Kitobni o'qish: «Новейшая русская литература»
Слово «футуристы» имеет большое очарование для любителей острых, веселых и скандальных впечатлений. Поэтому неудивительно, что маленький зал Троицкого театра оказался переполненным до тесноты самой разнообразной публикой, от поэтов и критиков до учащейся и светской молодежи включительно.
Футуристы, как и подобает великим носителям мировой идеи, заставили себя подождать. Наконец занавес отдернулся и перед ошеломленными зрителями появился господин в желтой полосатой кофте, с большим бантом на груди и белым цветком в руке. Владимир Маяковский – один из столпов новой школы. С чувством собственного достоинства, твердым, убежденным тоном он начал пространную речь с опровержения несправедливо тяготеющего над футуристами обвинения в оскорблении Бальмонта. Лицо, произведшее скандал в подвале «Бродячей собаки», не имеет ничего общего с его единомышленниками. Затем перешел к разбору общих основ футуризма. Прежде, «когда города ходили на четвереньках», – можно было удовлетворяться поэзией старой школы, построенной на проповеди моральных, религиозных и иных нежелательных идей, не могущих быть предметом искусства. Но в наш век электричества и прочих достижений поэт должен быть мудр, как змий, должен быть «руководящей линией между жизнью и личным переживанием», т. е. должен быть футуристом. Для данного течения не может существовать никакого определенного смысла. Художнику безразлично, будет ли повешена его картина прямо или наоборот (?!). Вершиной новой красоты является таинственное слово, изобретенное Ал. Крученых «Беламотокие». (В публике смех. Лектор спокойно и холодно его выдерживает.) Вся без различия течений и настроений поэзия до футуристов определяется Вл. Маяковским как «серая масса» и всецело отвергается. Новая поэтическая эра считается с пресловутого стихотворения Хлебникова «О, засмейтесь смехачи», цитируемого оратором к великому удовольствию публики. Слово должно быть самоценно, должно изменять свой звуковой состав. Напр.: «У бе щур. Та са мая. Ха ра бал». (Хохот.) Или такие перлы: «Небо душно и пахнет выменем». «Каждый молод, молод, молод, в животе чертовский голод, будем лопать пустоту». (Автор, очевидно, последователь излюбленной многими системы голодания.) Что перед этим, вопрошает автор, «кондитерские, парикмахерские образы Блока, Бальмонта, Брюсова и др.?». Под не умолкающее, хотя и вежливо-сдержанное веселье публики, г. Маяковский приводит еще несколько стихотворений своих сотоварищей, из которых один заявляет, что он «знойный, июльский тротуар», а женские поцелуи «падают с него, как окурки». Затем автор делает обратное сравнение старой поэзии с египтянами, для добывания электрических искр гладивших черных кошек и все же электричества не изобретших. Всякие открытия в области слова и искусства принадлежат исключительно им, футуристам, готовым бороться с целыми идейными течениями. Сказав еще нечто маловразумительное о служебном значении нового слова, «воздушного, как легкие, сплетающиеся в танце юноши и девы», оратор величественно удаляется.
