Kitobni o'qish: «Ведьмино золото», sahifa 3

Поилка для единорога. Такие сооружения Моа и прежде встречал, в подобном же полуразрушенном состоянии. Большая часть единорогов сгинула лет двести назад в Пограничье и соседних с ним местностях. В Мортелунде этих животных и вовсе никогда не водилось. Должно быть, убранный в мрамор ключ был обустроен тут еще при Герцоге. Может, и раньше.

Красивые места…

… а в спину кто-то смотрел. И чувствовалось в этом взгляде что-то свое, родное.

Моа обернулся, принюхался, улавливая застарелый запах тлена. Где-то рядом… Он прошел, раздвигая в стороны молодые дубки и кусты бузины. За ними открылась поляна, на которой горой лежали кости. Пустоглазые оленьи черепа, сложенные в странную пирамиду. Кто и зачем их тут сложил, оставалось лишь догадываться. Ветер гулял внутри старых костей, рождая тихое подобие музыки. Самый большой череп, венчающий конструкцию, чуть заметно трясся, в глазницах его то и дело зажигались бледные огни. Они то вспыхивали, то гасли, наполненные какой-то необъяснимой силой.

Когда лич приблизился к этой мертвой горе, свечение и звуки прекратились. Костяная куча будто притаилась, а потом из-под нее вырвалась вереница огней и, двигаясь резкими галсами, утекла за дубовые стволы вверх по склону большого холма, на который уводила дорога.

Моа двинулся следом. Нужно было выяснить, что это такое.

Спустя десяток шагов тропа перестала петлять между деревьями и вывела на старую обзорную площадку. Отсюда, с середины холма, кто-то из влиятельных владельцев этих земель в далеком прошлом наслаждался видами. Под ногами, поросшие очитком и цветными мхами, виднелись куски декоративной плитки. Перед обрывистым склоном, над которым вздымалась площадка, одиноко торчали обломки колонн бывшей балюстрады. Справа от балюстрады, разбитая надвое упавшим деревом, находилась белая ротонда. Когда-то, должно быть, это было величественное сооружение, теперь же две части раскроенного надвое купола валялись, подобно скорлупе разбитого яйца, и дикий клематис оплетал их сетью гибких побегов.

Моа подошел к разрушенному парапету, пристально вгляделся в вечерний пейзаж. Долина, оставшаяся внизу, открывалась отсюда, как на ладони. В поле, которое Моа недавно пересек, трава колыхалась волнами в безветрии. Воздух полнился странными искрами. Они зажигались, подобно светлячкам, и опадали на землю.

Там, внизу, назревало нечто магическое и грандиозное.

Под ноги капнуло черным. Лич отер ладонью костяную сторону лица. На перчатке остался смоляной след, а потом туда со звоном осыпались три монеты. Он хмуро посмотрел на них. Опять не все? Да что же там за проклятие такое… На этой девушке. На ее амулете… Моа перевел взгляд на покинутое село, над которым поднималось теперь стеной холодное лиловое зарево.

Спустя миг из этого зарева вырвалась тень и дикими скачками помчалась по долине. Крестьянская лошаденка, перепуганная до безумия, неслась кособоким неровным галопом, унося седока в поле. Следом за лошадью, растянувшись цепью, стремительно двигались двенадцать угловатых силуэтов.

– Опять вы, – Моа разочарованно сплюнул под ноги натекшую из глазницы в рот черную жижу, убрал золотые в поясную сумку и вытянул из-за спины оружие. – Сколько еще раз мне придется вас рубить?

Ответа не было. Тени продолжали скользить по долине. Было заметно, что, как ни крути, они проигрывают в скорости неказистой лошаденке беглянки. В личности всадницы Моа не сомневался.

Кто еще, кроме Имы?

Сжимая меч, лич быстрым шагом двинулся вниз с холма. Обратно. Он был спокоен – мертвяки не успеют догнать свою жертву прежде, чем она окажется подле него, а там уж другой разговор будет и другой расклад. Придется их снова перекромсать, и пока восстановятся, – а они это точно провернут, – разобраться, в чем дело.

Тем временем лошадь, направленную на тропу в дубраве, скрыли деревья. Звук топота копыт набрал силу. Всадница приближалась. Все ближе.

Ближе…

А потом новый звук родился в наползающем мраке – мерный костяной перезвон, позвякивание пустых твердых предметов. И мелодия – витиеватый, с небрежными перепадами нот, посвист. Он то опадал вниз до густого раскатистого баса, то взмывал в высоту, постепенно исчезая из зоны восприятия.

Ровный перестук конского галопа сбился с ритма, завершившись истошным ржанием. Тут же раздался отчаянный гневный крик. Знакомый голос выдал тираду крепких ругательств, закончив ее грохотом падения.

Моа понадобилось несколько секунд, чтобы добраться до места и увидеть всю картину целиком. У края тропы брыкалась и рвалась коренастая, серая в яблоках лошадь. Повод ее, слетевший через голову под ноги, зацепился за склоненную к земле большую ветку. Бейся не бейся, а толстый кожаный ремень так просто не порвешь…

Има стояла тут же, рядом. В руке ее сверкал недавно приобретенный меч. Его острие было обращено к странной твари, что смотрела из подлеска двумя дюжинами светящихся глаз и ухмылялась дюжиной ртов.

Мертвое… Неупокоенное…

По всему эта штука поднялась из той странной «оленьей» кучи. Черты ее указывали именно на такое происхождение. Только теперь рогатые черепа обрели длинные шеи, сотканные из уплотнившейся до непроглядности тьмы. Большой ком этой самой черноты, служащий основой конструкции, пульсировал и исходил бледными всполохами. Со всех сторон к нему притягивались сохранившиеся в слоях перегноя останки лесных жителей. Летели по воздуху вылизанные ветром, пожелтевшие и замшелые кости кроликов, косулей, оленей, лис, кабанов…

Выпросталась из-под земли здоровенная, в две лопаты шириной, медвежья лапа и тут же, прилипшая к тьме и покорная ей, замахнулась на врагов. Има ловко отскочила, чуть не попав под сокрушительный удар. Промазав по верткой цели, когти взрыли податливую лесную почву, оставив на ней глубокие борозды-шрамы.

Многоголовый монстр остановился. Оленьи морды вытянулись, словно в недоумении, и принялись переглядываться между собой, быстро поворачиваясь из стороны в сторону. В этих нервных, маятниковых движениях не нашлось бы ясного живому человеку смысла. Моа же понял, что составленный из почти сотни разных фрагментов гигантский мертвяк просто не сросся еще до конца, поэтому мешкает.

Заминка дала личу фору, и он, молниеносно приблизившись к противнику, рубанул там, где могучая медвежья лапа – главное оружие неупокоенного – крепилась к темной основе. Следующим ударом Моа снес чудищу сразу три головы. Две из них, правда, быстро приросли обратно. Лишь третья, отброшенная дальше остальных, зацепилась рогами за молодой дуб и теперь тряслась на нем мелкой дрожью, яростно челюстями щелкала…

Има, не к месту довольная, подскочила к личу. Оттянув ворот рубашки, продемонстрировала амулет.

– Моа, смотри! Он сам вернулся. Появился на шее, будто и не снимала…

– Понятно. Потом с ним разберемся, сперва надо неупокоенных унять, – отозвался лич, раскалывая мощным ударом самую большую оленью голову.

Разбитая вдребезги, она на место уже не приросла. Но и враг ответил сокрушительным ударом. Медвежья лапа успела восстановить свою боеспособность. Когти-ножи шкрябнули по древнему лезвию и отлетели, не выдержав, срубленные под корень. Таинственная клейменая сталь клинка лича оказалась гораздо прочнее природного звериного оружия… Тут же две оленьих головы в коронах из ветвистых рогов дружно ударили сверху, пожелав прижать Моа к земле, но эта попытка не увенчалась успехом. Разметенные в костяное крошево серией быстрых ударов, они осыпались наземь.

Тоже не восстановились.

Стало ясно, что «составное» лесное чудище уязвимо, и все же с ним было тяжеловато…

Тем временем, к месту сражения прибыли припозднившиеся «Имины» мертвяки. Явились все двенадцать. Скаля зубы и тихо ворча, они нацелились на девушку. Моа же, занятый «оленьим» монстром, их не сильно волновал.

Первый же мертвяк, что оказался рядом, рухнул на землю. Има присела и в хитром выпаде подрубила ему сухожилия на голенях. Следующего противника зашибла на скаку наконец освободившаяся лошадь.

Перепуганная до смерти животина в страхе помчалась вниз с холма, домой, в кажущуюся безопасной конюшню. По пути лягнула еще двух мертвяков. Того, что шел по тропе последним, хотела перепрыгнуть в безумии, но, в силу своих неуместных для лихости крестьянских статей, просто завалила и стоптала.

Вызванное побегом лошади замешательство позволило Име ударить еще одного врага. Моа же, срубив половину голов костяному страшилищу, отступил от него и, схватив девушку за руку, потянул вверх по склону.

– Отступаем!

И они побежали по тропе вверх. Черный силуэт лича терялся в назревшей тьме. Имина льняная одежда, напротив, будто стала еще заметнее. Ночь была, как в Мортелунде, беззвездная и безлунная. В Пограничье Моа видел такое впервые.

За спиной остался рык мертвяков и обзорная площадка с разбитой ротондой. Тихий свист – заунывное наигрывание ветра в костях оленеголового монстра – отодвинулся вправо. Похоже, чудовище вместе с остальными неупокоенными двигалось следом за беглецами, но по какой-то причине вынуждено было уйти с тропы.

Лич остановился.

– Оседланный конь, оружие. Ты догадалась, что они вернутся?

– Почувствовала, – призналась Има. – Грудь стало жечь, и шея тяжестью налилась, будто кулон на месте и снова давит… А потом он действительно возник на прежнем месте, прямо из воздуха материализовался.

– Значит, отдельно от тебя он мертвякам не нужен, – сделал досадный вывод Моа. – И, выходит, что дело не в амулете, а в тебе самой.

Лицо Имы погрустнело, уголки губ уныло опали вниз.

– Я догадывалась, что так будет, но все равно, неприятно осознавать, что в нападении мертвяков на село есть моя вина.

– Ты не виновата, – поддержал ее лич. – Ты не выбирала амулет на шею, проклятие настырной нежити и непонятное прошлое.

Девушка согласилась.

– Не выбирала, но теперь придется как-то решать возникшую проблему, а ведь я даже не знаю, что у меня на шее за амулет и что за воины меня принесли. Зачем? Откуда? А главное, чего они хотят теперь? – Тут она вспомнила про три золотых, что отдала Моа. – Что же выходит? Твой бездонный мертвый глаз опять не принял оплату?

– Нет. Вернуть тебе деньги?

– Не нужно… Тс-с-с. Слышишь? – Има вдруг насторожилась, застыла. – Чудовище с рогами отстало от нас. Свист почти не доносится.

И действительно, «олений» монстр больше не шел следом. Напротив, заунывный клич его стремительно отдалялся и утекал куда-то за мягкий перелив холма. Чуткий слух лича уловил между ними и чудищем еще одно шевеление. Кто-то тихо, но основательно переваливал через павшие бревна, рассекал, как корабль волны, гибкую поросль молодых деревьев. Пружинистая лесная почва доносила вибрацию чьей-то отчетливой поступи. Незримый некто, уверенно теснящий многоголовое чудище от тропы, был велик и, скорее всего, четвероног. Судя по дробной, барабанящей поступи, – такую невозможно скрыть, если, конечно, у тебя не мягкие лапы засадного хищника, – лич готов был поклясться, что загадочный гигант ходит на копытах…

Всколыхнувший дубраву ветер утянул и без того еле слышные звуки на другую сторону холма. И все же Моа успел расслышать чей-то бросок вдали. Мощно ударили в землю копыта, – теперь уж почти без сомнения они, – треснули ветки. Огромный преследователь оленеголового монстра больше не таился и пошел в наступление на костяного врага. Интересно, кем он сам был? Живым ли?

Тоже мертвым…

Ветер набрал силу и завыл голодным волком, заскрежетал узловатыми ветвями дубов. Шум далекой схватки окончательно смешался с шелестом листвы. Последний, похожий на звук раздавленного глиняного горшка, хлопок истаял во мгле.

И снова где-то рядом зарычали мертвяки.

– Нужно добить их и уйти подальше. Пусть побегают за нами потом, – предложил Моа.

– Нужно, – кивнула Има, прокрутив меч кистью. – Они, как понимаю, там, где пали, обратно и возродятся. Уйдем – догонять нас придется. – Она задумалась на миг. – Моа, а куда мы теперь идем?

– Я знаю только одного человека, способного пролить свет на происхождение твоего амулета и он, а вернее, она, живет на юго-востоке отсюда, в Кутанае.

– Значит, идем в Кутанай! – прозвучал довольный Имин ответ, завершившийся свистом клинка.

Мертвяки нагнали беглецов и напали, разделив их.

Краем глаза приметив девушку, – светлое пятно заплясало между черными колоннами ночных стволов, – лич врубился в пятерых, сбившихся кучей, мертвяков. В несколько ударов разметал их кусками. Развернулся к старому знакомцу здоровяку, поймав себя на мысли, что именно вот так вот работа и осточертевает. Никогда прежде «покос» нежити не виделся ему таким будничным и гнетущим. Таким бесполезным, монотонным и бессмысленным.

А ведь завтра опять придут.

И послезавтра.

И потом…

Когда последний мертвяк истаял, отметившись на земле черной лужей, Има, самолично срубившая двоих врагов, плюхнулась на землю и вытерла со лба пот.

– Фу-ф, надоели! Коней бы достать и оторваться от них хоть на пару дней пути. Какую ночь уже толком не сплю…

Лич взглянул на нее – а ведь точно! Это мертвому регулярный сон не нужен, а живые без него быстро слабеют.

– Поспи сейчас. Ты в темноте медленнее ходишь, чем при свете. Я покараулю. Неупокоенных мы всех перебили, а оленеголовый коли подойдет, издалека своими посвистами слышен будет. Да и не вернется он больше, я думаю.

Има привалилась спиной к древу, положила подле себя меч, закрылась перекрещенными на груди руками.

– Холодно-то как.

– Держи. – Моа скинул плащ и протянул ей.

– Спасибо. – Белозубая улыбка сверкнула в темноте. – Эх, жаль, Браслетик мой убежал… У меня там и одеяло было к седлу… приторочено… и еда… И еще там…

Голос девушки быстро стал тягучим, уютно-сонным. Она так и не договорила про свои утраченные пожитки, заснула без задних ног.

Моа сел рядом и уставился перед собой. Хоть бы пару часов тишины теперь. Можно и больше. Живые – создания хрупкие. По правде, ему самому тоже следовало отдохнуть – отключиться на время от мира и побыть в состоянии, напоминающем медитацию. Покой необходим мертвым гораздо реже, чем живым, но без него полностью силы не восстановишь.

Все же не стоит расслабляться!

В колыхании далеких ветвей личу чудилось движение того самого неуловимого гиганта, что преследовал оленеголового. Тихие шаги. И даже дыхание медленное-премедленное. Лёгкие у него должны быть, как кузнечные меха…

Неизвестный неумолимо приближался.

Моа поднялся с земли. Стиснув рукоять меча, прошипел сквозь зубы во мрак:

– Убирайся прочь, или пожалеешь. Предупреждать больше не буду.

Единственный глаз лича алым углем полыхнул в темноте. Кажется, это произвело на невидимку впечатление. Он развернулся и двинулся прочь.

ГЛАВА 3. БЛАГОСЛОВЕНИЕ ЭНОЛЫ

Браслетик нашелся утром.

Приковылял, запутавшись ногой в поводе – хорошо хоть седельные сумки не растерял.

Има обрадовалась, принялась хвалить коня за верность и покладистость. Молодец, не поспоришь! Все сберег, все вернул, сам вернулся, хоть и задумывал убежать восвояси. Вот только со спутанной ногой не вышло. Страшно было идти вниз с холма. Мертвяки-то полбеды. Пахло там и другими существами – одним существом, зубастым и страшным. И сокрытые в лошадиной Браслетовой душе голоса древних предков предостерегали из глубин прошлого – эти зубы раздробили и пережевали столько лошадиных костей, что и не сосчитать…

Поэтому конь вернулся к Име.

Лич его не особенно пугал. Вроде, человек и человек. Клыков не скалит, напасть не пытается, хозяйку, тоже вот, не трогает. И этого, что с бездонной пастью, прочь отогнал. Браслетик ночью грозный окрик услышал и на него пошел – все людской зов. Рядом с человеком лучше, чем одному. И конский пожиратель, жуть жуткая, тут же утек за холм – испугался! Значит, сильный этот, одноглазый с мечом, хоть и пахнет могильным холодным духом.

И все же лучше к такому совсем близко не подходить.

Конь покосился на лича, ласково ткнулся мордой в волосы девушке, виновато всхрапнул.

– Ладно, кто бы на твоем месте не испугался? Сбежал и сбежал. Вернулся же? – будто прочла его мысли Има. Она вернула Моа плащ, завернулась в свой, предложила. – Нам бы вторую лошадь добыть.

– Живые кони таких как я обычно не носят, – был ответ.

– Выходит, у вас все кони мертвые? – прозвучал вдогонку закономерный вопрос.

– Да, такие и есть.

Има подумала немного и через пару мгновений просияла.

– На, – всучила Моа повод Браслета. – Пусть привыкает к тебе. Ты ему, вроде, не так уж и страшен, как сам считаешь. А я себе, как выдастся случай, еще одну лошадь куплю. – Как ни странно, задумка девушки удалась. Конь уверенно пошел за личем, будто знал его всю жизнь. – Видишь, не только с мертвым конем столковаться можно. И живой все поймет, коли ты человек хороший.

– Я не хороший, – эхом отозвался Моа.

Има пожала плечами.

– Я по своим наблюдениям сужу, а по ним ты хороший.

– Обмануться не боишься?

– Боюсь, но что поделать? Хорошие люди, как самородки в золотоносной стремнине, пока не перемоешь гору песка, не найдешь. А коли не искать, так и жизнь проживешь в сплошном песке, без настоящего золота. Хотя мне вот вроде и жаловаться грех. У деда в селе «золотых» людей немало было.

Моа отметил, с какой грустью девушка произнесла «у деда». Не «у себя»… Неожиданное чувство солидарности родилось в груди: он тоже знает, как это – понимать, что место, к которому привык, вовсе не твой дом. И все же странное ощущение, ведь обычно чувства у мертвых притуплены, а тут… И он снова вспомнил Архо и Люсьену, которых мысленно осуждал за их нелепые эмоциональные спектакли. Они наверняка теперь считают его врагом.

И попытаются уничтожить при первой же возможности.

Отбросив неприятные мысли, лич поинтересовался:

– Как твоя магия?

– Восстановилась немного. Если пару дней растрачивать не буду, наберется и для боя, чтобы уж вдарить – так вдарить!

– Пару спокойных дней нам никто не обеспечит. Ночей – уж точно.

– Ох, и надоедливые… – Има, морщась, потерла скрытый тканью амулет. – Чтоб их, этих мертвяков.

Тропа почти отвесно увела на холм, в самый залитый рассветным солнцем небесный зенит. На вершине с утоптанной ровной площадки было видно, как стекающая вниз по склону дубрава разрывается надвое широкой дорогой. Но добраться до этой дороги оказалось тем еще приключением. Склон, по которому спускались, в отличие от противоположного, обращенного к Иминому селишку, обрывался слишком круто. Видимо, когда-то злая буря обглодала его до самых каменных костей, что торчали теперь валунами и скалами меж деревьев, словно в напоминание о позабытом катаклизме.

Спуск получился неторопливым, а для Браслета и вовсе тяжким. Иногда ему приходилось почти что на зад садиться, таким резким был уклон. И все же они сошли с холма без потерь.

Там, где тропа вливалась в дорогу, Моа остановился. Има тоже резко встала.

– Что это? – спросила, отследив напряженный взгляд спутника.

– Оленеголовый, похоже.

В воздушно-кружевном малиннике, действительно, лежали кости. И слишком уж сильно они были покрошены, издали почти не разобрать. Лишь в оглодках рогов, торчащих из-под листьев, угадывалось нечто знакомое.

– Пойдем взглянем?

Има, со свойственной ей восторженностью, первая ринулась опознавать останки. Моа с конем в поводу отправился следом. Он предположил верно. Разномастная мешанина костей подтверждала, что упокоился в малиннике именно многоголовый знакомец. И все же, узнать его оказалось непросто. Все черепа были расколоты, а скорее, раскусаны на мелкие куски. Твердые рога, что далеко не всякому хищнику по зубам, были измельчены небрежнее остального, видимо, нападавшего они не интересовали.

Пока Моа прикидывал габариты того, кто так ловко разделался с их ночным врагом, неосведомленная Има бодро порылась в обломках и выудила неполную берцовую кость, на которой остались два четких следа.

– Смотри. – Округлив глаза, приложила к находке руку. Между откусами уместилось расстояние в локоть длиной. – Это что же за пасть такая тут отгрызла?

Отложив кость, девушка бросилась к остаткам пары не превращенных в труху черепов и нашла на них подобные отметины.

Лич не стал больше держать спутницу в неведении.

– Ночью кто-то оленеголового по холму гонял, и мы его почти не интересовали.

– Кто же? – Има сперва изумилась, а потом подхватила кость и принялась приставлять к следам чудовищных зубов руку то так, то эдак. – Как думаешь, в мою ладонь эти зубки будут?

Она посмотрела на лича многозначительно, и Моа без слов понял, что кроется в этом взгляде. Подтвердил догадку:

– Неведомое создание из Герцогова подвала.

– Как-то выбралось, – согласилась Има. – Эх, жаль, я его из-за непроглядного мрака так и не рассмотрела. При новой встрече точно бы узнала. Интересно, кто это?

– Рано или поздно выясним, – рассудил Моа.

– Удивимся, наверное, когда увидим. Вот ты каким его представляешь?

– Никаким. Обычным.

– Обычным? – Има, кажется, даже немного расстроилась. – Не может такое создание быть обычным. Прояви же фантазию! – С этими словами она бодро вычертила что-то острым концом кости на земле. Получилась горбатая, щетинистая кракозябра с пастью в пол собственного тела и тощим хвостиком. – Я его примерно так представляю. А ты что-то хочешь добавить к портрету?

Лич пожал плечами. Фантазия… У мертвых она за ненадобностью практически полностью отсутствует. Просто лишняя эмоция, загружающая дурацкими картинками мозг…

И все же…

– Нарисуй копыта.

Правда, это была никакая не фантазия. В наличии копыт у подвального монстра Моа не сомневался.

***

До самого вечера они двигались на юг.

За это время солнце успело взлететь в небеса из-за восточного края земли, пересечь небосвод и рассыпаться на западе ало-лиловыми всполохами вечерней зари. Дубрава сменилась смешанным лесом. Благородные буки и ясени гордо возносили над дорогой пышные кроны. Степные клены стояли, обсыпанные алыми серьгами. Надувались шарами пушистые приземистые грабы и бересклеты, еще не набравшие положенной красноты.

За день пути им не попалось никакого человеческого жилья. Лишь тихий, светлый, радостный лес был кругом, и изредка кто-то из его обычных жителей пересекал путникам дорогу. Вихрем пролетел заяц. Ёж протопал, сопя и фыркая. Неспешно проползла золотистая, с мелким бисером синего крапа, веретеница.

Чем гуще ложилась ночь, тем чаще оборачивалась Има. Все высматривала, не нагоняют ли преследователи. Мертвяками и не пахло. Должно быть, путники оторвались от них на приличное расстояние.

– Вчера с вечерней зарей пришли, – поделилась тревогой девушка. – Тьма еще не пала, а мертвяки уже от Герцоговых развалин до села добрались.

– Сейчас мы хорошо от них оторвались, – успокоил ее Моа, но Има все еще сомневалась.

– Они ведь не только сами нападают, так еще и всех окрестных неупокоенных себе в компанию будят.

– С небольшого расстояния. Когда на меня оленеголовый бросился, твоя погоня уже у самого холма была. А до этого оленьи черепа просто кучей лежали. Кстати, не знаешь, кто и зачем их в пирамиду сложил?

– Не знаю. В наших лесах такое нечасто, но встречается. Все по-разному объясняют. Дед вот считал, что это Герцога проделки. Лайма-охотница говорила, что это лесной дух такие костяные горки складывает в тех местах, куда людям соваться не следует.

– Понятно. – Взгляд Моа упал на Имину руку. Покус от мертвяка алел вздутым полумесяцем. – Как рука?

– Болит.

– Так полечи еще.

– А магия? Она ведь пригодится.

– Не пригодится, если свалишься с заражением.

– Твоя правда, – согласилась Има, остановилась и принялась за лечение.

Все-таки живые – такие нежные существа. Даже странно, что многие из них умудрялись давать жесточайший отпор мертвой армии Мортелунда. У Моа подобное всегда вызывало уважение. От мыслей, что и сам он когда-то был таким же слабым и уязвимым, собирался в душе неприятный осадок. Хотя именно слабость и уязвимость жизни к нынешнему состоянию его и привели. Как же просто быть ожившим мертвецом. И не знать прошлого, в общем-то, тоже довольно неплохо. Помнится, в начале их знакомства Има сказала, что боится узнать про своих родителей нечто плохое.

Моа не хотел узнавать подобное о себе.

Кем он был в прошлом? Боевым магом или сельским травником? Личем ведь любой чародей при случае может возродиться. Гораздо важнее, хорошим ли был человеком? Вдруг плохим? Убийцей? Предателем? Вором? Подлецом…

Не хотелось бы.

И все же он должен был узнать правду о прошлой, настоящей жизни.

Обязан.

Има закончила обработку раны и спросила:

– Моа, а кто она – та, что ждет нас в Кутанае?

– Ведьма. Ее зовут Засуха.

– Засуха? – Глаза девушки тут же загорелись интересом. – Ведьма? Моя бабушка тоже была кем-то вроде ведьмы…

– Ты помнишь ее?

– Нет. Она умерла почти сразу после того, как я появилась в их с дедом доме.

– А колдовать тебя кто учил?

– Сама. От бабушки книги в чулане остались. По ним я и училась. Ты только не думай, я колдунья вовсе не великая. Всего и умею – защитные круги чертить, раны лечить, да еще по мелочи. Самоучка… – И тут Иму осенило. – Может, эта твоя ведьма меня чему-нибудь полезному научит?

– Вряд ли, – усомнился Моа. – Она странная и очень-очень старая. И слышит плохо. И видит.

– А тебя зачем наняла? Зачем ей нужно, чтобы ты чудищ бил? Какая ей от этого польза?

– Никакой. Я к ней с вопросом, как выяснить свое забытое прошлое, пришел. Она сказала, что если королевскими райсами нужную сумму наберу, то минувшее само откроется. Сказала, есть для этого два пути, честный и нечестный. Можно пойти и деньги силой взять, а можно заработать – эффект все равно один и тот же будет.

– И ты выбрал честный путь? – улыбнулась Има. – Я думаю, это был верный выбор. И нелегкий, наверное. – Она тут же нахмурилась. – Людей ведь убивать… проще, чем чудовищ?

– По-разному, – ответил лич, который встречался на поле боя и с людьми, и с чудовищами. Как среди тех, так и среди других, ему попадались поистине могучие противники.

– Как же мы с тобой похожи, Моа. Оба забыли свою прошлую жизнь и теперь жаждем о ней узнать… – донеслось вдруг.

Тем временем все кругом плотно окутала темнота.

Далеко впереди раздался скрип колес и топот лошадей. Кто-то во весь опор мчался навстречу. Вскоре за петлей дороги мелькнули дорожные фонари. Они мотались на скорости, прикрепленные по обе стороны от облучка небольшого фургона, разбрасывая по стволам деревьев желтые пятна маслянистого света.

Повозка вырвалась наконец из перекрестья ночных теней и, достигнув Имы и Моа, встала. Кособокое заднее колесо свернулось со ступицы, гулко упало на землю. Два вислоухих пятнистых мула дышали тяжко, роняли с губ клочья желтой пены. Они не привыкли к подобным бешеным скачкам.

Перепуганный возница, заметив путников, закатил глаза и схватился за сердце. Разглядев, что перед ним обычные люди, – Моа своевременно накинул на голову капюшон, – облегченно выдохнул.

– Здравствуйте! – помахала ему Има. – У вас что-то случилось? За вами кто-то гнался?

– И не спрашивайте, – сбивчиво выпалил незнакомец. – Еле ноги унес и страху такого натерпелся…

Возница, тучный седой мужчина в когда-то дорогой, а нынче вдрызг истрепанной и выцветшей одежде, дышал так, словно он, а не мулы, только что галопом волок убогую свою повозку со сбитым набок колесом несколько миль подряд. Натянутая на кривой каркас холстина, укрывающая содержимое фургона от ветра и дождя, еще хранила полустертую надпись «Переездная лавочка дядюшки Тома».

Моа молчал, а Има продолжала расспросы:

– Что же вас так напугало, уважаемый…

– Томас. Меня зовут Томас, – представился мужчина. – Я вожу товары по окрестным городам и селам. И все было хорошо до вчерашнего утра.

– И что же случилось вчера утром? – нетерпеливо уточнила девушка.

– Заехал я, значит, в одну деревеньку…

Дальше новый знакомец поведал про некое захолустное местечко, что находилось десятком миль дальше по пути. Небольшая деревенька Подбережка на берегу лесной реки славилась достатком и покоем. Там жили в основном рыбаки и охотники. Спокойные омуты и темные чащи были щедры на добычу. Томас посетовал, что прежде часто заезжал в эти края с товаром и всегда покидал их практически пустым. Прежде, но не в этот раз. Он сказал, что благодать звериных и рыбьих духов оставила Подбережку ровно в тот день, когда туда пришла свора жутких чудовищ, от которых погибель всем – и людям в том числе.

Особенно людям.

– Не ходите туда, добрые путники, коли хотите жить и здравствовать, – посоветовал торговец, в очередной раз нервно оглядываясь через плечо. Эти твари, грилли – сущее проклятье! Их не зачаровать магией и не срубить мечом. Они воплощение человеческого порока в самой уродливой из возможных форм.

– Грилли? – Има удивленно вскинула рыжие брови. – Я всегда думала, что они лишь метафора. Как персонажи с рисунков-дролдлери, где зайцы символизируют похоть, а улитки трусость? И все такое…

– Ох, если бы. – Томас разочарованно покачал головой. – Эти монстры вполне реальны. Так что советую вам развернуться и пойти другим путем.

– Спасибо за предупреждение, мы подумаем.

Има с тревогой посмотрела на лича, и тот задал лишь один, волнующий его вопрос:

– Сколько их?

– Чудовищ? Около двадцати…

Прежде, чем снова погнать своих запыхавшихся мулов в противоположную от злосчастной деревеньки сторону, Томас поднял пред путниками полог своей повозки и зажег большой факел, чтобы продемонстрировать товары. Возможно, это было не самое уместное занятие в послезакатном пустынном лесу с чудищами под боком, но Има настояла.

– Бабушкины книги. Я не успела их взять, – тихо объяснила она свой интерес. – Мне нужно хоть что-то, чтобы от моей магии стало больше толка.

Лавочник быстро раскинул перед ней несколько старинных фолиантов. Страницы их были плотно стиснуты дубовыми створами переплетных крышек, а широченные поля, – Има успевала рассматривать их, когда Томас снимал с петель замки, – изукрашены тончайшими плетениями узоров.

– Почему они закрыты? – полюбопытствовала девушка.

– Защита от пожаров. Если створы крышки стиснуты плотно, огонь внутрь книги не попадет, страницы лишь обгорят по краям там, где узоры. Потом их можно будет подрезать и – вуаля! – книга жива и здорова, только стала чуточку меньше в высоту и ширину.

– Хитро.

Има выбрала самый старый фолиант. Расплатилась за него серебром из сокровищницы Герцога. Оплата вышла слишком щедрой, поэтому Томас, у которого не нашлось сдачи, подарил покупательнице переплетенный кожей рептилии альбом и какое-то чудесное перо, в котором магическим образом хранился практически неистощимый запас чернил.

– Это так щедро с вашей стороны, – изумилась девушка.

Лавочник натянуто улыбнулся и, наткнувшись на суровый взгляд Моа, пронзивший его из тьмы капюшона, признался:

– Перо неисправно. Оно предназначено для писарей и переписчиков, но текст, выходящий из-под него, всегда полон ошибок.