Kitobni o'qish: «Рубаха кентавра. Древняя Греция в поэзии Новой Греции: К. Кавафис, Й. Сеферис, К. Димула»

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

В поэзии Сефериса, одного из самых замечательных поэтов ХХ века, есть замечательный образ – «пустая рубаха Елены». Речь идет о самой знаменитой Елене – прекраснейшей из всех женщин на земле, Елене Прекрасной (Елене Троянской, Елене Спартанской), ставшей одним из бессмертных великих образов. «Пустая рубаха Елены» – образ, заменяющий тот призрак Елены, которым пользовались еще в архаическую эпоху преобразователи древних сказаний, а один из них даже поплатился за это (правда, временно) своим зрением. Призрак Елены, т.е. идея непревзойденного женского очарования, уже отрешенного от конкретного «осязаемого» женского образа, пожалуй, не в меньшей степени присутствует в мировой культуре, становясь облачением (а может быть, и сущностью?) самых восхитительных женских образов.

Но есть в поэзии Сефериса и другой, весьма схожий с этим образ, и формально и по смыслу, но, пожалуй, еще более яркий, благодаря своей большей конкретности, большей известности знатокам античной мифологии. Это «рубаха Кентавра». Ее прообраз – знаменитый хитон, подаренный Гераклу по неведению его супругой Деянирой (если угодно, символом супружеской ревности, подозрительности и в еще большей степени символом преступно доверчивой женской глупости). Этот хитон, который в действительности Кентавру (Нессу) не принадлежал, был пропитан смертоносным зельем – смертоносной смесью из крови кентавра и «оружия» самого же Геракла – яда Лернейской гидры. «Рубаха Кентавра» (почему же «рубаха», а не столь известный из античности хитон? – но нет, именно современная нам рубаха) непрестанно, хотя и не всегда ощутимо, рассеяна незримо в воздухе Греции, время от времени напоминая о себе. Ощущение ее может «возникнуть» вдруг не только в краю кентавров – на лесистом Пелионе, но пребывает в любом уголке Греции. Всюду, где я бываю…

Такова сама античность – иногда и зримо, но неизменно во всех остальных случаях незримо пребывающая всюду в Греции и приходящая иногда в самый нежданный момент. Тот, кто живет в Греции (пусть даже самое короткое время), может ощутить на себе это колдовское зелье, проникающее глубоко, проникающее насквозь, вовсе не из воссоздаваемого античного хитона, а из самой обычной современной рубахи.

Иногда это колдовское зелье ощущается мучительно: хочется сорвать с себя эту невыносимо жгущую рубаху, вырвать из себя куски собственного живого существа.

Всюду, где я бываю, Греция меня ранит.

Предлагаемая вниманию читателя небольшая антология (буквально «собрание цветов», «цветник» или «букет») русских переводов стихотворений греческих поэтов ХХ века – одна из попыток увидеть Древнюю Грецию глазами нашего или относительно недавнего времени. Константинос Кавафис (1863–1933) стал известен читающей публике Греции в 1903 году¹. При жизни Кавафиса в свет вышло всего два небольших сборника его стихов (1904 и 1910 гг.), а вскоре после смерти поэта (1935) – первое их полное издание, включающее 154 стихотворения². За два года до смерти К. Кавафиса выходит в свет «Поворот» – первый поэтический сборник Й. Сефериса (1900–1971), а первое появление в литературе Кики Димула, творчество которой продолжается до сих пор, относится к 1952 году³. Таким образом, творчество этих трех поэтов в общей сложности составляет хронологически «непрерывный» временной промежуток, занимающий немного более столетия – весь XX и прошедшие полтора десятилетия XXI века.

Без преувеличения можно сказать, что имена избранных нами трех поэтов принадлежат к числу наиболее значительных в новогреческой литературе. Действительно, К. Кавафис – один из самых общепризнанных великих поэтов ХХ века не только европейского, но и мирового уровня. Относительно Й. Сефериса ограничимся упоминанием того обстоятельства, что он был лауреатом Нобелевской премии в области поэзии в 1963 году. К. Димула – пожалуй, самое известное имя в современной греческой поэзии, лауреат многих национальных литературных премий и Европейской литературной премии (2009), член Афинской Академии наук (2002), почетный доктор Богословского факультета Аристотелевского университета Фессалоники (2015), кавалер ряда высших наград Греции. Однако, несмотря на все свои творческие достижения, Кавафис оставался практически в стороне от современного ему греческого литературного процесса и был признан величайшим мастером новогреческой поэзии только после смерти, а литературная слава и Й. Сефериса, и К. Димула, к сожалению, в большей или меньшей степени определяются парафразой знаменитой формулы «поэт в [этой стране] меньше, чем поэт». Поэтому оставим в стороне, насколько возможно, «величие» имен этих поэтов. Наша цель иная: посредством переводов помочь увидеть в их стихах Древнюю Грецию. Эти стихи предназначены не для чтения «запоем», но для чтения внимательного, вдумчивого, хотя, естественно, они не становятся неким научным осмыслением, но остаются искусством слова в его античном понимании – искусством логоса, то есть искусством смысла.

Древняя Греция в восприятии новогреческих поэтов – не только и даже не столько реальность, создаваемая работой ума и игрой воображения (несомненно, это тоже имеет место), реальность «того, что “три тысячи лет назад” построено»), но также образ непосредственного восприятия – зрительного при созерцании древних памятников в их нынешнем окружении и «интеллектуального» при вольном или невольном обращении к наследию веков уже в самом греческом языке, который иногда слышится так, «как говорили на нем три тысячи лет назад».

Новогреческие поэты так или иначе живут той страной, которая когда-то была Древней Грецией. Конечно же, это «живут» не всегда безотносительно. Так, Кавафис почти всю свою жизнь прожил в Александрии Египетской, которая также не просто наследница (и в этом немалая заслуга и самого Кавафиса), но и продолжение Александрии греческой – эллинистической и византийской⁴. Й. Сеферис много лет прожил вне Греции, став подлинным Одиссеем своего творчества – с постоянной ностальгией, с постоянной страстью возвращения и страстным переживанием покинутой родины. Что же касается Кики Димула, которая из представленных здесь поэтов в силу целого ряда объективных обстоятельств наименее известна и в самой Греции, и за ее пределами, ограничимся тем, что укажем год рождения поэтессы – 1931, а также следующим ее высказыванием: «Биографическая заметка после своего написания должна оставаться в течение длительного времени подвешенной в воздухе на крюке строгости, чтобы с нее сошли стереотипы, прикрасы, розовая производительность и прибавленное к ним самолюбование, кроме того, что существует в природе самопредставления. Только так получается “чистый вес” – стремление сохранить затребованный тобой характер»⁵.

Тот, кто посетит Микены, Асину, Дельфы, Эпидавр не для того, чтобы поставить отметку в списке посещения всемирно известных туристических достопримечательностей, но для того, чтобы прикоснуться к Древней Греции, убедится в истинности этих совершенно непритязательных и в высшей степени искренних, а потому и глубоко лирических зарисовок Й. Сефериса и К. Димула, живущих не только в Греции, но и Грецией, которая «ранит всюду, куда бы не пойти».

Говорливая вода поэзии и прорицаний из слов пифии, обращенных на исходе Древней Греции к Юлиану Отступнику, остается неумолчной. А Дельфийское святилище продолжает осязаемо жить благодаря не только своему археологическому фону бессмертной, многовековой славы, но и современным ненавязчивым ресторанным зарисовкам, сделанным на этом фоне.

Константинос Кавафис

Итака

Когда ты выходишь в дорогу к Итаке,

стремись, чтобы путь был долгим

и приключений, познаний полным.

Ни лестригонов тебе, ни киклопов,

ни яростного Посейдона не бойся:

их никогда ты в пути не увидишь,

коль мысль твоя высока и волненьем

изысканным дух твой и тело прониклись.

Стремись, чтобы путь был долгим,

и чтоб не единожды утром летним

испытывал ты наслажденье и радость,

входил в порты, неведомые дотоле,

бродил по базарам там финикийским,

прекрасные вещи на них покупая —

янтарь, эбен, кораллы и перламутры

и для услад благовонья всех видов —

да, для услад благовонья, как можно больше!

К египетским градам, которых так много,

свой путь направь. Учись, учись у тех, кто сведущ!

Но в мыслях всегда ты храни Итаку.

Достичь ее – пусть будет твоею целью.

И все ж не спеши свое странствие кончить:

пусть многие годы продлится оно – годы лучшие жизни, —

чтоб в старости к острову ты, наконец, причалил,

богатый тем, чего в пути добился.

Не жди, что Итака тебе принесет богатство.

Нет, прекрасное странствие ты получил от Итаки:

ты без нее не отправился бы в дорогу,

а больше она дать ничего и не может.

Пусть она и бедна, но ты не обманут Итакой!

Ты мудрым стал и опыт обрел огромный,

познав, что разные Итаки значат.

[1911]

Покидает бог Антония

Когда внезапно в полночь ты услышишь,

как мимо движется фиас незримый,

напевы дивные и голоса услышишь,

о милостивой доле не кручинься

и о трудах, свершенных безуспешно,

о цели жизни, что не смог достигнуть.

Нет, мужественно, словно был готов давно ты,

простись с Александрией уходящей,

но главное – не лги себе, сказав, что это

был сон пустой, что слух твой обманулся, —

отринь пустые, тщетные надежды.

Нет, мужественно, словно был готов давно ты,

коль ты такого удостоен града,

к окну, не дрогнув, подойди и слушай

взволнованно,

без малодушных просьб, без жалоб,

и наслаждайся до конца тем звуком,

игрою дивною чудесного фиаса,

с утраченной Александриею прощаясь.

[1911]

Смерть Антония

Но женщин слушая скорбящих,

рыдавших над его несчастной долей,

восточные движенья зря царицы,

он греко-варварскую речь рабынь услышал…

В душе его гордыня встрепенулась,

кровь италийская презрительно вскипела:

чужим, бесчувственным ему явилось

все то, чему он слепо поклонялся,

вся жизнь его безумная в Александрии.

И молвил он: «Не плачьте! Слезы неуместны!

Его скорее славить подобает:

сумел он стать великим властелином,

богатствами несметными владел он.

И, даже пав теперь, не пал он жалко:

ведь римлянином римлянин повержен».

[1907]

Фермопилы

Достойны чести-славы те, кто Фермопилы

определил себе и защищает,

не забывая ни на миг о долге,

кто праведен и прям во всех поступках,

но жалости не чужд и состраданья.

Щедры они, когда богаты,

когда ж бедны, щедры пусть даже в малом;

и всеми силами оказывают помощь,

всегда и всюду молвят только правду,

хотя без ненависти поминают лгущих.

Но более они достойны чести-славы,

предвидят коль (а многие предвидят),

что под конец увидят Эфиальта

и что в конце концов пройдут мидийцы.

[1903]

[Морская битва]

Подверглись мы разгрому там, при Саламине.

Увы, увы, увы, увы, увы, увы! – воскликнем.

Однако наши Экбатаны, наши Сузы,

Персеполь также наш – прекраснейшие грады.

И что там было нужно нам при Саламине?

Зачем вели туда мы флот? Зачем сражались?

Теперь назад к себе уйдем мы в Экбатаны,

уйдем в Персеполь наш и в наши Сузы.

Уйдем, но радостно не будет там, как прежде.

Увы, увы, увы, увы! Морская битва

зачем произошла? Зачем мы к ней стремились?

Увы, увы, увы! Зачем нам нужно было

в поход идти далекий, все оставив,

и в злополучный бой вступать на море дальнем?

Но почему же тот, кто стал владыкой

в преславных Экбатанах, получив и Сузы,

и град Персеполь, корабли немедля

собрав, на эллинов пошел сражаться в море?

О да, конечно! Что еще сказать мы можем?

Увы, увы, увы, увы, увы, увы нам!

О да, воистину: что молвить нам осталось?

Увы, увы, увы, увы, увы, увы нам!

[1899]

Ионийское

Поскольку мы их статуи разбили,

поскольку мы изгнали их из храмов,

нет, не погибли боги, но живут и ныне.

Земля Ионии, они тебя все так же любят,

их души о тебе все так же помнят.

Когда свет брезжит над тобою августовским утром,

твой воздух полнится их жизненною силой.

А иногда воздушный образ юный,

неясный, поступью поспешной

проходит над вершинами твоими.

[1911]