Kitobni o'qish: «Темная полоса»

Пролог

Так и хочется начать свой рассказ со слов: я поведаю вам о цепи странных и необъяснимых событий, приключившихся со мной и моими друзьями ранней осенью такого-то года в нашем родном южном городе.

Увы, но мне придется признать, что не все происшествия темного периода нашей жизни связались в логическую цепь, а странность их более или менее объяснилась со временем. Осталось только одно явление, которое осознать мне так и не удалось: почему же все-таки беда не приходит одна?

Часть первая

Глава 1

– Центр красоты и здоровья, здравствуйте!

Голос Маришки – сладкая музыка. Наш офис-менеджер умеет говорить с людьми и любит делать это. Сладкая музыка звучит и в каждом уголочке нашего Центра. Мелодия восхитительно сочетается с толстым ковром на полу, белыми кожаными диванами, зеркалами от пола и до потолка, хрусталем светильников, ароматами дивных трав.

Мы открыли свой Центр восемь лет назад, скорее не ради денег, то есть не только ради денег. Каждый из нас – и Соня, и Боряна, и Дольче, и я – переживали черную полосу. У каждого из нас неприятности были свои собственные, но из-за того, что мы были очень близки между собой, наши черные полосы вроде как объединились. Мистика заключалась в том, что с нами это происходило уже во второй раз.

Хуже всех тогда, в 2000-м, пришлось Соне. Ее муж погиб в автомобильной катастрофе, оставив ее с девятилетним сыном. Своими силами справиться с горем Соня не смогла, в результате чего подсела на какие-то препараты, находящиеся в специальных списках. Рецепты на эти препараты она, врач-невролог в поликлинике, выписывала себе сама. И – попалась. В итоге она оказалась без работы, но с наркотической зависимостью.

У Боряны, учительницы физкультуры в средней школе, обстоятельства сложились так, что она угодила в серьезную передрягу. На ее уроке мальчишки из десятого класса забили до полусмерти одноклассницу. Такого бы ни за что не случилось, если бы Боряна не оставила класс, выскочив во время урока к своему ухажеру. И она успела бы прекратить избиение, если бы находилась хотя бы в коридоре, за дверьми спортивного зала. Но во время инцидента Борянка занималась любовью со своим бойфрендом в его машине, остановившейся в тенистом скверике за школой. К счастью, девочка выжила, поэтому Боряна получила всего два года условно.

Я тоже заработала свои неприятности собственными руками. Однажды осенним вечером я сбила на своей машине женщину. Все водители говорят одно и то же в таких случаях: не знаю, откуда она вывернулась. Я бы тоже так сказала, только кто мне поверит?

Я гнала свою тойотку на приличной скорости, потому что спешила на свидание. И по странной случайности пострадавшая женщина оказалась женой моего любовника. Господи, как грубо это звучит! Мы же действительно любили друг друга, нас связывал не только секс, а многое и многое, что и должно связывать людей, которые созданы друг для друга.

Итог той аварии был печален: жена Жени, Инна, получила трещину в позвонке, долго лечилась. А мы с Женей расстались. Только одно обстоятельство сложилось благоприятно: Жене удалось не дать делу ход, поэтому суда не было. Ну а я, конечно, оплачивала лечение Инны. С тех пор я не вожу машину.

Как и обычно, самые экзотические неприятности выпали на долю Дольче. Надо заметить для справки, что Дольче – самый красивый мужчина, которого я видела живьем. И ничего странного, что он стал объектом страсти сумасшедшей женщины, клиентки салона красоты, где он работал в те времена. Возможно, если бы наш друг не был абсолютно равнодушен к женскому полу, дамочка затащила бы его в постель, получила что хотела – и успокоилась. Но… Дольче был голубым, да еще и в тот период переживал начало своего первого настоящего романа. Правда, отчаянная страсть двоих прекрасных мужчин кипела в виртуальном пространстве, а возлюбленный Дольче, родившийся в России этнический немец, сейчас проживал в Дюссельдорфе. Забегая вперед, добавлю – у Дольче с Яковом до сих пор любовь. Они ездят друг к другу несколько раз в год, ежедневно переписываются и мечтают воссоединиться. Только не могут решить – в России или в Германии. Почему-то Дольче не рвется жить в Неметчине.

Вся эта бодяга с сумасшедшей на фоне Сонькиных бед, Борянкиных проблем и моих собственных неприятностей выглядела как-то несерьезно. Но когда психопатка перестала звонить Дольче по ночам, а попыталась плеснуть ему в лицо кислотой, мы поняли, что дело швах. Избавлялись мы от чокнутой всеми средствами: Дольче даже сменил квартиру. Кстати, жилье он купил в том самом доме, в котором мы все жили в детстве. Дольче и сейчас там живет, поэтому мы всегда собираемся только у него.

Говорят, темнее всего бывает перед рассветом. Восемь лет назад у нас так и было. Мы пребывали в отчаянии, стараясь найти лекарство от бед и неприятностей.

Именно в то время я получила наследство от деда: большую, хорошую квартиру в еще новом доме. И тут Соню осенило, что надо все изменить в жизни, тогда и жизнь изменится, а были бы деньги – можно было бы открыть такой клуб, как в столицах, где есть и парикмахерская, и фитнес, и косметолог, и все такое.

Парикмахер, то есть, простите, стилист, у нас был – Дольче, тренер по фитнесу – отставная физкультурница Борянка, сама Соня решила заняться диетологией. А мне поручалось общее руководство. То есть, продав дедову квартиру и вложив все свои деньги в новое предприятие, я стала завхозом и девочкой на побегушках у звездной троицы. А что делать?

Наш Центр, как Соня и планировала, начал процветать с первых дней открытия. Тут я тоже смогла помочь. Все-таки я закончила филологический – факультет невест, и наши невесты пользовались большим спросом у женихов города. Большинство моих подруг удачно вышли замуж, превратились в обеспеченных дам и с удовольствием стали приходить к нам в Центр. Они рекомендовали нашего стилиста, нашего фитнес-тренера, нашего диетолога подругам, свекровям, знакомым. Так и пополнялся контингент клиентов, а также наши банковские счета.

Но я зря тяну на себя одеяло. Лицом нашего Центра был, есть и будет только Дольче. Клиентки и даже клиенты идут в Центр персонально к нему. Женщины обожают его, их не смущает его сексуальная ориентация. Думаю, именно потому, что мой друг искренне любит и понимает женщин. Он сопереживает любовным драмам наших дам, каждую клиентку он готов поддержать словом и советом. И он очень умен, хоть и не демонстрирует этого.

С каждой новой женщиной, обратившейся к нему за помощью, Дольче долго разговаривал, а только потом усаживал в парикмахерское кресло. А закончив работу, еще и рассказывал, как самостоятельно укладывать волосы, какой макияж рисовать на лице, какую одежду выбирать и даже как лучше держаться в обществе. И если дама слушалась Дольче, она просто расцветала.

По дороге Дольче советовал некоторым похудеть, другим – нарастить немного мышц. А для этого, моя дорогая, вам стоит зайти к нашему диетологу и к нашему фитнес-тренеру.

И тут уж показывали класс Соня с Борянкой.

Глава 2

Год назад, правда, мы обрели в городе недоброго конкурента. Причем воспитали и научили его всему, что знали сами. Если не растекаться мыслью по древу, то дело обстояло таким образом. У Борянки была приятельница, тоже бывшая гимнастка, тоже выпускница спортфака, Надежда Калачова. Через три года после открытия нашего Центра Боряна решила позвать Наденьку в нашу команду. В основном по двум причинам. Клиентов, полюбивших фитнес, у Борянки стало так много, что к вечеру она валилась с ног. В то же время Наде нужна была работа. Ее бросил муж, оставив супруге двоих детей, да и престарелая мама нуждалась в заботе и лечении. Боряна не просто взяла Надежду в помощницы – она отдала ей самых лучших клиентов, отправляла на обучение в столицы и даже за границу, занимала деньги, сидела с Надиными отпрысками, сочувствовала, помогала, утешала и радовалась успехам подруги.

Несколько лет Надюша была нам близким человеком, ведь друг твоего друга – мой друг.

Мы с Соней и Дольче дивились: что это Борянка такая добрая? Обычно она не старалась изображать мать Терезу. Но вот так уж сложилось – наша подруга вдруг ощутила радость быть кому-то нужной, опекать, заботиться и отдавать. Еще Борянка говорила нам, что это дружба спортсменов, она проверена в таких испытаниях, что о-го-го!

Возможно, спортивная дружба и о-го-го, да только не так оказалось в нашем случае. Надюшенька оказалась неблагодарной свиньей. Со временем один из ее клиентов стал ей близким личным другом и тоже бросился помогать одинокой матери двоих детей. А так как Сергей Аванесян был человеком обеспеченным, то его помощь выразилась в хорошем финансовом допинге, благодаря которому эта стерва Надька открыла свой собственный спортивный центр «Амадей» с косметологами, парикмахерами и саунами. Более того, эта хрупкая светловолосая девушка не стеснялась отбивать у нас клиентов, обливая грязью всех нас.

Но никакие Надьки не могли испортить нам обедни: мы действительно оставили черную полосу позади. Центр стал для нас той самой новой жизнью, в которой не было темных полос. И каждый раз, поднимаясь на третий этаж бизнес-центра, в котором мы выкупили под наше гламурное предприятие целый этаж (200 кв. м), я жмурилась от счастья.

Глава 3

Пока я доставала ключи от кабинета, наш офис-менеджер продолжала беседу по телефону.

– Да. – Она метнула быстрый взгляд хитрых карих глаз в мою сторону: – Вы поговорите? Соединяю.

В два прыжка я влетела в дверь своего кабинета и схватила трубку телефона.

– Алло! – выдохнула я, упав на диван. Этот керамогранит такой скользкий!

– Наташа, это ты? – Приятный мужской голос был не просто знаком, он был мне почти родным.

– Я.

– Наташа, это Саша.

– Да, Саш, привет. Как дела?

– Плохо, Наташ, у меня такое горе… Моя мама умерла.

– Соболезную, Сашенька.

Мой муж с рождения страдал тяжелой мамозависимостью, по этому я понимала, что он теперь чувствует. Отчасти я даже готова была его пожалеть. Двумя-тремя добрыми словами.

– Наташенька, что мне теперь делать?

– Сашенька, ты взрослый мужчина. Тебе… мм… сорок два года.

– Наташа, я не смогу пережить это…

– Сашенька, это сначала так. Время лечит, крепись, держись. В какой-то момент ты по чувствуешь, что стало легче, потом – еще немного.

– Я никогда не почувствую такого. Ты приедешь? Похороны сегодня, в двенадцать ноль-ноль.

– Но, Саш, мы с твоей мамой, ну… Общего языка так и не нашли.

– Это не важно. Наташенька, родная!

Он что, опупел? Какая я ему родная?

– Ты близко знала мою маму, ты уважала ее. Она моей Алинушке все время повторяла, что ты никогда не хамила свекрови, потому что уважала.

Надо было бы напомнить ему, что его безумную мамашу я просто боялась. Уважать там было нечего. От обращения к его памяти удержалась только потому, что Сашка и впрямь страдал. Но на похороны я не пойду!

– Наташа, я никогда тебя ни о чем не просил!

Это была чистая правда – он даже не попросил меня остаться, когда его мать довела меня до того, что я подхватила годовалую дочь одной рукой, сумку со своим барахлом – другой, а потом, не дождавшись от него ни слова, ушла навсегда.

– Ладно… ладно, я приду. Но Варьку не приведу.

– Да, конечно. – Одна нотка в его голосе прозвучала даже радостно.

Я чуть не обиделась, что он так просто согласился на Варькино отсутствие, но передумала. О дочери он и в лучшие моменты не вспоминал, чего сейчас ожидать?

Мне очень хотелось глотнуть водички, но телефон в моей руке снова запел. Маринка испуганным шепотом сказала, что звонят из прокуратуры. Я не успела удивиться, а другой мужской голос уже произнес:

– Меня зовут Василий Иванович Дмитриев. Я – следователь по особо важным делам городской прокуратуры.

– Да, понятно. Чем могу помочь?

– Вам знакома Закревская Валентина Алексеевна?

– Да, конечно. Она постоянная клиентка нашего салона. Что случилось?

– Позавчера вечером она умерла. Я расследую обстоятельства ее смерти. Мы можем встретиться?

– Да. – Наверное, я говорила как попугай: «Да, да, да». – Приезжайте.

– Я буду у вас через двадцать минут.

Глава 4

Я набрала внутренний номер Сони и попросила ее зайти в мой кабинет, если у нее нет клиентки. Клиентки не было.

– Сонь, – сказала я как можно спокойнее: Соня у нас очень эмоциональная. – Ты слышала, что случилось с Закревской?

– Нет. – Соня улыбнулась мне своей самой рассеянной улыбкой из небывалого арсенала ее фирменных рассеянных улыбок. Эти улыбки сводили с ума мужчин и дезориентировали женщин практически мгновенно. – А что с ней?

– Сонечка, она умерла.

Лицо моей подруги вытянулось.

– Когда?

– Позавчера вечером.

– Почему?

Я рассказала Соне о звонке следователя. И на всякий случай намекнула:

– Скажи мне, у нас с тобой есть повод волноваться?

– Нет.

Она смотрела мне прямо в глаза, демонстрируя честность, открытость, лояльность и желание сотрудничать. Я удовлетворенно кивнула.

Василий Иванович оказался представительным, я бы сказала, холеным человеком лет сорока пяти, внешне мало отличающимся от клиентов нашего салона. Вот так теперь выглядят представители органов, удивилась я.

Его волосы были цвета перца с солью. Свой тяжелый подбородок он держал высоко задранным, а в карих глазах тлела томность бывалого ходока. Пронзительность его взгляда мне показалась какой-то наигранной, и вообще манерой держаться он напомнил Кашпировского. Это было бы смешно, если бы разговор наш не оказался таким неприятным. И тревожным.

– Здравствуйте, девушки, – сказал следователь чуть ли не игриво, входя в мой кабинет.

Мы с Сонькой ощутили себя проститутками в борделе.

И после этого он сообщил нам, не скрывая, что считает нас по крайней мере чикатилами в юбках, о результатах медицинской экспертизы тела Валентины Алексеевны Закревской. Причиной смерти, сказал он, стал аллергический отек легких, который вызвало вещество, входящее в состав популярных таблеток для похудания.

– Знакомая Закревской сказала нам, что эти таблетки порекомендовали ее подруге в вашем Центре.

Я покосилась на Соню. Соня молчала. Почему она не кричит во весь голос, что мы принципиально не продаем и не рекомендуем БАДов своим клиентам?

– Мы не продаем своим клиентам никаких препаратов, – как-то вяло сказала Соня.

– Отлично! – почему-то обрадовался Василий Иванович. – Тогда я впускаю в ваш салон своих коллег для обыска. Вот ордер. – Он протянул мне какую-то бумажку.

Господи, обыск! Да у меня же шестеро клиентов в Центре. Одна дамочка лежит голая в жемчужной ванне, другая, обернутая, как мумия, распластана в спа. Дольче наращивает волосы дочери председателя думы, Боряна дает уроки карате управляющему банка, ну и остальные двое посетителей тоже при деле…

Пока я все глубже погружалась в шоковое состояние, Соня заплакала.

Заметив это, Василий Иванович заметно просиял.

– Будем сознаваться? – давил он на нас, переводя свой едкий взгляд с Сони на меня и обратно.

– Знаете, – сказала я, чтобы как-то протянуть время. – Знаете, а я бы хотела почитать заключение ваших экспертов. Что это за вещество такое, вызывающее аллергию? Даже если мы и порекомендовали Закревской похудательные таблетки, – я посмотрела на Соню, и та закивала головой, подтверждая свою вину, – мы предложили бы ей качественную продукцию, гипоаллергенную. От наших таблеток не умирают.

– Я сама их принимаю, – прошептала Соня, хлюпая носом.

– Заключения мы подозреваемым не даем, – высокомерно объявил Василий Иванович. – Но вот арестовать вас я могу. Будете сидеть, пока не одумаетесь.

Я чуть заметно улыбнулась Соне. Он пугает нас. Возможно, просто потому, что любит пугать «девушек». У всех у нас есть свои слабости. Вот я, к примеру, ябеда.

– Ну, это вряд ли. Я плохо законы знаю, и то понимаю, что у вас нет оснований для задержания или ареста. И еще сейчас я проконсультируюсь кое у кого. А вы посидите в коридоре.

Василий Иванович скорчил презрительную гримасу:

– Вы тут себя кем считаете, девочки? Вы тут сидите, деньги у людей выдуриваете, да еще их же и травите! Я хорошо знаю, чем вы тут занимаетесь. Не первый день таких, как вы, на божий свет вывожу. Вас всех давно пора разогнать, все эти ваши проститутские…

– Василий Иванович, с вами Геннадий Егорович поговорить хочет.

За время, затраченное нашим милым следователем на проповедь, я успела набрать номер прокурора области, сбросившего в нашем Центре тридцать пять килограммов, и в двух словах нажаловаться на поведение некоторых его коллег. Обычно я стеснялась пользоваться телефонным правом, только вот Дмитриев был очень противный, да и пахла его деятельность подозрительно.

После краткого разговора с Геннадием Егоровичем следователь смерил нас убийственным взглядом и медленно, с гордо поднятой головой покинул мой кабинет.

Я повернулась к Соне:

– Дорогая, умойся, приведи себя в порядок и поезжай домой. Мы потом поговорим, хорошо?

Соня смотрела в пол.

– Сонь, ну все мы люди… Тебе понадобились деньги. Я же понимаю. Если все обойдется и нас по тюрьмам не рассадят, то я предлагаю ничего не говорить Борянке и Дольче.

– Ты не понимаешь, – хрипло произнесла Соня. – Мне не просто нужны деньги, а очень нужны.

Страшная мысль пронзила мой мозг.

– Соня, ты снова стала принимать наркотики?

Она подняла глаза, и я буквально впилась взглядом в ее лицо, ища признаки деградации. Но я видела перед собой свою Соню, такую, какая она и есть – прекрасную принцессу из моей детской сказки.

– Наташа, все гораздо хуже. Мой Лешка колется.

Я, пошатываясь, вылезла из-за стола, подошла к дивану и села рядом с подругой.

Оказывается, этим летом, в августе, когда температура поднималась чуть не до сорока градусов по Цельсию, она заметила, что Лешка носит майки с длинным рукавом. Соня тут же потребовала, чтобы сын показал ей вены. Они были испещрены следами уколов. Леша, а ему ведь только восемнадцать, признался, что это героин.

Соня хотела звонить мне, но постеснялась. Она ведь недавно и сама… Тогда она обратилась в наркологическую клинику.

– Это такой ужас, – снова заплакала Соня. – Он начинает лечиться, а потом сбегает, прячется у друзей, врет мне, ворует деньги. Потом приходит ко мне, плачет, просит снова устроить его лечиться. И сбегает из клиники. Мой мальчик, мой малыш… Наташа, я не выдержу его смерти!

– Он еще не умер. – Я обняла Соню, представив Варьку – а вдруг бы и она?.. – и тоже стала плакать.

Глава 5

Обнимая Соню, я думала о Борянке и Дольче. Без них мне даже сломанный ноготь казался вселенской катастрофой. Ведь наша дружба родилась так давно, что я не помню, как впервые увидела Борянку, Соню или Димку. Получается, они всегда были со мной.

Мы родились в один год и жили в одном доме. И это был необыкновенный дом. Он стоял на улице с бульваром, гродинским Арбатом, особым местом, где талантливые и бесталанные художники выставляли свои творения. Большинство из них были выпускниками Гродинского художественного училища, которое располагалось в соседнем от нашего дома старинном здании.

Многие строения на бульваре были возведены в конце прошлого века, наверное, поэтому и несколько домов, построенных в 1948 году пленными немцами, имели вид достойный и классический. Но наш дом был самым красивым. Он был выкрашен в нежно-голубой цвет, обсажен каштанами, дубами, акациями и тополями. Я так любила этот дом, что, когда мы с мамой переехали на новую квартиру, я перестала чувствовать себя ребенком. Мне тогда исполнилось двенадцать.

Главным украшением нашего дома и главным удовольствием нашей компании был не бульвар, хотя там мы тоже провели немало времени, разглядывая картины местных художников и всякие поделки из глины, дерева и прочих материалов – творения студентов училища. Все свое детство мы резвились в необыкновенном, зеленом, цветущем, большом – с песочницей, с грушевыми деревьями и даже с колодцем – дворе. Мы, как веселые макаки, лазили по гнутым, отполированным нашими телами стволам дикой айвы. Мы делали луки из веток ореха, признанных самыми гибкими из всего, что у нас росло. Мы объедались черным пасленом и зеленой клубникой, которую пыталась вырастить на своем маленьком огороде соседка тетя Маша. В дождливые дни мы читали книги, сидя на подоконнике огромного окна на лестничной площадке. Августовскими вечерами мы лежали на траве и смотрели на наш дом, на пирамидальные тополя, мечтая о будущем. И наши мечты мало походили на нынешнюю жизнь, даже в свои лучшие моменты.

И еще непонятно, почему, земную жизнь пройдя до половины, ты вдруг осознаешь, что самым счастливым временем в твоей жизни были летние каникулы в 1980 году?

После детства мы все, кроме Сони, как-то осеклись, запнулись по жизни. Это была наша первая черная полоса, удивительным образом настигнувшая нас троих почти одновременно. Она длилась очень долго, почти десять лет, если считать все наши неприятности совместно. Соньке в те годы меньше обломилось проблем, чем остальным, но зато, согласно закону сохранения бед, ей сторицей воздалось в наш второй черный период жизни.

Моя черная полоса совпала с пубертатным периодом. Лет с шестнадцати в меня будто черти вселились. Традиционно, и это заметно по Варьке, в нашем роду переходный период молодежь переживает крайне болезненно. Вот и я не переставая скандалила, научилась курить, носила предосудительно короткую юбку. Целовалась с мальчишками в подъезде, пила с подружками водку.

Моя подруга Боряна Тодорова была дочерью строителя из дружественной Советскому Союзу Болгарии и потрясающе красивой женщины из нашего города. Ее отец приехал в Гродин строить дома, неожиданно влюбился, женился и стал отцом очаровательной девочки. До тринадцати лет Борянка была единственным ребенком, но потом в семье появился сын, и Борянке это не понравилось. Она была разрядница-гимнастка, комсомолка (насколько я помню) и сама себе голова. Не найдя другого способа наказать предков за плодовитость, она собрала манатки и укатила в спортивный интернат куда-то в среднюю полосу России. Сначала все пошло замечательно: спортивная карь ера Борянки быстро поперла в гору. С каждого чемпионата, с каждой Олимпиады она привозила если и не золото, то серебро обязательно.

Но ее уже ждала черная полоса, и годиков в семнадцать Борянка влюбилась в женатого тренера. Он вроде покрутился с ней, чего-то наобещал, кое-что получил и смылся вместе с семьей в спортивный интернат в другом городе. А Борянка… В ней что-то сломалось. Она разучилась побеждать. Я помню, что в самом конце восьмидесятых она приезжала в родной город Гродин и мы встречались во всяких кабаках – так тогда было принято. Борянка, которая выросла в крупную атлетичную девку, симпатичную, но уж больно мощную, много пила, рассказывала спортивные байки, ржала, плясала на дискотеках и только в день отъезда сказала мне, Дольче и Соньке, что не хочет больше жить.

Мы провожали ее на железнодорожном вокзале. Я просила ее рассказать, что случилось, просила не опускать руки. Сонька кричала ей: «Выброси глупости из своей башки!» Борянка, высунувшись из окна вагона, кивала нам, соглашаясь. Потом поезд тронулся. Дольче, стоявший рядом, сорвался с места и молча побежал за вагоном.

Мне тогда сделалось страшно – за Борянку и за Дольче, чья нескладная еще детская фигура уже терялась в пыли за перроном. Но ничего не произошло. Боряна вернулась к нам через пять лет с дипломом спортфака и пошла работать в школу.

С Дольче, пожалуй, все обернулось еще сложнее. Если не сказать – хуже. Дима Дольский с раннего детства отличался от других мальчиков. Только мы – Сонька, Борянка и я – в годы его юности относились к Дольче как он того заслуживал. Мы любили его. А то, что в четырнадцать лет он втюрился в парня намного старше его, – это его личное дело. Я жалела, что не знала о последствиях той любви и не приезжала к Дольче в больницу. Этот козел избил моего друга.

Да, Дольче пришлось натерпеться. Где бы он ни появлялся, куда бы ни приходил – начинались бурные дебаты на тему однополой любви. Иногда в эти дебаты пытались втянуть и Дольче, но он технично исчезал. Еще его много раз били, обманывали, выставляли на посмешище. И не знаю, откуда он брал силы, но Дольче оставался собой.

По ходу дела он с отличием окончил художественное училище, поступил на архитектурный факультет и даже доучился до четвертого курса. Но душа его была равнодушна к архитектуре. Он хотел чего-то иного. Чего – не знал и сам. Определился Дольче неожиданно и решительно: он будет стилистом.

Его мама, скромный бухгалтер в каком-то НИИ, слегла от горя: мало того что Димочка не похож на других мальчиков, у него нет девушки, он еще и институт бросил! И теперь он будет стричь женщин в парикмахерской!

Анна Леонидовна жаловалась на сына всем знакомым, а те и не знали, что сказать. Думаю, мама нашего друга до сих пор так и не узнала слова «гомосексуалист».