за лыками и опять приказывает:
– Если лиса придет звать в гости, не высовывай головку, а то опять унесет.
Вот лиса пришла и по-прежнему стала кликать. Кочеток глянул, она его и унесла. Вот он и стал кричать:
– Котунюшка, котунюшка! Несет меня лиса за крутые горы, за быстрые воды.
Кот услыхал, прибежал, опять избавил кочетка.
Кот опять скрутился* идтить за лыками и говорит:
– Ну, теперь я уйду далеко. Если лиса опять придет звать в гости, не высовывай головку, а то унесет, и не услышу, как будешь кричать.
Кот ушел; лиса опять пришла и стала опять кликать по-прежнему. Кочеток глянул, лиса опять унесла его.
Кочеток стал кричать; кричал, кричал – нет, не идет кот.
Лиса принесла кочетка домой и крутилась* уж жарить его. Тут прибежал кот, стал стучать хвостом об окно и кликать:
– Лисонька! Живи хорошенько своим подворьем: один сын – Димеша, другой – Ремеша, одна дочь – Чучилка, другая – Пачучилка, третья – Подмети-шесток, четвертая – Подай-челнок!
К коту стали выходить лисонькины дети, один за другим; он их всех поколотил; после вышла сама лиса, он и ее убил и избавил кочетка от смерти.
Пришли оба домой, стали жить да поживать да денежки наживать.
Кот и лиса
Жил-был мужик; у него был кот, только такой шкодливый*, что беда! Надоел он мужику. Вот мужик думал, думал, взял кота, посадил в мешок, завязал и понес в лес. Принес и бросил его в лесу: пускай пропадает!
Кот ходил, ходил и набрел на избушку, в которой лесник жил; залез на чердак и полеживает себе, а захочет есть – пойдет по лесу птичек да мышей ловить, наестся досыта и опять на чердак, и горя ему мало!
Вот однажды пошел кот гулять, а навстречу ему лиса, увидала кота и дивится:
– Сколько лет живу в лесу, а такого зверя не видывала.
Поклонилась коту и спрашивает:
– Скажись, добрый молодец, кто ты таков, каким случаем сюда зашел и как тебя по имени величать?
А кот вскинул шерсть свою и говорит:
– Я из сибирских лесов прислан к вам бурмистром*, а зовут меня Котофей Иванович.
– Ах, Котофей Иванович, – говорит лиса, – не знала про тебя, не ведала: ну, пойдем же ко мне в гости.
Кот пошел к лисице; она привела его в свою нору и стала потчевать разной дичинкою, а сама выспрашивает:
– Что, Котофей Иванович, женат ты али холост?
– Холост, – говорит кот.
– И я, лисица, – девица, возьми меня замуж.
Кот согласился, и начался у них пир да веселье.
На другой день отправилась лиса добывать припасов, чтоб было чем с молодым мужем жить; а кот остался дома. Бежит лиса, а навстречу ей попадается волк и начал с нею заигры вать:
– Где ты, кума, пропадала? Мы все норы обыскали, а тебя не видали.
– Пусти, дурак! Что заигрываешь? Я прежде была лисица-девица, а теперь замужня жена.
– За кого же ты вышла, Лизавета Ивановна?
– Разве ты не слыхал, что к нам из сибирских лесов прислан бурмистр Котофей Иванович? Я теперь бурмистрова жена.
– Нет, не слыхал, Лизавета Ивановна. Как бы на него посмотреть?
– У! Котофей Иванович у меня такой сердитый: коли кто не по нем, сейчас съест! Ты смотри, приготовь барана да принеси ему на поклон; барана-то положи, а сам схоронись, чтоб он тебя не увидел, а то, брат, туго придется!
Волк побежал за бараном.
Идет лиса, а навстречу ей медведь и стал с нею заигрывать.
– Что ты, дурак, косолапый Мишка, трогаешь меня? Я прежде была лисица-девица, а теперь замужня жена.
– За кого же ты, Лизавета Ивановна, вышла?
– А который прислан к нам из сибирских лесов бурмистром, зовут Котофей Иванович, – за него и вышла.
– Нельзя ли посмотреть его, Лизавета Ивановна?
– У! Котофей Иванович у меня такой сердитый: коли кто не по нем, сейчас съест! Ты ступай, приготовь быка да принеси ему на поклон; волк барана хочет принесть. Да смотри, быка-то положи, а сам схоронись, чтоб Котофей Иванович тебя не увидел, а то, брат, туго придется!
Медведь потащился за быком.
Принес волк барана, ободрал шкуру и стоит в раздумье: смотрит – и медведь лезет с быком.
– Здравствуй, брат Михайло Иваныч!
– Здравствуй, брат Левон! Что, не видал лисицы с мужем?
– Нет, брат, давно дожидаю.
– Ступай, зови.
– Нет, не пойду, Михайло Иваныч! Сам иди, ты посмелей меня.
– Нет, брат Левон, и я не пойду.
Вдруг откуда не взялся – бежит заяц. Медведь как крикнет на него:
– Поди-ка сюда, косой черт!
Заяц испугался, прибежал.
– Ну что, косой пострел, знаешь, где живет лисица?
– Знаю, Михайло Иваныч!
– Ступай же скорее да скажи ей, что Михайло Иваныч с братом Левоном Иванычем давно уж готовы, ждут тебя-де с мужем, хотят поклониться бараном да быком.
Заяц пустился к лисе во всю свою прыть. А медведь и волк стали думать, где бы спрятаться. Медведь говорит:
– Я полезу на сосну.
– А мне что же делать? Я куда денусь? – спрашивает волк. – Ведь я на дерево ни за что не взберусь! Михайло Иваныч! Схорони, пожалуйста, куда-нибудь, помоги горю.
Медведь положил его в кусты и завалил сухим листьем, а сам взлез на сосну, на самую-таки макушку, и поглядывает: не идет ли Котофей с лисою? Заяц меж тем прибежал к лисицыной норе, постучался и говорит лисе:
– Михайло Иваныч с братом Левоном Иванычем прислали сказать, что они давно готовы, ждут тебя с мужем, хотят поклониться вам быком да бараном.
– Ступай, косой! Сейчас будем.
Вот идет кот с лисою. Медведь увидал их и говорит волку:
– Ну, брат Левон Иваныч, идет лиса с мужем; какой же он маленький!
Пришел кот и сейчас же бросился на быка, шерсть на нем взъерошилась, и начал он рвать мясо и зубами и лапами, а сам мурчит, будто сердится:
– Мало, мало!
А медведь говорит:
– Невелик, да прожорист! Нам четверым не съесть, а ему одному мало; пожалуй, и до нас доберется!
Захотелось волку посмотреть на Котофея Ивановича, да сквозь листья не видать! И начал он прокапывать над глазами листья, а кот услыхал, что лист шевелится, подумал, что это мышь, да как кинется и прямо волку в морду вцепился когтями.
Волк вскочил, да давай Бог ноги, и был таков. А кот сам испугался и бросился прямо на дерево, где медведь сидел.
«Ну, – думает медведь, – увидал меня!» Слезать-то некогда, вот он положился на Божью волю да как шмякнется с дерева оземь, все печенки отбил; вскочил – да бежать! А лисица вслед кричит:
– Вот он вам задаст! Погодите!
С той поры все звери стали кота бояться; а кот с лисой запаслись на целую зиму мясом и стали себе жить да поживать, и теперь живут, хлеб жуют.
Напуганные медведь и волки
Жили-были на одном дворе козел да баран; жили промеж себя дружно: сена клок – и тот пополам, а коли вилы в бок – так одному коту Ваське. Он такой вор и разбойник, за каждый час на промысле, и где плохо лежит – тут у него и брюхо болит.
Вот однажды лежат себе козел да баран и разговаривают промеж себя; где ни взялся котишко-мурлышко, серый лобишко, идет да таково жалостно плачет. Козел да баран и спрашивают:
– Кот-коток, серенький лобок! О чем ты, ходя, плачешь, на трех ногах скачешь?
– Как мне не плакать? Била меня старая баба, била, била, уши выдирала, ноги поломала да еще удавку припасала.
– А за какую вину такая тебе погибель?
– Эх, за то погибель была, что себя не опознал* да сметанку слизал.
И опять заплакал кот-мурлыко.
– Кот-коток, серый лобок! О чем же ты еще плачешь?
– Как не плакать? Баба меня била да приговаривала: «Ко мне придет зять, где будет сметаны взять? За неволю придется колоть козла да барана!»
Заревели козел и баран:
– Ах ты серый кот, бестолковый лоб! За что ты нас-то загубил? Вот мы тебя забодаем!
Тут мурлыко вину свою приносил и прощенья просил. Они простили его и стали втроем думу думать: как быть и что делать?
– А что, середний брат баранко, – спросил мурлыко, – крепок ли у тебя лоб: попробуй-ка о ворота.
Баран с разбегу стукнулся о ворота лбом: покачнулись ворота, да не отворились. Поднялся старший брат, мрасище*-козлище, разбежался, ударился – и ворота отворились.
Пыль столбом подымается, трава к земле приклоняется, бегут козел да баран, а за ними скачет на трех ногах кот серый лоб. Устал он и возмолился названым братьям:
– Ни то старший брат, ни то средний брат! Не оставьте меньшого братишку на съедение зверям.
Взял козел, посадил его на себя, и понеслись они опять по горам, по долам, по сыпучим пескам. Долго бежали, и день и ночь, пока в ногах силы хватило.
Вот пришло крутое крутище*, станово становище*; под тем крутищем скошенное поле, на том поле стога что города стоят. Остановились козел, баран и кот отдыхать; а ночь была осенняя, холодная.
«Где огня добыть?» – думают козел да баран.
А мурлышко уже добыл бересты, обернул козлу рога и велел ему с бараном стукнуться лбами. Стукнулись козел с бараном, да таково крепко, что искры из глаз посыпались; берестечко так и зарыдало*.
– Ладно, – молвил серый кот, – теперь обогреемся, – да за словом и затопил стог сена.
Не успели они путем обогреться, глядь – жалует незваный гость мужик-серячок Михайло Иванович.
– Пустите, – говорит, – обогреться да отдохнуть: что-то неможется.
– Добро жаловать, мужик-серячок муравейничек*! Откуда, брат, идешь?
– Ходил на пасеку да подрался с мужиками, оттого и хворь прикинулась; иду к лисе лечиться.
Стали вчетвером темну ночь делить: медведь под стогом, мурлыко на стогу, а козел с бараном у теплины*.
Идут семь волков серых, восьмой белый – и прямо к стогу.
– Фу-фу, – говорит белый волк, – нерусским духом пахнет. Какой-такой народ здесь? Давайте силу пытать!
Заблеяли козел и баран со страстей*, а мурлышко такую речь повел:
– Ахти, белый волк, над волками князь! Не серди нашего старшего; он, помилуй Бог, сердит! – как расходится, никому несдобровать. Аль не видите у него бороды: в ней-то и сила, бородою он зверей побивает, а рогами только кожу сымает. Лучше с честью подойдите да попросите: хотим, дескать, поиграть с твоим меньшим братишком, что под стогом-то лежит.
Волки на том козлу кланялись, обступили Мишку и стали его задирать. Вот он крепился, крепился, да как хватит на каждую лапу по волку; запели они Лазаря, выбрались кое-как, да, поджав хвосты, – подавай Бог ноги!
А козел да баран тем времечком подхватили мурлыку и побежали в лес и опять наткнулись на серых волков. Кот вскарабкался на самую макушку ели, козел с бараном схватились передними ногами за еловый сук и повисли.
Волки стоят под елью, зубы оскалили и воют, глядя на козла и барана. Видит кот серый лоб, что дело плохо, стал кидать в волков еловые шишки да приговаривать:
– Раз волк! Два волк! Три волк! Всего-то по волку на брата. Я, мурлышко, давеча двух волков съел, и с косточками, так еще сытехонек; а ты, большой братим*, за медведями ходил, да не изловил, бери себе и мою долю!
Только сказал он эти речи, как козел сорвался и упал прямо рогами на волка. А мурлыко знай свое кричит:
– Держи его, лови его!
Тут на волков такой страх нашел, что со всех ног припустили бежать без оглядки. Так и ушли.
