Kitobni o'qish: «Негаснущие дали»

Shrift:

* * *

Медленный духовный труд

Поэзия Миркиной не философская лирика и не богословие в стихах. Это художественное высказывание, пробитое насквозь бесконечным доверием к жизни и верностью нравственной правде. Готовые жанровые формы не способны вместить эту бьющую через край внутреннюю жизнь и ту великую тихую радость, которая приходит невесть откуда.

У Миркиной юная душа, для которой «росплеск соловьиный» самая важная проповедь. Соловей не может лгать, потому что соединен с бессловесной глубиной. А поэт и мудрец знают слова. И им надо омывать слова в молчании. Они и погружаются в молчание, в чуткую дремоту, в неделанье, из которого приходит истинное знание всех вещей.

Медленный духовный труд ведом Марии, которая замерла у ног Христа и внемлет Ему. И в этом ничего неделанье больше труда, чем в хлопотах Марфы. Хотя и Марфа служит Богу. Но она тревожится, она думает, что ей еще сделать? А Мария пытается понять какой ей быть? Прежде всего какой быть, а уже потом что сделать или что делать? «Ах, Марфа, Марфа, погоди немного – / Накормит Бог, и ты накормишь Бога…» Чтобы Он накормил, надо есть Его хлеб, а это и означает стать глубоким созерцателем. Заботы же земные, они не минуют ни Марфу, ни Марию.

Сегодня очень модным стал призыв полюбить себя. Но редко, когда ставится вопрос, что именно в нас достойно любви? Неужели все? Едва ли. Мы призваны полюбить по-настоящему, больше жизни, только свое глубочайшее «Я». Если все наше внимание сосредоточено на сокровенной глубине сердца, тогда наша любовь к себе не обернется новым страданием, не превратится в свою противоположность. И тот, кто так полюбил себя, не разочаруется, не впадает в отчаяние, потому что он полюбил в себе Бога, а не машину желаний. Он полюбил в себе Творца, а не тварь.

Художник, чей дар сродни дару мистика, пропускает через себя, как через некий кристалл, чистый неотмирный свет. Задержать этот свет или присвоить его невозможно. Свет проточен, он ничей, он Божий. Если же побудителем творчества окажется психологическая травма или невроз, то кристалл не сможет пропустить через себя неотмирный свет, он корыстно присвоит свет себе. И чудесный свет станет мутным.

Есть человеческая рана, а есть – Божья. С человеческой раной связано страдание и порою омертвение души. Душа, почувствовавшая Божью рану, всегда живая, она способна к сопереживанию и состраданию. Такова душа Миркиной. Сердечная чуткость, глубокий деятельный покой – вот то состояние, при котором становится видна неотмирная красота мира.

Самое большое счастье на свете это медленный духовный труд. Здесь все движения неприметны и каждое неповторимо. Невозможно увидеть, как растет дерево, но можно причаститься деятельному покою его корней, глубокой умиротворенности его ветвей, которые покачиваются или сгибаются под ветром. Увидеть дерево, досмотреть его до конца, как досмотреть до конца собственную душу, вглядеться в нее «до сущности небесной» – это и есть медленный духовный труд. На протяжении всей истории людям что-то мешает соединиться с собственной сердцевиной, стать целыми.

Тот, кто глубоко живет и встречается с Богом, знает, что Бог внутри, это мы – снаружи. И наша задача вернуться домой. Даже тот, кто вернулся домой весь, каждый день должен прикладывать усилие, чтобы снова не затеряться в мире.

Божья правота подобна горе, на которую предстоит взойти. И чем выше, тем ближе к самому себе, к той тайне, которая соединяет все души и все силы души. И Бог молчит, как молчит гора.

Как же трудно превратить Божье молчание в человеческую речь, но не это ли самое первое и естественное движение души? И если душе не препятствовать, то она непременно сложит гимн. Ритмически организованный текст становится проводником какой-то непостижимой исконной силы, источник которой не может иссякнуть, он вечен.

Роман Перельштейн

I. По северным рекам

«Наедине со всей Вселенной…»

Наедине со всей Вселенной,
Наедине с Творцом своим…
На небе – облачная пена,
В воде – дрожащий белый дым.
Наедине со всем простором,
С разверстой тайной бытия…
Текут минуты так нескоро!
Глаза в глаза – мой Бог и я.
Ты раскрываешь мне объятья,
В глубины сердца входит высь.
Священнодействие зачатья,
Мгновенья с Вечностью слились.
Теплоход.

«Степень покорности, степень стихания…»

Степень покорности, степень стихания,
Степень слиянности – нету меня.
Нету дробления, нет расстояния –
Все потонуло в разливе огня.
Степень покорности, степень смирения…
Вспять сквозь пространство и время иду.
Вместе с Тобою встаю на колени я
В залитом тьмой Гефсиманском саду.
Сердце, как кровью, исходит осанною,
Вижу, над бездной лицо наклоня:
С новою зарею, как солнце, восстану я,
Но – лишь тишайший увидит меня.

«Смысл жизни – в единении с Тобой…»

Смысл жизни – в единении с Тобой.
Другого смысла в этой жизни нет.
Ты для меня – не кто-то, не другой.
Так в сердце зачинается рассвет.
Так, где-то в сердцевине темноты,
Раскрылся тихо светоносный глаз,
И есть теперь уже не я и Ты,
А кто-то Третий вместо прежних нас.
И я шепчу беззвучно только будь…
Да Ты не Ты и я уже не я,
Но в нашем единении вся суть,
Весь смысл и оправданье бытия.

«Над землею наклонились тени…»

Над землею наклонились тени,
Замерцала первая звезда.
Жизнь моя – сплошное погруженье –
Шаг за шагом… Господи, куда?
Шаг души все крепче год от году,
Хоть слабеет плоть и стынет кровь.
Так, как птица – в небо, рыба – в воду,
Так душа – в бездонную Любовь.
Никогда ей глубины не хватит –
Это знанье крепче день от дня.
Господи, прими меня в объятья!
Господи, не отпускай меня!

«Затихла робкая волна…»

Затихла робкая волна,
И снова воцарилась гладь,
И наносились письмена
На сердца чистую тетрадь.
Вы думали, что это я
Пишу бессчетные стихи?
А это Зодчий Бытия,
Все это лишь Его штрихи.
А я тут вовсе не при чем,
А я тут только лишь при Нем.
А я… Ну что такое я –
Бездумной радости струя.

«Заброшу все свои дела…»

Заброшу все свои дела…
Ты ничего с меня не требуй.
Я все, что знать и взять смогла,
Сейчас забрасываю в небо.
А там – все тот же белый пух…
Никак мне не насытить взгляда.
О, мой блаженный нищий дух,
Которому лишь неба надо!

«Я пою все, что вижу, как древний акын…»

Я пою все, что вижу, как древний акын.
Хочешь слушай, а хочешь не слушай.
Что же делать? – Достало до самых глубин
Божье семя, упавшее в душу.
И опять достает и опять, и опять… –
Все, что видят несытые очи –
Тот, кто сеял, придется Тому собирать.
Помоги Ему, если захочешь.

«О, Боже, как огромно небо!…»

О, Боже, как огромно небо!
Потерян край и счет потерян.
А мне бы, Господи, а мне бы
Бескрайность эту сердцем мерить.
И причащаться. И довольно.
Мои желанья в небе тонут.
Пусть только Богу будет вольно
Во мне, как в небесах бездонных.

«Наполненная жизнью тишь…»

Я без Тебя – ничто.
Но что Ты без меня?
Ангелус Силезиус

Наполненная жизнью тишь,
Протяжная недвижность дня.
Ты и сегодня жизнь творишь,
И жизнь втекает внутрь меня.
И вот в чем тайна бытия
(Я чую жилкою любой):
Чтоб я была и вправду я,
Мне надо полниться Тобой.
О, этот непосильный труд –
Вмещать неслышимое в слух!..
Я без Тебя – пустой сосуд,
Ты без меня – бесплотный дух.

«Красота – это Божий урок…»

Красота – это Божий урок.
Нам Творец преподал красоту.
Тихо падает легкий листок,
Задержался, дрожит на свету…
Бог велел: «разгадай и пойми».
Но загадка трудна, иль проста –
Между Богом самим и людьми
Вечным сфинксом молчит красота.
Отдана в нашу полную власть…
Что ж нам делать с загадкою той?
Мы вольны иль убить, иль украсть,
Или, может быть, стать красотой?..

Триптих

1

Сейчас внутрь моря солнце канет,
Сиянье дня сойдет на нет,
И после всех дневных сверканий –
Последний запредельный свет.
Он провожает нас в безбрежность,
Он делает бездонным час.
Тот свет, который глаз не режет,
А тайно высветляет нас.

2

Нет, не закат, а за закатом,
Не рядом с нами, а насквозь –
То, чем была душа чревата,
То, что в посмертьи родилось.
Вот те негаснущие дали.
Свет, пронизавший сердце тьмы.
То, что нам смутно обещали,
Вдруг стало явственней, чем мы.

3

О, как Ты утешаешь нас,
Как наполняешь миром душу!
Закат медлительный погас…
Заря над водами и сушей.
Такая дышит благодать,
Такая глубина открыта,
Как будто есть кому обнять
Весь мир и быть ему защитой.

«Не нарушайте тишину…»

Не нарушайте тишину,
Не потревожьте Бога!
Сейчас незримую струну
Архангел будет трогать.
И разольются по Земле
Божественные ритмы,
В прозрачной этой полумгле
Наш Бог опять творит нас.

«Белое озеро. Белые ночи…»

Белое озеро. Белые ночи.
Самосвеченье небес и воды.
Бог показать нам Свой Образ не хочет,
Но засветились Господни следы.
Свет нескончаемый, вечер бескрайний,
Рост глубины, нарастанье высот…
Нам приоткрыта великая тайна:
Сердце по Божьему следу идет.

«Первозданную не тронуть гладь…»

Первозданную не тронуть гладь…
Не рождаться и не умирать,
А таинственно являться вдруг
Из трепещущих Господних рук.
Так – как небо, озеро, гора.
И не знать ни «завтра», ни «вчера» –
Только это тайное родство,
Только руки Бога своего…

«Мысль Господня – это тишина…»

Мысль Господня – это тишина.
Это не имеющее дна
Сердце. – Ни начала, ни конца –
Полное беззвучие Творца.
Сил творящих медленный восход.
Кто его нарушит, тот порвет
Нить божественную – Божью мысль,
Ту, что держит всех нас. – Берегись!

«Научить нас глядеть в Бесконечность …»

Научить нас глядеть в Бесконечность –
Вот и все, что Ты хочешь от нас.
Ты выходишь глядящим навстречу,
Погружаешься в глубь наших глаз.
Мы готовы, мы вправе, мы можем
Жить, вселенским простором дыша.
Научиться глядеть в Тебя, Боже –
Вот и все, чего хочет Душа.

«Ах, Онега, Онега, Онега…»

Ах, Онега, Онега, Онега –
Нескончаемость дали морской.
В небесах – бесконечная нега.
На воде – всемогущий покой.
Этот мир нам с тобою отпущен.
Он – на всех, так о чем же наш спор?
Кто не верит, что Бог всемогущий,
Посмотри на Онежский простор.

«Мы живем в толпе, в потоке…»

I

Мы живем в толпе, в потоке.
Нас несет водоворот.
А деревья одиноки,
Так же, как и небосвод.
И течет, течет в просторе
Величава, широка,
Отражающая зори
Одинокая река.
Что в ее притихшем оке?
Что таит речная гладь?
В мире только одинокий
Может Богу предстоять.
Нескончаем этот вечер.
Не погаснет свет вдали…
Сердце Бога – место встречи
Одиночеств всей земли.

II

Иноверцы и единоверцы…
Кто кого в бесконечной борьбе?
Но молчи, одинокое сердце,
Бог откроется только тебе.

«О, Господи, как ясно слышно!…»

О, Господи, как ясно слышно!
Здесь голос Твой не заглушат.
– Ау! – позвал меня Всевышний.
– Ау! – откликнулась Душа.
С озерной глади – в поднебесье.
Из самой глуби – прямо ввысь!
Так вот откуда птичьи песни
И все молитвы родились.
Валаам.

«Время просит одного …»

Время просит одного –
Чтоб не мерили его.
Не боялись, не считали.
А пропали б в этой дали.
Шли бы Господу навстречу
И пришли бы прямо в Вечность.

«Дивный остров Валаам…»

Дивный остров Валаам.
Остров храмов, остров – храм.
На лесном зеленом всхолмьи
Я учусь его безмолвью. –
Одиночеству его –
Тайне Бога своего.
МОНО, МОНА-СТЫРЬ. МОНАХ –
Тот, затерянный в лесах,
Тот, кому нельзя отвлечься
Ни на миг от тайной встречи
Сердца – с Богом, неба – с морем.
В нескончаемые зори
Здесь встречается в молчанье
Глаз с простором мирозданья.
Все безмолвие земное
С внутреннею тишиною.

«Восполненность жизни и мера покоя…»

Восполненность жизни и мера покоя –
Всем вихрям вселенским порог –
Вот в чем Твоя сущность, вот что Ты такое,
Мой непостигаемый Бог.
Восполненность жизни и этот великий,
Как небо над нами, покой. –
Вот то, что в Твоем отпечаталось лике,
И в зеркале глади морской.
И вот она – цель всех земных пилигримов –
Покой, заглушающий гром. –
Почувствовать жизни покой нерушимый
Как сердца единственный Дом.
И в нем не бывает ни рано, ни поздно.
Кто Дом этот вечный найдет,
Тот держится в Боге, как держатся звезды, –
В средине небесных пустот.