Kitobni o'qish: «Фанатки #2»

© Яна Миа, 2020

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021

© Eugenia Porechenskaya / Shutterstock.com

Глава 1
#пепелище

 
Никогда не хотела оказаться здесь,
Одной ногой в могиле, другой – на земле.
Что я чувствую, я не могу объяснить.
Без этой кожи я точно смогу прожить.
 

PVRIS – Half

Жизнь не любит, когда мы расслабляемся. На каждый наш облегченный выдох у нее обязательно найдется удар под дых, на каждое безразличное лежание на полу в луже собственных слез – причина вскочить и помчаться куда-то сломя голову. Не потому что она испытывает нас на прочность – хотя, конечно, испытывает, глупо отрицать, – а потому, что из этого она и состоит. Из разных, нанизанных на нить наших лет, словно бусины всяких размеров на тонкий шнурок, событий, преград, которые нужно преодолевать, моментов яркого счастья и полного отчаяния. Из пустоты и одиночества, перемешанных с теплотой и заботой. Из слез и смеха, бесконечно долгих ночей ожидания и молниеносных недель радости. Жизнь складывается из наших шагов – реальных и метафорических, именно поэтому она не любит, когда мы расслабляемся. Иначе упадем: координация, внимание, навыки – все подведет, когда ты не готов к новому шагу.

Никто не знает, кем мы проснемся завтра. Теми же людьми, что закрывали глаза и желали доброй ночи кому-то близкому, или кем-то обновленным, готовым к переменам? В каком мире мы откроем глаза? Что услышим первое, что скажем, как проведем день? Жизнь не дает нам возможности расслабиться. А если ты внезапно почувствовал, что можно растянуться под лучами счастья, забыв о возможностях и целях, или скрутиться в комок под тяжестью пустоты, накрывшись с головой пледом из непроходимого безразличия, значит… Значит, со следующим шагом ты, не готовый и расслабленный, полетишь кубарем, после пытаясь подняться снова и собрать себя по кускам.

Арти все не мог выкинуть из головы эти мысли – вчера он позволил себе расслабиться. Это был непростой вечер: Скайлар, которая не приехала на собственную помолвку, Трой, выкинувший кольцо, а заодно и всякую надежду на счастливое будущее, и морально раздавленные девочки. Особенно – Мейси. Его Мейси. Она впервые целиком и полностью была «его» – и эти новые ощущения слегка пугали, но в то же время успокаивали. Она не отвернулась, она доверилась ему окончательно, и он действительно был готов доказать ей, что любовь существует – иначе как объяснить то, что он не мог уснуть всю ночь, перебирая в памяти моменты, связанные с Маргарет? В конце концов, это не первая его влюбленность, и уж точно не первая девушка, чтобы он так странно себя ощущал. Тем более они с Мейси знакомы всю жизнь – чего он о ней не знает? Но оказалось, что Арти действительно не до конца знал свою лучшую подругу: не то, какой доверчивой и нежной она может быть, не то, что целуется она очень даже неплохо – где только научиться успела? Хотя, конечно, это все были глупости, но почему-то именно о них ему хотелось думать. А еще скорее увидеть Мейси снова – но, к его большому разочарованию, она уехала с подругами в Сан-Франциско. Он как-то позабыл об этой поездке, но для Николь, видимо, не существовало таких причин, которые могли бы отменить для нее концерт «Tricksters». Не то чтобы он злорадствовал или желал чего-то плохого Никки, но голос Мейси, срывающийся буквально на каждом слове, выбил его из колеи. Вот так – в одно мгновение – его жизнь полетела в пропасть.

Арти барабанил в дверь Троя, изнывая от нетерпения. Когда тот все-таки открыл, выглядел он словно только что вернулся со съемок фильма про зомби и забыл смыть грим. Ощущение полного хаоса и обреченности накатило на Арти с новой силой.

– Выключать телефон – не лучшая идея, – пропуская приветствия, мрачно заметил он.

– Арти? – Трой вглядывался в лицо парня так, словно тот восстал из мертвых, а не приехал сюда через пару улиц.

– Так, людей опознаем, уже хорошо. Похмелье?

– Нет, я почти не пил. Не лезет.

– Отлично. Потому что у нас проблемы. – Арти протиснулся мимо Троя и оказался внутри дома, который покинул меньше суток назад. А казалось, с неудавшейся помолвки прошла целая жизнь.

– У нас? – уточнил растерянный Трой.

– У нас. В общем, с Никки что-то случилось на концерте – она в больнице. Девочки сейчас там, Эмме тоже плохо. Я еду к ним.

– Я с тобой!

– Э, нет, парень, – Арти поднял руки, пытаясь остановить внезапно всполошившегося Троя. – Если бы на этом все закончилось, я бы сказал, что у нас – проблема. Но… В Стоквуде сгорела база плейбоев, и последней туда заходила Джо. Никто не знает, где она.

– А она разве не в Сан-Франциско с остальными?

Арти всем своим видом демонстрировал, каким нелепым был вопрос, поэтому Трой тут же осознал свою ошибку.

– Я, конечно, понимаю, что у тебя сейчас не лучший период в жизни. Но из нас двоих ты – ее друг и знаешь Джо достаточно, чтобы прикинуть, где она может быть. Телефон недоступен, дома нет, никто из группы ее не видел со вчерашнего дня. Это – чтобы сузить тебе поиски.

– Черт, – выругался Трой, пытаясь сообразить, где искать Джордан.

– За руль сможешь сесть?

– Да, конечно, – отозвался он. Нехорошие предчувствия копошились внутри, но Трой списывал все на собственную боль. По крайней мере, ему очень хотелось в это верить.

– Тогда на связи, – Арти похлопал его по плечу. – Постарайся ее найти. Хватит с нас этих внезапных драм.

Трой кивнул, отгоняя мрачные мысли. Неудавшаяся помолвка, Никки, больница, Джо… Он не верил во всю эту чепуху, но сейчас не стал бы отрицать, что кто-то их проклял. Всех разом. Непонятно только – за что. Зная, что услышит в трубке, он все-таки набрал номер Джордан, едва за Арти закрылась дверь. Когда все плохо, надежда продолжает быть крайне живучей и неразумной. Сбросив звонок, который перенаправил его на голосовую почту, Трой подхватил куртку и вышел из дома – нужно было во что бы то ни стало найти Джо: потерять еще и лучшего друга для него определенно выше всяких сил.

* * *

Мейси сидела в больничном коридоре и размышляла, как все в мире относительно. Полгода назад у нее была мечта, которую она никогда бы не рискнула исполнить, родители, которые решали за нее, как жить, и лучший и единственный друг – Арти. Сегодня утром, наспех собирая вещи в рюкзак, Мейс казалось, что ее жизнь закончена. Всего полгода – а какая разительная перемена. Сначала она нашла подруг: классных девчонок, которые просто слушали ту же музыку, что она, – группу «LADE». Потом они же подарили ей курсы по рисованию комиксов и вселили в нее такую веру в себя, какой она никогда раньше не ощущала. Затем Арти стал кем-то большим, чем просто лучшим другом, – и Мейси чувствовала безграничное счастье от этого события. И в довершение родители не только осудили ее стремления и мечты, но и сожгли все то, что связывало ее и с девочками, и с Арти, и с рисованием. Но, по сути, ничего непоправимого не произошло. Большинство рисунков давно хранится у Арти, а кое-что она определенно сможет восстановить по памяти. Зато врать больше не нужно. И надеяться, что ее все-таки примут и поймут, тоже. Все произошедшее словно развязало ей руки: она могла доказать, что ее цели реальны, что она способна решать и выбирать сама, что быть художником ничуть не хуже, чем юристом. Ей больно – отрицать глупо и бессмысленно, но она и не ожидала, что будет легко. И, если честно, никогда до конца не верила, что сможет по-хорошему договориться с родителями. Поэтому сегодня утром она не просто поехала за компанию с Никки на концерт – она сбежала из дома окончательно.

А теперь, сидя в больничном коридоре, Мейси понимала, насколько мелкими и простыми были ее проблемы. Да, это все касалось ее жизни, ее будущего, но она уже давно приняла решение и не собиралась его менять. Эмма, к примеру, вообще не знала, что делать со своей жизнью дальше – она как-то пожаловалась Мейси, что до сих пор не выбрала колледж, потому что не знает, что ее интересует. А теперь Эмс спала под действием успокоительных: медсестра сказала, что позже к ней придет психолог – а это уже тянуло на серьезную проблему. Скай и вовсе – сама того не зная – разрушила отношения, на которых держалась не только ее жизнь, но и их общая вера в любовь, во что-то крепкое и хорошее в этом мире. Никки едва не погибла на концерте своих кумиров – и как это отразится на ней, пока непонятно. Про Джо Мейси даже думать не хотела. Потому что от нее все еще не было никаких вестей. А неизвестность всегда приводит за собой самые страшные предположения и догадки.

Так что на фоне подруг Мейси могла считать себя почти счастливицей. Вторая ночь без сна давала о себе знать, но, едва Мейс закрывала глаза, страшные картины произошедшего мешались с мыслями о Джо, и сон как рукой снимало. Этот Новый год должен был стать чем-то особенным для них, а в итоге… А в итоге он таким и будет, вот только не о таких «особенностях» они мечтали.

– Ты бы поспала немного. – Она и не заметила, как рядом опустилась на стул мама Никки. Мейси неловко повернулась и чуть не упала – кто вообще делает эти чертовы стулья в больницах такими неудобными?! Люди ведь сидят здесь часами в ожидании вестей!

– Не уверена, что смогу спать, пока все это… – Мейс неопределенно махнула рукой, понимая, что не готова произносить вслух, что ее беспокоило. – Вам что-нибудь сказали?

– Да, Николь сломала два ребра. Внутренние органы целы, так что через пару дней ее отпустят домой. Она легко отделалась, как сказал врач.

Мейси наблюдала за ней и понимала, что мама Никки просто повторяет услышанное на автомате, но ни капли не верит в то, что говорит. Да и вообще, она, должно быть, не сильно старше ее родителей, но выглядит почти старухой. Худоба, морщины, седина в волосах. Но главное – взгляд. Смесь усталости, обреченности и едва утихшего ужаса.

– Ну, Никки у вас боец, – неловко улыбнулась Мейси, чтобы хоть как-то поддержать женщину. – Она справится.

– Она – да, – вздохнула Лайза и внезапно заплакала. – Она у меня такая сильная, самостоятельная… А у меня самой уже не осталось сил.

Мейси не знала, что делать. Утешать взрослую женщину, которая мчалась сюда из другого города, так как с ее дочерью произошла беда? Что она могла сказать, чем успокоить? Но просто сидеть и смотреть на это оказалось невозможным.

– Миссис Фостер…

– Можно просто Лайза.

– Лайза, – слова застревали в горле комками неопределенности и отдавали такой банальностью, что Мейси буквально силой заставляла себя говорить. – Все закончилось – и закончилось вполне… неплохо. Ребра срастаются быстро, насколько я знаю.

– Я… я так испугалась, когда мне позвонили. Думала, вдруг и за ней недосмотрела. На секунду представила, что моя девочка больна, как и ее отец… Или она… вслед за Алекс.

Мейси неловко гладила по спине всхлипывающую женщину и даже представить не могла, что та чувствует. Когда наступает хоть и относительное, но облегчение, весь ужас и напряжение прорываются с новой силой. А еще Мейс внезапно поняла, как мало знает о Никки. Да, пару раз проскальзывали фразы об отце, Джо еще в самом начале говорила, что Николь пережила много горя… но ничего конкретного так никто и не сказал, хотя, казалось, они были очень близки. Видимо, знать любимую марку сигарет и в кого Никки влюблена недостаточно, чтобы быть хорошим другом.

– А… насколько все плохо с ее отцом? – осторожно поинтересовалась Мейси. – Можете не отвечать… Просто я только в общих чертах знаю, а расспрашивать Никки не хотелось. Да и вас, наверное, не стоит. Еще и в такой ситуации! Простите, я идиотка, что задаю такие вопросы. Это, видимо, просто нервы…

– Все в порядке, – прервала Лайза поток извинений, и Мейси благодарно выдохнула. – Мой муж пережил рак. Мы справились, но…

– Вы все равно боитесь, да?

– Очень, – виновато прошептала мама Никки. – Иногда я просыпаюсь в ужасе среди ночи, боясь, что все снова повторится. И это… как предательство, словно я не верю в своего мужа, в нашу победу.

– Лайза, это не так, – тут же вступилась Мейси. Ей почему-то безумно импонировала мама Николь. – Это не предательство, это просто другой вид надежды. У всех бывают плохие дни, когда в лучшее уже не верится. Я думаю, вам пришлось очень нелегко, поэтому позвольте себе хоть иногда быть слабой, бояться и плакать. Вы никого не предаете, вы просто напоминаете вселенной, что вы тоже человек. Хотя бы на пару часов, прежде чем стать снова сильной и всем сердцем верящей в хороший исход.

Лайза посмотрела на Мейси с некой материнской заботой и теплотой, отчего у той неприятно заныло внутри, напоминая о еще не затянувшейся ране.

– Николь очень повезло с друзьями, – все еще плача, произнесла Лайза. – Ей нужен кто-то, кому бы она открылась больше, чем мне, – с нами она держится, сражается, словно это мы ее дети, а не наоборот. После Алекс у нее почти не было друзей – нормальных, а не мимолетных.

– Ну, я тоже не королева вечеринок, – легко отмахнулась Мейси, стараясь вывести Лайзу из грустных мыслей. – Так что мы нашли друг друга – так вроде говорят? Это Скай и Куперы у нас в центре внимания, понятия не имею, как мы все вообще смогли подружиться и ужиться вместе. Не то чтобы я считала нас с Никки какими-то не такими, просто мы немного не того круга… Черт, я опять болтаю без умолку! – Мейси расстроенно вздохнула. – Простите, у меня всегда так… Я просто хотела сказать, что в нормальной жизни мы пятеро вряд ли стали бы друзьями.

– А в какой тогда?

– В фанатской. Тут другие правила. Или… или их вообще нет. Поэтому девочка-гик, которую вечно не замечали в школе, внезапно становится подругой самой популярной девчонки в школе. Или такого прекрасного человека, как ваша Никки.

– Да уж, Николь давно по уши в фанатстве… И вот куда это привело, – Лайза сдавленно всхлипнула.

– Она могла сломать ребра в спортзале или еще где-нибудь. Я не оправдываю толпу, которая, видимо, сошла с ума… Но не отбирайте у нее эту жизнь. Пожалуйста, Лайза. Я не стану говорить за всех, – Мейси мысленно обратилась к Джо, – но точно могу сказать, что для нас с Никки фанатство многое поменяло. В лучшую сторону. И если она сама не решит завязать… Не давите на нее, ладно?

Лайза облизала соленые от слез губы, вглядываясь в лицо Мейси так, словно та говорила на непонятном, неизвестном языке.

– Вы еще такие молоденькие, – и снова этот материнский тон заставил Мейси внутренне сжаться. – Откуда в вас столько сложных мыслей, заботы о ком-то? В вашем возрасте о парнях думать надо да о вечеринках. А ты, Никки… Да и остальные девочки, я думаю, кажетесь не по годам взрослыми. И я даже не знаю, хорошо это или плохо.

– Вот, видишь, Мейс, тебе уже советуют подумать о парнях, – Мейси обернулась на голос и снова едва не упала со стула. Арти с отточенной за годы реакцией подхватил ее и усадил на место. – Кажется, я приехал как нельзя вовремя.

Мейси слабо улыбнулась и легко поцеловала Артура в губы, тут же смутившись, вспомнив, где находится.

– Я кофе принес, – обратился Арти скорее к Лайзе, показывая переноску в руках. – Не знаю, какой вы любите, но тут можно выбрать: есть и латте, и капучино, и американо…

– Это Лайза, – спохватилась Мейс, вертясь на стуле так, что только сноровка Арти уберегла кофе от участи коричневых луж на отвратительно светлом больничном полу. – Мама Никки. А я, кажется, стала еще более неуклюжей, хотя думала, что это невозможно.

– Тебе просто нужно поспать, – улыбнулась Лайза, забирая стаканчик с американо. – Спасибо.

– Артур, – кивнул он в ответ, то ли представляясь, то ли пытаясь тем самым сказать «пожалуйста». Даже сейчас, когда беседа была спокойной и легкой, больничная атмосфера тревожности давила на всех, словно улыбаться и шутить было чем-то вроде греха.

– Я пойду к Никки, – Лайза поспешно встала, явно чувствуя себя лишней. – Артур, уговорите свою девушку поспать.

– Сейчас же этим и займусь, – отозвался Арти, пока Мейси пыталась распробовать этот новый статус «девушки». Лайза, прежде их не знавшая, даже не задумалась, что может быть по-другому, не запнулась, как делала это сама Мейси в своей голове. И их новообретенные отношения, озвученные мамой Никки, сейчас казались самой правильной вещью в этом мире хаоса.

– Слышала, что тебе сказали? – Когда Лайза скрылась за дверями, отделяющими палаты от коридора, Арти опустился на стул рядом с Мейси, позволяя ей опереться о него спиной и вытянуть ноги.

– Не командуй, – вяло огрызнулась Мейси, наугад забирая себе стаканчик с кофе – сейчас ей было глубоко плевать, сколько там молока и есть ли пенка.

– Ты как вообще?

– Странно, – Мейси поерзала, устраиваясь поудобнее. – Никки сломала два ребра – представь только, с какой силой давила толпа позади нее! И ради чего?! Чтобы дотронуться до руки певца, подышать рядом с ним?! Не понимаю я такой маниакальности…

– Сказала та, что моталась на концерты странных парней в машине с людьми, которых даже не знала…

– Вот только твоих нотаций сейчас и не хватало! Не сравнивай мою поездку с девочками, которые в итоге стали мне подругами, с фанатством головного мозга. Нет, я конечно, тоже та еще фанатка, но это слишком. Сталкеры, вот такие случаи, как с Никки, или не совсем адекватные девушки, которые пишут гадости Джо… Это другое, Арти, у всего должен быть предел.

– И откуда в тебе столько воинственности? – Арти поцеловал ее в макушку. – Кстати, о Джо. Трой поехал в Стоквуд искать ее. Позвонит нам, как только что-то станет известно.

– А сам он в порядке?

– Маргарет, «в порядке» – это самое отдаленное, что может описать его состояние. Проблемы, естественно, немного отодвинули его трагедию на второй план, но он разбит. Никогда не видел парней, настолько подавленных из-за девушек. Не в обиду Скай, но умудриться сломать Троя…

– Поверь, она не лучше. Она и себя сломала – хотя в этом мало утешения, как мне кажется. Поэтому я пока никому не говорила, что мы теперь вместе. Ну, в этом смысле… Не в этом, а в новом. Короче, что мы встречаемся!

– Решила прятать меня от подруг? – усмехнулся Арти. – Тогда мне пора бежать! Только нужно разобраться с мамой Никки.

– О, ты такой дурак! – Мейси попыталась развернуться, чтобы посмотреть на него, но Арти крепко ее держал во избежание очередного падения. – Последняя шутка была слишком – на сегодня точно. И нет, я не хочу прятать тебя от девочек, но и вопить на всю округу тоже не буду – не хочу накалять обстановку, понимаешь?

– Я, конечно, мог бы пошутить про то, что подруги тебе дороже, но… я все понимаю, Мейси. Все в порядке – ты взрослая девочка, чтобы самой решить, когда и кому что рассказывать. Хотя про то, что ты ушла из дома, могла бы сказать хотя бы мне.

– Откуда ты знаешь?! – В этот раз высвободиться из объятий Арти все же удалось: Мейси повернулась к нему лицом, встревоженно поправляя очки.

– Твоя мама приходила к нам.

– Что?!

– Ну, как приходила… Скорее хотела провести несанкционированный обыск на предмет наличия тебя. Мама успела встретить ее раньше меня.

– Боже, – Мейси закрыла лицо руками, утыкаясь в грудь Арти и мечтая провалиться под землю. – Как стыдно!

– Да не особо. Мама очень четко объяснила твоей, что ты уже совершеннолетняя и можешь самостоятельно решать, где жить. И даже если ты появишься у нас дома – чего еще не сделала, – она «ни за что не станет играть в игры такой черствой женщины. Ведь если Мейси ушла от вас, то вы это заслужили»! И это я сейчас цитирую… с цензурой!

– Твоя мама – великая женщина, ты знаешь?

– И она ждет тебя у нас. Так что отсюда мы поедем домой. Вместе.

Мейси подняла полный слез взгляд на Арти: она не могла понять, чем заслужила всех этих людей, их любовь и доброту. Она всегда восхищалась семьей Бэгтон и проводила там много времени, но чтобы жить…

– То есть, – решила она перевести все в шутку, пока не уморила своей эмоциональностью Арти до смерти, – мы сразу переходим к пункту «жить вместе»?

– Мама подготовила тебе отдельную комнату, поэтому не совсем. Но она находится напротив моей…

– Ох, Арти, – Мейси покачала головой, а затем позволила увлечь себя в долгий поцелуй. – Стой, ты сказал маме?

– Это же моя мама – едва я вернулся домой, она сама мне все и рассказала. Подумываю проверить машину и одежду на наличие жучков!

Мейси засмеялась, снова прячась в объятиях Арти. Если забыть, что они в больнице, вполне можно было представить, что все хорошо, что жизнь налаживается и обещает много сюрпризов. Но неудобные больничные стулья как бы напоминали, что сюрпризы – это не всегда радость.

* * *

Никки держала за руку Томаса, видела в его глазах отражение своего счастья и пела так громко, как только могла, пока голос не превратился в крик, а перед глазами внезапно не упала черная непроглядная пелена. В груди стало так невыносимо больно, что Никки, наконец, проснулась. Стон вырвался из ее пересохших губ, а лицо Томаса сменилось обеспокоенным лицом мамы.

– Детка, тебе больно? Я сейчас позову доктора.

Мама поцеловала ее руку, которую держала в своих ладонях, и бросилась из палаты. Медленно, словно осторожный луч света, к ней стали возвращаться воспоминания: отвратительная ночь в доме Троя, утренние сборы зареванных девчонок по городу, дорога в Сан-Франциско, концерт «Tricksters», напирающая толпа и чернота. Тугая повязка на грудной клетке подтвердила, что все это не сон. Никки осторожно пошевелилась и застонала от боли и разочарования – кто мог подумать, что концерт обожаемых «Tricksters» обернется больничной палатой? Она все пропустила, она чуть не умерла из-за каких-то больных фанатов! Теперь музыка, которая ее спасла, будет ассоциироваться с моментом, в который ее чуть не убили, – ведь наступи толпа чуть сильнее, и сломанные ребра вполне могли проткнуть органы. А что теперь будет с работой? Какие-то чокнутые из-за секундного доступа к телу исковеркали ей жизнь!

– Милая, доктор скоро подойдет. Хочешь пить? – Мама вернулась в палату и кружила вокруг нее, словно Никки была как минимум при смерти.

– Очень. – Она немного приподнялась под взволнованным маминым взглядом. – Что говорят врачи?

– Что ты легко отделалась. Пару дней понаблюдают и отпустят.

– Пару дней? Сегодня же Новый год, – Никки недовольно скривилась, понимая, что праздник придется встретить в больнице. По правде говоря, это не первый Новый год, или Рождество, или День благодарения, или даже собственный день рождения среди капельниц и медицинского персонала. За столько лет, что болел отец, они многое успели сделать в больничных стенах. И именно поэтому очередной Новый год, который придется встретить тут, отдавал горечью отчаяния и безнадеги.

– Прости, милая, – виновато улыбнулась мама, словно от нее хоть что-то зависело или это она стала причиной их пребывания здесь. – А еще врачи просили по возможности убрать людей, что караулят у больницы…

– Каких людей?

– Артур говорит, что это фанаты твоих музыкантов. Они пришли поддержать тебя – вторая семья и все такое.

Никки с трудом понимала, что происходит. Много времени ушло на то, чтобы идентифицировать в Артуре друга Мейси, затем понять, что все ее друзья в больнице. Но, когда пришло осознание того, что фандом караулит здесь, чтобы поддержать ее, Никки едва не подскочила к окну, чтобы увидеть все своими глазами.

– Вот уж… Семейка! Мам, сходи к ним, пожалуйста. Скажи, что я в порядке, и отправь по домам, праздник все-таки. И передай, что я очень благодарна – я еще в «твиттер» напишу обязательно. Поверить не могу!

– Знаешь, Мейси просила не давить на тебя по поводу твоего фанатства… И я сомневалась, – Лайза присела на край кровати, поглаживая Никки по волосам, словно ей снова было пять. – Я испугалась всего этого. Отсюда – из взрослой жизни – все твое увлечение выглядит немного глупо. Особенно когда случается что-то ужасное. – Никки хотела возразить, но мама не позволила ей превратить момент откровения в ссору. – Дослушай меня, хорошо? Я правда хотела взять с тебя слово, что ты это бросишь. Но ведь тогда у тебя не было бы таких замечательных друзей, как девочки, – они тут всю ночь пробыли и, видимо, не собираются уезжать. И все эти люди – они ведь даже тебя не знают, но переживают! Как я могу просить тебя отказаться от всего этого?

Никки и сама не осознавала, куда ее привело фанатство, пока мама не озвучила это. Да, она часто говорила, что музыка ее спасла, что Семейка – прежде всего, но последние полгода стали той самой настоящей жизнью. Рядом с ней находятся люди, которых раньше она не могла бы представить в качестве своих друзей, а теперь не может представить жизни без них. Николь позволила себе быть слабой, эмоциональной, благодарной – она заплакала в объятиях мамы, прощая глупым фанатам их оплошность в виде сломанных ребер.

– Простите, врач сказал, что мы можем зайти. Но если мы не вовремя…

Этот голос она могла узнать, даже будучи в коме, но сейчас все происходящее казалось сном, игрой воображения, последствием травмы (как ребра могли повредить мозг, Никки не задумывалась). Мама поспешно стерла слезы с ее лица и обратилась к посетителям:

– Думаю, Николь будет рада вам в любое время.

Мама узнала их – по многочисленным фото в ее комнате, по видео, что смотрела Никки. Значит, это не было злой шуткой уставшего сознания – в ее палате действительно был… Томас? Осторожно открывая глаза, Никки осознала, что она все-таки ошиблась: прямо перед ней стояли «Tricksters» в полном составе: Томас, Кейси, Аарон, Ник и Грег.

– Ничего себе! – только и смогла проговорить она, во все глаза рассматривая любимых музыкантов. Они выглядели совсем обычными людьми, находясь здесь, а не полубогами, как всегда казалось на выступлениях и телешоу.

– Пойду спущусь к вашим… поклонникам, – тут же заторопилась мама. Грег перехватил ее у самой двери, что-то шепнул на ухо, и мама благодарно закивала. Подробности этого разговора Никки решила выведать потом, а сейчас обратилась к самым важным гостям в больнице:

– Я не слышала криков, как вы прошли незамеченными?

– Черный вход и бывший одноклассник в должности одного из ведущих врачей этой больницы, – сообщила Кейси, присаживаясь на стул у кровати Николь. – Хотели навестить тебя лично.

– Так себе местечко для meet-and-greet¹, скажу я вам! – Никки и сама не понимала, откуда в ней эта легкость шутить рядом с теми, кого она почти боготворила. То ли ее положение, то ли пережитый стресс так на нее влияли, но она знала наверняка – будь это обычная встреча в рамках концерта, она бы плакала и улыбалась одновременно, лепеча какой-нибудь банальный бред.

– Шутишь? – отозвался Томас, и у Никки внутри все замерло. – Никаких других фанатов, ограничений по времени, и декорации для фото эксклюзивные.

– И вид у меня тоже эксклюзивный… – Никки очень хотелось верить, что выглядит она хотя бы нормально – про макияж и прическу даже думать не приходилось. Хорошо еще, если вчерашние стрелки не стекали сейчас черными полосами по щекам.

Аарон, устроившись в самом дальнем углу, хмыкнул, глядя в телефон.

– Все-таки время ограниченно, – его голос звучал так приятно, и Никки даже пожалела, что он только играет на басу, но почти никогда не поет. – Кто-то нас все-таки заметил, так что скоро здесь соберутся не только фанаты, но и папсы².

– И напишут, что все это – показательная акция, – вздохнула Кейси. Николь обвела участников группы взглядом: они ведь были просто людьми, немного уставшими и действительно переживающими. Она улыбнулась, чтобы они даже думать не смели, что она может считать так же.

– А иначе они бы написали, что вам плевать на все, кроме денег. Всегда будут эти дурацкие статьи и те, кто им верит. Мне жаль их – тех, кто не видит, что вы настоящие, а не дурацкие образы.

– Все артисты – это образы, – внезапно возразил Томас, и Никки недоуменно на него уставилась: она тут их защищает, а выходит, что зря? – Просто разноотдаленные от реальной личности.

– В смысле? Вы ведь всегда так искренне говорите, пишите песни о том, что происходит в жизни, открываетесь на сцене. Только вот не говорите, что это все – игра, иначе уже я переломаю вам ребра!

– У нас лучшие поклонники, – усмехнулся Ник без намека на обиду или злость.

– Николь, – Томас пододвинул к кровати один из стульев для посетителей и «оседлал» его, укладывая руки на спинку. Никки смотрела на расстегнутый ворот рубашки, но никак не могла себя заставить встретиться с ним взглядом. – Невозможно быть откровенным на сто процентов, когда ты публичный человек. На сцене все играют роли, просто кто-то – чужую, а кто-то – иную версию своей. Ты же понимаешь, что у нас – семьи, друзья, с которыми мы общаемся так, как не можем, например, на интервью или с фанатами. Да и песни… Когда ты пишешь о том, что происходило или происходит в твоей жизни, ты выбираешь моменты, ловишь эмоцию и возводишь ее в абсолют. Это всегда лишь часть истории, вырванная из контекста. При этом она не становится менее правдивой и откровенной. Так что да, даже самый настоящий артист – это образ. Просто образ его самого, который отличается от просто человека.

– Поэтому мы и пришли через черный вход, – вступилась Кейси. – Как просто люди, которые переживают из-за случившегося, а не как артисты к пострадавшему фанату.

Никки очень хотелось их обнять. Всех сразу и каждого в отдельности. Странно, она никогда не задумывалась над этим, не копала так глубоко, хотя всегда себя считала довольно умной и понимающей ситуацию. Но, видимо, действительно понять ситуацию можно, только побывав с другой стороны, прочувствовав на себе и найдя себя в этом огромном сумасшедшем мире.

– Тогда я рада, – голос так откровенно подрагивал, что Николь надеялась только на то, что ребята спишут это на ее состояние, а не на внезапно защекотавшую в глубине горла нежность, – что я фанат артистов, которые играют себя.

– Давно, кстати? – подал голос Грег, и Никки снова вспомнила о том, как он что-то говорил ее маме.

Она непроизвольно потянулась к татуировке на шее, словно там были не просто знаки, а точные даты начала этой истории.

– Пять лет. Я знаю, что вам говорили это тысячи раз, и я просто буду одной из многих, но вы меня спасли тогда… Ужас, как банально звучит, ненавижу быть такой размазней.

– Ну так ребра не поддерживают, вот и размазало немного.

– Аарон! – шикнула Кейси, когда тот подмигнул Никки – она оценила его юмор.

– Пять лет назад моя лучшая подруга покончила с собой. Я недоглядела, не заметила. У меня отец был болен, и я… Не то чтобы не обращала на Алекс внимания, просто как-то старалась не замечать плохого вокруг вообще. Ее мама отдала мне пару вещей и плеер. У Алекс был… достаточно всеядный вкус в музыке, знаете, когда после крутой песни внезапно играет такое, что ты удивляешься не тому, как оно в плей-лист попало, а как вообще такое существует в природе. – Никки улыбалась, но в то же время отчетливо ощущала, как сквозь бинты и физическую боль внутри снова открывает пасть огромная черная дыра. Кейси осторожно подобралась поближе, чтобы приобнять ее, а Томас уверенно сжал ладонь Никки. – И вот я все гоняла эти песни, кричала на Алекс, плакала, злилась, скучала… а потом услышала «Lullaby». Я всегда говорю, что эта песня обняла меня – странное сравнение, но так и было. И мне стало чуть-чуть легче – ровно настолько, чтобы сделать вдох.