Kitobni o'qish: «Карманный линкор. «Адмирал Шеер» в Атлантике»

Часть первая
ОДИН В СЕВЕРНОЙ АТЛАНТИКЕ

Глава 1
«АДМИРАЛ ШЕЕР» ВЫХОДИТ В МОРЕ

– Чертов карманный линкор!

Такие слова услыхали немецкие морские зенитчики, вытаскивая раненого британского летчика из обломков его бомбардировщика.

– Что вы сказали? – спросил один из них, знавший английский язык.

Полулежа на земле в окружении немцев, которые по возможности старались устроить его поудобнее, летчик невредимой рукой откинул волосы с глаз и ничего не ответил. Он понял, что и так сказал лишнее, и сжатые в тонкую линию губы на его искаженном лице достаточно ясно говорили о том, что больше он не произнесет ни слова.

Он и не произнес. Да только он уже успел сказать достаточно. Военно-морское командование группы «Север» в Вильгельмсхафене теперь доподлинно узнало то, о чем раньше лишь догадывалось: Королевские ВВС Великобритании направили свои усилия против тяжелого крейсера «Адмирал Шеер», судно одного типа с «Графом Шпее» и «Лютцовом», мощных боевых кораблей малочисленных немецких военно-морских сил, вызывавших определенные опасения в адмиралтействе¹ и тем паче среди капитанов британского торгового флота, в чьи обязанности входило обеспечение Британских островов во время войны.

«Граф Шпее» погиб, затопленный собственным экипажем в гавани Монтевидео в ходе боя с британскими крейсерами «Аякс», «Ахилл» и «Эксетер» 13 декабря. «Лютцов», переименованный в «Дойчланд», сумел благополучно вернуться после задания домой, несмотря на все попытки британских моряков помешать ему.

Было известно, что так называемый карманный линкор «Адмирал Шеер» проходит в Вильгельмсхафене полное переоборудование, и британское адмиралтейство сильно подозревало, что по окончании ремонта корабль отправится в Северную Атлантику. А потом оно отдало распоряжение об интенсивных бомбардировках военно-морских верфей Вильгельмсхафена, надеясь нанести повреждения «Адмиралу Шееру», прежде чем он будет оснащен и уйдет в плавание. Налеты на Вильгельмсхафен упорно продолжались, потери британцев постоянно росли, но они смирились бы с потерями, если бы им удалось уничтожить или хотя бы серьезно повредить «Адмирал Шеер», «чертов карманный линкор», как выразился раненый летчик. На самом же деле бомбардировщики ни разу не попали в цель, хотя «Шеер» с февраля по июль 1940 года находился в доке, где проходил серьезную модернизацию, и после этого еще довольно долго стоял у северного мола, пока шла доводка орудий.

Дальность действия «Шеера» составляла около 19 тысяч миль, и британское адмиралтейство имело все основания подозревать, что в стратегические планы немецкого военно-морского оперативного командования входило использование его в качестве рейдера в Атлантическом океане. Но в адмиралтействе не знали кое-каких подробностей, которых не смогла сообщить ему воздушная разведка, а именно, что карманный линкор приобрел новый силуэт, совершенно непохожий на силуэт типичного крейсера. Характерная боевая мачта, легко различимая с большого расстояния, претерпела такие изменения, что стала больше похожа на мачты линейных крейсеров типа «Шарнхорста» и «Гнейзенау» или тяжелых крейсеров типа «Хиппера» и «Принца Ойгена».

Командир «Адмирала Шеера» капитан Теодор Кранке поднял свой флаг 1 ноября 1939 года, вскоре после начала войны. В первые месяцы, пока корабль находился под его началом, почти ничего не происходило и корабль не участвовал в морских сражениях. Экипаж не имел возможности как следует узнать нового капитана, хотя было известно, что перед тем, как взять корабль под командование, он был начальником военно-морской академии, и это вызывало у экипажа мрачные опасения, что капитан окажется теоретиком и книжником, а не настоящим боевым моряком. При прошлом капитане Гансе-Генрихе Вурмбахе зенитчики «Шеера» сбили британский бомбардировщик – первый сбитый морскими или сухопутными зенитчиками с начала военных действий. Орудия других кораблей тоже стреляли по атакующим бомбардировщикам, но «Шеер» первым добился успеха. Под командованием Вурмбаха «Шееру» явно везло. Повезет ли ему так же при новом капитане? Его привычку к крепким бразильским сигарам корабельные знатоки человеческих душ посчитали добрым знаком.

Когда «Шеер» поставили в сухой док, капитану корабля приказали явиться в Берлин, где Верховное командование поручило ему оперативную подготовку к морской кампании против Норвегии. Команда не имела ни малейшего представления ни о том, что заставило капитана поехать в Берлин, ни о том, почему он так надолго задержался в столице. Но как бы то ни было, у экипажа хватало своих неотложных дел. Половина команды состояла из новобранцев – рядовых матросов, поступивших на корабль на смену более старшим и опытным морякам, которых распределили по разным учебным центрам. Подобная реорганизационная мера стала необходимой в связи с быстрым умножением личного состава, в особенности подводного флота. Однако присутствие на борту такого количества неопытных новичков казалось командиру корабля весьма рискованным и наполняло его опасениями, учитывая известные ему секретные инструкции, которые должны были позже вступить в силу на «Шеере».

После окончания Норвежской кампании и оккупации страны капитан Кранке оставался в Норвегии начальником штаба при адмирале Беме и в июне 1940 года вернулся в Вильгельмсхафен, чтобы снова принять под командование «Адмирал Шеер». Тем временем корабль претерпел конструктивные изменения, закончил переоснащение и был готов выйти из дока. Именно тогда и начались еженощные налеты британских бомбардировщиков.

Затем корабль совершил несколько обычных пробных плаваний в Балтийском море, и после этого началась интенсивная работа по подготовке новобранцев, недавно поступивших на корабль. Поскольку многим из них еще никогда не приходилось чувствовать под ногами корабельную палубу, это была непростая задача. Однако теперь, когда «Шеер» покинул сухой док, его следовало как можно быстрее подготовить к боевым действиям, и потому подготовка продолжалась дни напролет, а зачастую и ночи. Каждый день в Балтике между Свинемюнде и Данцигской бухтой шли учебные пуски торпед и стрельба из пушек и зенитных орудий в условиях, приближенных к реальным, с имитацией неисправностей в управлении и других системах, прямых попаданий и так далее. Команду необходимо было подготовить ко всем возможным нештатным ситуациям, как вероятным, так и невероятным. Помимо этого нужно было освоить новое оборудование, испытать радиопередающий и радиолокационный аппараты. В бывшей мичманской столовой устроили вторую радиорубку, и работа тамошних радистов состояла исключительно в том, чтобы следить за иностранным радиовещанием и постоянно отслеживать широкий диапазон волн. Кроме того, предстояло испытать в действии окружаемый чрезвычайной секретностью радиолокатор.

Еще в 1912 году Имперскому военно-морскому флоту предлагалось взять на вооружение подобное устройство, но ввиду недостаточного развития радиотехники тех лет его не приняли всерьез, и только в тридцатые годы Германия снова начала эксперименты в этом направлении, сначала на сантиметровых волнах. Работа в коротковолновом диапазоне принесла только разочарование, но затем на дециметровых волнах удалось добиться гораздо более эффективных и многообещающих результатов. В конце концов немецкие специалисты разработали радиолокационный прибор, известный как аппарат D.T., который действовал в диапазоне 80–150 сантиметров и был принят на вооружение в люфтваффе и войсках противовоздушной обороны. Этот первый аппарат окружали такой завесой секретности, что только лица, непосредственно участвовавшие в работе с ним, имели право входить в радиолокационную рубку и притом давали подписку о неразглашении тайны.

Но и во вражеском лагере шла работа над радарами. Начав с метровых волн, британцы в конце концов сосредоточили внимание на ультракоротких волнах в диапазоне 9 сантиметров. Этот диапазон коротких волн обеспечивал более быстрый и точный прием, а также более четкое изображение на экране радиолокатора. Кроме того, коротковолновый прибор был легче и удобнее в обращении, таким образом, им можно было оснастить небольшие суда и даже самолеты, тогда как вес и размеры прибора, принятого на немецком флоте, не позволяли использовать его на кораблях меньше эсминца.

На втором этапе войны вражеский радиолокационный аппарат превосходил немецкие разработки, имел больший диапазон действия и обеспечивал более четкое и точное изображение. Однако первые аппараты были установлены на британских кораблях не раньше 1941 года, да и то на борту лишь нескольких крейсеров, так что в начале войны на море немецкий флот обладал большими преимуществами в том, что касалось радиолокационного обнаружения.

Все новые и новые моряки поднимались по сходням «Шеера» и бросали на палубу свои матросские вещмешки. Вопросы о том, где они все разместятся, да и вообще как их собирается использовать начальство, оставались пока тайной. Штатный личный состав корабля в мирное время составлял 1100 человек, но сейчас там находилось уже 1300, включая резервистов из торгового флота, которые ломали себе голову над тем, кому они понадобились на борту тяжелого крейсера.

Первый же вопрос, который задает моряк, оказавшись на новом корабле, всегда звучит так: «Что у вас тут за капитан?» Тот, кто пробыл на корабле не один день, уже мог ответить на него: «Нормальный капитан». А тот, кто прослужил еще дольше, мог даже обосновать свое мнение: «Никто, кроме него, не проводил нас через Холнисский пролив во внутренний Фленсбургский фьорд, а он провел. Стоял на мостике и невозмутимо дымил бразильской сигарой, как будто мы шли по рельсам». Лед настороженности, с которой встречают матросы всякое новое начальство, растаял. Кранке завоевал симпатию своих подчиненных.

Каждому вновь прибывшему вручали инструкцию с тем расчетом, что она заставит его немного потренироваться, поскольку он должен был по очереди явиться почти в двадцать разных мест, где ему назначали место по боевому расписанию, место на случай пожарной тревоги, химической тревоги и так далее, а также предоставляли спальное место, подвесную койку, спасательный пояс и дополнительное обмундирование, в которое входил тропический комплект. От любых вопросов по последнему пункту отмахивались стандартным ответом: «Не задавайте вопросов; тропический комплект входит в стандартное обмундирование».

В октябре «Шеер» пришвартовался в Готенхафене, и там его команде было чем заняться, чтобы не терять время на пустые раздумья. На борт грузили снаряды всевозможных калибров, запчасти, ящики с инструментами и материалами в таких количествах, что можно было подумать, будто «Шеер» собирается строить где-то судоверфь. Подъезжал грузовик за грузовиком, доставляя провиант. Ящики и мешки складывали грудами на палубах, так что вскоре между ними почти не осталось свободного места. Притом там было столько капусты, что в души матросов закралось подозрение, не вегетарианец ли их новый капитан.

Разумеется, в воздухе носилось множество слухов, но ни один из них не подтверждался. Кроме самого капитана, никто ничего не знал. Планы военно-морского оперативного командования относительно «Шеера» окутывала столь непроницаемая завеса секретности, что ни одному богатому на домыслы сплетнику на борту и в голову не пришло, что их корабль пошлют охотиться за коммерческими судами, тем более принимая во внимание, какая участь постигла «Графа Шпее». Ну да, конечно, «Шеер», может быть, отправится в Гренландское море, совершит один рейд с последующим отходом, не больше. Но боевые приказы за подписью гросс-адмирала Редера, отпечатанные на трех страницах, уже лежали в капитанской каюте, и капитан Кранке уже знал, что в них.

Пыхтящий, грохочущий портовый паровоз подвозил к месту швартовки «Шеера» состав за составом, и разгрузка товарных вагонов продолжалась днем и ночью. Среди разнообразных припасов, присланных Департаментом военно-морского снабжения, были всевозможные сыры разных размеров и форм. Среди них оказалось несколько круглых, весивших больше центнера. Этот самый сыр помог кое-кому разобраться, что к чему на «Шеере».

Занимавшаяся погрузкой сыров на корабль рабочая бригада состояла из новичков, которых на время предоставили самим себе; поблизости не было видно ни младших, ни старших офицеров.

– Интересно, как можно сносить эти громадины по таким сходням, – проворчал один матрос по имени Фитье Мартинс. – Давайте лучше их скатим.

Какое-то время все шло хорошо, как вдруг один тяжелый сыр с ужасающим грохотом упал на чей-то стоявший внизу рундук, погнул металлическую стенку и сбил замок.

– Будет тебе три наряда вне очереди, если его не поправить, – заметил один из механиков топки, которые случайно проходили мимо. – Погоди, надо попробовать.

Через несколько минут они вернулись с инструментами и, к великому облегчению Фитье Мартинса, сумели починить рундук и вернуть ему аккуратный вид. В ответ на его благодарность они пожали плечами:

– Да мелочи. Дашь закурить, и ладно.

Мартинс с признательностью достал пачку сигарет, но два услужливых матроса отказались от пачки и взяли себе по сигарете. Однако на этом их помощь еще не закончилась.

– Послушай-ка, – сказал один механик. – Ты ведь здесь новенький? Ну вот и запомни, что ты служишь не на каком-нибудь корыте, а на «Адмирале Шеере», так что выполняй, что тебе сказано, как следует.

Мартинс изумленно уставился на него.

– Вот так так! – воскликнул он. – По-моему, кое-кто добивается повышения.

– Да нет, просто когда мы пойдем на задание, я хочу вернуться назад целым и невредимым. Если тут все будут так же халтурить, как ты со своими сырами, то мы вообще не вернемся домой. На «Шеере» все выполняют свою работу как следует. Как только ты это уразумеешь, тебе сразу станет легче. Будь здоров. И без обид.

Таким образом на корабле укреплялся дух товарищества, и вскоре уже не требовалось надсмотрщика над новичком, свои же товарищи указывали ему на ошибки.

Время от времени «Шеер» примерно на день выходил в море, чтобы попрактиковаться в стрельбе и освоить оборудование. После чего он снова возвращался к прежнему месту швартовки и погрузка продолжалась.

17 октября рабочая смена «Шеера» получила приказ погрузить картофель на корабль снабжения «Нордмарк», пришвартованный у того же причала чуть поодаль. Матросы заворчали – как будто на «Шеере» нечем заняться.

Тем же вечером капитан «Нордмарка» Грау поднялся на борт «Шеера», чтобы навестить своего коллегу капитана Кранке. Это не привлекло внимания; капитаны других судов часто бывали на «Шеере».

– Auf Wiedersehen, – сказали друг другу оба капитана при прощании.

И в этом тоже не было ничего необычного – просто оба они знали, что то «свидание», до которого они прощались, будет неслучайным и состоится, если ему суждено состояться, посреди Атлантического океана, когда «Адмирал Шеер» встретится с кораблем снабжения «Нордмарк».

На следующий день «Нордмарк» отошел от причала, но на его место встал «Дитмаршен», и оба корабля были так похожи, что на «Шеере» даже не заметили разницы. У матросов по-прежнему хватало дел, чтобы не тратить время на пустое любопытство.

Три дня на корабле не было капитана. Только первый помощник знал, что он в Берлине в S.K.L., или военно-морском оперативном командовании, а затем он отправится в Вильгельмсхафен в командование группой ВМС «Норд». В отсутствие капитана вопросами забросали его ординарца, но тот мало что мог сообщить.

– Не имею ни малейшего понятия. Но вот что я вам скажу: пару дней назад я зашел к нему в каюту, как раз когда тут были два капитана, и услышал, как один говорит: «Вы ищете неприятностей, Кранке. Вы, наверное, с ума сошли». Спрашивается, почему это Кранке сошел с ума и каких таких неприятностей он ищет?

Этот вопрос тоже остался без ответа. На самом деле ординарец услышал, как один из двух капитанов, старых друзей Кранке, заглянувших попрощаться со своим товарищем, прямодушно отозвался о задаче, которую предстояло выполнить «Шееру».

– У тебя почти нет шансов, – продолжил он, когда ординарец снова вышел из каюты. – Один против десяти, не больше. У британцев было время усовершенствовать оборону, а после истории с «Графом Шпее» они будут смотреть в оба.

22 октября матросы, как обычно, вернулись из увольнительных. На следующее утро в половине девятого поступил приказ готовиться к отплытию.

– Все на борту, Грубер? – спросил капитан первого помощника.

– Все, капитан, – последовал ответ. – На берегу в увольнительной никого.

«Achtung, – раздался голос по громкой связи. – Проверка тревожного сигнала».

Раздался душераздирающий звук. Разноцветные сигнальные флажки, будто одеревеневшие, стали торчком на утреннем ветру. Их быстро спустили, заменив на другие. Рядом носами разрезали волны два приземистых буксира. По сравнению с громадным, низко посаженным корпусом «Шеера» они казались скорлупками. Но мощи у них хватило, чтобы без особого труда отвести «Шеер» от причала.

– Отдать носовые и кормовые концы!

Тяжелые стальные цепи, крепившие «Шеер» к причалу, с плеском рухнули в грязно-серую воду, и на фор-марсе затрепетал «Антон» – белый флажок с диагональным красным крестом – в знак того, что корабль выходит в море.

Буксиры отошли от корабля, и «Шеер» прошел мимо мола на своем ходу.

– Итак, господа, – сказал Кранке офицерам, собравшимся на мостике, – началось.

«Мы идем в поход!» Новость понеслась по кораблю, застучала в двери, промчалась по сходным трапам, проникла сквозь переборки. Только что кок жаловался на нехватку яиц, но теперь он забыл об этом, бросил половник, который держал в руках, и выбежал на палубу. Матросы финансовой части потеряли интерес к столбикам цифр и прильнули к иллюминаторам, чтобы в последний раз бросить взгляд на берег, понимая, что наконец они выходят в плавание. Каждый, кого не занимала неотложная работа, поспешил на палубу.

И тогда по кораблю пробежала дрожь. Ее ощутили все. Дизели заурчали, поворачивая ходовые винты. Над трубой поднялось пляшущее облачко горячих испарений, словно огненный выдох дракона. Машины работали, винты делали быстрые обороты. На этот раз «Шеер» не просто выходил в море, чтобы вернуться через пару дней на свою стоянку. Это был настоящий поход. Корабль уходит на несколько недель, может быть, месяцев, и все это понимали. А может быть, навсегда?..

Отныне на борту будут господствовать другие законы. Вместе с последним швартовым, который с плеском упал в воду, вдруг порвались все нити, связывавшие моряков с их женами, подругами, родителями и друзьями, оставшимися на берегу.

Причал позади все уменьшался и уменьшался, и стоявшие там люди вскоре стали неразличимы. Все они махали вслед кораблю, но только потому, что так принято провожать корабль, а не потому, что хоть один из них знал о том, что «Шеер» отправился в поход. Там не было никого, кто специально пришел бы пожелать ему счастливого пути, и прощальные взмахи были столь же равнодушны и пусты, как тот унылый октябрьский день с дождевыми облаками.

Готенхафен скрылся за кормой, «Шеер» обогнул Хелу, и перед ним, словно привет из прошлого, возник парусный корабль. Это был четырехмачтовик «Падуя», учебное судно немецкого торгового флота, и он направлялся по тому же курсу, что и «Шеер». Для моряков «Шеера» это было последнее радостное приветствие из дома, которое поднимало настроение и вселяло уверенность.

13.30. Суша скрылась из вида, хотя ветер, овевавший корабль, доносил с берега насыщенный запах осенней земли.

– Свистать всех наверх! – отдал приказ первый помощник. – Команде собраться на корме.

За исключением тех, кто не мог оставить свой пост, члены экипажа собрались на корме корабля. Машины замедлили ход и остановились, «Шеер» неподвижно встал там, где не приходилось опасаться врага, даже подводных лодок.

Тогда капитан Кранке обратился к своему экипажу, кратко рассказав о боевой задаче, которую предстояло выполнить кораблю, напомнив о превосходящих силах противника и предупредив о том, что теперь им придется иметь дело с умелым, опытным и храбрым врагом, который будет сражаться до последнего.

– Если нам придется вступить в бой, – закончил он свою речь, – пусть каждый человек на борту этого корабля выполнит свой долг в духе великого мореплавателя, чье имя носит корабль.

Всю ночь «Шеер» прокладывал путь по волнам Балтийского моря. Ни один маяк не помогал штурману в его задаче. Все они погасли сразу же после начала войны. Корабль миновал Фемарн по дороге к Большому Бельту и Северному морю через Каттегат и Скагеррак. Но в Бельте, напротив Кьельснора, машины «Шеера» пришлось остановить, и корабль лег в дрейф. Цепь маркерного буя, который сообщал о местонахождении останков кораблекрушения и еще не попал на морские карты, запуталась в гребном винте. В течение некоторого времени корабль маневрировал взад-вперед, пытаясь освободить цепь, но безуспешно, так что в конце концов за борт пришлось отправиться водолазу, облаченному в обычный громоздкий костюм.

Он медленно карабкался вниз по легкой металлической лестнице, спущенной для него, и затем исчез под водой. Стоял конец октября, и вода была очень холодная. К полудню цепь была распутана и гребной винт освобожден. «Шеер» смог продолжать путь, но на борту хватало суеверных матросов, которые посчитали происшествие дурным предзнаменованием.

К 9 часам вечера «Шеер» был в Каттегате, когда пришла радиограмма из командования ВМС «Норд». Она сообщала о том, что перед минным заграждением Скагеррака замечен патруль вражеских подводных лодок, и по согласованию с командующим флотом в Вильгельмсхафене предлагала «Шееру» изменить план и идти в Северное море через Кильский канал. Капитан Кранке приказал бросить якорь и в ту ночь оставаться на месте, а на следующее утро повернуть в сторону Киля.

Как только стало известно о том, что крейсер пойдет через канал Кайзера Вильгельма, начальников всех служб от артиллерии до снабжения внезапно осенила мысль о том, что в Киле они смогут добрать все недостающие вещи, которые не успели получить из-за внезапного отплытия «Шеера», и тогда они разом явились к первому помощнику со своими запросами.

– На берег никто не сойдет, Грубер, – твердо сказал Кранке своему заместителю. – До тех пор пока мы не вернемся из похода, никаких контактов с берегом не будет. Всем на корабле известно, что нам предстоит, и дать кому-то сойти на берег – это значит напрашиваться на неприятности. Проследите за тем, чтобы, пока мы не пройдем шлюзы, на землю не отправилось ни единое письмо и вообще не было никакой связи с берегом.

– Слушаюсь, господин капитан.

Этот вполне понятный приказ был выполнен. Ни единая душа не ступила на землю, а когда местные лоцманы поднялись на «Шеер», им сказали, что корабль направляется в Вильгельмсхафен. 26 октября «Шеер» в полном одиночестве встал в Брунсбюттеле и на следующий день ранним утром вошел в пролив. С того момента, когда он наконец появился на Эльбе, эсминцы и истребители обеспечивали его защиту от подводных лодок и нападений с воздуха. К сожалению, погода стояла прекрасная: яркое солнце, отличная видимость – слишком отличная – и практически никого в море. Во всяком случае, врага тоже не было видно. С наступлением сумерек у маяка Нордерней к «Шееру» приблизилась флотилия вражеских торпедных катеров, и тогда он на всех парах пошел прямо на север. Незадолго до рассвета он укрылся в пустынном фьорде в окрестностях Ставангера, чтобы переждать там до наступления сумерек, и снова находился под защитой истребителей.

Ближе к вечеру поступило сообщение о приближении вражеских самолетов к берегу, но через некоторое время они повернули на запад, и «Шеер» покинул фьорд. До самого Стадтландета он опять шел в сопровождении небольших кораблей, которые затем повернули назад. После этого «Адмирал Шеер» остался в одиночестве, и капитан распорядился взять курс на северо-запад. Следующим пунктом должен был стать Датский пролив, отделяющий Исландию от Гренландии, относительно узкий отрезок воды, который открывал вход в Атлантический океан и находился под постоянной охраной противника, как раз для того, чтобы не дать немецким военно-морским подразделениям прорваться в Атлантику.

К несчастью для «Шеера», погода оставалась прекрасной, а капитан предпочел бы туман с дождем, ему не помешала бы даже порядочная буря. Метеоролог не мог обеспечить необходимую погоду; самое большее, на что он был способен, это лишь точно истолковать намерения «небесной канцелярии». Метеоролог произвел расчеты, запустил шары-зонды и проанализировал сводки немецких метеорологических кораблей, несших службу в море, замаскированных под датские, норвежские или голландские суда, а также секретных метеостанций, установленных в Гренландии и на Шпицбергене, покрыв свои карты и графики путаницей разноцветных линий. И всех его усилий хватило лишь на то, чтобы пообещать более подходящую погоду во второй половине завтрашнего дня.

Лейтенант Старзински, вахтенный офицер, рассказывал матросам о том, что он шесть раз ходил по Датскому проливу и никогда еще не видел, чтобы море было так спокойно. Но хотя ветер дул едва-едва, довольно большие волны качали корабль, и эта качка вместе с непрерывной пульсацией машин уже нашла первых жертв среди молодых матросов. Два матроса из вахты Старзински сначала побледнели, потом позеленели. Они оглядывались вокруг, будто прося помощи, но товарищи ничем не могли им помочь. У одного из них так ослабели колени, что он хотел было сесть, но Старзински по долгому опыту знал, что в таких случаях быть жестким значило быть добрым.

– Возьмите себя в руки! Не прекращайте работы и не думайте об этом. Больше вам никак не справиться.

Он говорил резко, но верно, ведь тошнота зависит от воли не меньше, чем от чего-либо другого, и лучшее лекарство от нее – упорная сосредоточенность на работе.

Теперь капитану было не до сна. Если кто-то хотел его видеть, то отправлялся искать его либо на мостик, либо в штурманскую рубку. На пути через Датский пролив в любой момент можно было ожидать встречи с вражеской воздушной разведкой или даже морскими силами противника. Командир «Шеера», его экипаж и те немногие военно-морские базы, которым было известно о его задании, изо всех сил старались скрыть его отплытие от врага, но в Готенхафене жили и работали поляки. Кроме того, «Шеер», возможно, видели с кораблей в Бельте и сообщили о его передвижениях по радио. К тому же в Норвегии действовало движение Сопротивления. Фьорд у Ставангера казался пустынным и лежал в стороне от морских путей, но, несмотря на это, там могло быть множество следящих глаз…

– Самолет в двухстах двадцати пяти градусах по левому борту. Летит очень низко и далеко.

Каждый, у кого нашелся морской бинокль и кто мог отлучиться от работы, направил взгляд в указанном направлении. Когда поступило донесение, капитан как раз вздремнул, сидя в штурманской рубке на жестком кожаном диване. Он тут же вскочил на ноги и побежал к ближайшей оптической трубе.

Самолет оказался в пределах досягаемости артиллерии, и стволы зенитных орудий пришли в движение. «Цель взята», – доложили зенитчики. Но точка вдалеке продолжала уменьшаться. Теперь ее можно было разглядеть только в самый сильный бинокль.

– Это, наверно, один из наших самолетов-разведчиков, – сказал капитан, и в ту же минуту Старзински доложил, что его самый дальний пост наблюдения придерживается того же мнения.

С такого расстояния нельзя было рассмотреть детали, но капитан знал, что Верховное военно-морское командование обратилось в люфтваффе с просьбой отрядить несколько воздушных патрулей, чтобы облегчить «Шееру» прорыв в Атлантику. Но смог ли летчик люфтваффе распознать очертания «Шеера», это другой вопрос. Абсолютная секретность, в которой проводилось мероприятие от начала до конца, не позволила даже намекнуть летчикам о местонахождении «Шеера», не говоря уж о том, чтобы дать им понятие об измененном силуэте корабля.

– Если он нас видел, – а раз мы его видели, то, скорее всего, и он видел нас, – я надеюсь, он не будет нам докучать, – сказал капитан, но тут с радиограммой явился радист. – Я так и думал, – сказал Кранке, прочитав сообщение. – Кто бы это ни был, он может катиться к черту.

Радиограмма говорила, что самолет действительно принадлежал немецким военно-воздушным силам и летчик заметил корабль, приняв его за вражеское судно, и сообщил по радио его точные координаты. Конечно, сообщение было зашифровано, но шифр, используемый в люфтваффе, был гораздо проще военно-морского кода, поскольку самолет не мог взять на борт большой и тяжелый шифровальный аппарат. Поэтому были все основания опасаться, что противник тоже услышал это сообщение, разоблачившее «Шеер», и, возможно, расшифровал его.

«Самолет возвращается», – поступило новое донесение. Он все так же держался на почтительном расстоянии, хотя и несколько ближе с левого борта, чем раньше, и наблюдатели на борту «Шеера» ясно сумели разглядеть в нем «Дорнье-18». Желая убедиться, что летчик не замышляет ничего дурного, Кранке приказал дать опознавательный сигнал. До мостика донесся резкий звук выстрела, в воздухе зашипели цветные огни и медленно опустились на поверхность воды. В ответ самолет с шипением выпустил ракету того же цвета, который был назначен на тот день. Дважды после этого «D-18» производил выстрел и дважды отвечал «Шеер», а затем самолет набрался смелости, чтобы приблизиться к бронированному колоссу. Когда самолет пролетел мимо «Шеера» по правому борту, матросы почти разглядели лица летчиков, которые махнули руками стоявшим на палубе.

– Да, трус не будет летать здесь в одиночку, – сказал Кранке. – А если б у них отказали двигатели…