Kitobni o'qish: «GRANMA – вся ПРАВДА о Фиделе Кастро и его команде»
Посвящаю
80-летию Фиделя Кастро, первого команданте революционных вооруженных сил Кубы, 50-летию героической эпопеи «Гранмы»: мужеству, самоотверженности, величию духа ее титанов!
Автор
Слово к читателю
Мне до сих пор трудно поверить, что эта книга дошла до тебя, читатель. По сути, у нее много авторов. Я постаралась не забыть имена тех, кто внес свою лепту в освещение незабвенных эпизодов Кубинской революции. Ее действующие лица – герои одной из самых драматичных страниц истории. Наши современники, мои ровесники, самоотверженные борцы, чья молодая жизнь до последнего дыхания была принесена на алтарь свободы своей страны. Добиться независимости можно было, лишь свергнув тиранию Фульхенсио Батисты – ставленника Вашингтона, совершившего 10 марта 1952 года государственный переворот и вероломно, в сопровождении военной миссии США, под лязги гусениц танков захватившего Президентский дворец. А чтобы свергнуть военную диктатуру, следовало вооружить народ.
Первой попыткой поднять народ на борьбу был штурм казармы Монкада 26 июля 1953 года, завершившийся трагически: большая часть участников погибла не в открытом бою, а была с изощренным коварством убита в стенах казармы. Оставшиеся в живых революционеры и их лидер Фидель Кастро осуждены на разные сроки заключения в тюрьме на острове Пинос.
Народ освободил своих героев, вынудив диктатора принять в мае 1955 года закон об амнистии политзаключенных. Монкадисты покинули застенки «образцовой» тюрьмы Модело, полные решимости начать подготовку нового этапа революционной войны.
Началом этого этапа и стала высадка 2 декабря 1956 года с яхты «Гранма» вооруженной колонны экспедиционеров во главе с первым (и единственным на тот момент) команданте Фиделем Кастро. Невозможно представить себе весь драматизм ситуации, в которой оказались 82 повстанца после высадки, и нельзя не преклонить колени перед мужеством и самоотверженностью этих ратоборцев революции, каждое мгновение жизни которых в тот миг было высвечено величием Духа, несгибаемостью Воли, верностью Идее и Цели. Героической эпопеей «Гранмы» была решена главная на тот момент задача Кубинской революции – воссоединение ее авангарда с народом. Этой вооруженной колонне суждено было стать стержнем и ядром Повстанческой армии, которая низвергла военную диктатуру на Кубе 1 января 1959 года.
Молодым историком я встретила победу Кубинской революции. Она стала моей научной Судьбой. Первой моей публикацией была попытка исследования эпопеи экспедиционеров: «История восьмидесяти двух с „Гранмы”». В редакции журнала «Новая и новейшая история» она пролежала полтора года и увидела свет лишь благодаря личной инициативе академика А.Л. Нарочницкого. Он посчитал, что данная тема представляет не только научный, но и общественный интерес: особенно значима она для верного понимания специфики Кубинской революции. Задачи статьи были скромными: рассмотреть путь соратников Фиделя и на примере жизни славной когорты борцов увидеть закономерности революции1.
Непреодолимым было мое желание увидеть собственными глазами край, место, где произошло величайшее историческое событие. Но для меня это оставалось мечтой, как мне казалось, вряд ли когда-либо осуществимой. Жила я с двумя маленькими детьми (шесть лет и один год) в Душанбе, куда приехала с мужем, инженером, направленным на строительство Нурекской ГЭС. Но… здесь можно было купить журнал «Куба»! О чудо! Журнал, начавший издаваться в нашей стране во второй половине 1964 года, объявляет конкурс «Поездка на Кубу в 1966 году». Правильные ответы на 10 вопросов по истории Кубы давали возможность двухнедельного пребывания на Острове Свободы.
И снова: «О чудо!» Невероятно, но факт: из почти четырех тысяч (таков был конкурс на одно место) участников конкурса ответы аспирантки Таджикского государственного университета им. В.И. Ленина, то есть мои, жюри признало лучшими и присудило мне первую премию.
Эта огромная радость была омрачена скоропостижной смертью мужа и отца моих детей в апреле 1966 года. Радость, к сожалению, идет рука об руку с горестями. Наверное, это и есть жизнь в ее непредсказуемости. Встреча с Юрием Гагариным, возглавлявшим Общество советско-кубинской дружбы, общение с ним при вручении мне призовой путевки для поездки на Кубу, его добрые слова напутствия и восхищение Кубой, Фиделем (незадолго до этого он сам побывал с визитом на Острове Свободы) не могли не вселить оптимизма. Храню в памяти и яркую речь чрезвычайного и полномочного посла Республики Куба в СССР Карлоса Оливареса Санчеса на праздновании этого события в Доме дружбы.
Поездка состоялась в 1967 году. Принимал меня на Кубе, кроме журнала «Куба», Кубинский институт дружбы с народами (ИКАП). В первые же часы по прибытии в Гавану меня навестил в гостинице «Капри», где я остановилась, вице-президент ИКАП по социалистическим странам Фернандо Герреро. Невозможно забыть ту встречу с человеком, который раскрыл передо мной карту Кубы и произнес: «Зоя, ты можешь назвать любую точку на карте, где ты хотела бы побывать. Твое желание будет исполнено». Так я составила собственный маршрут поездки, где на первом месте был, конечно, район высадки с «Гранмы» и другие памятные места, связанные с революцией.
Новый визит Фернандо Герреро для обсуждения моего маршрута. И я слышу: «Зоя, здесь не хватает только пика Туркино, – улыбается он. – А понимаешь ли ты, что для того, чтобы все это увидеть, двух недель не хватит». Я не помню, что выражало мое лицо в тот момент – разочарование, ожидание, надежду? Скорее всего, все одновременно. «Но ты не волнуйся,—поспешил он меня успокоить, – ты это увидишь, если согласишься продлить свое пребывание еще на две недели». Я? Соглашусь ли? Да может ли передо мной вообще стоять такой вопрос?! И в третий раз: «О чудо!» Так вместо двух недель я пробыла на Кубе почти месяц. И поняла: такой акт гостеприимства возможен только в стране, где революцию вершили герои «Гранмы»! И это их дух, помимо моей воли, правит моей Судьбой.
Радостно было то, что ИКАП дал мне в сопровождение прекрасных гидов, еще больше влюбивших меня в необыкновенную страну: юную красавицу-негритянку Аиду Марин, задушевно певшую мне кубинские песни, и юношу-романтика Хулито Айалу, влюбленного в Пушкина и проникновенно читавшего мне его лирику на великолепном русском языке, перемежая ее стихами Густаво Адольфо Беккера на испанском.
Сбылась моя мечта: своими глазами я увидела то место, где в болотную жижу был вбит памятный щит «Aqui nacio la Libertad de Cuba» («Здесь родилась свобода Кубы»). А неподалеку – Алегриа-дель-Пио, где вооруженная колонна повстанцев приняла первый бой с регулярными частями правительственных войск. На всю оставшуюся жизнь от этих мест – а они были для меня пострашнее скалы, к которой приковали Прометея – я получила не просто эмоциональный заряд для дальнейшей работы над историей восьмидесяти двух, а ощущение личной ответственности за слово историка, сказанное мною о каждом из них!
Работа над книгой завершена. В 1986 году одно известное советское издательство приняло рукопись к публикации, приурочив ее к 30-й годовщине эпопеи «Гранмы». Но ни издательство, ни тем более автор не предусмотрели одного – Советский Союз втянули в полосу горбачевской перестройки: революционный подвиг во имя свободы, правды, независимости, суверенитета страны попал под обстрел. «Перестройщики» постарались «выбросить» из истории и из самой жизни человека, верного идеалам революции. Под огнем оказалась и мировая гордость, крейсер «Аврора», курсом которой, как определил Фидель, следовала «Гранма» в море классовых битв.
Рукопись моя «затерялась» в кабинетах издательства. Ее так и «не нашли» и мне не вернули. К счастью, у меня сохранились отдельные фрагменты и нуждавшаяся в доработке копия.
Я решила вернуться к рукописи через двадцать лет в связи с приближением 50-й годовщины (2 декабря 2006 года) этой оптимистической трагедии Кубинской революции. Уверена, что драматичная эпопея восьмидесяти двух с «Гранмы» по прошествии и полувека, и целых столетий будет достойна внимания новых поколений борцов, ведущих битву за справедливое мироустройство. Отвага, дерзновенность, величие духа героев-мучеников неотделимы от борьбы за честь и достоинство Человека.
Без принципиальных изменений я сохраняю свое прежнее обращение к читателю в надежде на то, что позиция автора будет понятна ему, даже если не все окажется приемлемо.
Завершению же первой рукописи предшествовала скрупулезная двадцатилетняя работа по собиранию материалов. Вначале это были только свидетельства кубинской и советской прессы. Но они с самого начала настораживали своей, как мне сразу показалось, недостоверностью в погоне, возможно, за некоей сенсационностью. А это вело к искажению картины борьбы. Так, неверно был представлен первый – сразу по прибытии на Кубу – бой колонны экспедиционеров в Алегриа-дель-Пио (5 декабря 1956 года) с регулярными частями батистовских войск, искажены фактические данные о количестве погибших и оставшихся в живых, но оказавшихся в заключении участников экспедиции. На страницах прессы тиражировались две цифры: 70 погибших, 12 выживших. Цель этой фальшивки мне как историку, ученому была непонятна. Но ясно другое: она не столь уж безобидна с точки зрения истины и исторической справедливости. Изображать дело таким образом, что двенадцати человек было достаточно, чтобы обеспечить свержение военной диктатуры, за спиной которой стояли США, значило, на мой взгляд, без должного уважения отнестись к памяти павших в первом бою экспедиционеров и их не омраченной недоверием жажде увидеть свою страну свободной от тирании. Это было равнозначно недооценке готовности народа к предстоящим будням суровой борьбы, к оказанию поддержки вооруженной колонне Фиделя Кастро, а рядовых борцов – к риску во имя спасения от расправы тех, кто уцелел в той первой, заведомо неравной битве.
Нужна была кропотливая работа по восстановлению истины. Понадобился анализ, чаще поисково-сопоставительный, записок и воспоминаний участников борьбы в горах Сьерра-Маэстра, которыми они делились уже после победы революции. Но и этого было недостаточно для того, чтобы понять величие и значимость такого выдающегося эпизода Кубинской революции, как высадка десанта с «Гранмы», для реализации разработанной Фиделем стратегии, начиная с экстренно выпущенного манифеста в ответ на военный переворот Фульхенсио Батисты 10 марта 1952 года. Этот манифест, адресованный обществу через считанные часы после захвата диктатором Президентского дворца, вошел в историографию политической «дуэли» Фиделя с диктатором Батистой под названием «Это не революция, а разбойное нападение».
По мере изучения темы становилось очевидно: нужны более основательные документы. Благоприятные условия для продолжения работы над темой я получила уже после перехода в сектор Кубы Института Латинской Америки АН СССР. Я благодарна его директору, крупному ученому-экономисту В.В. Вольскому, которому тема героики была внутренне близка как незаурядному человеку и, я думаю, как Герою Советского Союза, прошедшего сражения на фронтах Великой Отечественной войны.
Не могу не сказать еще об одном благоприятном для меня факте. На одной из научных конференций по истории и экономике Кубы страницы этой эпопеи приоткрылись с неожиданной, но очень обрадовавшей меня стороны. В моем близком окружении оказался на редкость интересный человек – ученый, доктор исторических наук, лично знавший экспедиционеров еще на стадии их подготовки к высадке. Выступление Н.С. Леонова на конференции меня буквально очаровало, и я подумала тогда, как тесен мир и как мы все зависим друг от друга.
Шел 1978 год. Мне как одному из авторов совместной с кубинскими военными историками книги «Мужество и братство. Valentia у Fraternidad» удалось отправиться в научную командировку на Кубу, где к тому времени в Музее Революции была развернута работа по созданию архива. Центр военной истории РВС Кубы оперативно, тщательно, с огромной ответственностью перед памятью погибших в революции борцов сумел в короткие сроки собрать ценнейший материал о героике и буднях повстанческого движения в стране. Мне повезло: одной из первых, с еле скрываемым душевным трепетом держала я в руках уникальные оригиналы документов, в которых шаг за шагом был зафиксирован ход борьбы в горах Сьерра-Маэстра и в подполье после высадки отряда с «Гранмы».
Считаю особенно ценной для себя как автора возможность непосредственного общения с участниками революции и, конечно же, с экспедиционерами «Гранмы». Со многими из них у меня сложились тогда добрые, теплые отношения. Память жива. А еще больше – чувство радости и ответственности ученого, которому выпало редчайшее счастье прикоснуться к живым страницам летописи революции, к судьбе ее самоотверженных борцов, изменивших ход истории своего народа. Дорогого стоит доверие к моему слову историка людей безупречной чести, определивших собственную судьбу по шкале верности высоким идеалам борьбы за независимость своего народа.
У устных воспоминаний, которыми делились мои собеседники, есть неповторимая особенность. Они непроизвольно вводят тебя как слушателя в атмосферу былых сражений и битв. И психологическое состояние авторов этих воспоминаний на миг передается тебе, и ты уже не мысленно, а словно в реальности окунаешься в водоворот событий. Например, той драмы, которая разыгралась при высадке с «Гранмы». Особенно я это ощущала при встречах с моим, смею считать, большим другом, рулевым яхты Норберто Кольядо. Талантливый рассказчик буквально на моих глазах превращался в того рулевого, который одним из первых осознал, что до берега отряду не доплыть и что со всем грузом придется прыгать прямо в воду, спасая не только себя, но и снаряжение.
Первый разговор с ним не планировался заранее. Для меня – так же, как и для него – встреча 12 февраля 1978 года стала полной неожиданностью. Но уже на следующий после нашего знакомства день он пришел в архив, где я работала, взволнованно держа в руках рулончик бумаги, который оказался цветной фотографией «Гранмы». Развернул, сделал дарственную надпись: «A la companera Zoja Socolova del Timonel del Granma. Teniente Coronel. Norberto Collаdo. Ano del ХI Festival. 2-13-78» («Товарищу Зое Соколовой от рулевого „Гранмы”. Подполковник Норберто Кольядо. Год XI Фестиваля. 02.13.78»). И протянул мне фотографию со словами: «Это самое дорогое, что было в моем доме. Я снял фотографию со стены, чтобы подарить тебе, Зоя». Храню как реликвию.
В ходе наших бесед постепенно вырисовывалась картина жизни этого мужественного человека, который не без гордости подчеркивал, что его день рождения совпадает с днем рождения Красной Армии – 23 февраля. А в 1981 году он и его близкие друзья, Магали Чакон и Андрес Кастильо, 7 ноября навестили меня в гостинице с символическим названием «Сьерра-Маэстра», чтобы поздравить с 64-й годовщиной Великого Октября.
– А это тебе, – сказал Кольядо и, развернув листок с собственноручно, на моих глазах выполненным рисунком, протянул его мне со словами: «Наша Аврора». Это было карандашное изображение яхты «Гранма», преодолевающей бурные волны.
Все это – столь необходимые празднично-будничные детали, помогавшие лучше понять внутренний мир, характер одного из героев этой книги. Тогда-то 60-летний рулевой «Гранмы» и рассказал мне немного о перипетиях своей жизни. Детство прошло на берегу Карибского моря, в Батабано, в семье рубщика губки. Один из десяти братьев, рано приобщившийся к жизни профсоюза губочников, подпольно распространял среди молодежи газету «Карта Семаналь», а иногда и читал вслух отдельные статьи по просьбе рыбаков и губочников. Эта газета Народно-социалистической (первой коммунистической) партии пользовалась успехом. Он считает, что ему повезло и со школой, где преподавали очень эрудированные учителя-коммунисты. Однако ему удалось закончить только восемь классов, потому что в 1935 году по личному распоряжению Батисты школу закрыли. Пришлось устроиться рыболовом: ловил неводом и с помощью специальной корзины. А как только началась Вторая мировая война, с головой ушел в работу, как активист Социалистической молодежи. Как знающего море Норберто рекомендовали на учебу в Морскую академию и направили в США. Но там были нужны люди с белой кожей, негру путь к офицерской специальности был закрыт. Однако, как оказалось, не хватало специалистов-акустиков для субмарин. Ему предложили сдать экзамен на акустика в числе нескольких десятков претендентов. Этот сложный экзамен выдержали только три человека, и среди них – 20-летний Норберто. Его вернули на службу в военно-морские силы Кубы. За храбрость и боевые успехи в уничтожении германских субмарин Норберто Кольядо получил тогда орден Антонио Масео за № 1. Причем этот орден был учрежден Конгрессом США специально для моряков-кубинцев. По закону кавалеру ордена полагались пожизненные привилегии. С окончанием Второй мировой войны в 1945 году ему предложили службу в Морской полиции Кубы, но от нее он отказался по этическим причинам. Орден за ним сохранили, а за «дерзость такую» отобрали пожизненные привилегии. Последовали всякого рода провокации, слежка и всякое прочее, закончившиеся тюрьмой на острове Пинос. С выходом из тюрьмы Кольядо получил помощь только от благороднейшей, по его словам, семьи Хесуса Монтане, проживавшей в столице острова Пинос – Нуэва-Хероне. Теперь для него был приемлем только один путь – продолжение борьбы с режимом Батисты, что и привело его в конечном итоге на яхту «Гранма» в качестве рулевого.
Трепетное отношение к встречам с экспедиционерами было подготовлено моими впечатлениями от изучения места высадки еще в мою первую поездку в эти места в 1967 году.
Основной контингент рядовых экспедиционеров – мои ровесники. В то время, когда я заканчивала исторический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова, до победы Кубинской революции оставалось полгода, а поспешность и непродуманность решений XX съезда КПСС взбудоражила общественную мысль нашей страны. Абстрагировавшись от конкретных явлений, люди – помимо их воли – оказались втянутыми в дискуссии по вопросу о так называемой «цене» революции, «праведности» революционных идей. И вот этот идейно расшатываемый мир стал свидетелем свершения одной из самых великих революций – детища моих кубинских сверстников.
Для мировоззрения историка, получающего диплом на профессиональную работу, это был ни с чем не сравнимый контраст! Надо ли говорить, что именно эти борцы стали властителями моих дум, неотъемлемой частью совести ученого-исследователя, обязанного пренебречь навязанной политической конъюнктурой и остаться верным научному анализу.
Главное, что само собой фиксировалось в душе при знакомстве с бесстрастным архивным документом или в ходе оживленной беседы с участниками революции, – это их вдохновенная верность революции, готовность к неизбежным в ходе борьбы жертвам. Я думаю, этим, наверное, определялось и мое смиренное – затаив дыхание – восприятие того, что я слышала. А это – то темпераментные монологи, то преисполненные скорби воспоминания, когда каждое слово произносится медленно, с усилием. Каждая, быть может, незаметная деталь, на которую я сама могла бы и не обратить внимания, внезапно обрастала живой плотью, обретала краски. Без этих же деталей вся картина становилась ущербной.
Первый из участников революции, с кем я беседовала, – автор бессмертного «Марша 26 июля» Агустин Диас Картайя. Этот гимн Движения 26 июля, исполненный после гимна Кубы перед отплытием «Гранмы», сопровождал повстанцев на подвиг, хотя его автора и не было среди ее команды. Как память о нашей встрече храню фотопортрет Картайи с его автографом, полученный во время посещения его дома в мою первую поездку, состоявшуюся благодаря конкурсу. К сожалению, в этой книге почти ничего не сказано о нем. Но неизгладим в памяти его орлиный взор. Его осанка, сливающаяся в моем воображении с гордостью Кубы – королевской пальмой. При одном воспоминании о часах общения с ним во мне начинает звучать его голос, поющий специально для меня этот марш. То было в Сантьяго-де-Куба в день празднования 14-й годовщины штурма Монкады, у стен казармы, превращенной к тому времени в школьный городок имени 26 июля. Убеждена, что только человек, чей мир переполнен зарядами творческого горения, личность, несущая в себе огромную духовную силу и ураганную стремительность, могла передать в звуках «Марша 26 июля» подлинный характер кубинского революционера.
А то, что Картайя стал моим гидом на карнавале в Сантьяго-де-Куба в ночь на 26 июля 1967 года, объяснял мне тонкости этого самобытного народного празднества, пел нежнейшим тенором незадолго до этого написанный им гимн «Tricontinental», я всякий раз воспринимаю как редкий подарок судьбы. Это только обострило мое стремление открыть для себя внутренний мир и побудительные силы тех, кто 26 июля 1953 года шел на штурм казармы Монкада (в их числе и Картайя), кто, рискуя жизнью, преодолел в декабре 1956 года экспедицию на «Гранме», в которой каждый четвертый был «крещен» Монкадой.
Передо мной еще в первую поездку неожиданно приоткрылись странички судьбы экспедиционеров – через неожиданные встречи с их родственниками, на что я не могла и рассчитывать, начиная собирать материал и еще не зная, что из него родится книга. Так, оказавшись в Камагуэе и почти заблудившись в этом своеобразном городе, где одна улица незаметно переходит в другую, я совершенно случайно набрела на уютный особняк с надписью: «Asociacion de Madres e Hijos de martires» («Ассоциация матерей и детей мучеников»). Час был поздний, конец рабочего дня, но я рискнула обратиться к седому невысокому человеку за оградой дома, который только что закрыл калитку и собирался уходить. Завязался разговор. Я сказала, что приехала из Советского Союза. В ответ с какой-то особой сердечностью он произнес: «Sovietica muchacha, para ti esta casa esta abierta para siempre» («Советская девушка, для тебя этот дом открыт навсегда»). Калитка распахнулась. Утопающий в зелени дом с открытой дверью. На стене небольшого зала, увидев знакомое мне по фотографиям лицо экпедиционера с «Гранмы» и успев сообразить, что меня, возможно, ждет открытие, еле сдерживая волнение, чтобы не спугнуть радость, я произнесла: «Кандидо Гонсалес!» Я знала: это адъютант Фиделя во время их пребывания в Мексике. В ответ услышала: «Да, мой сын!» Похоже, сама судьба уготовила мне эту встречу с отцом одного из самых верных и преданных революции повстанцев. О его репутации можно судить по характеристике, которую однажды дал ему Че Гевара: «Кандидо Гонсалес, адъютант Фиделя и безупречный революционер».
Агустин Гонсалес-и-Гонсалес – так звали отца этого рыцаря с «Гранмы» – оказался словоохотливым собеседником: ему было чем гордиться. Так я узнала о детских годах Кандидо, его большой дружбе с сестрой, о великодушии как основной черте его характера, об активном участии в акциях протеста со школьных лет, быстром, не годам, возмужании, работе в провинциальном комитете по освобождению монкадистов в 1955 году. Для отца путь борьбы, избранный сыном, был сам собой разумеющимся.
– Моего сына в Мексике пытали, но он ни единым словом не скомпрометировал революционное движение, руководимое Фиделем, – говорит он, имея в виду арест сына в июне 1956 г. и его пребывание в тюрьме Мигель Шульц в Мехико (одновременно с Фиделем).
Трогательным, можно сказать, исповедальным был рассказ о том, как совсем недавно (в мае 1967 года) умерла мать Кандидо, Маргарита Моралес, очень гордившаяся своим единственным сыном и в этом самом доме часто собиравшая таких же, как она, матерей, потерявших в революцию своих детей. «Тогда Фидель, – говорит он, – от имени революции и лично от себя прислал на похороны изумительный траурный венок». На прощание он дал свою визитку и подарил написанную Ариэлем Ноа биографию сына с собственным автографом: «A Zoja Sokolova. Padre de Candido Gonzalez Morales – Agustin Gonzalez y Gonzalez. 20 Julio 1967».
Такого рода приятных неожиданностей в моей поездке было немало. И все они приобщали меня к реальной жизни действующих лиц этой книги. Через знакомство с близкими им людьми они становились как бы соавторами чистых порывов моей души, а подчас и горестных размышлений.
28 июля 1967 года я возвращалась из провинции Орьенте в Гавану, переполненная впечатлениями от празднования 14-й годовщины штурма Монкады, где состоялась моя встреча с Картайей, от поездки по горным дорогам к границе с военно-морской базой США Гуантанамо, от пребывания в горной деревушке Гран-Тьерра. Там, находясь всего в двух шагах от Фиделя, я внимала его вдохновенной многочасовой речи о планах преобразования края (она ассоциировалась у меня с оценкой Гербертом Уэллсом своей встречи с «кремлевским мечтателем» Лениным). Мне захотелось создать фотопортрет молодого, полного энергии, сил и страсти оратора (кое-что получилось). До сих пор не могу без улыбки вспомнить афоризм-шутку полковника Сотомайора (он сопровождал кортеж крытых грузовиков с гостями в Гуантанамо): «Не очень-то прихорашивайтесь. Мы поедем в горы дорогами, где черные станут белыми, а белые – черными. Пыль такая, что всех уравняет!»
В Ольгине наш автобус сделал остановку для ужина и небольшой передышки в пути. Знакомства в ходе застолья обернулись очередной удачей: сидевший за столом напротив меня человек назвал свое имя: Габриэль Хиль.
– Expedicionario? (Экспедиционер?) – спросила я.
– Si. (Да.) – был ответ.
– Где вы были сразу после высадки? – вырвалось у меня. Маршрут его скитаний я потеряла, когда писала свою первую статью «История восьмидесяти двух с „Гранмы”». Пришел черед дивиться встрече с живым Хилем, да еще за одним столом.
Но тут в разговор вмешался мой друг Левон Елчян (по окончании МГИМО работал в дипмиссиях Советского Союза в ряде стран Латинской Америки), проходивший тогда преддипломную стажировку в Гаванском университете. Прекрасно владея испанским, он представил меня как автора работ о «Гранме». Короткая и непринужденная беседа, теперь уже втроем, оказалась весьма для меня полезной.
– Воистину справедлива кубинская пословица «El que la sigue la consigue» (русский аналог – «На ловца и зверь бежит»), – произнес в заключение нашей беседы Левон, вызвав общее веселье. Мне показалось, что эта неожиданность обрадовала и несколько суховатого Хиля.
Мои вопросы он воспринимал как естественные. Любопытство было вознаграждено темпераментным монологом Габриэля о том, как после боя в Алегриа-дель-Пио ему удалось прорваться в сторону Мансанильо. Долго прятался по задворкам крестьянских хижин, пока в одном из домов его не переодели в наряд мулеро (погонщика мулов), и в конце концов ему удалось добраться до Сьерра-Маэстра. В Гавану, родной город, он вернулся уже с победой, в рядах Повстанческой армии.
Следующая наша встреча состоялась уже 2 декабря 1981 года в общем кругу ветеранов «Гранмы».
Несомненно, эту книгу было бы очень трудно написать, если бы рядом со мной не было моих кубинских друзей. И среди них – известная кубинская журналистка, мой верный друг Мирта Родригес Кальдерон. Она, один из первых авторов очерков о «Гранме», своего рода следопыт (ездила в Мексику, встречалась с людьми, причастными к подготовке экспедиции), щедро делилась со мной мыслями, раздумьями, материалами из личного архива, собранного за все годы изучения этой страницы Кубинской революции.
Безмерна моя благодарность сотрудникам архива Музея Революции, в первую очередь капитану РВС Кубы Магали Чакон Ромеро. Наверняка она за прошедшие годы (двадцать восемь лет) давно перешагнула это звание, но тогда это был редкий по организованности, ответственности и знанию своего дела капитан, искренний друг повстанцев, каждого из которых она знала лично и с каждым была дружна. И встретилась мне в архиве чудная девушка-негритянка Маргарита Эрнандес Пердомо, внимательная и чуткая к просьбам тех, кого она знакомила с документами. Как мне показалось, не было ей равных по компетентности. И, конечно, я вспоминаю своего соавтора по книге «Мужество и братство» (она была издана в 1982 году в Москве «Воениздатом» и синхронно – на испанском языке в Гаване), сотрудницу Центра военной истории Кубы Веронику Альварес, скрупулезно изучившую путь Повстанческой армии. Не могу не передать слова благодарности Тельме Борнот Пубильонес.
Работа в архиве не была бы плодотворной без скромных рядовых тружеников, не афишировавших свои воинские регалии и звания, но я-то видела, что их жизнь тесно связана с РВС. Свидетельствовала об этом их выправка и армейская четкость в работе. Очень ценю помощь начальника Центра военной истории Хосе Рамона Эрреры Медины, незадолго до этого защитившего кандидатскую диссертацию в Москве. Он хорошо знал специфику требований к советским исследованиям (источниковедческая достоверность фактов и методология объективного анализа). Хосе Рамон создавал максимально благоприятные условия для сбора необходимых данных. Зная, что меня интересуют экспедиционеры, он часто приглашал к себе в Центр ветеранов вооруженной борьбы. Я видела, что этот Центр стал для них родным домом, местом встреч и воспоминаний о минувших днях и битвах, «где вместе рубились они». А на первую конференцию военных историков авторским коллективом под его руководством был представлен доклад на тему: «Главнокомандующий Фидель Кастро, основатель и руководитель РВС. Наброски к изучению военного мышления». Особый интерес представляют тезисы доклада, раскрывающие процесс творческой переработки Фиделем военного искусства и опыта освободительных войн XIX века.
Мне и самой посчастливилось принять участие в работе этой Первой научной конференции военных историков, состоявшейся 2 декабря 1981 года и посвященной 25-й годовщине высадки с «Гранмы». Многие участники этой конференции были знакомы мне по совместной работе в Москве во время их учебы в аспирантуре АОН при ЦК КПСС и Военно-политической академии им. В.И. Ленина. Это прежде всего Мануэль Мартинес, участник революции, получивший высшее воинское звание «команданте» еще в годы партизанской войны в горах Сьерра-Маэстра, сражаясь на Третьем восточном фронте под командованием Хуана Альмейды Боске.
Но самым большим подарком для меня в тот день явилась, конечно, юбилейная встреча с ветеранами «Гранмы», организованная специально по моей просьбе и невольно переросшая в дружескую беседу и искренний обмен мнениями по анкете (всего из пяти вопросов), заготовленной мною заблаговременно. Бойцы вспоминали минувшие дни. Восхищала их искренность, темперамент и прежде всего их влюбленность – не побоюсь этого слова – в революцию, которую каждый из них считал главным детищем своей жизни. Итогом этой встречи стала коллективная фотография на память на фоне «Гранмы».
