«Проклятые вопросы», которые десятилетиями не давали Стругацким покоя
В истории литературы братья Стругацкие традиционно отвечают за советскую фантастику второй половины двадцатого века – и в целом заслуженно: мало кто из коллег по цеху сравнится с ними по сюжетной изобретательности и успеху у читателей. Но трудно не заметить, что жанровый репертуар братьев-соавторов гораздо шире и разнообразнее традиционной НФ.
Загибаем пальцы: «Страна багровых туч», незамысловатая «фантастика ближнего прицела» о приключениях мужественных советских космонавтов в туманных болотах Венеры. Роман воспитания «Стажеры». Задорно-оптимистичная «сказка для младших научных сотрудников» «Понедельник начинается в субботу». Кафкианский гротеск «Улитка на склоне». Оммаж Герберту Уэллсу «Второе нашествие марсиан». Герметичный детектив «Отель “У погибшего альпиниста”». Бытовая фантазия с автобиографическими мотивами и отсылками к Михаилу Булгакову «Хромая судьба». Апокрифические «Отягощенные злом, или Сорок лет спустя»... И так далее – что ни повесть, то новый жанр.
Однако есть «проклятые вопросы», которые не давали Стругацким покоя десятилетиями: с завидной регулярностью соавторы возвращались к ним снова, снова и снова, практически в каждом произведении. И самый острый из этих вопросов – можно ли заставить человека и человечество в целом стать добрее, гуманнее, светлее, чище? Чтобы «труд и знание стали смыслом их жизни», как предлагает доктор Будах в диалоге с Антоном-Руматой в повести «Трудно быть богом»? Выковать Нового Человека, изжить низкое, подлое, мещанское, обезьянье?
В своих книгах Стругацкие перебрали, обдумали и испытали немало вариантов такой «позитивной реморализации» – и в итоге отбросили их все.
По случаю дня рождения одного из братьев, Бориса Стругацкого, попросили литературного критика и журналиста Василия Владимирского рассказать о феномене легендарного творческого дуэта и подробно раскрыть тему вышеупомянутых «проклятых вопросов» в контексте литературной карьеры авторов.
Хищные вещи и гипноизлучатели на орбите
Постдефицитная экономика – золотая мечта советских шестидесятников, в том числе предельно далеких от круга технической и гуманитарной интеллигенции, к которому принадлежали АБС. Но товарное изобилие само по себе не ведет к массовому просветлению, скорее наоборот – что соавторы и показывают в повести «Хищные вещи века». Человек, который умеет думать только о материальном, в обществе без талонов и очередей быстро упирается в экзистенциальный потолок: о чем еще мечтать, ради чего жить, если у тебя все уже есть – еда, квартира, машина, цветной телевизор и пивопровод в гостиной? Сами Стругацкие, конечно, в таком мире никогда не жили, зато воочию наблюдали борьбу за мирские блага в позднем СССР – и сделали далеко идущие выводы.
С порога отвергают писатели и психологическое насилие в любой форме, даже самое мягкое, щадящее и вроде бы не приносящее никому очевидного вреда. Решение, принятое под давлением, не принадлежит самому человеку, а значит, цена такому выбору ломаный грошик в базарный день. Даже если из всех возможных вариантов человек выбирает «не самый обещающий, не самый рациональный, не самый прогрессивный и уж, конечно, не самый эффективный – самый добрый», как завещал Леонид Андреевич Горбовский, один главных из сквозных героев «Полуденного цикла». Отсутствие осознанного выбора сводит на нет любые усилия, лишает поступки смысла. Это подмена понятий, пустая имитация, симулякр духовной эволюции. «Да, это мы тоже намеревались попробовать... – рассуждает дон Румата, агент земного Института экспериментальной истории, в повести «Трудно быть богом». – Массовая гипноиндукция, позитивная реморализация. Гипноизлучатели на трех экваториальных спутниках... Я мог бы сделать и это. Но стоит ли лишать человечество его истории? Стоит ли подменять одно человечество другим? Не будет ли это то же самое, что стереть это человечество с лица земли и создать на его месте новое?»
В «Отягощенных злом» всемогущий Демиург, отчаявшийся вывести людей к свету, идет на крайние меры и дает каждому, кто сумел пройти предварительный отбор, воплотить собственную утопию, построить свой «мир, в котором хочется жить». Мир, в котором за любую обиду следует немедленное воздаяние, зуб за зуб, глаз за глаз; мир, где окончательно решен вопрос с подозрительными инородцами; мир, где на практике реализованы идеалы простодушных комсомольцев-стройотрядовцев (то есть, по сути, самих Стругацких образца 1950-х). Но каждый раз результаты оставляют желать лучшего: «Все они хирурги или костоправы. Нет из них ни одного терапевта», – раздраженно ворчит Демиург. Единственный, кто отвечает его высоким критериям, родился через две тысячи лет после Назаретянина, принявшего крестную муку, но так и не изменившего человеческую природу – ни своими словами, ни своим примером. Печальный итог многолетних безуспешных поисков – не только для Демиурга, но и для авторов романа.
Из маленького животного в большого человека
На протяжении всей своей литературной карьеры Стругацкие возлагали надежды в первую очередь на воспитание. Причем повторяли это не только в книгах – регулярно проговаривали прямым текстом, в статьях и интервью. «Нам кажется, что решающее слово здесь должна сказать педагогика – наука о превращении маленького животного в большого человека. Проблема воспитания детей представляется нам сейчас самой важной в мире, и, к сожалению, проблема эта пока не решена», – подчеркивают АБС в интервью журналу «Смена» в 1966 году. В черновике другого, неопубликованного интервью, сохранившегося в архиве писателей за 1967 год, они раскрывают эту тему чуть подробнее: «Воспитание воспитателей – проблема не только очень сложная, это проблема, требующая для своего решения многих лет упорной и последовательной работы. Чтобы решить эту проблему, потребуются десятки лет, огромные средства и все новейшие достижения психологии, педагогики, социологии. Воспитание человека всегда было великим ИСКУССТВОМ, со своими шедеврами и со своими гениями, вроде Ушинского, Корчака и Макаренко. Теперь задача сводится к превращению искусства в науку, и решать эту задачу надо начинать уже сейчас».
Увы, реализация этого чудесного плана отодвигается все дальше, но Стругацкие не теряют надежды. «Больше всего нам хотелось бы увидеть разработанной и готовой к приложению теорию воспитания человека, которая неизбежно должна будет возникнуть на стыке теории информации, биологии, медицины, психологии и социологии», – это уже из «Литературной газеты» за 1972 год. Однако то, что не по плечу ученым, вполне по силам писателям-фантастам. Высокая теория воспитания становится краеугольным камнем Полуденной утопии Стругацких, более важным элементом «прекрасного мира будущего», чем постдефицитная экономика или доступ к бездонным источникам энергии. Иван Жилин, суровый космолетчик из «Стажеров», на практике убеждается, что главное в этом мире – воспитать новое поколение коммунаров, «помочь им входить в жизнь, помочь найти себя, определить свое место в мире, научить хотеть сразу многого, научить хотеть работать взахлеб».
Повседневную жизнь обитателей Аньюдинского интерната Стругацкие показывают в «Злоумышленниках», одной из самых известных глав повести «Полдень, XXII век», чуть менее, чем полностью теме воспитания посвящены и произведения, о которых нечасто вспоминают в этом контексте – «Малыш» и «Парень из преисподней». И так куда ни плюнь: мир Полудня стоит на плечах учителей, как плоская Земля – на спинах слонов, и именно они по мере сил смягчают все возможные потрясения этой тверди.
История Арканарской резни
Увы, даже вымышленная, не имеющая реальных прототипов, а значит, свободная от их недостатков, Высокая теория воспитания в мире Стругацких порой дает сбои. Она не спасает землян-коммунаров от нервных срывов и ПТСР. Дон Румата в состоянии аффекта устраивает в Арканаре кровавую бойню: «было видно, где он шел», как вспоминают его коллеги. Юный Максим Каммерер в «Обитаемом острове» приходит к выводу, что в некоторых случаях цель все-таки оправдывает средства, и решается взорвать Центр, из которого управляют сетью гипноизлучателей – вместе со всеми сотрудниками, в том числе абсолютно не причастными к системе массового оболванивания.
В «Жуке в муравейнике» мудрый и опытный Рудольф Сикорски не находит иного выхода, кроме как застрелить гипотетического агента сверхцивилизации Странников Льва Абалкина.
Ну а в повести «Гадкие лебеди», где эксперимент по воспитанию Нового Человека пытаются повторить не в тепличных условиях Полуденной утопии, а в мире, максимально приближенном к реальному, это порождает целую цепочку неразрешимых этических конфликтов и приводит к драматической развязке.
При этом Стругацкие не спешили расставаться с Высокой теорией воспитания, держались за красивую идею до последнего. Уже в 2002 году, через одиннадцать лет после смерти брата, Борис Натанович писал в онлайн-интервью: «Из ВТВ ничего не получится (и сама она не возникнет), пока у человечества не появится настоятельная в ней потребность. Как, повторяю, возникла у человечества потребность в поголовной грамотности (как следствие Первой промышленной революции). Тут сразу все появилось: и миллионы учителей, и сотни тысяч школ, и тысячи образовательных методик... Если Высокая теория воспитания НЕ будет создана, человечество никогда не сумеет “разорвать цепь времен” и перемениться кардинально. Если же ВТВ создана будет, возможны любые варианты, в том числе и самые неприятные. К сожалению».
Однако уже в 2003 году в свет выходят «Бессильные мира сего», последняя сольная повесть Б. Н. Стругацкого, опубликованная под псевдонимом С. Витицкий, – история о сокрушительном провале очередного Учителя с большой буквы, увесистая горсть земли на крышку гроба «педагогической утопии». Можно взять самый благодатный человеческий материал, детей, с рождения одаренных экстраординарными способностями, кропотливо развивать их дар, пичкать с ложечки разумным-добрым-вечным три раза на дню, – но это вовсе не гарантирует, что они вырастут коммунарами, людьми будущего, достойными последователями Леонида Горбовского.
Человека невозможно заставить стать лучше – принудить силой, мотивировать материально, воспитать с пеленок. Наверное, что-то можно показать на собственном примере, но, какие выводы будут сделаны в исторической перспективе, предсказать не получится: «Gott mit uns» на пряжках немецких солдат времен Первой и Второй мировых войн никак не вяжется с идеалами Нагорной проповеди. Это всегда результат личного выбора, напряженной внутренней работы, бесконечного движения в сторону идеала.
Зато сделать человека хуже, превратить без пяти минут коммунара в агрессивное мычащее животное – задача несложная, и в прозе братьев Стругацких таких примеров хоть отбавляй.
Но, как говорил самый известный советский айтишник Саша Привалов в повести «Понедельник начинается в субботу», это уже совсем другая история.
