Kitobni o'qish: «Ингвар и Ольха»

Часть I

Глава 1

Ингвар, укрывшись за ореховым кустом, напряженно наблюдал за древлянской крепостью. От земли тянуло прохладой, но на лбу и чисто выбритой по обычаю русов голове выступали капельки пота. Даже длинный чуб, что опускается с макушки за ухо, взмок, будто им ловили рыбу.

Крепость, как и почти все веси этого лесного племени, засела в излучине реки. По берегу, конечно же, огородилась от мира глубоким рвом и двойным частоколом из толстых бревен. По краям торчат на столбах массивные сторожевые башни. Да и туда древляне наверняка втащили запас камней, связки стрел, мотки запасных тетив. Река неглубока, можно перейти вброд, потому в дно – он голову дает наотрез – уже натыканы острые колышки, славяне всегда так делают.

Лес вокруг крепости вырублен на полверсты, если не больше. Даже на той стороне реки голо. А кусты и траву свели начисто, чтобы лазутчик не подполз. Нахрапом не взять, это не типичи, что пальцев на руке не сочтут. И не ратичи, те в трех соснах блудят. Судя по тому, как добротно поставлена охрана, воевода здесь умелый, в боях битый, так просто взять себя не даст.

Он все еще рассматривал крепость с опушки леса, ближе не подойти, когда неслышно подполз измазанный в раздавленной малине Павка, лучший лазутчик его войска. Задыхаясь от возбуждения, сообщил:

– Через западные ворота вышли бабы. С лукошками!

– Тебе бы только бабы, – проворчал Ингвар. В раздражении потеребил серьгу в левом ухе. – Нас зачем сюда послали?

– Да я что, – обиделся Павка. – Ты ж сам велел обо всем сказывать!

Попятился, как барсук в нору, исчез в кустах так, что ни одна ветка не дрогнула. Ну вот и на парня нагыркал зря. Воевода не должен срывать зло на воинах. Вообще не должен распускаться как… местный. Иначе и свои правду говорить перестанут. А про баб подметил вовремя. С бабами бы ворваться в эту крепость! Как ее, Искоростень, стольный град древлянских племен. Все с лукошками, корзинками, а иные и с мешками. Малинники здесь богатые, на версты тянутся. Ветки под тяжестью ягод до земли гнутся. Сдуру да от жадности не захотят бросить мешки да корзинки, тут бы их и настигнуть.

Он проследил взглядом дорогу до ворот. Нет, даже если пустить коней вскачь, бабы успеют спрятаться за воротами. А сверху обрушатся камни, польется кипящая смола. Да и не проскочить с налету. Здесь на каждом шагу ямы, а где и колья торчат. Как только свой скот не калечат.

– Ничего не могу придумать, – сказал он с досадой. – Ехал бы сам, старый хрыч! Так нет же, занят! То молится, то новую державу творит… Аж сопит от усердия.

Он отполз на брюхе, стараясь не двигать ветками. За деревьями мирно щипали траву и листья с кустов оседланные кони. Спешенные дружинники сидели в тени. Шоломы сняли, и чисто выбритые головы одинаково блестели бисеринками пота. День был жаркий, кое-кто даже снял панцири.

Ингвар взглядом указал на коней. Воины поспешно вскакивали, они не простое войско, а дружина, птицами взлетали в седла. Еще не успев схватить повод, все готовы к бою. Ингвар двумя руками надел шлем, чувствуя, как тот накалился на солнце – дурень отрок оставил на открытом месте, – поправил перевязь, чтобы рукоять двуручного меча была над левым плечом.

– Попробуем отсечь от ворот, – велел он. – Не получится, будем говорить. Ходу!

Он вскочил в седло по-скифски, как научился от князя Олега, не коснувшись стремени, одними ногами повернул коня в сторону ворот и послал в галоп. Деревья расступились, он вылетел на простор. Земля бросилась под копыта и замелькала под брюхом коня. Ингвар взмолился всем богам, чтобы конь миновал ловушки древлян и к тому же не провалился в хомячьи норки.

Дружинники молча, как стая волков, выметнулись за воеводой. Копыта стучали глухо, земля оказалась мягкая, словно бы недавно раскорчеванная от леса. Ингвар с возрастающей надеждой увидел, что бабы все еще собирают ягоды, рвут орехи на опушке, конского топота не слышат. Вообще ни одна, беспечные дуры, еще не повернула голову в эту сторону!

Лес был полон ягод, кусты гнулись под их тяжестью, те свисали целыми гроздьями, малинник тянулся на версту, ягод уродилось столько, что даже медведи объедали только с краю. Тем более не забредали на сторону, что выходила на вырубленное место.

Ольха не услышала, не увидела, но учуяла беду. Вскрикнув, обернулась, дико глядя по сторонам. Далеко слева из леса выплескивались вооруженные всадники. Солнце блестело на их железном оружии. Передний был уже в сотне саженей от леса. Она ни разу не видела русов, злых пришельцев из-за моря, но сразу узнала по чужим доспехам и даже догадалась, кто их ведет. Впереди мчался самый ненавистный зверь, злой и беспощадный, к тому же изощренный в коварстве и предательстве. Его звали Ингвар, он был верным псом кровавого князя русов. А сам князь, его звали Олег, уже истребил лучших князей, залил кровью земли тернян, кривичей и твердичей.

– Атас! – закричала она по-скифски. – Беда! Бегом в крепость!

Бабы с визгом, криком, плачем ринулись к воротам. Но в спешке падали, путались в длинных сарафанах, роняли лукошки или цеплялись за кусты. Ворота открылись навстречу, но лишь трое подростков успели, остальным дорогу загородили храпящие кони.

Ингвар оттеснил баб от стен, оттуда уже полетели камни и стрелы, звякали по вскинутым щитам. Заржала ушибленная лошадь.

Ольха не бежала, сразу поняла, что не успевает. С гордо поднятой головой выступила вперед:

– Что вам нужно? Разве с кем-то воюем?

Впереди на огромном черном коне сидел рус. Рус по имени Ингвар, воевода, кровавый пес, чьим именем древляне пугали детей. Как и все русы, огромного роста, широкий, с длинными мускулистыми руками, бритым лицом. На нем блестела кольчуга с короткими рукавами, на солнце играли пластины доспехов, но мускулистые руки оставались голыми. Из-за плеча на Ольху смотрела рукоять самого исполинского меча, какой только видела.

Рус снял шолом, и у Ольхи глаза расширились от удивления. Голова ее врага выбрита до блеска, только с макушки свисает длинный черный клок волос. Подбородок тоже выбрит до синевы. А в левом ухе блестит золотая серьга с крупным красным камнем!

Она не могла оторвать зачарованного взгляда от его лица. Оно было узкое, как лезвие боевого топора. Близко посаженные глаза удивительно синие, холодные, как лед. Ольхе показалось, что она смотрит не в лицо врага, а в зимнее морозное небо. Эти необычные глаза злобно глядят из-под выступающих надбровных дуг. Нос длинный, с хищно раздувающимися ноздрями. Под чистой от бороды и усов кожей играют мышцы. Ольха зачарованно смотрела, как изнутри проступают и пропадают рифленые, как боевые кастеты, желваки.

Безволосыми знала только лица подростков, мягкие и округлые, теперь завороженно смотрела на мужское лицо, настоящее мужское – жесткое, хищное, с узко посаженными глазами, надменно выдвинутой вперед нижней челюстью. Подбородок раздвоен, из-за чего кажется еще шире, тяжелее.

Все еще не веря глазам, она перевела взор на всадников. У всех подбородки бесстыдно голые, как у женщин. Даже усы сбриты начисто. Но рукояти мечей торчат из-за плеча, не помещаются на поясе, как носят древляне. Людей с такими длинными мечами язык не поворачивается назвать слабыми или женственными, но все-таки – какой позор… оголить лицо!

Рус на черном коне весело оскалил зубы:

– Моего коня зовут Ракшан, а меня, если это кого-то интересует, Ингвар. Я – воевода великого князя киевского Олега. Мы не напали на вас, откуда такое взяли? Просто шуткуем.

Он говорил на полянском наречии, близком к древлянскому, но в его сильном голосе слышалось, что больше привык к другому языку. Ольха ощутила, что этот привкус чужого языка и заставляет вслушиваться особо внимательно.

Она вскинула брови:

– Уже великого?

– Не похоже? – ответил вопросом на вопрос воевода русов. – Он соединил уже два десятка племен в единое… гм… Впрочем, об этом я поговорю в крепости с хозяевами, милашка.

За его спиной кто-то из русов присвистнул. Ингвар поймал себя на том, что все еще не может отвести глаз от девушки. За все годы не встречал еще такую гордую красоту. Словно сама богиня лесов сошла на землю… нет, эта даже ярче, блистательнее. Светлые волосы крупными волнами падают на плечи, глаза серые, блистающие гневом. Ровная спина, из-за чего ее высокая грудь едва не прорывает тонкую ткань. Розовые пухлые губы, гордо очерченные высокие скулы, но глаза, глаза…

Ингвар вздрогнул, заставил себя отвести взор от колдовских глаз. Его прозвали кровавым псом великого князя, а кровавые псы войны не засматриваются на хорошеньких простолюдинок.

– Если тебя допустят к князю, – сказал он строго, – или кто там у вас правит, можешь послушать. А сейчас беги и передай, что мы прибыли с миром.

Она бросила быстрый взгляд на их мечи:

– Это называется с миром?

– Быстро, – велел Ингвар, – а то уши надеру.

По его знаку всадники подали коней в стороны. Перепуганные бабы с визгом и плачем, еще не веря в спасение, как овцы, ринулись в ворота. Гордая сероглазка с прямой спиной шла ровным шагом. В ней чувствовалось напряжение, но даже не косилась на грозного воеводу, чей огромный конь бухал по земле тяжелыми копытами, едва не наступая ей на ноги.

Ворота оставались открыты. Двое вооруженных древлян, крепких, как молодые дубки, с льняными волосами до плеч, бородатые, бросили на грозного воеводу озабоченные взгляды, тут же перевели взоры на девушку. Ингвар тоже знал, что его именем в славянских племенах пугают детей, но, будучи подозрительным, как и великий князь, почему-то подумал, что дурни скорее беспокоятся за эту сероглазую, чем страшатся его могучей дружины.

Они въехали во двор, широкий, вымощенный бревнами. Ворота за их спинами медленно затворились. Гридни неторопливо заложили в петли засовы. Ингвар видел, но лишь скривил губы в презрительной усмешке. С ним сильнейшая часть дружины. Самое трудное – проникнуть внутрь крепости, а здесь уже его люди знают, что делать. Да и ворота сумеют открыть для остального войска. Эти двое увальней… ну, пусть не увальней, им не помеха. Подумать только, воины в полотняных рубахах! А на ногах это страннейшее из всего, что только видел, – обувь, сплетенная из лыка! Лыко – это мягкая подкладка коры с дерева… Вот уж поистине древляне.

По двору ходили толстые куры, греблись в мусоре. Толстая, как бочка, свинья лежала в тени, а поросята суетливо пытались подрыть венец крыльца. За оградой с гоготом шествовали гуси, дородные и важные, как бояре, переваливались с боку на бок, влажно шлепали по земле красными перепонками.

Слева от стремени проплыло, окруженное оградкой не выше колена, малое требище: широкий жертвенный камень с канавкой для стока крови, гладкий колышек среди камней помельче, но не заостренный, а с гладко отполированной головкой. Вокруг него застыла коричневая корка. Конь спугнул стаю крупных зеленых мух, те взвились со злобным жужжанием. Ингвар ощутил вражду и гадливость. Вокруг требища торчал заборчик, на оструганных досках были вырезаны лики древлянских, судя по всему, богов.

Впереди вырастал добротный терем – с наличниками, коньками, узорными цветами на ставнях, но Ингвар сразу оценил его и как умело сделанный замок с узкими бойницами, крепкими дверьми, окованными железными полосами, с высоким крыльцом, на которое не встащишь таран. У полян маленькая крепостица внутри большой крепости зовется детинцем, вспомнил он. Именно здесь у славян, а значит, и у древлян обитают князья.

На крыльцо выбрел древний старик с серебряными волосами на плечах и бородой до пояса. Опираясь на палку, смотрел подслеповато на всадников. Двое молодых отроков – волосы до плеч, рубахи до коленей! – поддерживали под руки.

Ингвар крикнул звучно, презирая этот лапотный мир:

– Великий князь Олег приветствует древлян и заверяет в дружбе!

Старик тупо смотрел на Ингвара, а когда тот закончил, приложил руку к уху. Ингвар тихо выругался, заорал громче:

– Великий князь Олег прислал нас с заверениями в дружбе! Он предлагает покончить с распрями!

Сероглазая девушка вздохнула, Ингвар и ее держал краем глаза, неспешно пошла к крыльцу. Ингвар едва удержался от желания остановить ее. Можно бы взять откуп или продать кому – за такую гордую красоту огромные деньги дадут. За красивую женщину можно получить табун коней или стадо дойных коров. Впрочем, что спешить, все равно сейчас вся древлянская крепость будет в его власти.

– Слушай, старый пень, – сказал он, уже сердясь, затем закричал во весь голос: – Великий! князь! Олег! послал! нас! с миром!

Старик смотрел непонимающе. Голос был слабым, как у придушенного деревом зайца:

– Чо?

– Князь, говор-р-р-рю! – заорал Ингвар.

– Чо?

– Князь послал!

– Чо?.. Князь?

Ингвар едва не завизжал от ярости. Он подъехал ближе, заорал во всю мочь, выгибая грудь, как петух, срывая голос:

– Князь Олег!!!

Старик вздрогнул, пугливо огляделся, будто тень грозного князя, прозванного Вещим, уже встала за его плечами. Едва не упал, путаясь в бороде, отроки поддержали вовремя. Не обнаружив князя, старик снова непонимающе смотрел на грозного воеводу, потом на отроков. Один что-то начал шептать ему в ухо.

Ингвар заорал зло:

– Если эта трухлявая колода не слышит мой рев, то как услышит ваш шепот? Тряхните его, пусть проснется. Если это ваш вождь, то неужто он водит вас в битвы? Где тот, кто устроил засаду людям князя Олега весной?

Девушка поднялась на крыльцо. Ингвар не мог оторвать глаз от ее ровной спины и роскошной гривы волос. Солнце играло в ее прядях, стреляло в глаза острыми искорками.

На крыльце она обернулась. Волосы красивой волной улетели за спину и там заструились золотым водопадом. Среди дружинников кто-то в восторге присвистнул. Глаза ее были спокойные, но сказала строгим голосом:

– Не надо так орать на моего дедушку. Он воюет как умеет. А воюет он неплохо. Даже в этом возрасте.

Ингвар хотел заорать, но голос сорвался на сип. Девушка смотрела насмешливо, он боялся, что она тоже приложит ладонь к уху.

– Посмотрим, – просипел Ингвар, – как он защитит эту крепость.

– Он уже защитил, – ответила девушка. – Меня зовут Ольха Древлянская. Я – княгиня племени. Вы вторглись в мою крепость силой, вас никто не звал. Я предлагаю вам сложить оружие.

Глава 2

Ингвар подскочил в седле, словно оттуда внезапно вылезли острия стрел. Ольха Древлянская? Да, он слышал о ней часто. После гибели своего отца и дяди, оба полегли в сече с дрягвой, она умело защищала границы своего племени, устраивала засады, преграждала тропки и дороги лесными завалами, делала ложные тропы, что уводили в болота, откуда не было выхода, а на обессиленные отряды делала внезапные и очень успешные, надо признать, нападения. Но во всех рассказах это была огромная поляница, яростная и размахивающая боевым топором, женщина-берсерк, пьянеющая от вида крови, широкая в плечах и перевитая тугими мускулами воительница.

– Гм, – просипел он, ненавидя себя и ее за то, что его так одурачили, – в наше время право… подтверждается силой.

– Увы, – ответила она ровным голосом, – это так.

– Я не вижу, как вы сумеете защититься. Нас здесь два десятка умелых воинов. Даже если начнете созывать своих людей, мы успеем открыть ворота и впустить остальных. Ты думаешь, у меня с собой только двадцать человек?

Он рассерженно сорвал шлем с крюка на седле, напялил на голову. Тот еще больше накалился на солнце, припек брови. Ингвар выругался, забросил руку к плечу. Резная рукоять огромного двуручного меча сама скользнула в ладонь.

В серых глазах девушки насмешка стала ярче.

– А я слышала, что Ингвар – то, Ингвар – другое… Он даже воевать умеет, а не только выигрывать в кости. Правда, на конных скачках не играет, так как ему не удается спрятать коня в рукав. Теперь вижу, что он за воин!

Ингвар проследил за ее взглядом и беззвучно выругался. Его русы с ним во главе, как овцы, сгрудились на середке открытого двора, а со всех крыш и стен в них целятся лучники. Их не меньше четырех десятков. Даже если половина промахнется, а с такого расстояния даже слепому промахнуться трудно, то седла коней сразу опустеют.

Старик разогнул спину, скомандовал холодным и совсем не старческим голосом:

– Лучники!

Ингвар услышал скрип натягиваемых луков. Это был жуткий звук. Ингвар слышал его не однажды, но сейчас мороз пробежал по коже. Они как на ладони, их будут бить, как гусей на выбор. А в ответ можно разве что попытаться добежать до крыльца и зарубить старика и эту сероглазую, что подвергла его такому унижению… Нет, даже это не удастся. В руках отроков, что вроде бы поддерживали старца, теперь появились щиты и мечи. И держат их умело. А юный возраст, как знал Ингвар по себе, не помеха воинскому умению.

– Мы сдаемся, – просипел он.

Видя, что стрелы вот-вот сорвутся с тетив, он взмахом руки согнал дружинников на землю. Угрюмые, злые, они с проклятиями покидали седла, стояли молча, держа коней в поводу. Теперь особенно было заметно, что каждый на полголовы, а то и на голову выше древлян, шире в плечах, массивнее, а лица у всех свирепые, в шрамах. На каждом столько железа, что хватило бы на дюжину древлянских воинов.

Старик смотрел зорко. Когда Ингвар наконец покинул седло, бросил резко:

– Мечи – на землю! Быстро, быстро! Отступить от оружия! Дальше!.. Нет, к воротам ни шагу. Кто шелохнется в ту сторону, проверит на себе, как бьют наши стрелы.

Ингвар сдавленно прошипел проклятия. Последняя надежда оказалась тщетной. Старый пень выиграл время, прикидываясь глухим, а теперь руководит умело, ошибок не делает.

– Напрасно так делаете, – сказал Ингвар в бессильном бешенстве.

Старик впервые усмехнулся, внезапно приложил ладонь к уху:

– Чо?.. Говори громче.

Ингвар хотел выругаться, но старик и так слышал уже и про трухлявого пня, и развалину, лучше такого гуся не дразнить. Олег учил: если львиная шкура не помогает, надевай лисью.

– Я говорю, – сказал он как можно громче, чувствуя, как в натруженном горле стало горячо и больно, но громче зазвучало едва ли, – мы прибыли с миром. Как вы слыхали наверняка, князь Олег довершает дело, начатое Рюриком Буянским, или Рюриком Датским. Славянские племена объединятся… ну, пусть огнем и мечом, но это в последний раз. Потом, когда станут одним народом, не будет бесконечных войн: весь на весь, племя на племя. Сейчас под рукой Олега уже поляне, тиверцы, кривичи, типичи, тишковцы, дулебы… Сможете ли устоять против такой силы?

Он видел по мрачным лицам, что здесь хорошо знают о растущей мощи киевского князя. Возможно, уже прикидывали, как повернется война, если Олег пришлет сюда большие силы.

Ободренный, продолжал:

– Мы явились с миром. Не всех пришлось загонять в Новую Русь огнем и мечом! Типичи и сосновичи сами принесли свои мечи. Они и сейчас живут как жили. Но верховная власть киевского князя прежде всего в том, чтобы прекратить постоянные войны между племенами. У нас хватает внешних врагов. Вы не знаете, но славянские племена на Западе исчезают одно за другим. Их земли захватывают германцы, а славян либо истребляют, либо огерманивают. Это не ваши войны, когда пришли, побили, пограбили и ушли восвояси. Германцы если приходят, то остаются навсегда!

Их лица были непроницаемы, но по глазам он с некоторым удивлением понял, что ему верят. Нехотя, но верят. Возможно, даже готовы пойти на какой-то союз с Олегом, но только на какой-то. Такой, чтобы не задевал их вольностей. И не мешал драться с соседом. Именно с соседом, ибо ненавидишь и винишь во всем именно соседа, а не тех неведомых германцев, которые теснят неведомых славян. Они древляне, а не какие-то славяне!

Ольха сказала все тем же холодным тоном:

– Вы можете остаться гостями здесь… до утра. Коней ваших накормят и напоят. Как и вас.

– А наши мечи? – спросил Ингвар.

– Вернут за воротами, – ответила она.

Ее серые глаза очень внимательно следили за его таким странным лицом, голым, как у подростка, но с жесткими складками у губ, квадратным подбородком. У него хищное лицо, определила она для себя, злое и хищное, и если бы он не был врагом, мог бы вызвать симпатию. Это не сладкоголосые отроки или благоликие мужчины с приятными движениями. В нем чувствуется дикость лесного зверя, а лесных она любила больше домашних.

– Да? – спросил он. – Тогда я сейчас схожу за своим Переляком.

Она нахмурилась, голос ее стал выше:

– Вернут, когда будете уезжать!

Ингвар перевел дух, стараясь, чтобы сероглазая ведьма не заметила его неуверенности. Ладно, важно выбрать время. А потом сумеет стиснуть ее нежное горло, чтобы сладко хрустнули тонкие косточки!

Набежали парни, разобрали и увели коней. Двое чуть не подрались за право унести оружие русов. Все со страхом и восторгом смотрели на огромные двуручные мечи. Ни древляне, ни поляне, ни свирепые тиверцы не знают таких мечей. Даже двумя руками не просто вскинуть над головой! А русы, судя по их росту, бьются ими, как древляне акинаками.

Только тогда Ингвар услышал говор и движение на стенах. Лучники снимали тетивы, сматывали, прятали в мешочки. Некоторые уже исчезли, но осталось пятеро с самострелами.

Ингвар поежился. Глаза всех пятерых следят именно за ним. Его считают самым опасным, понятно. И сюда дошла его слава. Знают, кто он и каков он. Жаль, что слава не убережет от страшных булатных стрел. Не от длинных стрел с булатными наконечниками, как у лучников, а от цельножелезных стрел самострела. Он носил под рубашкой кольчугу из тонких булатных колец, это спасало от простых стрел, хотя оставались кровоподтеки от ударов, но булатный болт, короткая стальная стрела из самострела, пробивает и кольчугу. А когда в тебя целятся пятеро, то не промахнутся даже в бабочку.

С крыльца сошел, сильно хромая, немолодой мужик с короткой бородой. Кивнул на левое крыло терема, жестом пригласил их за собой. Ингвар с натугой улыбнулся:

– Пошли, ребята. Утро вечера мудренее.

Челядин с размаха выплеснул в корыто помои, стараясь брызгами достать проходящих мимо русов. Свинья не повела и ухом, поросята подбежали с визгом, понюхали и разбежались. Хорошо живут древляне, подумал Ингвар. Зажиточно. Надо будет дань наложить покруче. А здоровых парней набрать во вспомогательное войско. Хорошо будут воевать, лучших возьмет в дружину.

Русов разместили в просторной палате, а ему, как воеводе, отвели отдельную комнату на самом верху. Светлица, вспомнил он славянское название. Окошки хоть и узкие, но свет попадает с двух сторон.

Со всех стен на него злобно смотрели угрюмые морды кабанов, лосей, туров. Рога самых крупных, величественных, были в золоте и серебре. Стол стоял у окна, затянутого тонкими пластинками слюды, а не пленкой бычьего пузыря, как ожидал Ингвар. Богато живут, негодяи. И дань надо покруче, и вообще сюда бы часть войска на прокорм.

Справа от стола, чтобы сразу можно лечь, высилось широкое ложе, покрытое медвежьими шкурами. Такая же медвежья шкура, почти невытертая, раскинула лапы на полу подле ложа.

Над столом по обе стороны окна – не окно, бойница! – торчат рогатинки с чашами светильников. Сейчас не горели, светло, но Ингвар уловил запах масла. Не бедно живут, не при факелах или лучинах, как в других древлянских племенах. Он уже бывал, знает.

Оставив шолом на ложе, осторожно пошел к двери. Без привычной тяжести на спине двуручного меча чувствовал себя голым. В коридоре стояли и прямо на полу сидели угрюмые настороженные древляне. Доспехи из толстой кожи, у многих еще и с костяными бляшками из копыт лосей, туров, коров, но ни одного в булатной кольчуге, что стоит целое состояние. Вооружены короткими мечами с узким лезвием, великий князь почему-то зовет такие акинаками. Смотрят враждебно, исподлобья, будто изготовились забодать рогами.

Его не останавливали, и он, стараясь не делать резких движений, спустился на поверх ниже. Возле двери в большую палату сидели и стояли древлянские воины. Здесь оказались как на подбор рослые, крепкие, отмеченные следами прошлых боев. Похоже, эту палату охраняют лучше, чем его светелку.

Нахмурившись, Ингвар толкнул дверь. Палата раза в четыре больше, беднее. Его дружинники сидели рядами на лавках. Павка стоял на плечах Окуня и Бояна, выглядывая в окошко. Все русы оставались в доспехах, даже шоломы не сняли. Воеводу встретили радостным гомоном, глаза были тревожные.

– Они не тронут нас, – бросил Ингвар.

– Пошто так решил? – отозвался Павка.

– Чую, – ответил Ингвар.

Он не знал, откуда у него это чувство, но голову поставил бы на кон, что сероглазой княгине важнее победить вот так, чем если бы сейчас сюда ворвались древлянские воины и залили полтерема кровью русов. И своей, конечно.

Павка разочарованно хмыкнул. Ингвар согнал его, сам взобрался на крепкие плечи своих старших. Боян заныл: он-де лишь поменялся с Павкой, а теперь его очередь зреть…

Огромные костры пылали по всему заднему двору. Гридни замедленно поворачивали исполинские вертела с тушами оленей, баранов, телят. Пахучий запах лез в ноздри, а тут еще явился волхв, щедро брызгал печеные туши квасом, чтобы мясо стало мягче, сочнее. Когда ветер донес оттуда струю воздуха, Павка за спиной Ингвара взвыл от сводящего с ума будоражащего запаха.

– Вояки хреновые, – сообщил он возбужденно, – но пожрать умеют!

– Погоди, – предостерег Ингвар, – ты еще не пробовал их стряпни.

Глаза Павки стали круглыми, как у морского окуня.

– Неужто отравят?

– Узнаем, – ответил Ингвар неопределенно. – Попробуем выйти. Что скажут?

Стражи на дверях лишь проводили их долгими взглядами. Ингвар почти физически чувствовал, как что-то острое вонзается в его спину, пробивает доспех, рвет плоть и ломает кости. Он зябко передернул плечами, ускорил шаг, благо их не останавливали.

Миновав сени, на крыльце тоже не напоролись на отточенные наконечники копий. Весь двор уже был пропитан запахами жареного мяса, горелого лука, гречневой каши со старым салом. Оленей, кабанов и даже битую птицу жарили в ароматных листьях, с душистыми травами, а вдоль забора в больших котлах бурлило варево. Ингвар уловил аромат густой ухи. Из речной рыбы уха всегда намного вкуснее, чем из морской, а эти древляне, судя по всему, сварив драгоценную рыбу, тут же выбрасывают свиньям, а в ту же воду кидают новую рыбу, и так еще и еще, чтобы уха стала как можно наваристее…

Они постояли на крыльце, давая привыкнуть к себе, сами осматриваясь. Ингвар невольно сглотнул слюну. В лесу поесть всласть некогда, три последних дня похода ели черствый хлеб, иной раз на скаку срывали, свесившись с седла, горсть ягод, вот и вся еда. Животы подвело и у самых терпеливых. А сейчас от нетерпения грызут подоконник, на слюнях поскальзываются. Перед лесными славянами себя роняют!

Отдельно на пылающих углях стояли три огромные жаровни, похожие на раскоряченных пауков. Три дюжих лохматых мужика, волосы на плечах, борода до пояса, широкими лопатками перемешивали крохотные, аппетитно пахнущие комочки. Ингвар старался разглядеть, а Павка сказал знающе:

– Кулики.

– Кулики? – не поверил Ингвар. – Да что в них есть? И вообще, кулики – это забава для детей. Еда для нищих.

– Или бекасы, – поправил себя Павка. – Хотя по запаху похоже на песочников, они в это время самые жирные… Я бы не отказался еще и от жареных жаворонков, только где их возьмут?

Он опять сглотнул слюну. Ингвар хмуро рассматривал подготовку к пиру. В сторонке группа детей торопливо ощипывала дроздов, там же опаливали крохотные тушки, обмывали, натирали тертым можжевельником и целыми дюжинами насаживали на палочки. Так и жарили, поливая маслом, чтобы лакомство не подгорело.

Павка за спиной сопел, мычал, шумно глотал слюни. К крыльцу подскакал на прутике мальчонка. Замер, вытаращив глаза на огромных страшных русов. Которые, как рассказывала бабушка, из моря вышли вместе со своим дядькой Черномордом, чешуей, как жар, горя, а теперь грабят и убивают в их лесу, а малых детей живьем едять…

Павка спросил доброжелательно:

– Ты чей? Из тебя лихой наездник будет! Прямо хазарин.

Тот застеснялся, опустил личико долу и начал ногой ковырять землю. В сторонке челядин угрюмо покосился на могучих русов, никто из мужчин не любит смотреть на мужика выше себя ростом, но ответил за мальчонку словоохотливо:

– Да Дубов он, выплодок Дуба, который в одиночку замостил гать! Да и все на том конце Дубичи. Их столько, что их целая дубрава! А молодняк уже будет и вовсе Дубровскими!.. Не род, а новое племя выйдет из леса!

Он захохотал, довольный, явно тоже был из рода Дуба, понес на коромысле тяжелые бадьи. Павка смотрел довольно, он и без политики великого князя старался подружиться с местными. Теперь и другие мальчишки, видя, что сына Дуба живьем не съели, начали опасливо приближаться, глядя на русов со страхом и восторгом.

Ингвар поманил пальцем самого смелого, что остановился прямо перед крыльцом:

– А тебя как зовут?

Тот высморкался по-древлянски, поочередно зажимая большими пальцами ноздри, вытер грязную ладонь о волосы, ответил независимо:

– А как и моего деда. У нас всегда называют в честь деда.

– Хороший обычай, – одобрил Ингвар. – А как звали твоего деда?

– А моего деда назвали в память о его деде, – ответил мальчишка, уже удивленный такой тупостью руса.

Ингвар внезапно ощутил, что за ним наблюдают серые глаза. Именно серые, именно глаза дерзкой княгини, от одного имени которой у него от злости сердце начинает бухать, как молот, а перед глазами встает красная пелена.

– Ладно. Но как тебя зовут, когда пора обедать?

Мальчишка вытаращил глаза:

– Тю на тебя! Меня никогда звать не приходится. Я всегда за столом самый первый!

Павка расхохотался. Ингвар, чувствуя себя посрамленным, попятился в сени. Не видел, откуда за ним наблюдают, но чувство самосохранения подсказало, что лучше оказаться под прицелом десяти самострелов, чем этих серых глаз.

В ожидании ужина русы отдыхали, копили силы. Спокойные и немногословные, они выгодно отличались, на взгляд Ингвара, от суетливых и постоянно роняющих свое достоинство древлян… как и прочих славян, как бы по-разному ни звались.

Ингвар стоял у окошка, разглядывал двор, благо в его комнате оно было на уровне груди. Кур и свиней угнали, а то и переселили на вертела, суматохи не убавилось, но Ингвар чувствовал, что его взор снова и снова обращается к странному капищу. Из окна видел его только краешком, но при взгляде на этот колышек с затупленным концом всякий раз шерсть поднимается на загривке, а в горле нарастает рычание. Кровь, судя по всему, не убирают, ее слизывают собаки или лакают свиньи, а на остатках жирует целая стая раскормленных зеленых мух…

Его плечи передернулись. Олег приучил быть терпимым ко всем богам, потому капищ Ингвар не трогал, волхвов щадил, главных богов славян узнавал по их резным столбам, но именно этого припомнить не мог, а при взгляде на него чувствовал такую необъяснимую злость, что дыхание учащалось до свиста в груди, а перед глазами вставала кровавая пелена, как в момент, когда превращался в берсерка.