Генри Лайон Олди

Фудо-сан, вы женаты? – Да, Сэки-сан, – откликнулся архивариус. – А вы, Окада-сан? – Да, – кивнул секретарь. – Уже двенадцать  лет. – Я тоже не из холостяков, – подытожил господин Сэки. – Знаете, Рэйден-сан… Даже упади небо на землю, мы отправили бы вас к невесте из простого и свойственного людям чувства злорадства. Я сказал: злорадства? Я оговорился. Я имел в виду чувство сострадания и великой радости за вас

оскорбления – как подарки: пока их не примешь, они не твои

Взрослея, мы ничего не приобретаем. Теряем, только теряем. День за днем, год за годом. Отсекаем от себя часть за частью, слой за слоем. Беззаботность. Простота удовольствий и неприятностей. Чистота помыслов. Наивность. Способность радоваться просто так. Умение забывать обиды. Бесконечность будущего. Доверчивость. Потеря за потерей. Мы говорим: растем. Вырастаем. Это ложь. Не растем, уменьшаемся. Разбрасываем потери вокруг себя. Сеем зерно в живые, дышащие борозды. Всходы нас не обрадуют. Эти всходы – воины в броне, безжалостные убийцы. Из беззаботности восстанет озабоченность. Из чистоты помыслов – дракон замыслов. Из наивности – коварство. Из умения забывать обиды – злопамятность. Из нас самих – кто-то другой. Оглядываясь, вспоминая, я не узнаю себя.

Учись, сынок, понимать женщин. Дело бесполезное, все равно что сажать оливы на море. Но развивает терпеливость. Все равно ведь не научишься…

девятнадцать человек. В основном, от пуль, и еще трое задохнулись в дыму. Церковь удалось потушить, большинство выжило. Из банды живьем взяли четверых, в том числе Джерри. Их повесили в Рокфорде под аплодисменты зрителей. Но тахтон был недоволен. «Малая неудача, – сказал он. – Мало смертей, огня, боли. Нужно больше! Я смог эвакуировать одного…» Угловатые фигуры. Ждут на пристани в черных глубинах преисподней. Чего ждут? Эвакуации?! А старик-то приходит в себя. По крайней

3. «Записки на облаках», сделанные в разное время монахом Иссэном из Вакаикуса Когда я был ребенком, не достигшим совершеннолетия, у моего отца собрались гости. Насытившись и выпив саке, они предались стихосложению. Я думал, что меня прогонят, но нет, мое общество пришлось гостям по душе. Впрочем, в детстве я был тихим и скромным мальчиком. Вскоре мой отец воскликнул: – Стихи – это прекрасно! Но прекрасный инструмент все же инструмент. Что можно делать с помощью стихов? – Зарабатывать себе на жизнь, – рассмеялся кто-то из гостей. – Достичь славы! – Соблазнить женщину! – Развеселиться, если загрустил! – Проникнуть в суть вещей, – сказал мой отец. Все замолчали. – Мы сидим в тепле и уюте, – продолжил отец. – За стенами нашего дома бушует гроза. Слышите гром? У нас есть слово, которое мы понимаем как «гром». – Но мы понимаем его также как «молнию», – вмешался дядюшка Тори, наш сосед. Отец кивнул: – Это так. Слово «гром» обозначает еще и молнию, которая бегает в тучах. Она бегает, но пока что не ударила. Когда же молния ударит в сосну, растущую на холме, когда она спустится с небес на землю, мы назовем ее совсем другим словом. Молния до удара и молния после удара – две разных молнии, два разных слова. Выходит, любой из нас вчера и он же сегодня – два разных человека. Жаль, что мы не меняем имена каждый миг. Не это ли суть вещей? Все замолчали, а потом удивились. Не словам отца, нет! Просто в тот день я сложил свое первое трехстишье: Молния в тучах, Молния в древесине. Путь меняет все.

Хадзи, – отец повторил мой жест. Взгляд его пронзал меня насквозь, – означает «стыд». Он состоит из двух частей: ухо и сердце. Знаешь, что такое стыд? Это когда ухо не слышит голос сердца.