Kitobni o'qish: «Один на один»
Посвящается
моему мужу Григорию Померанцу, с которым переживалось вместе каждое стихотворение, каждый глубокий час жизни на протяжении более сорока лет
3. Миркина
© З.А. Миркина, 2017
Час тишины
Есть поэты, которые переносят в стихи свои срывы, свои метания. Зинаида Миркина не прощала этого Блоку – и себе не простила бы. Крики боли остаются у нее за порогом стиха. Поэзия пробуждается, когда страдание преодолено, высветлено, когда оно тонет в целостности Бытия.
При первой встрече, в июне 1960 года, меня потрясло стихотворение «Бог кричал»:
Бог кричал. В воздухе плыли
Звуки страшней, чем в тяжелом сне.
Бога ударили по тонкой жиле.
По руке или даже по глазу – по мне.
На мне лежал тогда тяжелым камнем Карамазовский вопрос. Зачем Бог допустил смерть моей первой жены, Иры Муравьевой? И вдруг пришел ответ: Бог не вне страдания. Он страдает в каждой страдающей твари. Но он топит бесконечность страдания в бесконечной радости творчества и дает Иову новую жизнь. Не все до конца сразу сложилось в моей голове, но главное я понял. Я просил Зину читать еще и еще: весь день до двенадцати ночи, без перерыва, мне не хотелось есть, и я не дал накормить других.
Некоторые прочитанные тогда стихи были несовершенны. Совершенство пришло позже. Но всюду слышен был голос тишины, огромной, как застывшее море. И в тишине Бог. С каждым годом эта тема звучала все мощнее:
И разрасталась тишина.
Сперва была размером с крону
Берез. И вот горе равна
И небу над вечерним склоном.
Так где и в чем ее итог?
В чем тайна сета на закате?
И если слово – это Бог,
То тишина есть Богоматерь.
Из тишины вырастает любовь – подымается до звезд:
Нарастанье, обступанье тиши.
Нас с тобою только сосны слышат.
Прямо в небо, прямо в сердце вниди.
Нас с тобою только звезды видят.
Наклонившиеся к изголовью.
И остались мы втроем – с Любовью.
Для того лишь и замолкли звуки,
Чтоб Она могла раскинуть руки.
Для того лишь мир и стал всецелым,
Чтоб Она могла расправить тело…
В стихах перекликаются несколько любимых мотивов, но тишина всегда остается главным, ведущим, и не случайно вошла в названье двух сборников («В тишине», «Мои затишья»). Слушая стихи Зинаиды Миркиной, я слышу тишину. Это парадоксально, но иначе не скажешь.
Даже у Баха тишизны органа не так самодержавно господствуют. Они на равных чередуются со взрывами органной мощи. У Миркиной взрывы энергии только оттеняют и подчеркивают господство полновесной тишины. Эта тишина стала стержнем, вокруг которого вращается моя жизнь. Как час молчания в жизни Фрэнка Бухмана (с 5 до 6 утра), после которого он посвящал себя нравственному обновлению мира. На звучащую тишину созерцания опирается бесстрастие духа, которого мне иногда удается достичь.
Стихи Зинаиды Миркиной становятся хлебом насущным для тех, кому откровение тишины нужно каждый день – а не когда-нибудь и только по книгам. Другим они могут показаться однообразными:
Я повторяю, повторяю
И облака, и лес, и скалы.
Поток без меры и без края,
Узор без края и начала.
О эти тихие повторы,
В которых Дух от века плавал.
Я повторяю лес и горы,
Я повторяю мхи и травы.
Каждый раз лес и гора, и мох, и трава заново рождаются в душе и каждый раз – с нежданными новыми чертами. Другие деревья. Другие дожди. Другие солнечные закаты. Мир удваивается в слове с неповторимостью каждого нового рождения. Великий мир тишины. Бесконечное число оттенков тишины. Только очень редко в этот мир врывается беснование времени. И сразу тонет в тишине Бога: деревья, скалы, солнечные закаты, встречи с несколькими любимыми картинами и мелодиями… Очень мало откликов на события – разве на катастрофы, которые телевизор вносит прямо в комнату:
Крест накрест перечеркнут свет —
Чернобыль, Сумгаит,
Армения – Так Бога нет?
Он на кресте висит…
Зияющая чернота
Завещана живым.
Он – на кресте. Мы – у креста.
И мы Его храним.
Надеждам наступил конец.
Земле последний час.
Хороним Бога внутрь сердец.
Да встанет Он из нас!
Снова тишина. Время замыкается в круг. За весной следует лето, за летом – осень… Год не важен. Поэт смотрит не на историю (и прежнюю, и совершающуюся на глазах), а сквозь историю:
Когда б мы досмотрели до конца
Один лишь миг всей пристальностью взгляда,
То нам другого было бы не надо
И свет вовек бы не сошел с лица.
Когда б в какой-то уголок земли
Вгляделись мы до сущности небесной,
То мертвые сумели бы воскреснуть,
А мы б совсем не умирать могли.
И Дух собраться до конца готов.
Вот-вот. Сейчас. Но нам до откровенья
Недостает последнего мгновенья,
И громоздится череда веков.
История входит в поэзию Миркиной только как священная история, через библейские и евангельские имена, ставшие знаком мистического опыта, когда череда веков сжалась в одно великое мгновенье: Адамом и Евой, Исааком, лежащим на жертвеннике, блудным сыном, образами Христа и Богоматери. Они неотделимы от стихшей природы, как вторая ипостась (Бог как обоженный человек) неотделима от третьей, от Духа, веющего всюду. Мука и смерть теряют свою жуткую бессмысленность. Они становятся торжественными, как умирание осеннего леса, осыпающего мир золотом.
Поэзия Миркиной – это час тишины в нашем шумном мире.
И падает тишайший снег.
Затихни, сдайся человек
На волю неба. Тишина
Да будет до краев полна…
Мир возникает из тишины и возвращается в тишину. Он замкнут. Все совершается здесь и теперь. Нет внешнего судьи. Вся ответственность – на нас самих:
Мне некому вернуть билет.
Мне некого проклясть.
И у души отдушин нет,
Куда б излиться всласть.
И никого на стороне.
Никто не виноват,
А я во всем. И все во мне:
Весь рай и целый ад.
И смерть – не выход. Нет как нет
Во мне небытия.
Перед собой держать ответ
Всю вечность буду я.
Современный мир стремительно дробится, распадается на части. Распад начинается с душ, и некому собрать их, кроме нас самих.
Длится каждое мгновенье
Клич в Господнем стане —
Бьется сила разрушенья
С силой созиданья.
………………………………
Адский грохот бьет и глушит
Голос божьей шири:
Строй и Космос в ваших душах —
Строй и Космос – в мире.
I. Такая долгая Голгофа
«Один на один. Опрокинут. Разбит…»
I
Один на один. Опрокинут. Разбит.
И, кажется. Богу не нужен.
А лес все шумит, и шумит, и шумит,
А мысли все кружат и кружат.
О, Бога незримого явленный Сын! –
Всё правда. – Что было, то было.
Скажи мне, – легко ли – один на один
С несметною адскою силой?
Я вслед за Тобою на муку иду
И – кто там о славе пророчит? –
Скажи мне, – легко ль в Гефсиманском саду
Сплошной нескончаемой ночью?
Легко ли – вот так, умываясь в крови,
Без славы, без ангелов Божьих?
……………………………………….
А лес все шумит и шумит о любви.
А сердце… И сердце про то же.
II
О, Боже, чем мне боль измерить?
Она выходит за края.
И не всегда я в силах верить,
Но не любить не в силах я.
III
Ну да, посередине мира – крест.
Посередине всей земли – Голгофа,
И не найдешь таких блаженных мест,
Которым не грозила б катастрофа.
Ну да, посередине сердца – крик.
Моя земля подобна кораблю,
Что к гибели стремится каждый миг…
Но, Боже мой, как я Тебя люблю!
IV
Ты обещал. Ты столько обещал,
И все же Сам не избежал креста.
И на земле Твоей – такой развал,
А в небесах – одна лишь пустота…
Да, на земле Твоей такой развал,
А в небесах Твоих – такая тишь…
Ты выполнил все то, что обещал
Лишь потому, что внутрь меня глядишь.
Лишь потому, что этот взгляд немой
Прошел сквозь смерть, стал выходом в судьбе.
Ты обещал нам жизнь, но Боже мой, –
Не на земле, не в небе – а в Тебе.
V
Ты есть Жизнь и Воскресенье,
Ты – решение задачи.
Что ж Ты сам, как лес осенний,
Как листва под ливнем, плачешь?
Что же, Господи помилуй,
Неужели боль не в меру?
И со всей Твоею силой,
И со всей Твоею верой,
Необъятной, беспредельной?
Всемогущий Сыне Божий,
Что ж душа скорбит смертельно
И утешиться не может?
Иль не знаешь о развязке –
О своей посмертной роли?
Нам рассказывают сказки.
Ну, а Ты кричишь от боли,
Ну, а ты вобрал все горе,
Мир взвалил себе на спину
И зовешь идти по морю
Слез Твоих и в нем не сгинуть…
VI
Подумать о Вечном, подумать о Боге
Вот здесь, на изломе, вот здесь, на пороге
Пустого пространства, разверзшей бездны,
Пред тем, как пугливые мысли исчезнут,
Почувствовать, ноги от дна отрывая,
Что Бездна – творящая; Бездна – живая.
Что Бездну, раскрывшую вечные глуби,
Ты больше, чем жизнь эту смертную, любишь,
Что смысл твоей жизни лишь в ней и таится –
В огромности этой, размывшей границы.
Вот в этом призыве надмирного рога –
В простор, в никуда – порывание к Богу.
И вот донесется до смертного слуха
Сквозь пение волн рокотание Духа,
И ты ощутишь вдруг блаженную тяжесть –
На грудь Твою первая заповедь ляжет.
Тогда заходи внутрь пустынного храма,
Тогда, наконец, ты поймешь Авраама
И новую жертву в молчаньи положишь
На вечно пылающий жертвенник Божий.
«Ты думаешь – можно исчезнуть?…»
I
Ты думаешь – можно исчезнуть?
Но всем ожиданьям переча,
Как только провалишься в бездну,
Вот так и почувствуешь – вечен.
Вот там, посредине провала
Увидишь, что нету границы, –
Все то, что тебя окружало,
Внутрь сердца смогло уместиться.
И ноша сверхсильная Божья
Твоей обернулась поклажей…
Не быть? Но не быть невозможно.
Уйти? Но куда от себя же?…
И встанешь затравленным зверем,
Взвалив себе небо на спину…
Никто ведь тебе не поверит,
Что Бог – это значит единый
Со всеми… Звериные лица
И полные злобою души…
Но как же от них отделиться,
Себя самого не разрушив?
II
Как только провалишься в бездну…
Но это не холод могилы –
Открывшийся свод многозвездный
И время, что сразу застыло.
Разделит покой Миродержца
И тяжесть небесной короны
Лишь тот, кто узнает, что сердце,
Как звездное небо, бездонно.
И места не будет для ада
В душе, точно небо, всецелой,
И Богу одно только надо:
Чтоб бездна внутрь бездны глядела.
«Все дело в том, что Ты один на свете…»
Все дело в том, что Ты один на свете.
Все дело в том, что все мы Суть Один.
Друг с другом спорят, всхлипывая, дети,
А Ты молчишь на глубине глубин.
Все дело в том, что чем душа взрослее,
Тем больше понимает, что она
Со всей Землею бедною своею
B с каждую душою сплетена.
Лишь только дети требуют награды,
А взрослый знает: Божья благодать
Дается тем, кто вынес пламя ада
И за весь мир способен отвечать.
А пламень адский жалит днем н ночью…
Как два тысячелетия назад,
Ты на Голгофе. Но… прости им, Отче, –
Они еще не знают, что творят.
«Свет! Свет! Откуда он берется?…»
I
Свет! Свет! Откуда он берется?
Что ведаем, что помним мы
О бездне той, о том колодце,
Что глубже самой темной тьмы?
Творящей силы изобилие!
Она растет на боль в ответ.
Когда Тебя насквозь пронзили,
Из черной раны хлынул свет.
О, этот свет, все путы рвущий
И осветивший все пути!..
Так вот что значит Всемогущий –
Тот, кто сумел перенести
ВСЁ. – Переросший все мученья,
Не ищущий земных побед.
Есть всемогущество смиренья,
И из него восходит Свет.
II
Бог – вседержитель. Господи, как много
Ты выдержал. ВСЁ выдержал, и вот
Мне надо быть ежеминутно с Богом,
Поддерживая этот небосвод.
Выдерживая всю земную тяжесть
И весь беэудерж адского огня,
Ты рядом, но… Ты ничего не скажешь,
А лишь всем светом глянешь на меня.
Бездонный свет всевидящего взгляда –
Как глаз звезды в моем ночном пути.
Ты мне велишь не испугаться ада,
А медленно его перерасти.
Не спрашивать, а вечно быть в ответе
За этот мир – вот повеленье мне.
Душа растет в немом осеннем свете.
Душа растет в великой тишине.
«Орфей, спустившийся в Аид…»
Орфей, спустившийся в Аид,
Туда, где семя жизни спит,
Туда, в зияющий провал,
Откуда лишь сам Бог вставал,
Где кроме Бога – ничего…
Туда, внутрь сердца своего
Спустился медленно Орфей
За Эвридикою своей.
На этот непосильный труд
Немого погруженья внутрь,
На этот бесконечный мрак,
Где ни один не брезжит знак,
Где ничего, кроме любви,
Ты сам меня благослови, –
Не отступивший ни на шаг
От вечной сущности своей,
Не оглянувшийся Орфей.
«До бесконечности, до Бездны…»
I
До бесконечности, до Бездны
Пройти свой путь за пядью пядь.
До сущности своей небесной
Дойти – и вдруг возликовать
Так неуемно, чисто, звонко,
Как свет, ворвавшийся в окно.
Стать птицей, радугой, ребенком,
Иль Богом – это все равно.
II
Иль Богом… Кто же нам поможет
Пройти сквозь боль, сквозь смерть саму?
Как Ты нас всех заждался, Боже!
О, как же трудно одному
За всех!
Лишь одному воскреснуть,
Лишь одному осилить грех
Неведенья… О, путь Твой крестный
И этот крик… Один за всех…
«Когда к нам в сердце входит Бог…»
Когда к нам в сердце входит Бог,
Он это сердце раздвигает.
Еще чуть-чуть, еще шажок, –
Минута, час… И вот… другая
Душа забрезжила вдали.
Нет, Бог нас всех не станет слушать.
Он хочет, чтобы обрели
Мы новую, иную душу.
И не исполнятся мечты,
Взлелеянные долгой ночью.
Он даст не то, что хочешь ты,
А только то, что Сам захочет.
Как будто Бог глухонемой.
Но сквозь удары, сквозь потери –
Люблю Тебя! О, Боже мой!
Любить не трудно. Трудно верить.
Не только мне, но и Ему –
Тому, кто был ягненка кротче.
Идти на крест… Спуститься в тьму…
Как Он молил Тебя, наш Отче!
«Не отвергай Господней ноши…»
Не отвергай Господней ноши.
Так Бог велел, так надо нам.
А если будет крест отброшен,
Не много будешь весить сам.
И станет смерть души расплатой
За то, что чаши не хотел
Испить. Затем был Бог распятым,
Чтоб Дух наш оставался цел.
Ты держишь этот свод небесный.
Кому ж направить свой протест?
Кто полон радости воскресной?
Лишь только тот, кто вынес крест.
«Ну да, я знаю – это есть…»
Ну да, я знаю – это есть –
Твой крест. Мы все несем кресты,
И наших тяжких мук не счесть, –
Но перед сердцем вырос Ты.
Ты больше своего креста.
Перед тобою крик затих,
Земная мука залита
Небесным светом глаз Твоих.
Ты сам – открытый сердцу Путь.
Ты – выход за земной порог,
И есть, где боли потонуть, –
Над болью вырастает Бог.
«Отец мой более меня…»
Отец мой более меня.
И это – тайная броня,
И это – радостная весть,
Что у души опора есть.
О, Боже, как ничтожна я
Перед теряющим края
Простором! Но ведь мне дано
Почувствовать, что мы – одно,
Что есть у сердца моего
С бессмертной сущностью родство,
Нет, я совсем не сирота.
И память муки, крик с креста
Растает и сойдет на нет,
Когда всю смерть затопит свет.
«Да, только верить, только верить…»
Да, только верить, только верить
Тому, кто проклят и распят.
Сквозь всю тоску, сквозь все потери,
Сквозь очевидность, через ад.
Сквозь всю земную невозможность.
Сквозь тяжесть всех могильных плит
Я различаю сердце Божье,
Я слышу, как оно стучит.
Во внешний мир закрыты двери.
Иду во внутреннюю тьму.
Да как же я могу, не верить
Святому сердцу Твоему?
«Вам надо выкричаться. Мне – затихнуть…»
Вам надо выкричаться. Мне – затихнуть.
Вам – выплеснуть себя, а мне собрать.
Но что такое все земные вихри
Перед задачей – небо удержать?
И радуется сердце или плачет,
Победа в дверь стучится иль беда –
Есть у меня всего одна задача,
И от нее не деться никуда.
Невыполнима и неодолима.
И все же – выполни и одолей.
Ведь этот мир, так трепетно любимый,
Все время просит помощи моей.
И даже Он нуждается в защите, –
Тот, кто всю жизнь, весь смысл душе дает…
Пока еще безмолвен Вседержатель.
Пока еще недвижен небосвод.
Пока еще так звонки птичьи трели
И так спокойна горная гряда…
Но только если сердце с Ним разделит
Всю тяжесть мира, только лишь тогда
Мир устоит. И что такое вихри
И всех страстей бушующая рать?
Вам надо выкричаться.
Мне затихнуть.
Вам – выплеснуть себя, а мне собрать.
«А Бог один. Всего один…»
А Бог один. Всего один.
Слились в одно Отец и Сын.
Одно. Не существует двух.
Заполнил всё единый Дух.
И – нет меня. И – все есть я.
На мне – вся тяжесть бытия,
Весь грех отцов, весь груз небес,
И лишь во мне Христос воскрес.
………………………………………………………
А если нету воскресенья
Во мне, то нет душе спасенья.
«Войти туда, где Бог живет…»
Войти туда, где Бог живет –
В пустой всецелый небосвод –
В тот тихий внутренний простор.
Где тонет наш земной раздор.
Здесь дух так тих и так велик,
Что перерос голгофский крик.
Разлился во всю ширь небес
Над адской мукой – и воскрес.
«Морская ширь. Волны прибой…»
Морская ширь. Волны прибой
И гор темнеющих откосы.
Он нам ответил всем Собой
На наши вечные вопросы.
Он всем и каждому открыт,
Как горизонт на океане.
Кто внутрь себя Его вместит,
Тот больше вопрошать не станет. –
Но снова вскрикнет на кресте,
Как на заре тысячелетий,
И снова Тот, кто в высоте,
Тому, кто крикнет, не ответит.
И Сын замолкнет, как Отец,
Открывший бездну мирозданья,
И тихо примет Свой конец,
Всего Себя отдав в молчаньи.
«Ни имени, ни громкой славы…»
Г.П.
Ни имени, ни громкой славы –
Но мы вдвоем в лесу пустом.
Мир выбирает вновь Варраву,
А мы останемся с Христом.
А мы с тобой – под лютым ветром.
Сплелись, как ветки, ты и я
С вот этим Третьим, незаметным
Незримым стержнем Бытия.
Немеет лес и крик немеет,
Но как пророчит немота!
Все носят крестики на шее,
А мы остались у Креста.
А мы не молим о спасеньи,
Не ждем его, как чуда ждут.
Мы просто знаем: воскресенье –
Есть самый тяжкий в мире труд.
II. Ближе всех
«Как далёко до итога!…»
Как далёко до итога! –
С первых дней и до сих пор
У меня ведется с Богом
Бесконечный разговор.
Нескончаемая встреча
Без усилий и забот:
Спросит Он, а я отвечу.
Я скажу, а Он поймет.
И входя в лесную чащу,
Я встречаю в сосняке
Сотни тысяч говорящих
На едином языке.
У души, сосны и птицы
Путь до Бога прост и прям:
Стоит только обратиться –
В тот же миг ответит нам.
Надо слов совсем немного
Или попросту – без них –
Прямо в небо, прямо к Богу, –
Ветки плещут. Дух затих…
И не гнись в поклоне низком –
Есть один на свете грех:
Не понять, что Бог так близко…
Очень близко… Ближе всех…
«Cтрастной четверг, а в мире – чудо…»
Cтрастной четверг, а в мире – чудо.
А в мире – свежая листва,
И Дух Твой веет отовсюду,
Чтоб возвестить: земля жива!
Страстной четверг, а птицы! птицы!..
…Твой лоб в крови. Твой взгляд померк –
Ты изнемог, но жизнь родится
В страстной четверг, в страстной четверг.
Не уместилась Вечность в даты,
Как в почку – свежие листы.
С Тобой душа моя распята,
Но сердце знает, что сам Ты –
Жизнь вечная и воскресенье,
И всем законам вопреки
Пробилась зеленью весенней
Песнь радости со дна тоски.
«Есть точка встречи, где слились…»
Есть точка встречи, где слились
В одном объятьи смерть и жизнь.
Освобождаясь от греха,
Душа становится тиха –
Вот так, как бы её и нет –
Я умерла. Простыл и след.
И это точка полноты, –
В моей душе восходишь Ты.
Да, в совершенной тишине.
Не я, а Бог живет во мне.
Теперь я знаю в Вечность вход:
Лишь только смерть туда ведет.
Но там, где мой простынет след,
Узнаю я, что смерти нет.
Bepul matn qismi tugad.
