Kitobni o'qish: «Новая история колобка, или Как я добегалась»
Пролог
Мне было, наверное, лет десять, когда в нашей семье впервые всплыла сказочка про “маньяка с топором”. Однажды мама пришла с работы и трагическим голосом объявила, что ей сказала Светка, а Светке сказала Олька, а Олька слышала от тетки, которая приходится двоюродной сестрой… ну вы поняли. В общем, все вышеупомянутые сверхнадежные источники утверждали в один голос: в нашем районе завелся маньяк с топором, а значит, отныне и впредь все прогулки будут совершаться исключительно в дневное время, а с музыки меня на остановке будет встречать папа, ибо семь часов вечера – самое то время для маньяков.
Потом, конечно, суровые комендантские меры себя изжили (очевидно, сам маньяк испугался того, что он еще и маньячить не начал, а о нем уже все знают), а шутка осталась. Упоминание “маньяка с топором” сводило всю мамину строгость на нет и туда же отправляло мой собственный страх перед темными улицами.
Да и вообще, не такая уж она была и темная. Даже и не улица, а аллея в парке, освещенная оранжевым фонарным светом, падающим из вычурных плафонов с матовым стеклом. И время не такое уж позднее. Подумаешь – десять. Детское время-то!
Кто бы привел это все в качестве аргументов четырем амбалам, окружившим меня, когда выход из парка уже маячил перед глазами, а мыслями я давно была в горячей ванне, заслуженной после тяжелого дня.
Я застыла сусликом, испуганным зверьком, растеряв все зачатки разума, которые у меня имелись.
Бежать? Кричать? Отбиваться?..
Я вцепилась в свою сумку и с трудом разжала пальцы, когда один из типов потянул ее на себя. Это просто вещи, просто деньги. Они заберут, что надо и уйдут, не тыкая в тебя вот этими вот ножичками размером с ладонь.
Руки сами потянулись вытащить из ушей сережки.
– Умненькая девочка, – хмыкнул сзади хриплый голос. – И раз умненькая, то понимаешь, да, что этого мало? Придется натурой доплачивать.
И он хохотнул, будто рассказал веселую шутку.
Козел какой.
Чувство юмора стремительно меня покидало, вместе с самообладанием, а на их место напрашивалась паника.
Даже так – паника-паника-паника!
Я терпеть не могу боль. Я терпеть не могу принуждение в отношении себя. Я терпеть не могу ситуации, в которых я не контролирую ситуацию.
Да, и отдельно я не люблю наглой лапы, опустившейся на мой зад. Вот ее прям больше всего.
К горлу подкатила тошнота. Руки, так и замершие возле сережек, похолодели. Ноги ослабли.
Давай, скажи им что-нибудь, Елена. Самое время. Не будь жертвой. Заговори с ними. Заставь их увидеть в тебе человека!
– Ребят, а вам не страшно? Тут, говорят, маньяк с топором гуляет…
Дружный жеребячий гогот был мне ответом.
Меня сейчас вырвет. Интересно, они передумают, если меня вырвет?
Успокойся, успокойся, это всего лишь тело, жизнь дороже, ты же умная девочка, ты же не хочешь, чтобы тебя покалечили, да? Просто не сопротивляйся, притворись, что ты на все согласна, усыпи бдительность, оставь им сумку и беги!
– Сама разденешься или помочь?
– Я… не надо, пожалуйста. Я сама…
Ночь, аллея, скудный свет фонаря, четыре урода, которым морально-нравственный закон не писан, я и мой ужас…
Все это на мгновение застыло сюрреалистичной картинкой, а потом…
– Ребят, а что это вы тут делаете? – веселый нахальный мужской голос разбавил нашу теплую (душную, я бы сказала) компанию. – А можно с вами?
Они сдвинулись передо мной широкими спинами как-то очень… слаженно, что ли? Отработано. Будто долго репетировали, тренировались. Только в результате этих тренировок, трое вдруг оказались впереди, перед шутником, а четвертый рывком выдернул меня из скудного круга фонарного света, с натоптанной дорожки, умело зажав рот и вывернув руку так, что боль копьем прострелила от сустава до сустава, от локтя до плеча. И когда я попыталась закричать – как угодно, сквозь его ладонь, лишь бы дать понять, что я не добровольно здесь, что я в беде! – легкого движения хватило, чтобы вместо крика о помощи у меня вырвался вопль боли. И всё равно захлебнулся мычанием в пятерне насильника.
Мою сумку он пинком отшвырнул еще дальше в сторону кустов. Чтобы не мешалась под ногами, видимо.
– Слышь, ты, иди куда шел, понял?
– Так я ж к вам! – радостно отозвался все тот же голос, и моя робкая надежда на спасение пошатнулась.
Господи, помоги мне. Господи, спаси меня…
– Ты кто такой? – настороженно уточнил один из четверых.
– Маньяк, – понизив голос, сообщил вновь прибывший, будто выдавал какой-то серьезный секрет. – Вот только топор дома забыл, не обессудьте.
Я не поверила своим ушам. Грабители-насильники, кажется, тоже. Кто-то из них даже начал протяжное “чего-о-о?!”, но окончить на правильной ноте не успел.
Глухой звук удара и неприятный хруст, от которого у меня свело зубы и желудок подпрыгнул к горлу.
Удерживающий меня тип попятился, увлекая меня за собой в густую темноту между парковых деревьев. Я, осознав, что меня, кажется, все-таки спасают, воспряла духом и попыталась укусить его за руку, лягнуть или вывернуться из захвата, но добилась только того, что из глаз брызнули слезы, а рука по ощущениям оторвалась.
– Давай, шевелись, курица!
Он тащил меня все дальше, но все равно голос маньяка нас нагнал.
– Стоять.
Насильник замер, будто и впрямь подчинился приказу.
– Вали отсюда, – резко развернувшись огрызнулись у меня над ухом. – А то порежу девчонку.
– Порежешь девчонку – сверну тебе шею, – буднично уведомил голос.
И не знаю, как мой навязанный спутник, а вот я как-то сразу поверила – свернет. Как пить-дать свернет! И вот честно, я была бы совсем не против, но давайте, пожалуйста, не через мой труп!
Он тоже поверил.
Резкий болезненный толчок в спину, и я лечу прямо на спасителя, врезаюсь в него, и только чудом мы удерживаемся на ногах. А позади уже слышится треск и грузный топот – кто-то ломанулся сквозь парк со всех ног.
“Маньяк” дернулся, и я машинально плотнее вцепилась в его одежду.
Шумно выдохнув – горячий воздух щекотнул лоб – мужчина оставил мечты о погоне и, взяв меня за плечи, слегка встряхнул.
– Ты как? Нормально? Посмотри на меня? Что-то где-то болит?
Параллельно с вопросами, не особенно рассчитывая на адекватные ответы, он мазнул руками по моему телу, ощупывая на предмет повреждений, и я вздрогнула, опомнилась, отступила на шаг назад и впервые посмотрела на того, кого судьба уготовила мне в спасители.
М… судьба, ты издеваешься, да?
Под ложечкой противно засосало.
Первое, что бросалось в глаза в парковой темноте – это толстовка с живописно белеющим черепом, бритая голова и поблескивающая в ухе серьга.
Высокий. Одежда вроде нарочито мешковатая, но в то же время странным образом дающая понять, что под ней далеко не дистрофик. Драные джинсы. Кривоватая зловещая ухмылка.
Впрочем, последнее вполне могло дорисовать буйное воображение, уже согласившееся с тем, что я попала из огня да в полымя.
А вдруг правда маньяк?..
Какова статистическая возможность того, чтобы одна девушка напоролась в парке на двух насильников? Может, они из враждующих группировок? Место не поделили, вот и…
– Телефон твой где? – осведомился “маньяк”, так и не получив ответов на предыдущие вопросы.
Я все также молча ткнула в ту сторону, откуда меня приволокли.
Ладно, телефон так телефон. Он новенький и его, конечно, тоже жалко, но не так жалко, как себя – практичный мозг отсек угрозу телу и вновь вернулся к размышлениям о материальном. Может, ему денег дать? Пусть хоть документы оставит, а то их восстанавливать – это с ума сойти, в прошлый раз, когда вытянули кошелек в автобусе я месяц по инстанциям бегала, все восстанавливала. Самое смешное, что сложнее всего мне дался университетский читательский билет. Ангелина Федоровна у нас была круче МФЦ…
Тел со свернутыми шеями на месте происшествия не обнаружилось. А вот сумка, как ни странно, нашлась, хоть и пришлось ради этого поползать по земле. Документы были спасены, а телефону – хана. На него, очевидно, кто-то наступил – экран вдребезги.
“Маньяк” при виде этого раздосадованно цокнул языком, и у меня по спине вновь пробежал холодок.
– На мой тогда, – он полез в карман, выудил блестящий черный гаджет с узнаваемым яблоком и протянул мне.
Я сморгнула. Что-то новое в системе гоп-стопа.
– Звони домой, пусть встретят.
– Я… – язык ворочался с трудом и вообще от нервов получился какой-то высокий полузадушенный писк. – Я одна… мне некому…
И прикусила язык. Ну вот, теперь он еще и квартиру обнесет?..
– В смысле, мне не далеко идти. Здесь, рядом совсем.
Маньяк вместо того, чтобы ухмыльнуться и довольно потереть руки, закатил глаза и вздохнул.
– Ладно, идем, провожу.
– Спасибо, я сама, – наконец-то придя в себя, отозвалась я твердо и решительно.
– Докуда ты сама, до ближайшей подворотни? – мужчина (парень? я никак не могла прикинуть, сколько ему лет) вздернул бровь.
Аргумент, конечно, хороший, учитывая обстоятельства, не спорю, но нет уж!
– Я не имею привычки водить к себе домой посторонних мужчин, извините. Спасибо вам за помощь, я невероятно признательна, но дальше я сама.
– Во-первых, не домой, а до дома, – возразил маньяк-спаситель, – а во-вторых, Мирослав.
И он протянул мне руку.
Мысли в голове прыснули испуганными зайками в разные стороны. Думать стало нечем, а потому я вполне себе бездумно ляпнула:
– Лера, – и опасливо пожала протянутую ладонь.
Рефлекс называть фальшивое имя вынырнул еще с университетских имен. Я тогда этим пользовалась для отваживания внезапных и нежеланных ухажеров, когда в лоб сказать, что мне это неинтересно, не хватало духу. Ненастоящее имя и вымышленный номер телефона – и знать не знаю, кто вы такой! Мне казалось, что с тех пор я посмелела, а гляди ж ты! Старые привычки легко не забываются…
– Ну, веди, Валерия, – весело объявил маньяк, которого Мирославом у меня звать не получалось.
Я передернула плечами и… повела, что уж.
Держалась бодрячком, не раскисала, и даже мысли какие-то в голове варились. Одна даже сформировалась в вопрос:
– Слушай… А откуда ты про маньяка с топором знаешь?
Он ухмыльнулся – ночные фонари живописно и угрожающе подсветили рожу типичного гопника:
– Да от тебя и услышал, – серьга в ухе блеснула, и я неодобрительно нахмурилась. – Я за тобой почти от начала аллеи иду. У нас там чуть дальше общий сбор. Машину на парковке оставил. Решил срезать. Ну и вот… срезал.
А я с удивлением взглянула на своего спасителя, снова пытаясь сообразить, сколько ему лет? Вид он имел “лихой и придурковатый”, и такая бесшабашная молодецкая удаль свойственна, скорее совсем молодым парням, почти мальчишкам. Но такие, как правило, не оставляют машины на парковках, когда идут пить. Они приезжают на пьянки на родных колесах, а потом горько-горько плачут и тянут деньги с мам и пап, когда их лишают прав “менты-козлы”.
Холодный нервный ком в животе, возникший еще в тот момент, когда мне перегородили дорогу темные фигуры, никак не желал рассасываться. Присутствие рядом незнакомого (он имя себе тоже, может, придумал, как я! Хотя Мирослава фиг придумаешь…) мужчины рядом нервировало, но что-то мешало все же твердо послать его в дальнее пешее. Наверное, мысль о том, что он не дай бог, пойдет за мной позади. А “слежка” моим бедным нервам понравится еще меньше.
Ладно. Спокойно. Парень тебя спас и просто хочет убедиться, что не напрасно. А что выглядит, как гопник, так сейчас мода такая – полгорода выглядит как гопники. Не будь злобной старушенцией в свои какие-то двадцать четыре.
Ты ведь, Елена Премудрая, его даже не к себе ведь домой ведешь, так что расстанетесь у двери и все, концы в воду! И ничего не придется объяснять даже папе с мамой.
Надеюсь Наташке, которая слезно умолила меня пожить у нее две недели, пока она в отпуске – покормить котов, полить цветочки – это не аукнется.
Мы шли молча.
Маньяк попытался вытянуть меня на беззаботный ниочемный треп, но получив на пару вопросов многозначительное “угу”, понятливо заткнулся.
Подъездная дверь хлопнула за спиной, заставив вздрогнуть, свет на первом этаже не горел. Каблук соскользнул со ступеньки, я пошатнулась, и маньяк любезно поддержал меня под локоть, заставив покраснеть, к счастью, невидимо. Соберись, Колобкова! Что ты как я не знаю! Не то, что до дома дойти, по лестнице без приключений подняться не можешь!
На третьем этаже я замерла посреди лестничной площадки и обернулась к навязавшемуся спутнику.
– Пришли. Спасибо большое. Я вам крайне признательна за все.
– Вы бесстрашная девушка, Валерия, – улыбнулся маньяк.
На третьем этаже свет горел и при свете он, наконец, показался мне не таким уж и страшным. Ну череп, ну серьга, ну подумаешь… улыбка зато приятная. И глаза красивые. Удивительные, оказывается, не голубые даже, а почти синие, глубокого чистого цвета. Никогда таких не видела.
– Всего доброго, – он шутливо козырнул и почти вприпрыжку, как десятилетний мальчишка, поскакал вниз.
Я выдохнула с полным облегчением и полезла в сумку за ключами.
Ключи нашлись быстро, а вот дальше случилось непредвиденное…
У меня дрожали руки.
Тряслись. Ходили ходуном. Да так, что попасть в замочную скважину категорически не получалось.
Я закусила губу, сжала и разжала кулаки, снова поднесла ключ, но противный замок мало того, что не поддавался, так еще и принялся расплываться перед глазами.
Теперь меня трясло уже всю.
Откат от удивительной выдержки оказался ошеломляющим.
Ключи, лязгнув, упали. Я нагнулась, чтобы их поднять, и, всхлипнув, осела на пол рядом. Холодный ком вместо того, чтобы рассосаться, поднялся до груди, до сердца, разросся там, выдавливая из меня рыдания…
Сильные руки стиснули меня за плечи и без усилий вздернули вверх.
Синие глаза, бритый череп и дурацкая сережка.
– Н-никакая я-я не бес… бесс… бесстрашная, – выдавила я, клацая зубами и дрожа подбородком. – П-прос-сто т… т… тормознутая.
Маньяк поперхнулся воздухом, с трудом удержав неуместный смешок, и уткнул мой нос в свой череп. Не тот, который бритый, а который на толстовке.
– Ну-ну, все хорошо, все позади…
И чужие незнакомые руки гладили мои волосы, сжимали плечи, похлопывали по спине и проделывали все прочие манипуляции, теоретически призванные, успокоить рыдающую девицу. На практике девица успокоилась только тогда, когда сил рыдать уже не осталось.
Я шмыгнула напоследок носом и, забив на приличия, утерла его рукавом кофты, другим хотела размазать по лицу остатки слез, но замерла с недоумением уставившись на буровато-красные пятна. Посмотрела вниз.
– У вас… к… кровь!
– Где? – изумился маньяк и тоже уставился вниз, на зияющую прорехой на боку толстовку.
На черной ткани ничего не было видно. А вот на моей бежевой, голубой и синей – кофта, блузка, юбка – очень даже!
– Неловко вышло, – посетовал Мирослав. – Ну ничего, сейчас под холодную водичку сразу, должно отстираться…
– Вы с ума сошли? – нервно икнула я. Руки обрели утерянную было твердость, ключ вошел в дверной замок как нож в масло, и я уже совершенно не думала о том, что распахиваю дверь в чужую квартиру перед совершенно посторонним человеком. – Заходите, я немедленно вызову скорую.
– Да ерунда, царапина. Не кипешись, Валерия.
Язык едва не дернулся поправить: “Я Лена”, но я закусила губу и вместо этого отрезала:
– Все вы так говорите, потом помираете за углом, а я неси тяжкий крест по жизни.
– Вы так уверенно это заявляете, уже бывали прецеденты? – заинтересовался маньяк.
Умирающим он определенно не выглядел, как и страдающим от шока и неспособным здраво оценивать свое состояние. Но пятна на моей одежде все равно были, и даже если там и правда всего лишь царапина…
– Заходите уже, – поторопила я. – Дайте я хотя бы обработаю. Или для этого мне надо прецеденты про гангрену привести?
Мирослав хмыкнул, но подчинился, прошел в распахнутую дверь, вежливо скинул на коврике ботинки. Дуська, толстая рыжая кошка, сидя в проеме, ведущем в комнату, глазела на меня и незнакомого мужика так, что мне отчаянно засвербело перед ней оправдаться – да я его на минуточку впустила, сейчас вот обработаю и сразу же выставлю, чесслово!
– Ванная здесь, – я распахнула дверь, зажгла свет и нырнула в недра шкафчика в поисках аптечки. – Вы пока раздевайтесь, а я сейчас…
Да! Подруга, ты запасливое золото, я тебя люблю! Было бы отчаянно неловко, не окажись сейчас у Наташки ни бинтов, ни антисептика.
Я выпрямилась с добычей, обернулась – и обомлела.
Даже рот сам собой приоткрылся.
Маньяк послушно стащил толстовку и футболку и теперь щеголял великолепно вылепленным полуобнаженным торсом, но великолепие этого торса я оценила только во вторую очередь, а в первую…
По загорелой коже причудливо змеились тонкие линии.
Татуировка покрывала все тело, по крайней мере, видимую его часть. Причудливая, завораживающая. Я не была большим любителем росписей, но от этой не могла оторвать взгляд, и только спустя несколько мгновений до меня дошло, что я обласкиваю вниманием не столько удивительный узор, сколько выпуклые мышцы рук и плеч, рельефную грудь и треклятые “девичья погибель” кубики.
В и без того маленькой ванной стало очень тесно.
Я прерывисто вздохнула, резко вспомнив, как это делается, и облизнула пересохшие губы, а потом наконец заметила то, из-за чего нежной женской психике моей пришлось пережить такое потрясение.
Царапина, влажно поблескивающая бисеринками крови, расчерчивала бок. Совсем не пугающая, хоть и длинная – действительно, просто царапина.
Я окончательно встрепенулась и полезла в аптечку. Маньяк то ли не заметил моего краткосрочного оцепенения, то ли сделал вид, что не заметил. Может, ему к такому и не привыкать! Он оперся задом на белый бок стиральной машины и разглядывал меня, от чего щекам почему-то стало очень жарко. Непривычные-с мы к пристальному вниманию полуголых мускулистых татуированных и бритых маньяков!
Страх-то какой, а не описание…
В голове дурацкой мыслью бился бородатый анекдот.
“ – На меня вчера маньяк напал.
– Сексуальный?
– Очень!”
Я смочила антисептиком ватный диск и занялась делом.
Приятный аромат мужского одеколона щекотал ноздри и вкупе с близостью красивого и такого привлекательного в своей необычности тела кружил голову. Я медленно и вдумчиво обрабатывала царапину, а сама исподтишка разглядывала татуировку. Линии вблизи оказались не чисто черными, а с легкой синевой и как будто даже немножко переливались на свету – но это уже, наверняка, обман зрения.
Я метнула взгляд выше, напоролась на внимательные синие глаза и тут же потупилась, нервно заправив за ухо выскользнувшую прядь. Что вы, что вы! Я приличная девушка!
– И часто вам приходится рыцарей в беде спасать? – вдруг подал голос маньяк, заставив меня вздрогнуть и сильнее чем нужно прижать вату к ране, от чего он тут же дернулся и даже издал короткое шипение.
Я наградила мужчину укоризненным взглядом, скопировав оный у Дуськи и покачала головой, а потом доверительно понизив голос сообщила:
– Вы у меня первый.
Пошлячка Лена! Флиртует и не краснеет!
Красиво очерченные губы дрогнули и расплылись в самодовольной ухмылке. Серьга сверкнула в белом свете дневной лампы. Эх, все же простые эти мужики, как табуретка!
– Какая невиданная честь, – и низкий мужской голос стал еще на полтона ниже. – Я польщен!
Подача принята, одобрена, Мирослав легко включился в древнюю игру, в которой все в конечном итоге сводится к: “вы привлекательны, я – чертовски привлекателен, чего зря время терять?”.
Мысль эта внутреннего протеста не вызывала. Голова продолжала кружиться и что-то хмельное, куражное, незнакомое просыпалось внутри. Разгоралось из искорки в огонек, и огонек этот жег изнутри, посылая по телу волны жара.
Я вдохнула и выдохнула, призывая ошалевший от выбросов всяких-разных гормонов организм к порядку, и принялась наносить на царапину антибактериальную мазь.
– Мне знаете ли тоже, – Мирослав вдруг немного подался вперед, наклоняясь ко мне, и от этого движения моя ладонь, испачканная в мази, прижалась неожиданно плотно к гладкой горячей коже. – До сих пор девиц спасать не приходилось.
Дыхание обожгло ухо и пустило россыпь мурашек от него и вдоль позвоночника.
Ах, что ж ты, ирод, делаешь!
Кончики пальцев, осторожно касающиеся раны, заныли. Острое желание коснуться совсем иначе, провести по рельефу кожи, очертить парочку линий практически обжигало. Никогда я еще не испытывала такой изматывающей жажды прикоснуться к мужчине.
В ванной стало душно и влажно, будто кто-то из нас только-что принял душ с паром. Горячий, горячий душ…
Я представила, как капли воды могут скатываться по этой коже – гладкой и загорелой, как в рекламе какого-нибудь мыла, и поняла, что душ срочно нужен мне – холодный!
Пока я накладывала повязку, вынужденно обнимая обнаженный торс, чтобы сделать оборот бинта, руки едва заметно, но ощутимо подрагивали. Вот только закрепив кончик марли, я не сделала шаг назад, не увеличила дистанцию, на разорвала странное наваждение.
Возможно, потому что мне не дали.
Тяжелые ладони легли на талию – неожиданно весомо и приятно и погладили большими пальцами живот сквозь тонкую ткань.
Глаза в глаза. Нереальная синева и что-то магнетически животное в этом взгляде. Пробуждающее древние инстинкты. Мне хотелось потереться об него кошкой, вцепиться ногтями в твердые мышцы, прижаться так, чтобы на гладкой коже остался запах моих духов.
Наваждение.
Мирослав качнулся вперед, я закрыла глаза в ожидании поцелуя, но вместо этого он легонько боднул меня в лоб и потерся носом о кончик носа. Губы тронуло только чужое прерывистое дыхание. А потом щеки коснулись кончики пальцев, прочертили невесомую линию вниз, по шее, вдоль выреза блузки, царапнули верхнюю пуговицу, заставив меня судорожно выдохнуть и тут же снова задержать дыхание.
– У тебя стресс, – медленно произнес мужчина, снова утвердив ладонь на моей талии, но не отодвигая головы – она все также прижималась к моей.
Было в этом промедлении, в этой нерешительности что-то томительно сладкое. Приятное. Заботится, не хочет воспользоваться. Джентльмен во всех отношениях, даром, что маньяк.
– Стресс, – легко согласилась я. – А стресс надо снимать.
И расстегнула ту самую верхнюю пуговицу блузки, делая вырез уже и длиннее.
Это движение стало роковым, тем самым, которое разрушило тягучее предвкушение. Чужие, твердые, горячие, настойчивые губы впечатались в мой рот, тяжелые ладони вдавили меня во все это прекрасное – мужское, мускулистое, расписное. Грудью, животом, как мне только что мечталось, и я впилась ногтями в жесткие плечи, с ликованием ощущая, как от моего прикосновения под кожей пробежала дрожь.
Я целовала этого незнакомого, совершенно чужого мне мужчину так, как не целовала еще никого и никогда. Так, будто моя жизнь или рассудок зависели от этих поцелуев. Хотя рассудок тут, пожалуй, совершенно не при чем. Как раз-таки наоборот. Безрассудное, сумасшедшее – в омут с головой и не выныривать.
В этом было что-то пьянящее – вот так вот нарушать правила. Негласные правила, диктующие, как следует вести себя приличной девушке из хорошей семьи, а как – категорически не стоит.
Мы поменялись местами, и я оказалась на стиральной машине, и блузка снялась с меня вместе со стрессом, а восхитительные губы теперь терзали нежное полушарие, выглядывающее из кружева бюстгальтера. Не пересекая полупрозрачную границу, но заставляя меня отчаянно этого желать.
Юбка задралась, и грубая ткань мужских джинсов касалась теперь тонкой обнаженной кожи, и от каждого характерного движения бедер, вжимающихся в меня, внутри будто плескало кипятком.
Я никогда в жизни никого так не хотела.
– Ты такая сладкая.
Хриплый шепот на ухо был просто набором звуков, от которого у меня по спине пробегали мурашки, и куда больше меня сейчас волновали пальцы, рисующие причудливые петли на внутренней стороне моего бедра и неотвратимо пробирающиеся туда, где их уже давно ждут.
Но звук голоса немного вернул в реальность. Я открыла глаза, увидела плитку, шторку с котятами, стопку Наташкиного белья с кокетливыми розовыми стрингами сверху и неожиданно поняла, что так – не хочу.
Не хочу торопливо, даже толком не раздевшись, отдаться на стиральной машине левому мужику…
…если уж отдаваться левому мужику, так с чувством, с толком, с расстановкой!
И, угрем вывернувшись из ласкающих меня пальцев, текучей водой соскользнув на пол, я ухватила Мирослава за руку и потащила в спальню.
Ноготок скользил по тонкой линии. На очередном пересечении я несколько мгновений раздумывала, куда свернуть, пытаясь угадать направление, которое выведет меня к соблазнительному завитку вокруг плоского соска. Но лабиринт черных линий был необъятен, как мужская грудь, на которой лежала моя голова, к тому же мне было лень ее поднимать, чтобы внимательнее изучить возможные “ходы”.
Мирославу, кажется, было щекотно, потому что кожа под пальцем иногда подрагивала, но он мужественно терпел, позволяя мне играться с татуировкой. Лежал без движения, прикрыв глаза, только пальцы руки, зарывшиеся в мои волосы, ненавязчиво перебирали растрепанные пряди и массировали голову.
От этих движений слипались глаза. Сытая томная нега завладела телом, превратила его в пластилин, неспособный гнуться по собственному желанию – исключительно по воздействию извне. А надо было где-то найти силы, чтобы встать, одеться, изобразить какую-то деятельность, пожалуй…
– Как сокращается имя “Мирослав”? – на деятельность меня упорно не хватало, хватало только на дурацкие вопросы.
Палец соскользнул с линии, царапнул по ребру, и мужчина дернулся от щекотки, а я хихикнула, спрятав нос у него на груди.
– Мир.
– Миру – Мир! – жизнерадостно объявила я, приподнимаясь на локте и пытаясь нашарить рукой одеяло, чтобы прикрыться.
– Давай мир пока что без Мира обойдется? – маньяк неожиданно перехватил мою руку. Кувырок – и я оказалась подмята тяжелым телом.
Запястья вдавлены в матрас, и синеглазая тень нависает надо мной почти угрожающе, но мне ни капельки не страшно.
А поцелуй неожиданно бодрит.
Ладно! Ты хотела изображать деятельность? Вот! Изображай! Ради этой даже не надо вставать с кровати, а маньяка можно и чуть попозже выставить…
– С добрым утром, – мурлыкающий шепот на ухо, и губы нежно прихватили мочку уха.
Слегка шершавая ладонь обрисовала изгибы тела, слегка сжав нижнюю округлость, и я выгнулась, потягиваясь – какой приятный сон!..
И тут же подскочила пружиной, вертикально – вверх, как испуганная кошка. Даже волосы так же дыбом встали. Разве что кошки не прижимают к груди одеяло, чтобы прикрыться.
Все свое-то я, конечно, прикрыла, а вот чужое как раз наоборот…
Долго любоваться на дело рук своих не стала. Потому что стыд и позор, Ленка, и не на что там глазеть, даже если и есть на что!
То, что казалось прекрасным и правильным ночью, при свете дня становилось дурацким, необдуманным и откровенно безрассудным. Докатилась! Маньяков по подворотням цеплять и таскать в чужую квартиру. Это почти как котиков таскать, только хуже!
…я представила, как Наташка возвращается домой, а у нее тут вместо двух котов (вместе с двумя котами) маньяк без топора – зевает, трется и жрать просит…
Хотя, если так посмотреть (и вот так, и вот сяк, и вообще с любой стороны хорош), Наташка, возможно, была бы и не против…
– Лер…
Мое-не-мое имя вырвало меня из уползших непонятно в какую сторону размышлений и окончательно расставило все на свои места.
– Тебе надо уйти, – твердо произнесла я, глядя сверху вниз в синие глаза. И, подумав, добавила: – Извини.
Ответный взгляд был мучительно долгим, но я и не думала отворачиваться, несмотря на полный и абсолютный душевный раздрай.
– Хорошо, – наконец кивнул Мирослав, поднялся и принялся одеваться. А я метнулась в ванную за его верхней одеждой, чтобы только ускорить его уход и не задерживаться лишнее мгновение в одном помещении.
Он больше ничего не сказал, натянул послушно протянутую футболку и толстовку, вышел за дверь. И едва все не испортил, обернувшись на лестничной площадке. Он открыл рот, а я, не медля больше ни мгновения, захлопнула дверь и провернула замок. А потом, выдохнув, прильнула к глазку.
Мужчина немного потоптался на лестничной площадке, даже поднял руку, собираясь надавить на кнопку звонка, но потом передумал, повернулся и принялся спускаться по лестнице.
Когда бритая макушка скрылась из поля зрения, я выдохнула, сползла по двери вниз и так и осталась там сидеть, как была – голая, растрепанная, завернутая в одеяло.
М-да…
Жжешь, Колобкова!
Отжигаешь прямо-таки.
Кряхтя, как столетняя бабка, я поднялась с пола и переползла в ванную. В зеркало на себя смотреть было страшновато и, как оказалось, не зря.
Удивительно, право слово, что маньяк сам от меня не сбежал!
Длинное шатенистое каре, как и предполагалось – дыбом, под глазами синяки от туши, которая хоть и стойкая, но не настолько, сами глаза – опухшие, болотно-зеленые и заспанные. На щеке – след от подушки. На шее засос, на груди засос, даже на бедре, прости господи, засос. Батюшки, да я вампира подобрала!
Неодобрительно покачав головой на собственное отражение, я принялась набирать ванную. Сейчас как утону, так сразу полегчает!
Дуська сидела на пороге вместе с Люськой, и теперь на меня с укором смотрели две пары кошачьих глаз. “А еще “чесслово” давала! Сразу, мол, выставлю! Ну и мряулодежь пошла!”.
– Так, – вздохнула я. – Я вам банку с кроликом, а вы – ни слова Наташке!
И выпнула обе кошачьи попы за дверь.
Покачиваясь в мягких облаках ароматной пены, я медитировала на шторку с котятами и выдумывала себе оправдания и утешения.
А потом решительно махнула на все рукой.
В конце концов, что такого?
Это просто одна ночь.
Без привязанностей. Без ответственности. Без последствий.
Так и о чем тут переживать?..
