Сказать, что книга понравилась, значит, не сказать ничего! Смаковала каждую страницу, хотела запомнить, законспектировать!))) Разберу на цитаты, сто процентов! Думаю, с 90-х и по сей день именно так и рождается большинство «звезд» и в литературе, и в искусстве. Мы слушаем безголосых певцов, поющих безсмысленные песни на стихи и музыку бездарных авторов, разве не так? Что мы поем за столом, когда сидим с семьей, родней, друзьями? Старое-забытое, и только изредко что-то современное! И не зря взялись перепевать старые песни, потому, что новых мы не знаем, потому, что бездарность пробъется сама, а талантам надо помогать. А помощников не много. И слава Богу, что в «масскультовом шлаке» редко, но поблескивают бриллианты настоящего, неподдельного, не «раскрученного» таланта, такого, как у Полякова, например. В современной русской литературе так мало стоящего сейчас, просто как никогда!
Хочу открывать эту книгу снова и снова, сначала, с конца, с середины. Посмеяться, погрустить, поиронизировать, а иронии там больше всего. Грустной иронии. Если спросить меня – книгу надо читать! Получите ни с чем не сравнимое удовольствие. Конечно, за такую литературу Нобилевки не дадут, да ее в последнее время дают черти-кому за черти-что. Я бы дала ее Полякову!
Прочитал роман на одном дыхании. Написан очень реалистично. Создается ощущение, что события романа происходили с самим автором. Интересен сам по себе сюжет романа. И очень интересна концовка – прямо скажу – неожиданный финал. Роман несет позитивные ноты. В романе нет воды и нет лишних героев. Читал его практически как пособие «как стать знаменитым за ХХ дней.» Жаль что нет продолжения…
"Амбивалентно" так говорит герой этого произведение. Именно такое чувство вызывает эта книга: с одной стороны весело наблюдать за авантюрой, которую устроил главный герой, а с другой стороны становится грустно от мысли, что то, что описал Юрий Поляков может произойти и в реальности. Поневоле начинаешь думать: а за что присуждают различные премии – за само произведение или за шумиху, которую поднимаю вокруг этого произведения? Трансцендентально ....
Мне хочется верить (а кому не хочется), что у меня неплохой литературный вкус. Я иногда говорю, что для меня челлендж — прочитать книгу "не своего" жанра, выйти за привычные рамки и попробовать что-то совершенно новое. Так вот, если новое меня увлекает, заставляет смеяться в голос, растаскивать текст на цитаты, если я получаю от чтения море удовольствия и проникаюсь безмерным уважением к автору, то, очевидно, книга хороша.
Я практически не читаю сатиру, а за "Козленка в молоке" взялась после того, как послушала интервью Юрия Полякова писательской академии Эксмо. Мне понравились его рассуждения о поиске творческого пути, о жизненном цикле поэта, о том, как искать метафоры, как редактировать и так далее; я взялась за "Козленка" и не пожалела.
Это написанная простым и образным языком история о том, как "создается" писатель буквально из ничего в среде таких же раздутых пустых "литераторов".
Она была актуальна и в советские времена, актуальна и сейчас. Можно по-разному относиться к срезу перестроечного времени в романе Полякова (я, кстати, никак не отношусь: во времена перестройки я была ребенком. Сейчас я, как многие, пытаюсь пронизать разумом время, дать запоздалую оценку многим событиям, но не о том речь), но персонажей он создает живых, настоящих, а несуразицу вокруг них наворачивает дикую и в то же время вполне достоверную. В этом романе ровно тот уровень сатиры над обществом, который может выдержать моя психика: Поляков не перегибает палку, он пишет не из ненависти к людям, а из любви, по крайней мере, мне видится именно так. Он нежен и лиричен, даже в сатирическом произведении есть очень трогательные интонации и моменты.
Ну и, конечно, язык. Прекрасный, не перегруженный метафорами, доставляющий настоящее наслаждение. За метафорами прекрасно виден сюжет, то есть никакие словесные игры автора не мешают читателю быстро-быстро двигаться вперед с неослабевающим интересом. Право же, мне неловко писать такую хвалебную рецензию на книгу заслуженного мастера, мол, какое я вообще имею право выступать с каким-то оценочным суждением. :)) Но вдруг вы еще не читали "Козленка"? Тогда советую. )
Безумно понравилась книга, прочитала на одном дыхании и с превеликим удовольствием. Единственное, что портит впечатление – была на презентации книги автора (другой книги) и мне очень не понравилось впечатление от самого автора и его поведение. Да, талантлив, но это не значит что можно вести себя таким образом((
Современный Пигмалион или Как быстро стать известным писателем
– Я даже не представляю, – не уступал Стаc, – что сегодня нужно написать, чтобы тебя услышали?!
– Я вот недавно написал! – не унимался и Арнольд.
– Ничего писать не надо, – подыграл я Жгутовичу. – Текст не имеет никакого значения.
– Абсолютно никакого, – согласился Арнольд. – Я вам сейчас об этом рассказ прочитаю!
– Что значит – не имеет значения? – не понял Стаc.
– А то и значит: можно вообще не написать ни строчки и быть знаменитым писателем! Тебя будут изучать, обсуждать, цитировать… – развил я эту внезапно пришедшую мне в голову мысль.
– Цитировать? – переспросил Стас.
– Да – цитировать! – не отступал я, ибо пиво в больших количествах делает человека удивительно упрямым.
– Нонсенс!
– Готов поспорить: первого встречного дебила за два месяца я сделаю знаменитым писателем, его будут узнавать на улицах, критики станут писать о нем статьи, и вы будете гордиться знакомством с ним!
Несмотря на решительную интонацию, все это было сказано мной, конечно же, в риторическом порыве и с оттенком явного алкогольного романтизма. Но Стас рассудил иначе.
– На что спорим? – деловито усмехаясь, спросил он.
– В каком смысле? – не понял я.
– В прямом. Ты предлагаешь спорить? Я готов. На что спорим? Или ты испугался?
– На что угодно! – ответил я, заводясь.
– И этот твой дебил не напишет ни строчки? – издевательски уточнил Жгутович.
– Он вообще может быть неграмотным! – небрежно бросил я.
– Прямо сейчас должен прийти Витек, племяш нашего редакционного шофера. Я ему от дяди привез рыжиков, – он кивнул на пустую банку, – и бутылку «амораловки», – он показал глазами на свой рюкзачок.
– Кем он работает? – подозрительно поинтересовался Стас.
– Чальщиком.
– А что это? – .продолжал допытываться Жгутович.
– Так, мужик с чалками, – ответил злопамятный охотовед.
– Образование? – не обратив на это внимание, спросил обладатель «Масонской энциклопедии».
– Ну какое образование у чальщика? Незаконченное…
– Конкретнее! – потребовал Жгутович.
– Из ПТУ за двойки выгнали…
– Очень хорошо!
– Вот вы Витька и заделайте знаменитым писателем. Он дядьке письма присылает с такими ошибками, что вся редакция гогочет. Вот вам и чистота эксперимента. А из первого встречного тебе любой дурак гения сконструлит!
– Идет! – обрадовался Стас и буквально вцепился в мою руку.
ЗОЛОТОЙ МИНИМУМ НАЧИНАЮЩЕГО ГЕНИЯ
1. Вестимо
2. Обоюдно
3. Ментально
4. Амбивалентно
5. Трансцендентально
6. Говно
7. Скорее да, чем нет
8. Скорее нет, чем да
9. Вы меня об этом спрашиваете?
10. Отнюдь
11. Гении – волы
12. Не варите козленка в молоке матери его!
В итоге на составление лексикона у меня ушло двадцать минут. И все предшествовавшее развитие мировой культуры! Перечитав список выражений, я остался доволен: если б мне посчастливилось вступать в литературу, вооруженным этими двенадцатью фразами, моя судьба могла сложиться совсем по-другому. Впрочем, у меня еще все впереди!
Понятно, что пользоваться столь совершенным орудием общения без инструкции Витек не сможет. И, поразмышляв, напротив каждой фразы я нарисовал, как умел, по человеческой пятерне. Получилось что-то вроде азбуки для глухонемых: каждому выражению соответствовал определенный оттопыренный палец. Сначала, как говорят профессионалы, «задействовалась» правая рука:
«Вестимо» – мизинец.
«Обоюдно» – безымянный палец.
«Ментально» – средний.
«Амбивалентно» – указательный.
«Трансцендентально» – большой.
Далее эстафету принимала левая рука:
«Скорее да, чем нет» – большой палец.
«Скорее нет, чем да» – указательный.
«Вы меня об этом спрашиваете?» – средний.
«Отнюдь» – безымянный.
«Гении – волы» – мизинец.
И наконец, указательный и средний пальцы, выставленные «рожками», или, иначе говоря, буквой «V» (символ нашей с Витьком грядущей победы над силами литературного зла), обозначали двенадцатую фразу – «Не варите козленка в молоке матери его!».
– Он прозаик, – поколебавшись, ответил я, сообразив, что так и не определился, к какому жанру прикомандировать моего Витька.
– Надеюсь, он не соцреалист? – усмехнулся Чурменяев.
– Нет. И даже не постмодернист. Это сверхпроза.
– В каком смысле?
– Как объяснить, чтоб вы поняли… Представьте себе князя Мышкина, работающего врачом-гинекологом!
– Ну, за твое светлое будущее, Витек! – провозгласил я.
– О'кей – сказал Патрикей! – кивнул он. На первое был бульон с профитролями, и Витек чуть не подавился от смеха, потому что «профитроли» напомнили ему какое-то крайне неприлично ругательное слово. Когда мы ели котлету, подошел заступивший на пост Закусонский.
– Как жизнь молодая? – спросил он.
– Амбивалентно, – скосив глаза на мой правый указательный палец, отозвался Витек. Я похвалил его взглядом.
– Что будем заказывать? – приступил к делу Закусонский.
– Да мы вроде уже… – самостоятельно буркнул Витек и осекся, заметив мою недовольную гримасу.
– А вот что, – сказал я. – Для начала, я думаю, организуй-ка нам развернутое упоминание в обзорной статье! Лучше всего в «Литературном еженедельнике».
– Развернутое?
– Именно!
– Рукопись с собой? – деловито спросил Закусонский, по-официантски что-то помечая в блокнотике.
Я вынул и положил перед ним папку. Он осмотрел ее и сделал над ней несколько пассов, как экстрасенс.
– Та-ак… теплая вещица! Та-ак… Энергетически насыщенная! «В чашу». Хорошее название – емкое… – Он снова черкнул в блокнотике.
– Может, возьмешь почитать? – предложил я и почувствовал, как Витек под столом наступил мне на ногу.
– Зачем? – удивился Закусонский. – Мне и так все ясно. Четвертак.
Стелла глубоко вздохнула, как перед нырянием, и заговорила совершенно приторным голосом:
– Добрый вечер, дорогие телезрители! Я – Стелла Шлапоберская. Точнее – доброй ночи! И сегодня наш полночный гость – а передача наша так и называется «Полночный гость» – молодой, но очень талантливый писатель Виктор Акашин, автор еще не опубликованного, но уже нашумевшего романа «В чашу». Передо мной свежий номер «Литературного еженедельника», где известный своим требовательным вкусом критик Закусонский пишет буквально следующее: «А вот и он – давно чаемый и востребованный нашей словесностью молодой талант, бурлящий теплой художественной отвагой! Имя этому природному явлению – Виктор Акашин…» – Она отложила газету и посмотрела на моего питомца так, словно видела его впервые. – Виктор, я тоже много о вас слышала, теперь вот рада возможности познакомиться лично и представить вас нашим телезрителям!
– Обоюдно! – напряженно ответил Витек, глянув на мой правый безымянный.
– Итак, первый вопрос, Виктор: почему вы не расстаетесь с этим кубиком Рубика?
– Это… э-э-э… это я ищу культурный код эпохи…
Я облегченно вздохнул, точно тренер боксера, удачно ушедшего от первого удара соперника-мордоворота. Здорово я его все-таки вымуштровал: даже подсказывать не пришлось.
– Ну и как, удается? – чуть насмешливо спросила Стелла.
Это, кстати, меня всегда раздражает в телевизионщиках. Конечно, одна мысль о том, что в данный момент на твою глупую физиономию вынуждены любоваться миллионы ни в чем не повинных людей, невольно настраивает на иронический лад. Но всему есть предел. Я показал Витьку правый указательный палец, точно пригрозил.
– Амбивалентно! – четко отреагировал он, и Стелла, уже начавшая беспокоиться из-за паузы тоже, облегченно вздохнула.
– Это помогает вам в творчестве? – уже серьезно спросила она.
То-то же! И я показал большой палец левой руки.
– Скорее да, чем нет.
– Скажите, Виктор, а писать трудно?
– Гении – волы! – глянув на мой левый мизинец, ответил Витек.
– Меня всегда страшно интересовало, как писатели находят сюжеты. Как вам вообще пришла в голову мысль сесть за роман?
– Трансцендентально! – сообщил Витек согласно моему правому большому.
Я перехватил укоризненный взгляд режиссерши, которая решила, что, выставляя большой палец, я подбадриваю и тем самым отвлекаю молодого гения от работы в эфире.
– Я так и думала, – кивнула Стелла. – А когда вы пишете, вы думаете о ваших будущих читателях?
– Вестимо, – подтвердил Акашин, сверившись с моим левым мизинцем.
– Когда же мы увидим роман напечатанным?
Я выставил вперед средний палец левой руки, что, конечно, для непосвященного человека выглядело крайне непристойно, и поймал на себе теперь уже гневный взгляд режиссерши.
– Вы меня об этом спрашиваете? – послушно поинтересовался мой воспитанник.
– Да, действительно, – согласилась Стелла. – Об этом надо бы спросить наших издателей, которые не торопятся замечать молодые таланты. Или я ошибаюсь?
– Скорее нет, чем да! – подтвердил бдительный Витек.
– Ну, раз уж мы заговорили о современной литературе, скажите, кого из современных писателей или поэтов вы цените больше всего? – спросила Стелла и выжидательно посмотрела на Витька.
– Я? Э-э-э… – затосковал он и беспомощно глянул в мою сторону.
Я подсказывающе ткнул пальцем себя в грудь, но по его испуганному взгляду вдруг понял: он попросту забыл от волнения мою фамилию. Стелла краешком телевизи-онно улыбающегося рта что-то шепнула Витьку. Я же, беззвучно артикулируя, старался ему напомнить, как меня зовут. Пауза затягивалась. Крашеная режиссерша показала мне острый кулачок.
– А я догадываюсь, кого вы цените больше всего, – нервно кокетничая, пошла на выручку Стелла. – Телезрители знают его по передаче «Гений чистой красоты». Его зовут…
– Пушкин… – вдруг выпалил Витек.
– Да, – разочарованно вздохнула Стелла. – Пушкин – наш современник. Все мы вышли из шинели Пушкина…
– Ментально, – в полном соответствии с инструкцией отреагировал Витек.
Для этого мне снова пришлось выставить средний палец, но теперь уже правой руки. Во второй раз увидав этот неприличный жест, режиссерша не выдержала и решительно двинулась ко мне, чему я, к величайшему моему сожалению, в тот момент не придал особого значения.
Стелла кивнула и покосилась на часы, светившиеся на экране одного из мониторов: до конца прямого эфира оставалось меньше трех минут. И тут ей, как каждой ведущей, под занавес захотелось задать какой-нибудь оригинальный, нетрадиционный вопрос, разумеется, заранее согласованный с руководством. Хотя если учесть, что два дня они не подходили к телефону, тут, возможно, имела место импровизация личного свойства.
– Скажите, Виктор, – игриво спросила она, – какое место в жизни писателя занимают женщины?
– Не вари козленка в молоке матери его! – буркнул Витек, даже не дожидаясь моей подсказки.
Лицо Стеллы вытянулось от неожиданности. Здорово! Так ее, выпендрежницу! Молодец, Витек! И я чисто механически, повинуясь эмоциональному порыву, без всякой гнусной семиотики, показал ему сразу два больших пальца. Молодец! Свою оплошность, конечно, я бы тут же заметил и исправил, но как раз в этот миг, обходя юпитеры и камеры, ловко перешагивая провода, до меня добралась разъяренная режиссерша и зашипела, чтобы я не мешал писателю глупой жестикуляцией и сейчас же выкатывался из студии. Отвлеченный этим, я вовремя не убрал свои злополучные большие пальцы. А тут, как на грех, прозвучал новый вопрос Стеллы, которая, вероятно, решив, что переборщила с личной тематикой (не будем забывать, когда все это происходило!), предпочла закончить встречу идейно-выверенным вопросом:
– Что ж, Виктор, будем надеяться, что скоро ваш роман увидит свет и продемонстрирует неисчерпаемые возможности метода социалистического реализма! Кстати, как вы относитесь к этому методу?
Вопрос, надо заметить, по тем временам был традиционным, я бы даже сказал, рутинно-ритуальным, и, конечно же, не требовал никакого иного ответа, кроме утвердительно-восторженного. Даже простодушный Витек с некоторым удивлением посмотрел на мой совершенно неуместный знак – два больших пальца – и пожал плечами. Потом он рассказывал, что очень удивился в эту минуту, но, посомневавшись, решил: его дело – озвучивать, а думать – мое дело. Тем более что лексикон за исключением одного-единственного слова был исчерпан. Это слово в результате моей невольной подсказки он и вывалил в прямой эфир:
– Говно!
– Спасибо! – еще не вникнув в смысл услышанного и выдавая заранее подготовленный текст, радостно поблагодарила Стелла. – Напоминаю: нашим полночным гостем был писатель Виктор Акашин. До новых встреч!
Глазами главного героя- рассказчика, называющего себя эпиграммушечником, наблюдательного и остроумного литератора, мы видим писательскую среду, мало чем отличающуюся от литературной «богемы», описанной Булгаковым. Это прямые аллюзии ( кстати, об этом говорит и сам автор) не только к «Мастеру и Маргарите», но и к роману Ильфа и Петрова . Здесь такие же бесталанные «труженики пера» имеют говорящие фамилии: критик ЗАКУСОНСКИЙ, прозаик ЧУРМЕНЯЕВ и пр. А новоиспечённый «гений» Витёк, словарный запас которого состоит из слов (вестимо, амбивалентно и пр.), похож на Эллочку из «Двенадцати стульев». Тем, кто жил в СССР, понятна "национальная специфика "ненависти по отношению к телефонным автоматам с вечно оборванными трубками и выдранными дисками, а также вид домохозяйки с «гирляндой из рулонов туалетной бумаги через плечо».Одним словом , тут есть , что вспомнить и над чем посмеяться. Вспоминается и перестройка Горбачёва, и ельцинская голодная эпоха, когда многие , потеряв профессию, вынуждены были разными способами добывать себе средства на то ,чтобы выжить. Как пишет автор: «Неужели весь этот кошмар случился в Отечестве исключительно для того, чтобы процветали „закусонские… и литература стала так же не нужна рынку, как оральные контрацептивы египетской мумии?“ Эти интересные сатирические сравнения вызывают не только гоммерический смех, но и грусть : „поэт без книги – как Париж без Сены“, „ обед, похожий на микрохирургическую операцию“,» пирог, по размеру напоминающий помёт колибри, « постель , напоминающая артиллерийскую воронку», «директриса, несмотря на свою стенобитную грудь, напоминала … разорённую неприятелем крепость» . Я получила истинное удовольствие от прочитанного, ведь роман актуален и сейчас, как говорит повествователь «… провожают не по уму, а по тому, что давно уже в нашем вывихнутом мире успешно заменяет ум – по словам.» Именно поэтому в лексиконе рассказчика мы встречаем выражения : "уныло вазелиновый интим, мохнатая роза любви ". Браво ! АВТОР.
Пожалуй, лучшая книга Юрия Полякова, своего рода венец его творений перестроечной эпохи. Экскурс в великий перелом после которого всё осталось как прежде, разве что фигуры на шахматной доске поменялись.
"Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее — иль пусто, иль темно,
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно."- написал Лермонтов в своей Думе. Ничего не изменилось, по крайней мере, лучше не стало. Таких "героев" полно в разных сферах жизни, и не надо думать, что они лишь в литературной среде.
Супер! ❤ ❤ ❤ ❤ ❤ Спасибо автору! Читаю романы Поляков а один за другим. И смешно и грустно. Здоровья и творческих сил!
«Козленок в молоке» kitobiga sharhlar, 51 sharhlar