Kitobni o'qish: «Мегрэ, Лоньон и гангстеры»

Jorj Simenon

Shrift:

Georges Simenon

MAIGRET, LOGNON ET LES GANGSTERS

GEORGES SIMENON ®

MAIGRET ® Georges Simenon Limited

Перевод с французского Л. Лунгиной

Серия «Иностранная литература. Классика детектива»

ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017

Издательство Иностранка ®

* * *

Глава 1,
в которой Мегрэ вынужден заняться госпожой Лоньон, ее болезнями и ее гангстерами

– Договорились… договорились… да, месье. Ну да, да… Обещаю… Я сделаю все, что смогу… Так точно… Будьте здоровы… Что-что? Я говорю: будьте здоровы… Обижаться тут нечего… Всего доброго, месье…

Мегрэ повесил трубку – наверное, в десятый раз за последний час, закурил, с укоризной взглянул на окно – нудный холодный дождь хлестал по стеклу – и снова взялся за перо, склонился над рапортом, к которому приступил час назад, но за это время написал всего лишь полстраницы.

Дело в том, что с первой же строчки он стал думать совсем о другом – о дожде, нескончаемом, нудном дожде, предвестнике зимы, который так и норовит попасть вам за шиворот, просочиться сквозь подметки ваших ботинок, стечь крупными каплями с полей вашей шляпы, – об этом холодном дожде, от которого непременно схватишь насморк, гнусном, тоскливом дожде, про который говорят: в такую погоду хороший хозяин собаку из дома не выгонит.

В такой дождь люди, словно привидения, бродят из угла в угол. Может, они и звонят-то без конца просто от скуки?.. То и дело трещал телефон, но из всех этих разговоров едва ли три было деловых. И когда снова раздался звонок, Мегрэ взглянул на аппарат с таким видом, словно собирался размозжить его ударом кулака, и рявкнул:

– Алло?

– Мадам Лоньон желает поговорить с вами лично, она на этом настаивает.

– Кто-кто?

– Мадам Лоньон.

Услышать это имя сейчас, когда Мегрэ и так был вне себя от беспрестанных звонков и скверной погоды, – услышать имя человека, ставшего притчей во языцех в парижской полиции, анекдотически невезучего, за что и прозванного «горе-инспектором», да к тому же, как многие считали, с дурным глазом, – нет, это было уже слишком! Прямо как в водевиле.

А тут еще говорить с ним желал не сам Лоньон, а госпожа Лоньон. Однажды Мегрэ видел ее в квартире Лоньонов на площади Константэн-Пеке, на Монмартре и с того дня перестал злиться на инспектора Лоньона, стараясь только по мере возможности не иметь с ним никаких дел. Но при этом Мегрэ жалел его от всего сердца.

– Соедините меня… Алло! Мадам Лоньон?

– Простите, что я вынуждена побеспокоить вас, месье Мегрэ…

Она говорила чересчур изысканно, отчеканивая каждый слог, как это бывает с людьми, которые силятся подчеркнуть свое хорошее воспитание. Мегрэ почему-то машинально отметил про себя, что сегодня четверг, 19 ноября. Мраморные часы, стоящие на камине, показывали ровно половину одиннадцатого.

– Я никогда не позволила бы себе настаивать на том, чтобы говорить с вами лично, не будь у меня на это чрезвычайно веской причины…

– Слушаю вас, мадам.

– Вы нас знаете – и моего мужа, и меня.

– Да, мадам.

– Мне совершенно необходимо поговорить с вами, господин комиссар. У меня в доме происходят ужасные вещи… Я боюсь… Если бы не болезнь, я бы уже была у вас, на набережной Орфевр. Но, как вам известно, я долгие годы заключена, как в тюрьме, в своей квартире на пятом этаже.

– Если я вас верно понял, вы хотели бы, чтобы я пришел к вам?

– Да, я прошу вас об этом, месье Мегрэ.

Он едва верил своим ушам! Она говорила вежливо, но твердо.

– А вашего мужа нет дома?

– Он исчез.

– Что? Лоньон исчез? Когда?

– Не знаю. Его нет в участке, и никто не знает, где он. А гангстеры снова приходили сегодня утром.

– Кто-кто?

– Гангстеры. Я вам все расскажу. Пусть Лоньон злится на меня. Мне очень страшно.

– Вы хотите сказать, что к вам в дом приходили какие-то люди?

– Да.

– Они ворвались силой?

– Да.

– Они что-нибудь унесли?

– Видимо, документы. Но я не могу этого проверить.

– И все это произошло, как вы говорите, сегодня утром?

– Полчаса назад. Но двое из них приходили и позавчера.

– Как на это реагировал ваш муж?

– С тех пор я его не видела.

– Я еду к вам.

Мегрэ еще не верил в эту историю. Точнее, не совсем верил. Он почесал в затылке, сунул в карман две трубки и приоткрыл дверь в комнату инспекторов.

– Никто ничего не слышал последние дни про Лоньона?

Это имя всегда вызывало улыбку. Нет. Никто о нем не слышал. Инспектор Лоньон, несмотря на свое бешеное честолюбие, работал не на набережной Орфевр, а во втором отделе полицейского комиссариата Девятого округа, и его участок находился на улице Ларошфуко.

– Если меня спросят, я вернусь через час. Есть дежурная машина?

Он надел свое грубошерстное пальто, спустился во двор, где стояла полицейская малолитражка, и дал адрес Лоньона. Дождь лил как из ведра, и прохожие уже не обращали внимания на грязные брызги, которыми их обдавали мчавшиеся мимо машины.

Дом, где жил Лоньон, был ничем не примечателен, построен лет сто назад и, конечно, без лифта. Вздохнув, Мегрэ поплелся на пятый этаж; дверь открылась прежде, чем он успел постучать, и госпожа Лоньон – у нее были красные глаза и красный нос – впустила его в прихожую со словами:

– Я вам так признательна, что вы пришли! Если бы вы только знали, с каким восхищением к вам относится мой бедный муж!

Это было ложью. Лоньон ненавидел Мегрэ. Лоньон ненавидел всех, кому посчастливилось работать на набережной Орфевр, ненавидел всех комиссаров полиции, всех, кто занимал более высокий пост. Он ненавидел пожилых за то, что они были старше его, а молодых – за то, что были моложе. Он…

– Садитесь, пожалуйста, господин комиссар.

Госпожа Лоньон была маленького роста, плохо причесана и одета во фланелевый халат неприятного лилового цвета. У нее были синяки под глазами и вообще изможденный вид; она непрестанно подносила руку к груди, как это делают сердечники.

– Я решила ничего здесь не трогать, чтобы вы сами все осмотрели…

Квартирка была маленькая: столовая, гостиная, спальня, кухонька и туалетная комната – все таких размеров, что мебель мешала открывать полностью двери. На кровати спал, свернувшись в клубочек, черный кот.

Мадам Лоньон ввела Мегрэ в столовую – было ясно, что гостиной они вообще никогда не пользуются. Все ящики буфета были выдвинуты, но там лежало не серебро, а какие-то бумаги, блокноты, фотографии. Видно было, что в них кто-то рылся: на полу валялись письма.

– Я полагаю, – сказал Мегрэ, вертя трубку в руке, но не решаясь закурить, – что лучше всего вам рассказать мне все сначала. По телефону вы мне что-то говорили о гангстерах.

– Да. Всю эту неделю Лоньон дежурил по ночам. Во вторник утром он вернулся домой, как обычно, в начале седьмого. Но вместо того чтобы поесть и лечь спать, он больше часа бегал взад-вперед по комнатам – у меня даже голова закружилась.

– Вам показалось, что он чем-то взволнован?

– Вы же знаете, господин комиссар, как он добросовестен. Я не переставая ему твержу, что он даже чересчур добросовестен, что он подрывает свое здоровье и что все равно ему никогда не дождаться благодарности. Вы уж извините меня за откровенность, но вы же не станете отрицать, что Лоньона еще не оценили по достоинству. Ведь он только и думает что о своей работе, отдает ей все силы, живьем себя съедает…

– Итак, во вторник утром…

– В восемь часов утра он спустился вниз, чтобы купить еду. Мне стыдно, что я стала совсем беспомощной, хотя в этом нет моей вины. Врач запретил мне подниматься по лестнице, и Лоньону приходится самому приносить в дом все необходимое. Конечно, бегать за покупками – неподходящее занятие для такого человека, как он, я это знаю. И каждый раз я…

– Итак, во вторник утром…

– Он отправился в магазин. Потом сказал, что ему необходимо зайти в комиссариат, но что там он, наверное, долго не задержится, а спать будет после обеда.

– Он не говорил вам, чем он сейчас занимается?

– Нет, он никогда не говорит о делах. А если я, не дай бог, задам ему насчет этого какой-нибудь вопрос, он всегда отвечает, что это профессиональная тайна.

– С тех пор он не возвращался?

– Нет, он вернулся часов в одиннадцать.

– В тот же день?

– Ну да, во вторник, около одиннадцати.

– И все так же нервничал?

– Не знаю уж, в нервах ли тут было дело или в ужасном насморке, но чувствовал он себя явно плохо. Я умоляла его подумать о себе, принять лекарство и лечь в постель. Но он ответил, что леченьем займется потом, когда у него будет время, что он должен снова уйти и вернется к обеду, а возможно, и раньше.

– Он пришел к обеду?

– Подождите! Господи, вы только послушайте, что я подумала: а вдруг я его больше никогда не увижу? А я как раз осыпала его упреками и все твердила, что он думает только о работе и совсем не заботится о своей больной жене!..

Мегрэ покорно ждал; ему неудобно было сидеть на таком скрипучем стуле, но он не решался откинуться на спинку, боясь, что стул вот-вот развалится.

– Через четверть часа после его ухода… а может быть, даже и четверти часа не прошло, короче, около часа дня я услышала на лестнице чьи-то шаги и подумала, что это, наверно, к жиличке с шестого этажа… Эта дама, между нами говоря, вызывает…

– Да, так, значит, шаги на лестнице…

– Шаги затихли на нашей площадке… Я как раз только прилегла – доктор велел мне отдыхать после каждой еды. Раздался стук в дверь, но я не двинулась с места. Лоньон мне советовал не открывать, если люди, постучав, не называют себя. Когда работаешь в полиции, нельзя не иметь врагов, не правда ли? Вы понимаете, как я была удивлена, когда услышала, что дверь сама открылась, а потом раздались шаги сперва в прихожей, потом в столовой. Их было двое, двое мужчин. Они заглянули в спальню и увидели меня. Я крикнула, чтобы они немедленно убирались вон, грозила позвать полицию и даже протянула руку к телефону на ночном столике.

– Ну?

– Тогда один из них, тот, что поменьше ростом, пригрозил мне револьвером и сказал что-то, видимо по-английски.

– Что это были за люди?

– Не знаю, как вам сказать. Они были очень хорошо одеты. Оба курили сигареты. Шляп они не сняли. Казалось, они были удивлены, не обнаружив того, что искали. «Если вам нужен мой муж…» – начала я, но они меня не стали слушать. Тот, что повыше, обошел квартиру, а маленький тем временем не спускал с меня глаз. Они заглянули даже под кровать и порылись в стенном шкафу.

– А в ящиках они не рылись?

– Эти двое – нет. Они пробыли здесь не больше пяти минут, ни о чем меня не спросили и преспокойно ушли, словно их визит был чем-то вполне естественным. Конечно, я тут же бросилась к окну и увидела, как они стоят на тротуаре возле большой черной машины и что-то обсуждают. Длинный сел в машину, а второй пошел пешком до угла улицы Коленкур. Мне показалось, что он вошел в бар. Я тут же позвонила мужу в комиссариат.

– Он оказался на месте?

– Да, он только что туда пришел. Я рассказала ему, что произошло.

– Он был удивлен?

– Кто его знает. По телефону он всегда разговаривает каким-то странным тоном.

– Он попросил вас описать этих людей?

– Да, и я это сделала.

– Опишите их и мне.

– Очень смуглые, похожие на итальянцев, но я убеждена, что говорили они не по-итальянски. Мне кажется, что главным был длинный – красивый мужчина, ничего не скажешь, только, пожалуй, слишком полный, лет сорока. У него был такой вид, словно он только что вышел из парикмахерской.

– А маленький?

– Тот выглядел куда вульгарней! Нос у него перебит, блестел золотой зуб. На нем были серый плащ и серая шляпа, а на его товарище – новенькое, с иголочки, пальто, знаете, такое, из верблюжьей шерсти…

– Ваш муж прибежал домой?

– Нет.

– Он прислал полицейских?

– Нет. Он только попросил меня не волноваться, если ему придется несколько дней отсутствовать. Когда я его спросила, что же я буду есть, он мне ответил, что едой он меня обеспечит.

– И он это сделал?

– Да. Вчера утром пришел посыльный и принес продукты. И сегодня тоже.

– Вчера вы не имели никаких других сигналов от Лоньона?

– Он звонил мне дважды по телефону.

– А сегодня?

– Один раз, часов в девять утра.

– Вы не знаете, откуда он вам звонил?

– Нет. Он никогда не говорит, где он находится. Не знаю, как себя ведут другие полицейские инспекторы со своими женами, но он…

– Простите, вернемся к сегодняшнему визиту.

– Я снова услышала на лестнице шаги.

– В котором часу?

– Вскоре после того, как пробило десять. Я не поглядела на будильник. Быть может, в половине одиннадцатого.

– Это были те же люди?

– Вероятно, но вошел в квартиру тип, которого я прежде не видела. Он не постучал, а сам открыл дверь, словно у него был ключ. Наверно, он пользовался отмычкой. Я как раз возилась в кухне, чистила овощи и вдруг увидела его – он стоял в дверях. «Не двигайтесь с места, – сказал он. – А главное, не кричите. Я вам ничего не сделаю».

– Он говорил с акцентом?

– Да. По-французски он говорил не очень хорошо, с ошибками. Я почти уверена, что это американец: высокий рыжеватый блондин, косая сажень в плечах и жует резинку… Типичный американец… Он с любопытством глядел по сторонам, словно впервые попал в парижскую квартиру. Он сразу же заметил в гостиной на стене, в рамочке из черного дерева с позолотой, диплом, который Лоньон получил за двадцать пять лет безупречной службы в полиции. В дипломе были обозначены фамилия мужа и его звание. «Шпик, черт побери! – воскликнул он и, обернувшись ко мне, спросил: – Где ваш муж?» Я ответила, что понятия не имею, но это, как мне показалось, его нисколько не обеспокоило, он тут же стал выдвигать все ящики и просматривать лежащие там документы, счета и письма. Затем он покидал все это как попало обратно, часть бумаг упала на пол. Он нашел и нашу фотографию, снятую пятнадцать лет назад, взглянул на меня, покачал головой и сунул ее себе в карман.

– Короче, он, видимо, не предполагал, что ваш муж работает в полиции?

– Не могу сказать, что это его особенно поразило, но убеждена, что он этого не знал, когда явился сюда.

– Он спросил вас, в каком комиссариате служит ваш муж?

– Он спросил, где бы он мог его найти. Я ответила, что в точности не знаю, что муж никогда не говорит со мной о своей работе.

– О чем он еще спрашивал?

– Ни о чем. Он продолжал разглядывать все, что ему попадалось под руку.

– В ящике лежали и деловые бумаги?

– Да. Кое-что он сунул себе в карман вместе с фотоснимком. На верхней полке буфета стояла бутылка кальвадоса, и он налил себе большую рюмку.

– Это все?

– Он даже заглянул под кровать и в стенные шкафы. Потом он вернулся в столовую, выпил еще рюмку кальвадоса, с насмешливой улыбкой поклонился мне и ушел.

– Вы не обратили внимания, он был в перчатках?

– Да, в перчатках из свиной кожи.

– А те двое в тот раз?

– Кажется, они тоже были в перчатках. Во всяком случае, тип, который грозил мне пистолетом.

– Вы и сегодня подошли к окну после его ухода?

– Да, я видела, как он вышел из дому и направился к перекрестку; на углу улицы Коленкур его поджидал один из тех двух типов, тот, что поменьше ростом. Я немедленно позвонила в комиссариат на улице Ларошфуко и попросила Лоньона. Мне сказали, что утром его не было и что они его не ждут, а когда я стала настаивать, мне объяснили, что он не появился и прошлой ночью, хотя это было его дежурство.

– Вы им сообщили, что у вас происходит?

– Нет. Я тут же подумала о вас, господин комиссар. Видите ли, я ведь знаю Лоньона как облупленного. Он готов в лепешку расшибиться, лишь бы все сделать как можно лучше. До сих пор никто еще не оценил его по достоинству, но он мне часто говорил о вас. Я знаю, вы не похожи на других, вы ему не завидуете, вы… Я боюсь, месье Мегрэ. Должно быть, Лоньон замахнулся на людей, с которыми ему не справиться, и бог знает, где он сейчас находится…

Раздался телефонный звонок. Госпожа Лоньон вздрогнула:

– Вы разрешите?

Мегрэ услышал, как она вдруг заговорила обиженным тоном:

– Как! Это ты? Где ты? Я звонила в участок, и мне сказали, что со вчерашнего дня ты туда не заглядывал. К нам приехал комиссар Мегрэ.

Мегрэ подошел к ней и протянул руку к трубке.

– Разрешите?.. Алло! Лоньон, это вы?

Лоньон не мог вымолвить ни слова, должно быть, он застыл, стиснув зубы и глядя в одну точку.

– Скажите, Лоньон, где вы сейчас находитесь?

– В комиссариате.

– А я – в вашей квартире, в обществе вашей жены. Мне необходимо с вами поговорить. Я сейчас заеду на улицу Ларошфуко. Ждите меня… Что вы говорите?

Он с трудом расслышал, как инспектор пробормотал:

– Я бы предпочел встретиться с вами в другом месте… Я вам потом объясню, господин комиссар…

– Тогда через полчаса я буду ждать вас у себя, на набережной Орфевр.

Он повесил трубку и взял шляпу.

– Как вы думаете, беды не случится? – спросила госпожа Лоньон.

И так как Мегрэ глядел на нее, явно не понимая вопроса, она добавила:

– Он такой отчаянный и такой усердный, что иногда…

– Пусть войдет.

Лоньон промок до нитки. Брюки и ботинки его были в таком виде, как будто он всю ночь шатался по улицам. К тому же его мучил страшнейший насморк, и он ни на минуту не выпускал из рук носового платка. Слегка наклонив голову, как человек, ожидающий выговора, он застыл посреди комнаты, не подходя к Мегрэ.

– Садитесь, Лоньон. Я только что от вас.

– Что вам рассказала жена?

– Полагаю, все, что знала.

Наступила довольно долгая пауза, которой Лоньон воспользовался, чтобы высморкаться, но поднять глаза и посмотреть Мегрэ прямо в лицо он так и не решился. Комиссар знал, как обидчив Лоньон, и поэтому медлил, соображая, с чего лучше начать разговор.

Характеристика, которую госпожа Лоньон дала своему мужу, не была такой уж неточной. Этот странный человек от излишнего усердия постоянно попадал в дурацкие положения и был при этом уверен, что весь мир в сговоре против него, что все вокруг тайно строят козни, чтобы помешать ему получить повышение.

И удивительнее всего то, что инспектор Лоньон был вовсе не глупым, действительно добросовестным и честным человеком.

– Она лежит? – спросил он, прерывая затянувшееся молчание.

– Когда я приехал, она была на ногах.

– Сердится?

– Располагайтесь поудобней, Лоньон, и не отводите глаз. Вне зависимости от того, что мне наговорила ваша жена, достаточно взглянуть на вас, чтобы понять: с вами происходит что-то неладное. Вы мне непосредственно не подчиняетесь, следовательно ваши дела меня как бы не касаются. Но раз уж ваша супруга обратилась ко мне, может быть, все же лучше посвятить меня в то, что приключилось. Как вы думаете?

– Думаю, вы правы.

– В таком случае я попрошу вас рассказать мне все, вы понимаете, все, а не почти все.

– Понимаю.

– Очень хорошо. Курите, пожалуйста.

– Я не курю.

Это было правдой. Мегрэ просто забыл, что Лоньон не курит из-за жены, которой делается дурно от запаха табака.

– Что вы знаете об этих гангстерах?

– Я думаю, это настоящие гангстеры.

– Американцы?

– Да.

– Как вы с ними связались?

– Сам толком не пойму. Я оказался сейчас в таком положении, что, наверное, лучше вам во всем чистосердечно признаться, даже если я потеряю из-за этого место.

Он не сводил глаз с письменного стола, и его нижняя губа дрожала.

– Все равно рано или поздно это должно было случиться.

– Что именно?

– Вы сами знаете. Меня держат только потому, что нет повода меня уволить, потому что им еще ни разу не удалось ко мне прицепиться, все они уже много лет так и норовят застукать меня…

– Кто они?

– Да все.

– Послушайте, Лоньон!..

– Да, господин комиссар!

– Пожалуйста, не считайте себя жертвой, которую все преследуют, – это просто смешно!

– Извините, господин комиссар.

– Да что вы стоите точно в воду опущенный? Взгляните хоть разок на меня. Ну вот, так-то оно лучше, так вы хоть похожи на мужчину. А теперь выкладывайте, в чем дело.

Лоньон не плакал, но от насморка глаза его слезились, он ежесекундно подносил платок к лицу, и это раздражало Мегрэ.

– Ну, я вас слушаю.

– Это случилось в понедельник, вернее, в ночь с понедельника на вторник.

– Вы дежурили?

– Да. Было что-то около часа ночи. Притаившись, я наблюдал за происходящим вокруг.

– Где вы стояли?

– За оградой церкви Нотр-Дам-де-Лоретт, на улице Флешье.

– Выходит, на чужом участке?

– Нет, как раз на границе двух участков; правда, улица Флешье относится к третьему кварталу, но следил я за баром на углу улицы Мартир, которая входит в мой участок. Мне донесли, что туда по ночам захаживает один тип, торгующий кокаином. Улица Флешье плохо освещена и в такой поздний час всегда пустынна. Вдруг из-за угла улицы Шатодэн появилась какая-то машина, резко затормозила и на мгновение остановилась метрах в десяти от меня. Люди, сидевшие в машине, меня не заметили. Дверца распахнулась, и на тротуар выбросили человека, точнее, труп человека; затем машина сорвалась с места и умчалась по улице Сен-Лазар.

– Вы записали ее номер?

– Да. Прежде всего я кинулся к трупу. Я мог поклясться, что человек этот мертв, но все же мне надо было в этом убедиться. В темноте я ощупал его грудь и тут же отдернул руку – рубаха была пропитана липкой, еще теплой кровью.

Нахмурив брови, Мегрэ пробормотал:

– Что-то я ничего об этом не читал в сводке происшествий за ту ночь.

– Знаю.

– Каким же образом?..

– Сейчас я вам объясню. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что поступил неправильно. Быть может, вы мне даже не поверите…

– Что стало с телом?

– Вот именно об этом я и хочу рассказать. Полицейского поблизости не оказалось. Бар – он находился метрах в ста от места происшествия – был еще открыт. Я бросился туда, чтобы позвонить.

– Кому?

– В комиссариат третьего квартала.

– Вы позвонили?

– Я подошел к стойке, чтобы взять жетон для автомата, и, машинально бросив взгляд через окно на улицу, увидел вторую машину, которая свернула с улицы Флешье на улицу Нотр-Дам-де-Лоретт и затормозила у того места, где лежал труп. Тогда я выскочил из бара, чтобы записать ее номер, но машина была уже слишком далеко.

– Такси?

– Не думаю. Все это произошло очень быстро. Я почувствовал что-то неладное и со всех ног кинулся к церкви. Трупа у решетки не оказалось.

– И вы не доложили об этом?

– Нет.

– Вам не пришло в голову, что если сообщить номер первой машины, ее, может быть, удалось бы задержать?

– Я подумал об этом, но решил, что люди, способные на такие вещи, не настолько глупы, чтобы долго разъезжать на этой машине.

– И вы не написали рапорта о происшедшем?

Мегрэ, конечно, понял, в чем дело. Долгие годы бедняга Лоньон ждал, что ему посчастливится напасть на какое-нибудь громкое дело, которое привлечет к нему всеобщее внимание. И, как нарочно, всякий раз, когда на его участке происходило что-нибудь серьезное, он либо не дежурил, либо по тем или иным причинам розыск поручали оперативной группе с набережной Орфевр.

– Я знаю, что поступил неправильно. Я понял это очень скоро, еще ночью, но, поскольку я тут же не доложил начальству, было уже поздно…

– Вы нашли машину?

– Утром я отправился в префектуру, просмотрел списки и установил, что эта машина приписана к гаражу у ворот Майо. Я пошел туда и выяснил, что в этом гараже можно взять машину напрокат – на день, два или даже на месяц.

– Машина была на месте?

– Нет. Ее взяли за два дня до этого на неопределенный срок. Мне показали регистрационную карточку клиента – это был некий Билл Ларнер, подданный США, проживающий в гостинице «Ваграм» на авеню Де Ваграм.

– Вы застали там Ларнера?

– Нет, он ушел из гостиницы в четыре часа утра.

– Вы хотите сказать, что до четырех утра он находился в своей комнате?

– Да.

– Значит, в машине его не было?

– Наверняка. Портье видел его, когда он поднимался к себе в номер, – это было около двенадцати ночи. В половине четвертого утра Ларнеру позвонили, и он тут же ушел.

– Вещи он взял с собой?

– Нет. Он сказал, что идет на вокзал встретить друга и вернется к завтраку.

– Конечно, он не вернулся?

– Нет.

– А машина?

– Утром ее обнаружили возле Северного вокзала. – Лоньон снова высморкался и с виноватым видом поглядел на Мегрэ. – Повторяю, я поступил неправильно. Сегодня уже четверг, а я со вторника, с самого утра, безуспешно пытаюсь во всем этом разобраться. Двое суток я не был дома.

– Почему?

– Жена вам, наверное, сказала, что во вторник, едва я ушел, они явились ко мне домой. Ведь это о чем-то говорит, верно?

Мегрэ его не перебивал.

– По-моему, здесь может быть только одно объяснение: выбросив труп на тротуар, они заметили, что кто-то стоит в тени у решетки. Они подумали, что, вероятно, я записал номер их машины, и бросили ее у вокзала, а потом позвонили Биллу Ларнеру и предупредили его – ведь по регистрационной карточке в гараже его теперь легко найдут.

Мегрэ слушал, рисуя что-то в блокноте.

– А дальше что?

– Не знаю. Я ведь только высказываю предположение: должно быть, они просмотрели газеты и убедились, что об этом деле молчат.

– А как узнали ваш адрес?

– Я нахожу этому только одно объяснение, и оно доказывает, что мы имеем дело с очень ловкими людьми, с профессионалами высокого класса. Видимо, кто-то из них дежурил возле гаража, когда я приходил туда справиться о машине, и выследил меня. А как только я, позавтракав, ушел из дому, они проникли в мою квартиру.

– Они что, надеялись найти у вас труп?

– Вы тоже так думаете?

– Не знаю… Почему вы с тех пор не были дома?

– Потому что они, скорее всего, наблюдают за домом.

– Вы их боитесь, Лоньон?

Щеки Лоньона стали такими же пунцовыми, как и его нос.

– Я предполагал, что меня в этом заподозрят. Но это неправда. Я хотел только сохранить свободу передвижения. Я снял комнату в маленькой гостинице на площади Клиши. С женой я говорю по телефону. Все это время я работаю без устали. Я обошел больше ста гостиниц в районе Терн, вокруг авеню Де Ваграм и авеню Де Опера. Жена описала мне тех двух типов, которые ворвались к нам в дом. Я побывал в префектуре, в отделе иностранцев. При этом я делал и всю свою текущую работу…

– Короче говоря, вы надеялись, что сумеете один расследовать это дело?

– Сперва – да. Я считал, что это мне окажется под силу. А теперь я отступаю. Пусть будет что будет.

Бедный Лоньон! Несмотря на свои сорок семь лет и некрасивую внешность, он минутами напоминал обиженного мальчишку, повзрослевшего сорванца, ненавидящего взрослых, от которых приходится зависеть.

– Сегодня они нанесли вашей жене второй визит, и она, не сумев вас найти, позвала меня.

Инспектор был в отчаянии. Он посмотрел на Мегрэ с таким видом, словно хотел сказать, что теперь ему уже все безразлично.

– На этот раз приходили не те два типа, что во вторник, а высокий блондин, почти рыжий…

– Это Билл Ларнер, – пробурчал Лоньон, – мне его так описали.

– Он унес вашу фотографию и, видимо, какие-то документы. На углу его ждал один из тех двух, что уже были у вас. Они ушли вместе.

– Я полагаю, что должен ответить за свой проступок перед судом чести.

– Об этом мы еще успеем поговорить.

– Когда?

– После завершения следствия.

Лоньон нахмурил брови, лицо его по-прежнему было мрачным.

– Главное сейчас – найти этих людей. Надеюсь, вы того же мнения?

– И я буду в этом участвовать?