Запасные

– Я согласна, мудрейший, – кивнула Танаквиль.

И раздражённый неожиданным поворотом Карихар вынужден был подчиниться.

– Где сейчас ученики третьего уровня? – осведомился Олвид, повернувшись к своему заместителю.

– На заднем дворе, мудрейший. У них сейчас занятия по развитию ловкости и выносливости.

– Отлично. Мы сможем наблюдать за ними с верхней галереи, сами оставаясь незамеченными. Пойдёмте, моя госпожа, князь!

Покинув зал, глава школы первым двинулся по длинному проходу, потом вверх по лестнице и снова по проходу. Королева шла следом, снова слегка опираясь на руку деверя. За ними шествовали Бранн и суровый охранник королевы. Здание школы было скопировано с подобных учебных заведений в италийских городах, а италийцы, в свою очередь, многое переняли у соседей эллинов, славящихся развитой системой образования. Гости шли мимо многочисленных помещений, где занимались мальчики разного возраста, от семи до семнадцати лет. Обучение составляло пять уровней. Весь день ребята проводили в учебных комнатах, читальнях либо на гимнастических площадках, ели в общей трапезной и в свои спальни возвращались лишь после ужина, измотанные умственными и телесными упражнениями.

Вскоре вся процессия вышла на галерею, с которой открывался вид на задний двор. Это была зелёная площадка, по краям которой выстроились приспособления для развития силы и ловкости, щиты для стрельбы из лука и различные атлетические снаряды, тоже заимствованные у эллинов. Два десятка учеников, разделившись на три отряда, состязались в метании диска, беге и прыжках. Ребятами руководили молодые наставники скорее богатырской, чем жреческой наружности. До галереи доносился смех, крики, подбадривающие возгласы.

Больше не в силах сдерживаться, Танаквиль прильнула к перилам, с волнением вглядываясь в толпу мальчишек. Она сильно щурилась, поскольку была близорукой: ещё в девичестве испортила зрение, часами читая книги из богатого собрания своего отца. Карихар с неменьшей заинтересованностью последовал примеру невестки. Глава школы встал так, чтобы мог видеть и происходящее внизу, и самих наблюдателей. Молчаливый Бранн и суровый охранник остались стоять у входа в галерею.

Олвид не стал показывать королеве, который из снующих по двору мальчишек – её чудом выздоровевший сын. С такого расстояния все они выглядели одинаково: коротко острижены, босые и раздетые по пояс, в свободных холщовых штанах, не стесняющих движений. Однако стоило присмотреться, и разница вырисовывалась. Особенно выделялся темноволосый широкоплечий паренёк, который во всех состязаниях оказывался лучше остальных: бегал быстрее всех, прыгал выше, диск бросал дальше.

– Тодар! – выдохнула наконец Танаквиль, устремив взгляд в неизменного победителя. – Мой Тодар… – из глаз королевы хлынули слёзы.

Друид с пониманием кивнул. Ни для кого не было тайной, что королева никогда не называла сына полным именем, которое оказалось не таким уж счастливым для древнего рода. Поэтому имя «Тодарик» использовалось лишь в официальных случаях, а при дворе и даже в народе королевича звали Тодаром. Так и путаницы было меньше.

Карихар, с жадностью следивший за мальчишкой, тоже не выдержал:

– Дорого бы я дал, чтобы узнать, где находится волшебный родник, который превратил вечно хворого хлюпика – три щепочки сложены, да сопельки вложены! – в такого боевого мальца!

– При всём моём уважении, князь, этого я вам не скажу: местоположение священного источника держится в строжайшем секрете, – отозвался Олвид, с довольным видом поглаживая седую бороду. Его замысел удался: родственники узнали мальчишку!

Тем временем ученики собрались на краю площадки и выстроились в несколько рядов, готовясь стрелять из луков по мишеням.

– Что ж, малец как две капли воды похож на моего брата в этом же возрасте, – продолжал Карихар, за витиеватыми речами скрывая своё разочарование. – Та же стать, то же стремление во всём быть первым… О, даже в этом он вылитый Тодарик! – торжествующе воскликнул князь, когда стрела, выпущенная королевичем, пролетела мимо мишени. – Братец всегда был чуточку косым и криворуким…

Однако вторая стрела Тодара попала в край щита, а третья и вовсе вонзилась почти в яблочко.

– Он быстро учится! – восхищённо прошептала королева, следя за каждым движением парнишки.

– Причём не только на площадке, – подтвердил довольный друид. – Тодар отлично считает в уме, любит наблюдать за звёздами, проявляет редкую способность к языкам. А также любознателен без меры: наставникам приходится отбирать у него свечи, чтобы не читал по ночам…

– Ну так есть в кого! – фыркнул Карихар: любовь королевы к чтению была всем известна.

Танаквиль аж зарделась от гордости за сына. Однако в глазах её, устремлённых на мальчика, по-прежнему таилась необъяснимая грусть.

И тут произошло невероятное: Тодар вдруг резко обернулся и внимательно поглядел через двор на людей, стоящих на верхней галерее. На открытом загорелом лице мелькнула улыбка – и тут же погасла. Мальчик коротко поклонился и снова повернулся к товарищам. Другие ребята вообще не обратили внимания на наблюдателей.

– Надо же, словно почувствовал! – пробормотал Карихар, от острого взгляда которого не укрылась мимолётная улыбка королевича.

«Почему «словно»? – поморщился друид. – Точно почувствовал, шельмец!»

А королева молча схватилась за сердце. Высохшие был слёзы опять покатились по бледным щекам.

– Ты убедилась, что королевич в полном порядке, моя госпожа? – участливо обратился к ней Олвид.

– Да, – тихо проговорила Тарквиния и с видимым усилием отвернулась от площадки, где продолжали занятия ученики. – Мы возвращаемся во дворец.

Карихар нехотя кивнул и подал ей руку. В этот раз королева первой направилась к выходу, да так стремительно, что стоявший в дверном проёме охранник едва успел отскочить в сторону. Высокие гости даже от предложенного Олвидом обеда отказались, отправились прямо к воротам обители. Друид, провожавший королеву, на ходу обещал и дальше подробно докладывать в письмах, как продвигается учёба королевича.

Едва карета выехала за ворота, Карихар, сидевший напротив королевы, внезапно подал знак вознице остановиться.

– Эй, ты! – окликнул он сурового начальника охраны. – Дай мне своего коня – невмоготу больше в этой духоте трястись!

Охранник послушно спешился и занял место князя в карете. Как только Карихар оседлал горячего каурого жеребца, кавалькада снова двинулась в путь.

– Гай, друг мой! – обратилась королева к охраннику, когда карета покатила по мощёной дороге и никто из слуг не мог их услышать. – Ты видел его?

– Да, моя госпожа, – с готовностью ответил воин. На лице его не осталось ни капли прежней суровости. – Теперь твоё сердце спокойно?

Однако Танаквиль растерянно помотала головой.

– Нет, Гай. Оно болит…

Глава 4. Тени теней

Оказывается, быть тенью – это так удобно! Особенно тенью подруги-красавицы: пока всё внимание окружающих устремлено на неё, ты вольна делать что хочешь. Разумеется, в рамках сложившихся обстоятельств.

На обстоятельства тоже было грех жаловаться. Место, куда новоявленных Ирмхильду и Дару привезла мать Геновефа, выгодно отличалось от их прежнего пристанища, приюта милосердных сестёр. По сути, это тоже был приют, только для избранных: здесь воспитывались девочки, наделённые какими-либо исключительными качествами, внешними или внутренними, явными или скрытыми. В общем, умницы да красавицы. А Школа Невест, как именовали Лазурную обитель в народе, делала своих учениц ещё более умными и красивыми, то есть совершенными. Сюда привозили девочек со всех концов Соединённого Королевства и даже из других стран, поэтому необычный облик или чужеземный выговор здесь никого не смущали.

Последнее в особенности было на руку Даре: не нужно было больше притворятся. В приюте милосердных сестёр, куда её доставили спасатели, хочешь не хочешь пришлось изображать немую: она отлично понимала сестёр, но не могла объясниться с ними. Речь, одежда, обычаи, быт, названия местностей – весь окружающий её мир оказался чужим, лишь иногда вспыхивали проблески чего-то знакомого. Даже с собой пришлось знакомиться заново! Похоже, ей действительно напрочь отшибло память. В отличие от подруги по несчастию…

Сначала той, конечно, пришлось хуже: бедняжка и вправду едва не скончалась от внутренних разрывов, и Даре пришлось потратить немало сил, чтобы их срастить и остановить кровотечение. Как она это сделала, было тайной для неё самой; целительский дар, по определению настоятельницы, мог быть у неё с рождения, а мог проявиться вследствие удара взрывной волны. Так или иначе, раненая девочка, похожая на сказочную фею (удивительно, Дара ничего не помнила о себе, но точно знала, как выглядят феи!), была единственной ниточкой, связывающей Дару с прошлым: как-то же они оказались в одном месте в одно и то же время. И Дара сделала всё, чтобы не дать ей умереть.

Но как только красавица открыла свои огромные глаза, синие, как летнее небо, стало ясно, что с памятью у неё всё в порядке. Дара словно воочию видела, как засуетились, забегали мысли в белокурой головке. Раненая не помнила только одного: как оказалась в лечебнице; оно и понятно, её ведь привезли без сознания. Остальное же помнила отлично – однако предпочла притвориться, что забыла. И даже согласилась на Ирмхильду! То ещё имечко, однако девице, похоже, оно и вправду нравилось. Вопрос: зачем ей такие заморочки? Ответ: наверняка для чего-то нужны… Дара в чужие дела не лезла. Со своими бы разобраться!

Она усердно изучала новую реальность. По-прежнему не помня ничего о себе, она постепенно узнавала мир вокруг себя. И даже вспомнила кое-что. Вот только большинство её воспоминаний были путанные, частичные или вообще неправильные. Разобраться в мешанине фактов, названий, определений, которая образовалась в её голове, было невозможно, поэтому Дара решила просто выучить всё заново. Тем более, что учёба давалась ей без особых усилий. Она впитывала знания как губка. Язык начала осваивать ещё в лечебнице, читать и писать научилась в дороге, пока добирались до Лазурной обители: мать-настоятельница сама занималась с Дарой, притом с не меньшим интересом, чем та училась. Девочка постоянно ловила на себе пытливый взгляд матери Геновефы.

А вот Ирме, как она называла подругу, когда они оставались вдвоём, науки давались с трудом. Вернее, красотка не давала себе труда их постигать.

– Зачем мне всё это! – в очередной раз воскликнула она, картинно закатывая к потолку прекрасные синие глаза. – Разве королевы решают уравнения?

– Королевы решают всё, моя драгоценная, – тоном настоятельницы отозвалась Дара со своей койки. Она давно сделала все задания на завтра, трижды объяснила подруге решение уравнений с двумя неизвестными и теперь развлекалась, наблюдая за представлением: в лицедействе Ирме не было равных. – А вдруг ты станешь женой какого-нибудь дикого неграмотного королька с Чёрного материка и тебе придётся вести учёт награбленному богатству?

– Ещё чего! – фыркнула Ирма. – Мамуля не станет разбрасываться таким сокровищем, обязательно подыщет своему Сапфирчику достойную оправу! – она состроила надменное лицо и выпрямилась на трёхногом табурете, словно на троне. – Я выйду за великого властителя!

– Тогда тем более мозги пригодятся, – заметила Дара.

– И это сущая правда! – Ирма захлопнула учебник и отодвинула тетрадь. – Бедные, бедные мои мозги! Надо их срочно проветрить, пока окончательно не ссохлись!

– А домашка?

– Спишу у кого-нибудь, – отмахнулась красотка, вставая и грациозно потягиваясь, – раз ты такая вредная!

– Я не вредная, я полезная.

С этим Ирма не стала спорить. Без помощи Дары ей бы век оставаться на первом уровне, с девчушками семи-восьми лет.

– Пойдём уже гулять, драгоценная моя! Моё будущее величество желает глоток свежего воздуха – что для красоты, кстати, намного полезнее, чем математика…

Дару не пришлось уговаривать. В комнатке, где их поселили, окно не открывалось по определению. На всех окнах школы стояли решётки – затейливо выкованные, выкрашенные в белый цвет, но не менее крепкие обычных тюремных: сокровища Школы Невест оберегались денно и нощно.

О том, что её воспитанницы – истинное богатство мира и залог счастливого будущего человечества, мать Геновефа твердила неустанно. Да, Мамуля, как её звали ученицы (разумеется, за глаза), была строга и требовательна, однако искренне дорожила каждой из девочек, а сёстры-воспитательницы опекали их со всей любовью, на какую были способны.

Воспитанницы Школы Невест даже соответствующие прозвища получали – по названиям драгоценных металлов и камней. Синеокую Ирмхильду, естественно, тотчас нарекли Сапфиром. К Даре же долго присматривались – или вообще не замечали – но в конце концов и для неё нашёлся камень. «Что застыла, будто мраморная!» – прикрикнула на неё одна из старших воспитанниц, уже без пяти минут невеста, когда Дара не стала подавать ей плащ. Помыкать младшими здесь не считалось зазорным, будущие правительницы должны ведь были отрабатывать на ком-то умение повелевать. Вот старшие и гоняли учениц первых уровней: отнеси-принеси, воды подай, чернильницу наполни и так далее.

Однако с новенькими этот номер не прошёл.

Вначале Ирма, ослабшая после ранения, сама требовала ухода, а выздоровев, продолжала вести себя как царевна, ничем не уступая старшим девицам. А вот неказистая подружка, с готовностью исполнявшая все её прихоти, чужих приказов словно не слышала, оскорблений в свой адрес не замечала, на занятиях в основном отмалчивалась, всё свободное время проводила наедине либо с Ирмой. Сначала её принимали за дурочку – а как же, если дурнушка, то обязательно дурочка! Даже сёстры-воспитательницы недоумевали, зачем мать Геновефа привезла её в свою обитель, но обращаться с подобными расспросами к настоятельнице не решались, поскольку та не имела привычки пояснять свои действия подчинённым. Однако вскоре выяснилось, что у дурнушки отменные математические способности: она щёлкала задачки, словно орешки, и решала уравнения даже учительнице неизвестными способами. Все немного поудивлялись, а потом привыкли. В конце концов девочки вообще перестали обращать на неё внимание, как не обращают внимания на статую, годами неизменно стоящую на том же месте. Дару это вполне устраивало: невидимке проще наблюдать за происходящим вокруг. Ирма, которая знала подругу с совсем другой стороны – остроумной, быстрой, уверенной в себе – в её игру с однокашницами не вмешивалась: у неё своих дел хватало…

Пройдя по длинному коридору второго этажа, где находились спальни воспитанниц, подруги спустились на первый, где размещались учебные комнаты, и через заднюю дверь вышли во внутренний двор, граничащий с садом. Был тёплый погожий вечер, и девочек, желающих перед ужином подышать свежим воздухом, набралось десятка два – все, кто уже сделал домашние задания на завтра. Разбившись на две группы, они собирались играть в мяч: подвижные игры и занятия, развивающие тело, в школе приветствовались наравне с упражнениями для ума.

– О, Сапфирчик, иди к нам! – звонко крикнула златовласая Алейна, носившая соответствующее прозвище Золотце. Дару она, естественно, не заметила.

Ирма тотчас побежала к девочкам, на ходу закатывая рукава. Дара осталась стоять в стороне.

– Всё, давайте начинать! – снова крикнула довольная Алейна. Заполучив в свою команду ловкую и юркую, как ласка, Ирмхильду, она уже не сомневалась в победе.

Дара какое-то время наблюдала за игрой. Две девочки старались попасть мячом в остальных, сгрудившихся в центре площадки, а те старательно уворачивались. Короткие, до колена, повседневные юбки не стесняли движений, в отличие от длинных белых платьев, которые воспитанницы школы надевали по торжественным случаям, такими как шествия к святилищу Триединой богини, встречи важных гостей или школьные праздники. Девочки прыгали и бегали, уклоняясь от мяча, визжа и хохоча – с виду обычные девчонки, и не скажешь, что у каждой свой особенный дар, своё предназначение, своя тайна…

Но только Дара была тайной сама для себя! С одной стороны, это было даже забавно: интересно ведь жить, когда не знаешь, чего от себя ожидать. С другой, не давало покоя некое ощущение чужеродности, к которому примешивалось постоянное ноющее чувство пустоты – как будто у неё удалили часть души, и теперь внутри зияет дыра… Дара не сомневалась, что это чувство напрямую связано с потерей памяти: как только – если только – ей удастся хоть что-то вспомнить о себе прежней, она поймёт, что же у неё отобрали.

Увы, память не спешила возвращаться. Иногда чудились знакомые имена, обрывки фраз, виды, запахи, но не более. Не помогали даже сны: проснувшись, Дара не могла вспомнить ничего конкретного, хотя точно знала, что сны были. Так что оставалось познавать себя через других – вроде кто-то когда-то предлагал такое, кажется, какой-то древний мудрец. Тем более, что других людей она читала как открытую книгу – их заботы, страхи, помыслы и мотивы. Кроме тех, кто были «закрытыми книгами», например, Ирма с её притворной потерей памяти. Они отлично ладили и понимали друг друга без слов – до определённого барьера, дальше которого Ирма никого к себе не подпускала.

И всё же синеглазка, при всей её загадочности, была «своим» человеком, в отличие от всех остальных: Дара это почувствовала сразу, как только впервые увидела её, тяжело раненую, у руин здания. Без неё пустота в душе была бы вообще невыносимой. Между ними существовала какая-то связь – невидимая, не поддающаяся определению, но совершенно чёткая. А как иначе объяснить, почему две чужие, по сути, девочки, настолько сблизились за считанные дни?

Мать Геновефа, однако, была убеждена, что связь между двумя её новыми воспитанницами образовалась благодаря жизненной силе, которой Дара так щедро поделилась с умирающей Ирмхильдой. Поэтому и в школе не стала их разлучать, хотя тихая замухрышка была явно младше подруги красавицы, года на два, а то и на три. Их поселили в одной комнате, определив Дару в третий уровень, тот же, что и Ирму. Расчёт мудрой настоятельницы оправдался в первый же месяц: маленькая дурнушка догнала и перегнала своих однокашниц по многим предметам, ещё и подругу подтягивала – та оказалась весьма ленивой и не склонной к учёбе, хотя в остальном проявляла себя как сметливая и не по годам прозорливая девица. Дара же была уверенна, что чувство «родства душ» напрямую не связано с целительством, но мать-настоятельницу разубеждать не спешила. Её вполне устраивала сочувственная благосклонность, которую глава школы выказывала к двум новеньким.

Размышляя обо всём этом, Дара обогнула шумный двор, по которому носились разгорячённые игрой девочки, и прошла дальше, в тенистый старый сад, направляясь к неприметной скамеечке под белой акацией. Однако излюбленное убежище оказалось занято: на скамейке, понурив голову, сидела незнакомая девочка с морковно-рыжими косичками. Услышав приближающиеся шаги, рыженькая подняла лицо, и Даре пришлось приложить немалые усилия, чтобы не показать своего удивления: такого количества веснушек она ещё не видела. Рыжая, да ещё конопатая, словно покрытая ржавчиной… Нетрудно было представить, какое прозвище прилепят бедняжке высокомерные ученицы прославленной школы!

– Привет! – как можно теплее поздоровалась Дара, мигом сбросив отчуждённость, которую неизменно напускала на себя на людях. – Ты новенькая?

Рыжая молча кивнула, глядя на Дару широко распахнутыми зеленоватыми глазами.

– Тогда давай знакомиться. Я Дара!

– Дара? – переспросила новенькая, отчего-то удивлённо, будто ожидала услышать другое имя.

– Да… А что тут удивительного? – насторожилась Дара.

– Ничего, – быстро помотала головой девочка, отчего её рыжие косички смешно закачались.

– Ну а тебя как зовут?

– Рубина, – снова потупилась рыжая.

Хорошо, что она смотрела под ноги – Дара не смогла-таки сдержать удивление. Видать, её родители не отличались ни скромностью, ни здравомыслием, раз так удружили дочурке с именем! Нет бы наречь по-простому, какой-нибудь Скарлет, Черри или Рози, соответственно внешности – может, тогда девочке и жилось бы проще, без обидных кличек. В Школе Невест за прозвищем дело не станет, но Рубином ей точно не быть…

– И откуда ты, если не секрет? – Дара старалась разговорить новенькую, невзирая на её кажущуюся замкнутость: скорее всего, ей было просто страшно и одиноко в незнакомом месте.

– С Острова, – последовал короткий ответ.

Дара с пониманием кивнула. Соединённое Королевство занимало почти всю западную часть материка, в его состав входили также десятки островов Внешнего моря, в том числе огромный остров Албейн, населённый бриттами. Пикты, древнее кельтское племя, которое когда-то потеснили неуёмные бритты, называли свою родину Преттан, а валлийцы, занимавшие один из полуостровов – Бреттан. Присоединив Албейн к своему королевству, материковые кельты часто называли его просто Островом.

– Приятно познакомиться, Рубина.

– Мне тоже, Дара.

И это были не пустые слова вежливости. Мягкая улыбка осветила конопатое личико, зеленоватые глаза заискрились, и Дара вдруг поняла: а ведь новенькая действительно бриллиант, только спрятанный внутри нетипичной, мягко говоря, оправы. А ещё почувствовала, что ей действительно приятно общаться с этой девочкой. Ей хорошо рядом!

Да, Рубина тоже была «своя»: связь, мгновенно возникшая между ними, ощущалась так же отчётливо, как и в случае с Ирмой.

Дара хотела спросить у новенькой, как она попала в Школу Невест, но тут со стороны главного здания донеслось резкое дребезжание колокольчика.

– Это звонок к ужину, – пояснила Дара новенькой. – Пойдём быстрее, мать-настоятельница не любит, когда опаздывают.

Взявшись за руки, они побежали по садовой дорожке, затем через опустевший двор. В трапезную прошмыгнули последними, мимо недовольно насупившейся дежурной сестры. Не обращая внимания на пристальные взгляды, устремлённые на них со всех сторон, Дара повела вконец оробевшую Рубину к третьему от входа столу – всего таких столов из потемневшего от времени и мытья дерева было пять – и усадила на конец длинной скамьи справа от себя. Ирма, сидевшая слева, удивлённо изогнула тонкие брови, но сказать ничего не успела. Мать Геновефа встала со своего места во главе стола, за котором трапезничали сёстры-воспитательницы – он был накрыт накрахмаленной белой скатертью и стоял на небольшом возвышении.

– Дорогие мои, хочу представить вам новую ученицу нашей славной обители. Рубина прибыла к нам издалека, так что прошу вас принять её с должным радушием и помочь побыстрее освоиться. Она будет учиться на третьем уровне… – Тут по залу пронёсся приглушённый возглас общего удивления. – Да, вы не ослышались: на третьем! – чуть повысила голос настоятельница. – Я сама проверила знания Рубины и нашла их более чем достойными… Вижу, дорогая, ты уже успела с некоторыми познакомиться, – обратилась мать Геновефа к пунцовой от смущения новенькой, глянув в сторону Дары.

Момент был самый подходящий, и Дара не собиралась его упускать. Она быстро встала и повернулась к главе обители:

– Матушка, позвольте Рубине поселиться вместе со мной и Ирмхильдой!

Собравшиеся уставились на неё, словно громом поражённые. Во-первых, многие только сейчас услышали, что у Мраморной всё же есть голос, во-вторых, ученицы третьего, четвёртого и пятого уровня жили в комнатах, рассчитанных на двоих, и очень дорожили этой привилегией, вспоминая переполненные общие спальни младших. Но Дара не отрывала уверенного взгляда от матери-настоятельницы.

– Хм, неожиданная просьба, – та тоже не скрывала удивления. – Ирмхильда, дорогая, ты действительно согласна потесниться?

Дара спиной чувствовала недоумение подруги. Однако Ирма, как всегда, не подвела.

– Разумеется, матушка, – ответила она, привстав и незаметно для других кулачком пихнув Дару в бок. – Буду счастлива оказать новенькой должное радушие!

– Ну, раз так, я разрешаю, – величаво кивнула настоятельница: эти две девочки из Сингидуна до сих пор были для неё загадкой, и ей самой стало любопытно, что же получиться, если к ним присоединиться ещё одна, тоже не самая обычная. – Сестра Гвендолин, велите поставить в их комнату ещё одну кровать, – сказала она, обращаясь к пожилой дородной сестре с деловито сдвинутыми широкими бровями: та отвечала за хозяйственную часть. – На этом всё. Давайте же сотворим благодарственную молитву Триединой богине – Деве, Матери и Праматери – и приступим к нашей трапезе…

Ужин прошёл на удивление шумно: воспитанницы возбуждённо шушукались, поглядывая на троицу в конце третьего стола, однако мать-настоятельница, погружённая в свои мысли, этого словно не замечала. Ирма преспокойно уплетала молочную кашу, даже с удвоенным аппетитом, а вот новенькую Даре пришлось уговаривать хоть немного поесть. Той, похоже, от волнения кусок в горло не лез: она проглотила пару ложек каши только из благодарности к новой подруге.

После ужина воспитанницы разошлись по своим спальням: два часа до отбоя были единственным временем, которое они могли провести на собственное усмотрение. Кто читал, кто писал письма родным, но большинство просто болтали между собой – о своём, о девичьем. Рубина отправилась на склад к сестре Гвендолин за постельным бельём, школьным платьем и письменными принадлежностями, и Дара с Ирмой ненадолго остались в комнате одни.

– Может, объяснишь мне наконец, что всё это значит? – спросила Ирма, сидя на своей постели и красноречиво указывая на третью койку, втиснутую в единственное свободное пространство между платяным шкафом и конторкой.

– Вряд ли, – пожала плечами Дара. – Я просто чувствую, что мы должны держаться вместе: ты, я и Рубина.

– Ты и я – это понятно. Но она – с какой стати?

– Она своя.

Этого туманного определения оказалось достаточно.

– Ну, раз своя… – Ирма потянулась, как кошка, встала и направилась к шкафу. – Надо же хоть одну полку для новенькой освободить!

Дара улыбнулась.

– Спасибо.

– Да ладно! – отмахнулась синеглазка. – Но помяни моё слово: мы ещё намучаемся с этой рыженькой…

– Вот только не надо её обзывать!

– А я что, разве обзываю? Ты представляешь, каких прозвищ насочиняют здешние острые язычки?

– Я никому не позволю её обижать, – тихо, но твёрдо сказала Дара.

Тут появилась Рубина со стопкой белья, вся пунцовая и запыхавшаяся, словно бежала или шла очень быстро. Прежде, чем дверь за её спиной захлопнулись, Дара и Ирма услышали громкий смех в коридоре.

– Что случилось, Рубина? – спросила Дара.

– Тебя кто-то обидел? Ты только скажи, мы разберёмся! – заявила Ирма, уже забыв, что сама в школе без году неделя.

– Всё хорошо, – прошелестела новенькая, не поднимая глаз. – Я привыкла…

– Ничего, скоро отвыкнешь! – Ирма подошла и взяла у неё тяжёлую стопку белья. – Давай помогу.

А Дара уже разворачивал матрац и одеяло на третьей койке.

Приготовив постель для новенькой, они стали наперебой рассказывать ей про жизнь в обители, как проходят занятия, про добрых и строгих воспитательниц и так далее. Осмелев, Рубина разговорилась, начала задавать вопросы, в том числе и о самих соседках по комнате: сколько им лет, каким образом попали в Школу Невест. Ирма в вкратце поведала их историю – про взрыв, ранение, потерю памяти, приютскую больницу и великодушие матери Геновефы. И только тогда Дара спросила, пристально глядя на новую подругу:

– А как ты попала сюда, если не секрет?

– Не секрет, – улыбнулась Рубина. – Меня отправила сюда моя бабушка. Она давно знакома с матерью-настоятельницей.

– А родители?

Улыбка исчезла с лица новенькой, но она ответила:

– Они ушли в мир иной. Меня растила бабушка…

Тут, очень вовремя, затренькал колокольчик дежурной сестры: отбой.

– Ладно, давайте отдыхать, – сказала Ирма. – Чую, завтра будет весёлый денёк…

Весёлый или нет, но денёк выдался тот ещё! Помня о своих приключениях в первые дни пребывания в Лазурной обители, Ирма и Дара ни на миг не оставляли Рубину одну, словно пытались заслонить её от насмешливых слов и даже взглядов остальных учениц. Зато сёстры, памятуя наказ настоятельницы, никак не выделяли новенькую, вели уроки в обычном порядке. Выяснилось, что Рубина и вправду не отстаёт ни по одному предмету. Тем не менее, она болезненно робела и краснела всякий раз, когда к ней обращались преподавательницы, вызывая этим смешки и перешёптывания однокашниц.

Так продолжалось до последнего в тот день занятия – урока пения.

Воспитанниц Лазурной обители обучали разным изящным искусствам: ну как же, достойные жёны великих мужей должны многое уметь и непременно лучше всех! К тому же прекрасные девы были неизменным украшением священных обрядов и народных празднеств, проходивших в Никее: они возглавляли шествия, танцевали и, конечно же, пели. Многие также играли на струнных либо на флейтах. Уроком пения, любимым всеми девочками без исключения, заканчивался всякий учебный день в школе. И проходил он в большом зале обители, так как был общий для всех пяти уровней.

Сестра Арвен, сухонькая старушка с одухотворённым лицом и копной серебристых волос, терпеливо подождала, пока все ученицы рассядутся по местам – каждый уровень занимал отдельную длинную скамью, вмещавшую по десять-пятнадцать девочек. Она уже собиралась начать занятие, когда в зал вошла сама настоятельница в сопровождении ещё двух сестёр.

– Начинай урок, сестра Арвен, – сказала мать Геновефа, присаживаясь на край лавочки у самой стены. – Мы просто посидим, послушаем…

Почтительно поклонившись начальнице, миниатюрная сестра Арвен ловко забралась на возвышение, чтобы видеть всех учениц.

– Итак, мои дорогие, – нараспев проговорила она, невольно подражая манере главы школы, – я вчера раздала вам слова песни, которую следует разучить к Модранихту. Ночь Матерей священна для всех людей, но в первую очередь для женщин. Мы получаем силу от трёх ипостасей великой богини, каждая в своём возрасте: мудрость Праматери, всепрощение Матери, очарование Девы. И любовь от всех троих – основу женской сути! Поэтому наша новая песня, конечно же, о любви. «Ориоль» – это старинная окситанская баллада о верности любящего сердца. Достаньте, пожалуйста, листочки со словами… – тут сестра Арвен замялась, заметив новую ученицу. – Ах, деточка, у тебя же нет листочка! Я сейчас посмотрю, у меня где-то был ещё один…

– Не беспокойтесь, сестра, я знаю эту балладу наизусть, – отозвалась Рубина, неожиданно громко и отчётливо, привстав со своего места между Ирмой и Дарой.

– Вот как? – большие, по-детски восторженные глаза старой Арвен округлились ещё больше. – И где же ты могла её слышать, деточка?

– Её часто пела моя… бабушка.