Kitobni o'qish: «Мегрэ в школе»

Shrift:

«Certes, ils préfèrent que je ne voie pas certaines choses. Mais ce qu’il ne faut surtout pas, c’est que je leur en raconte d’autres».
«– Vous direz tout?
– Et vous?
– J’essaierai. Si je n’y parviens pas, je m’en voudrais toute ma vie».
«Peuples qui on faim», 1934

«Конечно, все предпочитают, чтобы я не видел некоторых вещей. Но последнее, что я должен делать, так это молчать о них».
«– Ты все расскажешь?
– А вы?
– Я попробую. И если не смогу, то буду винить себя до конца жизни».
«Люди, которые голодны», 1934

1
Учитель в чистилище

Бывают образы, которые врезаются в память бессознательно, с фотографической точностью. А гораздо позднее мы, отыскав их среди прочих, задумчиво почесываем затылок, напряженно думая, где мы их видели.

После стольких лет службы Мегрэ уже чисто автоматически поднимался по крутой пыльной лестнице здания криминальной полиции, как всегда немного задыхаясь. На минуту он остановился и машинально взглянул на стеклянную клетку, служившую залом ожидания, которую одни называли аквариумом, а другие – чистилищем. Возможно, все сотрудники поступали аналогичным образом, и это превратилось в своего рода профессиональный ритуал.

Даже когда, как и этим утром, яркое, веселое, как ландыши, солнце заливало своим светом Париж и заставляло блестеть розовые колпаки на верхушках каминных труб, лампа в чистилище, где не было окон и куда свет проникал только из бескрайнего коридора, горела весь день.

Иногда на креслах и стульях, обитых зеленым бархатом, сидели типы с более или менее бандитскими рожами – старые клиенты, которых какой-нибудь инспектор задержал ночью и которые теперь дожидались, когда их вызовут на допрос, – или осведомители, свидетели, получившие повестку накануне и теперь поднимавшие голову всякий раз, когда кто-нибудь проходил мимо.

По какой-то непонятной причине здесь в черных рамках на золотистых шнурах висели фотографии полицейских, погибших на боевом посту.

Через чистилище проходили и другие персонажи – мужчины и женщины, принадлежащие к так называемому свету. Они сначала стояли, как бы ожидая, что их вызовут с минуты на минуту, словно зашли сюда просто так, на огонек. Через более или менее продолжительное время они подходили к стулу, на который в конце концов садились. Нередко случалось, что часа через три их снова видели ушедшими в себя, с поблекшим взглядом, потерявшими чувство своей общественной значимости.

В то утро в чистилище сидел один мужчина. Мегрэ заметил, что он принадлежал к типу, который в полиции обычно называли «крысиная морда». Мужчина был худым. Над высоким лбом с залысинами возвышался клок рыжеватых волос. У него были голубые глаза, а нос казался еще более острым, поскольку подбородок был немного скошенным.

Везде, начиная со школы, можно было встретить подобных индивидуумов. Бог знает почему, но их никогда не принимали всерьез.

Мегрэ практически не обратил на него внимания. Если бы в тот момент, когда он открывал дверь своего кабинета, его спросили, кто находится в зале ожидания, он не нашелся бы, что ответить. Было без пяти минут девять. Окно распахнуто настежь, и над Сеной поднимался легкий золотисто-голубой пар. Впервые в наступившем году Мегрэ надел демисезонное пальто, однако воздух оставался еще прохладным: тот самый воздух, который хотелось пить, словно выдержанное белое вино, и который так приятно освежал лицо.

Снимая шляпу, Мегрэ взглянул на визитную карточку, лежавшую на столе. Чернила были бледными: Жозеф Гастен, школьный учитель. В правом углу такими мелкими буквами, что комиссару пришлось нагнуться, было выведено: Сент-Андре-сюр-Мер.

Мегрэ не провел никакой связи между визитной карточкой и человеком с крысиной мордой. Он только спросил себя, где слышал о Сент-Андре-сюр-Мер. Раздавшийся в коридоре звонок сзывал всех на совещание у начальника. Мегрэ снял пальто, взял папку, которую приготовил накануне, и, как уже много лет подряд, направился в кабинет шефа. По дороге он встретил других комиссаров. В глазах у них он читал то же выражение, что и у прохожих на улице.

– Наконец-то настала весна!

– Можно и так сказать!

– Сегодня будет замечательный день.

В большие окна кабинета директора, словно в окна деревенской церкви, лился солнечный свет; сидя на каменном выступе, ворковали голуби.

И все, потирая руки, повторяли:

– Наступила весна.

Всем им перевалило за сорок пять лет. Дела, которыми им предстояло заниматься, были серьезными, даже мрачными. Тем не менее они радовались, словно дети, неожиданно потеплевшему воздуху и, главное, солнечному свету, заливавшему город и превращавшему улицы, фасады, крыши, машины, проезжавшие по мосту Сен-Мишель, в картины, которые так и хотелось повесить у себя дома.

– Мегрэ, вы уже говорили с заместителем директора агентства с улицы Риволи?

– Я встречаюсь с ним через полчаса.

Дело, не имевшее никакой важности. Неделя выдалась практически пустой. Заместитель директора банковского агентства с улицы Риволи, в двух шагах от Центрального рынка, подозревал одного из своих служащих в мошенничестве.

Мегрэ, сидя напротив окна, набил трубку. Его коллега из отдела общей информации обсуждал с шефом другое дело. Потом речь зашла о дочери сенатора, попавшей в щекотливое положение.

Вернувшись в свой кабинет, Мегрэ увидел, что его дожидается Люка. Инспектор уже надел шляпу, поскольку должен был сопровождать комиссара на улицу Риволи.

– Пойдем пешком?

Все было готово. Мегрэ забыл о визитной карточке. Проходя мимо чистилища, он вновь увидел крысиную морду, а также двух-трех других клиентов, среди которых был содержатель ночного заведения, которого сразу же узнал. Того вызвали в связи с инцидентом, произошедшим с дочерью сенатора.

Они добрались до Нового моста. Мегрэ шагал широко. Люка, у которого были короткие ноги, приходилось быстро семенить, чтобы не отстать. Потом они не смогли бы вспомнить, о чем говорили. Возможно, они довольствовались тем, что просто смотрели по сторонам. На улице Риволи воздух наполнился крепким запахом свежих овощей и фруктов. Грузовики везли их в деревянных ящиках и корзинах.

Они вошли в банк, выслушали объяснения заместителя директора и обошли помещения, украдкой наблюдая за служащим, который попал под подозрение.

Поскольку никаких веских доказательств не было, они решили расставить ему ловушку. Обсудив все детали, они пожали друг другу руки. Мегрэ и Люка вышли на улицу. Воздух был таким теплым, что они не стали надевать пальто, что придало им вид отдыхающих.

На площади Дофина они остановились, словно по обоюдному согласию.

– Не зайти ли нам выпить по стаканчику?

Время аперитива еще не наступило, но им казалось, что вкус перно́ как ¹нельзя лучше гармонировал с весенней обстановкой, и они вошли в пивной ресторан «У Дофина».

– Два перно́, и побыстрее!

– Слушай, ты знаешь, где находится Сент-Андре-сюр-Мер?

– Кажется, это где-то в Шаранте.

Это напомнило Мегрэ солнечный пляж в Фурра, устрицы, которые он там ел в половине одиннадцатого утра, запивая их местным белым вином, и песчинки на дне бутылки.

– Как ты думаешь, служащий жульничает?

– Похоже, заместитель директора в этом уверен.

– Вид этого служащего не внушает мне доверия.

– Мы все выясним через два-три дня.

Они миновали набережную Орфевр. Поднявшись по большой лестнице, Мегрэ снова остановился. «Крысиная морда» по-прежнему сидел в чистилище, наклонившись вперед и положив длинные костистые руки на колени. Мужчина посмотрел на комиссара. Мегрэ показалось, что он заметил в этом взгляде упрек.

Войдя в кабинет, Мегрэ нашел визитную карточку и вызвал дежурного.

– Он все еще здесь?

1.Перно́ (фр. Pernod) – марка анисовой настойки, выпускаемая компанией Pernod Ricard. – Прим. пер.