Интервью с Гузель Яхиной о втором романе, самоощущении писателя и сериале по «Зулейхе»

Самая яркая дебютантка в новейшей русской литературе, автор книги «Зулейха открывает глаза», выпустила второй роман «Дети мои», который сама определяет как «плотный, правдивый, эмоциональный, историчный, с немецким оттенком».

Москва, Петербург, Казань, снова Москва, Воронеж, Алма-Ата, и в каждом городе по несколько презентаций и встреч с читателями. Гузель Яхина представляет свою новую книгу, а канал «Россия» готовится представить сериал по «Зулейхе».

Вы сейчас живете как профессиональный писатель и не занимаетесь ничем другим?

Да, я уволилась со своей последней работы, еще когда писала «Зулейху». Со сценаристикой я закончила, когда решила писать роман «Дети мои».

Сколько вы над ним работали?

20 месяцев заняло непосредственно написание, еще четыре — доработка, редактура, корректура. Вместе получилось два года.

Вы сейчас озвучивали график своих выступлений, встреч с читателями — он расписан на два месяца вперед. Вы привыкли к такой публичной жизни, она вам нравится?

Все-таки основное в жизни писателя — не презентации, а работа над текстами.

Я существую в двух неравномерных режимах: собственно писательство, которое требует сосредоточенности и уединенности и не терпит лишней информации, лишних людей и встреч. А во втором, публичном режиме, как сейчас, я живу обычной жизнью, читаю новости, с радостью встречаюсь с людьми.

Эти два режима дополняют друг друга, в одном я отдыхаю от другого.

Как устроен ваш день?

Я жаворонок. Встаю рано — раньше отводила дочь в школу, теперь она уже взрослая — и сажусь за стол на пять-шесть часов. Это именно «концентрированная» работа. Я люблю, когда с утра сделано самое главное. А после обеда уже можно с чистой совестью заниматься всем остальным: читать материалы по теме, просто фантазировать, продумывать текст.

Ваша семья вам помогает или самоустраняется на время, когда вы пишете?

Можно сказать так, что лучшая для меня помощь — это когда мне не мешают. И я благодарна своей семье за то, что они как бы оставляют мою работу за скобками нашей общей жизни. Мы живем так же, как жили раньше, когда я еще не была писательницей.

Расскажите об экранизации «Зулейхи».

Официально канал «Россия» ее еще не анонсировал, но продюсер Илья Папернов в одном своем интервью сказал, что съемки начнутся в августе в одном из районов Татарстана — то есть они будут натурные.

Планируется восьмисерийный сериал. Кама «сыграет» Ангару. Чулпан Хаматова сыграет Зулейху. А Настасью — Юлия Пересильд.

По-моему, круто!

Вы смотрите современные сериалы? Что вам нравится?

Я как бывший сценарист предпочитаю говорить не «нравится», а показалось интересным. Но это я могу сказать о немногих и не очень новых сериалах: первом сезоне «Мира Дикого Запада», из наших — «Оттепели» Валерия Тодоровского.

Вопрос к тому, что сериал сегодня становится…

 …Ключевой художественной формой, конечно. Для многих он заменил роман, как вообще сейчас визуальные продукты заменяют текст. Смотреть сериалы мы можем точно так же, как раньше читали книги, в любом месте.

Но книга от этого страдает?

Если говорить об экранизациях, то давно выяснено, что они только увеличивают популярность литературного первоисточника. Много раз замечено, как во всем мире, в первую очередь англоязычном, резко растет спрос на переводы романов того же Льва Толстого после очередного сериала или полнометражного фильма по нему.

А если говорить о прямой конкуренции видео и текста, то любовь к сериалу не грозит исчезновением книге. Всегда будет много людей, которым недостаточно воображения сценаристов и режиссера, которые хотят видеть в голове собственную картинку, каждый свою личную.

Раз заговорили о Толстом, то поэтому, наверное, после каждой новой экранизации столько возмущения — Элен Курагина (Безухова) не такая, у нее полные плечи, а тут ее сделали худенькой.

Конечно.

Вернемся к книгам. Ваш первый роман «Зулейха открывает глаза» перевели, я посмотрел последние данные, на 31 язык. Вспомните какие-нибудь экзотические?

Это только заключенные договоры, вышло же примерно 20 переводов. Среди них — китайский, японский, фарси, азербайджанский, узбекский. Самым первым переводом, всего через год после публикации романа, был татарский. Что было естественно и очень меня порадовало.

Вы помните татарский язык?

Плохо. В последние 20 лет, что я живу в Москве, я его подзабыла. Понимать еще могу, а говорить уже с трудом.

Правда, что в Татарстане вашу книгу воспринимают, мягко говоря, неоднозначно? Было много критических отзывов с тем смыслом, что вы «очернили» татарскую женщину.

Наверное, прокомментировать это лучше смогут авторы таких отзывов.

Мне же, напротив, комфортно, когда меня называют казанской писательницей. Точнее — мне нормально, когда меня называют татарской, русской, русской татарского происхождения, писательницей из России. Меня смущает в этих определениях только вторая часть: писательница.

Я пока чувствую себя начинающим автором.

Многим здесь покажется, что вы скромничаете и кокетничаете. При таком-то успехе первой и, можно предположить, второй книги.

Да пусть покажется. Дело же не в успехе книги, не в том, как меня воспринимают со стороны, а в собственном ощущении — довольна я своей работой или нет. Мне нравится формулировка: мне не стыдно за свой текст.

Когда сейчас перечитываете «Зулейху», не морщитесь?

Ничего я там не изменила бы, как и в «Детях моих». Тексты очень разные, в том числе в языковом, стилистическом отношении, но за оба мне одинаково не стыдно, если можно так сказать. Но, повторяю, я сама еще ощущаю себя начинающей.

 «Зулейха открывает глаза» — о ссылке. Что для вас значит ваша великая соотечественница Евгения Гинзбург, создавшая великую и страшную книгу о репрессиях «Крутой маршрут»?

Начну с того, что я училась в Казанском педагогическом институте, где Евгения Соломоновна преподавала. Она жила в центре Казани, от моего дома до ее — пять минут пешком. «Крутой маршрут» мы все читали, и я сказала бы, что многих — и казанцев, и не только — эта книга сформировала. Во всяком случае, в Казани Евгению Гинзбург знают и помнят не только как мать Василия Аксенова, а прежде всего как автора этой книги.

Конечно, у меня совсем другой, нежели у Гинзбург, Солженицына или Шаламова, подход к истории 1920–30-х годов прошлого века, к теме репрессий и ссылок. Это взгляд внучки, которая пытается из своего благополучного XXI века что-то там разглядеть — в этих ранних советских годах, скрытых от нас пеленой молчания и неправды.

«Зулейха» во многом о том, что и в несчастье может быть зерно будущего счастья. «Дети» — роман о молчащем поколении.

Ваша издательская судьба похожа на судьбу Джоан Роулинг.

Не знаю, комплимент ли это, но спасибо.

Вы тоже, как она, долго и безуспешно пытались издать первую книгу, пока не попали в «Редакцию Елены Шубиной» АСТ. Как вам с ней работается?

Вообще, с моей книгой случилось лучшее из всего возможного: роман прочитала, оценила и написала к нему прекрасное предисловие Людмила Евгеньевна Улицкая, и рукопись попала в РЕШ. Я волновалась за второй роман, но Елена Шубина сразу же поддержала меня, когда я рассказала ей идею — написать о поволжских немцах. Получившийся текст сильно отличается от того первоначального замысла: там был татарский мальчик, который попадает к немцам Поволжья, вырастает среди них, и через его двоякое — одновременно и татарское, и немецкое — восприятие мы видели бы депортацию и потом события Великой Отечественной. Но эту историю я забраковала, и моим главным героем стал поволжский немец, учитель и автор волшебных сказок Якоб Бах.

Я переживаю за этот текст, с которым жила два года. И поддержка Елены Шубиной очень важна для меня. Я так ей признательна, что за все время работы она меня ни разу не поторопила. Знаю, что авторам часто выставляют дедлайны, и это, конечно, отражается на качестве текстов. Мне же очень повезло.

Вы автор текстов для «Тотального диктанта» этого года. Как вы оцениваете состояние русского языка сегодня?

Вопрос этот лучше задавать специалистам, лингвистам и филологам. Я мало связана с повседневным языком, не читаю соцсети. Единственный для меня канал связи с самой современной речью — моя дочь — ей скоро 14, и она каждый день приносит домой новые выражения, слова, мемы и прочие штучки. Но я это не использую в своих текстах.

Ваш второй роман — снова об истории, о прошлом. Современность, в том числе то, что происходит в интернете, вас не интересует совсем?

Как бы вам сказать. Я использую интернет осторожно и целенаправленно. Сейчас, например, читаю появляющиеся отзывы на роман «Дети мои». А во время работы над ним — читала форумы немцев Поволжья, проводила там многие часы, изучала другие материалы.

Но в интернет нужно приходить с конкретной удочкой: четко понимать, что ты хочешь в этом океане поймать. Иначе там можно утонуть, потерять много времени, которого мне очень жалко.

А про отношение к современности — мне по-прежнему больше всего интересны ранние советские годы. Но это ведь не значит, что я пишу только о 1920–30-х.

Многое из того, что описано в «Зулейхе» или в «Детях моих», происходит, продолжается и сегодня. Современность проступает сквозь историю.

Но мне интересно смотреть на нее через такую — свою — призму.

Кто из классиков вам ближе всего?

Булгаков и Гоголь.

«Фантасты»?

Да, а что вас удивляет.

О творческих планах принято спрашивать. У вас есть новая история или хотите пока просто отдохнуть?

Есть сюжет, исторический, о родных мне местах. Больше пока боюсь говорить.

Для меня вообще история первична, во всех пониманиях этого слова. И история как прошлое страны, и история, на которой, из которой строится текст. Это не только фабула или, говоря сценарным языком, сюжетная арка, но и герой, и его контекст, и язык. Главное же — взаимодействие истории большой и «малой», национальной и личной, мифологии и реальности.

Интервью опубликовано в онлайн-журнале «НОЖ».

Фото предоставлено пресс-службой «АСТ».