Kitobni o'qish: «Девять кругов рая. Книга Третья»

Похороны ведущего

Случилось это ранней весной, почти через год после того, как мы вернулись из круиза. Было уже поздно. Вернувшись с работы, я поужинал и лёг спать. Ночью меня разбудил телефонный звонок. Звонила подруга матери, тётя Клава Жукова, та самая из института птицеводства. Она сказала: "Мотя, кажется вашего Влада убили". Я рассмеялся и сказал: "чушь какая! Я только что с ним виделся!". Я в самом деле видел Влада накануне вечером, перед концом рабочего дня, мы как раз встретились в его кабинете, чтобы обсудить рабочие дела. Поэтому я положил трубку и лёг спать.

Но сон не шёл. Вдруг тётя Клава права? Я подскочил и включил телевизор. На всех каналах рассказывали о том, как в подъезде собственного дома киллеры в упор расстреляли Влада Лисьева. Он лежал на лестничной клетке с своими фирменными усиками и в пальто, вокруг него была кровь, а лицо его было серым. Написав это сейчас, я вдруг подумал: что даст это сообщение человеку, который живёт, допустим, в Америке, Исландии или на Мальдивских островах? Каждый день в мире умирают тысячи людей. Кому какое дело, что в России кого -то убили много лет назад? Но если я напишу, что это было, как если бы на том месте, куда ты приходил каждый день, вместо пола был теперь провал, глубиной в бесконечность, то, может быть станет понятней? Это ощущение пустоты было страшным и весёлым одновременно. Потому что лететь вниз не так трудно, как карабкаться наверх, это временами даже весело… пока не упадёшь.

Гроб с Владом во время прощания поставили в концертном зале телецентра Останкино. Он был на сцене. Звучала похоронная музыка. Коллеги и друзья Влада толпились в зале и холле. На улице выстроилась вереница людей, который пришли проститься с любимым ведущим. Шла запись панихиды. Народ пока не пускали. Мелькали знакомые лица – Ярмольник, Кириллов, Рязанов, Глаголева, Волчек…Знаменитые дикторы и актёры, политики и телезвёзды, режиссёры и общественные деятели… Глядя на них я чувствовал себя ниже любого из присутствующих! Я чувствовал себя опавшей хвоинкой среди бушующей зелени, брошенной палкой среди растущих деревьев! Комаром, присосавшимся к телу красного, имени 50-ти летия октября, телевидения! Мне было не по себе…

Глядя на знаменитостей, я думал, что меня скоро здесь прихлопнут и это будет правильно. Влад, пока был жив, давал мне деньги, работу, престижные командировки… Ругал, если нужно. Самое поразительное, что он принял меня обратно, хотя вправе был дать пинка, и ещё рассмеяться после этого. Но этого не сделал, потому что видимо ценил раскаяние и знал цену ошибкам. Рискну добавить, что он не помнил зла. Хвалил тебя, если ты этого заслуживал. Старался вести себя, как отец. Разве такое забывают? Без него я осиротел. Я заранее ненавидел людей, которые пришли сюда поглазеть на его мёртвое тело. Завтра, когда гроб зароют, они будут также спокойно жить без Влада. А я? Мне что без него делать? Я взглянул на сцену, где стоял гроб. Лисьев лежал в нём, чужой, неподвижный и всеми оставленный, словно реквизит, забытый на сцене.

В какой –то момент меня охватило невыносимое чувство, похожее на отчаяние. Такое чувство бывает, если теряешь что -то безвозвратно. Я бессознательно забрался на сцену. Знаменитые люди в зале о чём -то тихо переговаривались, обсуждая, кто из присутствующих вдова или на что теперь будут жить дети от первого брака. А я вдруг, глянув на Влада и заплакал. Это были не просто слёзы – рыдания! Я не плакал, может, с тех пор, как меня серьёзно обижали в детстве.

Вначале я стоял на сцене один. А потом вдруг увидел, что рядом со мной плачут Маша Копенкина и Лиза Крякова. Они наверно тоже хотели показать, как нужно провожать этого человека! Похоронная музыка стала играть вдруг громче. Я увидел, как по проходу ведут вдову Влада Алевтину. От всего пережитого она еле держалась на ногах.

Я заметил в зале Любимцева и других, которые показывали нам жестами и глазами, чтобы мы ушли со сцены. Нельзя же в самом деле использовать похороны босса для собственной рекламы! Мы подчинились. А дальше произошло непредвиденное. Маша, которая ушла со сцены первой, направилась вдруг не в зал, где сидела до этого, а к Алевтине, наверно решив выразить ей соболезнование. Но та, увидев подходящую Машу, бросилась на неё вдруг с криком «уйди, гадина!», вцепилась ей в волосы и попыталась оцарапать ей ногтями лицо. Алевтину с трудом оттащили и успокоили, а Маша с выражением на лице, которого я никогда не забуду, триумфа и позора одновременно, пошла к выходу. Этот инцидент был единственным, который омрачил похороны. Дальше всё было гладко.

Когда прощание с Владом закончилось, гроб привезли на кладбище и закопали, а люди потом ещё долго обсуждали случившееся. Я немного постоял у могилы, ревниво наблюдая за тем, как люди скорбят. Мне казалось, что они всё делают неправильно и скорби у них на лицах ровно столько, чтобы их не сочли невоспитанными. Но потом я подумал: разве можно кого -то за это упрекнуть? Они же не знали Лисьева, как те, кто с ним работал или дружил. Осознав, что делаю глупость, карауля здесь накал скорби, я, бросив прощальный взгляд на портрет Влада, пошёл домой.

В двух шагах впереди меня вместе с какой-то девушкой, шла покойная ныне актриса и режиссёр Вера Глаголева. Они переговаривались. Вдруг спутница Глаголевой отделилась и пошла в другую сторону, а Вера, помахав ей рукой, крикнула: "не пропадай, хорошо?», и потом рассмеялась. Меня всего прямо передёрнуло. А потом я подумал: "а что ты хотел? Всё правильно. Не может же человек грустить вечно"!

Но когда однажды сообщили о смерти самой Веры, я ничего не ощутил – ровным счётом ничего! Вот, как бывает.

Без Влада делать передачи оказалось также скучно, как играть самому с собой в шахматы. После Лидии Ивановой пришёл молодой ведущий Дорофей Менделеев. Он всё делал правильно, но смотреть его было скучно. Не желая участвовать в этом, я подал заявление об уходе.

Андрей Раздаш и Алевтина, которые с одного момента решили жить вместе, однако не захотели со мной расстаться. Они решили доверить мне вести передачу. Это была программа о телевидении, которое я любил, и работать мне в этой программе было интересно. Раздаш и Алевтина лично подбирали мне одежду для съёмок. Мне выдали почтовый конверт с увесистой пачкой долларов для покупок. Впервые в жизни я чувствовал себя ребёнком при обеспеченных родителях! Наконец -то я заходил в дорогой магазин не как Гаврош, с глубоко запрятанным внутри чувством унижения от того, что одежда стоит так дорого и я не могу её купить, а как наследный принц, у которого достаточно средств, чтобы купить себе всё самое лучшее. Вокруг меня бегали продавцы, суетливо поднося всё новые и новые вещи. Я выбирал, а потом расплачивался наличными, которых у меня впервые, мне казалось, было даже чересчур много. Между прочим, большинство вещей не подошли для съёмок, они рябили, из-за того, что бы слишком полосатыми, либо были чересчур яркими и их пришлось спрятать в шкафу. А потом я не смог их носить, потому что они оказались слишком вычурными.

До сих пор я жалею, что не попросил Алевтину помочь купить мне всё необходимое для съёмок, а не то, что пришлось лично мне по вкусу. Уже когда я перестал быть ведущим, я решил некоторые из вещей, которые занимали в шкафу много места, подарить своим коллегам. Но они, рассмотрев их хорошенько, вернули их мне, обозвав меня пижоном, отпуская шуточки и веселясь при этом от души. В конце концов, я отнёс наряды в комиссионку, но даже там их не смогли продать, и однажды мне пришлось забрать их из магазина и выбросить на помойку. А ведь в тот момент, когда я их покупал, я думал, что это лучший период в моей жизни и счастье, наконец, мне улыбнулось. Как всё обманчиво!

Итак, в шоу, которое я вёл, мы рассказывали о телевизионной кухне и телезвёздах. До этого программу вёл известный ведущий Иван Крылов. И поскольку идея передачи принадлежал ему, то и бренд автоматически считался его собственностью. Но надо отдать ему должное он почти не вмешивался в подготовку передачи. Режиссёром программы назначили актёра Сергея Столярова, внука известного в сталинские годы актёра Столярова, его деда, сыгравшего в фильме сказке «Садко» главного героя.

Поскольку я был молод и абсолютно неизвестен, то было решено, что вести эту программу я должен был с соведущими – дикторами советского телевидения Валентиной Леонтьевой и Игорем Кирилловым, которым по возрасту пора было уйти на пенсию. Валентина Леонтьева, которую все дети в СССР называли тётя Валя, наряду с передачами для взрослых, иногда вела детскую передачу «Спокойной ночи, малыши!», которую лично я смотрел, затаив дыхание. Если б в советское время измеряли рейтинг, на её передачах он был бы наверняка рекордным.

Леонтьева обладала невероятным даром подчинять себе внимание зрителей, причём не только взрослых, но и детей, заставляя их смотреть свои передачи, что называется, раскрыв рты! Не знаю, как другим, но лично мне очень нравился её голос с такими задушевными, тёплыми и я бы сказал материнскими интонациями! В самом деле, она была потрясающе обаятельной, наша тётя Валя! На экране. В жизни, как потом выяснилось, нет. Однажды в частной беседе я спросил про неё у известной ведущей Лары Прошутинской, с которой та вместе работала на программе «От всей души». Услышав её имя, Прошутинская едва не закричала: «не надо мне говорить про эту…женщину!». Оказывается, когда Леонтьевой присуждали Государственную премию, она не сказала ни слова благодарности в адрес коллектива, который делал всю работу по поиску пропавших людей.

Много лет спустя после этого разговора я прочитал, что своему единственному сыну, по причине своей занятости на телевидении, тётя Валя, такая милая на экране, не смогла уделять достаточно внимания, и тот, повзрослев, возненавидел её, обозвав в прессе свою именитую родительницу «всехняя мама». В общем, как оказалось, у неё хватало проблем в жизни. А тогда я её очень любил и считал чуть ли не богиней. Если б кто -нибудь в детстве сказал мне, что однажды я появлюсь в кадре с этими всесоюзными любимыми дикторами Валентиной Леонтьевой и Игорем Кирилловым, то я бы подумал, что этот человек наверно сошёл с ума. Однако чудеса случаются, и судьбе было угодно, чтобы я вчерашний повар, человек без специального образования, пройдоха и плут, как бы не преминули заметить в старину, оказался в одной программе с двумя известными на всю страну телевизионными звёздами! Они, кстати, оказались, довольно непростыми в общении людьми. Может, это нельзя было сказать о Кириллове, идеально подходившим под определение «душка», но Леонтьева, которая, говоря текст, часто сбивалась, путала слова, спускалась на нижние строчки, из –за чего начинала злиться, поскольку неудавшиеся монологи приходилось переписывать по многу раз, под это определение точно не подходила. Возможно, сказывались уже годы. Леонтьева могла, например, говорить, а потом вдруг, без видимой причины замолчать. А потом, помолчав, опять начинала говорить. Но только для того, чтобы через два слова опять сбиться. В конце концов, даже Кириллов, обычно сдержанный и тактичный, стал над ней подтрунивать. Леонтьева не оставалась в долгу, и тоже отвечала ему колкостями. Впрочем, делали они это не зло, а как истинно интеллигентный человек и лауреат всяческих премий с большим достоинством.

В конце концов, режиссёр догадался записать эти чудесные пикировки, а потом пустить их в эфир, заставив миллионы зрителей смеяться до слёз над шутками и оговорками любимых всеми дикторов. Жаль, что всё кончилось очень быстро.

Администратором на этой программе работала неказистая девушка, серая мышка. Звали её Дарина. Чуть ли не каждый день она садилась за мой стол, напротив, и принималась звонить знакомым и друзьям, а если нет, то слушала музыку, или начинала чистить ногти, мешая этим мне, думавшему над текстами подводок, сосредоточится. Пару раз я сделал ей замечание. Сначала вежливо, потом жёстче…Мы поссорились. Она стала на меня кричать. Администратор на ведущего! Я сгоряча объявил, что её место рядом с помойкой, у двери, на что она заявила, что ещё неизвестно, кто там быстрее окажется. В общем, девушка оказалась подругой директора программы.

Директор, девушка со связями, пожаловалась начальству. Оно назначило собрание, где моё поведение обсуждалось. Крылов её поддержал. Я думаю, на него надавили. И затем…нет, меня не уволили, а понизили, предложив работать в этом же шоу не ведущим, а репортёром, на что я, из -за безвыходности, согласился.

Хорошо, что беря интервью в качестве ведущего у генерального директора недавно образованного Неон Тв Олега Хорошилова, я ему понравился. После интервью он пригласил меня к себе работать. Просто сказал:

– Чего ты там делаешь? Это же братская могила. А ты смышлёный парень! Приходи, давай, к нам. Какая у тебя там зарплата?

Я написал на бумажке и подвинул ему. Он засмеялся:

– Это что, разовый гонорар?

Я сказал:

– Нет, зарплата в месяц.

Он добавил ноль к сумме, которую я написал и спросил:

– Нормально для начала будет?

Ого, ничего себе! Я сидел и хлопал глазами, не представляя, как может журналист столько получать. Короче, недолго думая, я стал работать специальным корреспондентом Неон ТВ.

Глава вторая

Неон ТВ

Новое или неоновое телевидение, по сравнению с государственным, было совершенно другим телевидением. Здесь даже одевались по-другому. Вольности не приветствовались. Рубашка, галстук, пиджак, джинсы – да. Свитера –на в коем случае!

Всякая вычурность в одежде осуждалась. Помню, однажды я пришёл на работу в чёрном бархатном жилете с золотыми пуговицами, на что –то мне тут же попенял Олег Хорошилов, с который я столкнулся внезапно в туалете. Но даже это замечание он сделал очень интеллигентно, заметив лишь: «что за цыганщина вдруг»? Жилет пришлось снять, причём навсегда.

В помещениях Неон Тв никто – не дай бог! -не курил. Люди все тут подобрались симпатичные, говорили они, как правило, мало и, в основном, по делу. В сплетнях замечены не были. Даже ругались нецензурно редко. Хотя были, конечно, случаи… Но об этом ещё ниже. Разговаривали негромко.

Когда начинались новости, вся редакция бежала к телевизору, даже если твоего репортажа в новостях не было. Надо было быть в курсе того, что делают твои коллеги. Когда сюжет был "в десятку" или «супер» репортёра, его сделавшего, тут же хвалили, стукая его по плечу, если это был мужчина, и просто улыбаясь или подмигивая, если репортаж делала женщина. Интерес к творчеству коллег, я думаю, очень способствовал творческой эскалации. Все старались. Раз от раза репортажи становились всё более интересными и мастерски сделанными. Уже появились свои "маэстро" и "великие". Я наблюдал за этой ярмаркой тщеславия как бы издалека. Я был тогда не из них, я был сам по себе.

Пора сказать, что корреспондентом Неонового Тв я стал не сразу. Хорошилов, присмотревшись и немного подумав, решил, что пока мне можно доверить сектор под названием "отдел межпрограммного вещания". Здесь делали анонсы утренних и дневных программ. Руководила им некая Ольга Подкопаева, а та в свою очередь подчинялась Александру Герасимову, уехавшему позднее в США. В комнате стояло несколько мониторов, на которых мы смотрели передачи утреннего и дневного эфиров, а затем делали к ним анонс. Это была, конечно, творческая работа, хотя, на мой взгляд, скучная. Моими помощниками были два человека – девушка и молодой парень.

Юношу звали Николай Колбасов, по профессии он был актёром. Девушку звали Рита. Кем по образованию была она, я до сих пор не знаю. Коля и Рита выходили работать посменно.

В то время утренний и дневной эфир был наводнён всякой ерундой и чтобы привлечь зрителей, нужно было сделать к этим передачам анонсы. Например, в передаче "Стартер", которое рассказывало об автомобилях, завтрашний выпуск был посвящён отечественному джипу. В анонсе мы говорили: "смотрите завтра: старый конь борозды не портит. Жители села Омутищи Владимирской области использует сто лошадей под своим капотом по назначению – они на них пашут". И т.д.

В общем, надо было к каждому сюжету в программе придумать некую забавную преамбулу. Допустим, был доктор, который лечил "быстрой водой", так он называл обычный кипяток. В этом было что –то от шарлатанства. Но осуждать мы это не имели права, потому что это был наш эфир? Мы же не могли априори предоставлять наше эфирное время всяким там идиотам. Поэтому анонс мы делали нейтральный и крайне благожелательный, типа: "Только в нашем утреннем выпуске – экстремальное средство для немедленного пищеварения – быстрая вода!" И знаете, что? Приток зрителей был обеспечен. Я вообще заметил, у нас люди любят недорогие и эффектные методы лечения.

Курировала наш отдел, как я уже сказал, некая Ольга Подкопаева, заместитель главного редактора по утреннему и дневному эфиру, в прошлом кинодиректор. Актёра Николай Колбасова на работу пригласила именно она.

Николай Колбасов показал себя очень способным, он сразу понял, что нужно делать. Сейчас этот актёр много снимается, а в то время у него был период затяжного кризиса. Его не так часто приглашали сниматься, и у него было, похоже, совсем мало предложений о работе.

Теперь, если Коля в очередной раз запивал, я говорил Оле: "Колбасова нет". Тогда она начинала звонить ему или его жене.

Коля мог отсутствовать неделю, затем приходил, с виноватым лицом садился за монитор и писал великолепные анонсы. Так продолжалось два дня или три, от силы пять…Затем он снова пропадал.

Ольга говорила про очередной его запой: "вот шалопай!". У неё было потрясающее терпении у этой Оли, не то, что у меня. Я, например, услышав о том, что меня опять лишили выходных и надо работать, уходил в туалет, бил там пырой по стенам и кулаком по кафелю. А Оля обладала уникальной способностью воспринимать все неприятности с каким -то житейским оптимизмом. То есть, выглядело это так, человеку говорят: у вас пожар! А она говорила на это: я когда -нибудь с ума сойду от этих глупостей! И всё.

Рита, не смотря на её дисциплинированность и желание работать, редко могла написать что -то толковое. Например, в одной из передач рассказывалось про лошадей. Как с животным подружиться, как его впервые оседлать, как держать в узде и т.д. Анонс она придумала такой: "смотрите завтра в программе – как нужно оседлать лошадь и что нужно, чтобы на ней поехать". И так далее, без затей. Хорошо, что Рита совершенно без обид реагировала на критику. Помня, как меня учила некогда графиня Опухтина, я ей говорил: "Плохо! Здесь у тебя два раза "чтобы" и "что" рядом. Так нельзя. Это неблагозвучно! Где вообще твой креатив? И потом, надо всё –таким писать с юмором". Она кивала, затем садилась и переписывала. Затем приносила другой вариант, который звучал он примерно так: "Завтра в программе: лошадью не ходят на ней катаются». И дальше: «какие слова нужно говорить коню, чтобы он поехал …"и т.д. Интересно, что спустя много лет, я, встретив её случайно на остановке, узнал, что она пишет…книги! Да, не удивляйтесь. И не просто книги, а детективы, которыми все зачитываются. Не буду говорить её фамилию, она у всех на слуху. Кто бы мог подумать?

Надо сказать, что пока я занимался анонсами, которые, если честно, считал чушью, вокруг кипела жизнь. Мои коллеги репортёры снимали материалы, комментаторы делали комментарии, обозреватели обзоры. Забегая в корреспондентскую я с зависал там, чтобы посмотреть, как журналисты поздравляют друг друга с удачным репортажем или просто смеются над чем -то. Выходя, я думал: "вот ведь живут же люди! И только я с двумя подчинёнными занимался бог знает чем"! Мне тоже очень хотелось отличиться. Но как –я не знал.

Иногда к нам в комнату заходил заместитель главного редактор лично Велимир Михайлович Закулисов. Нашу работу он никогда не хвалил и не замечал. Он просто садился и просматривал все программы утреннего эфира. Я знал, что он выпускник МГИМО и не просто, а отличник. То есть, от всей этой чуши про лечебный кипяток у него должны были вставать волосы дыбом. Но не тут было! Он благодушно принимал всё, что ему показывали, неизменно говоря: "неплохо, хорошо или даже: отлично"! То есть, словно бы показывал – вот, как нужно воспринимать творчество других людей!

И я подумал, раз тут всё так воспринимается, надо тоже попробовать себя выразить и стал нести в эфир откровенный бред. Почему им можно, а мне нет? Например, к программе, рассказывающей о невероятных свойствах маргарина "Рама", я дал такой анонс: "харе, харе Кришна, харе харе Рама!". Это прошло в эфир. Я ждал похвалы от Закулисова, но её не было.

– Плохо работаете, Кононов!

И идёт дальше. А ты стоишь и чешешь репу: "Как это? И что теперь делать"?

Видя такую терпимость, я начал самовыражаться в таком стиле каждый день, ожидая реакции начальства. К программе, рассказывающей от новых тенденциях в мире эксклюзивной женской обуви, я написал анонс: "завтра в передаче – цена на пропуск в мужскую постель". К программе о работе некого депутата Государственной Думы я написал такой анонс: "видом внушительный, да в работе нерешительный". Через неделю в дверь нашей комнаты вошёл молодой лет тридцати человек, который назвавшись Пармезонским, сказал, что отныне отдел межпрограммного вещания будет возглавлять он, а меня просят удалиться. "Куда удалиться?", не понял я. " А куда хочешь!", был ответ. Я пошёл к Хорошилову. Он меня спокойно выслушал и сказал: "Старик, зачем тебе эта братская могила (он всё застойное называл братской могилой)? Иди, работай спецкорром – простор для творчества!". Так, наконец, я получил возможность работать корреспондентом. Но и я предположить не мог, что писать для новостей это совсем другая профессия. То, чему меня научили раньше, надо было забыть.

Редактором на вечерних новостях была некая Карина Осенева. Первый же мой репортажный текст, который я принёс, она зарезала:

– У нас так не пишут! -Сказала она.

– А как пишут? -Удивился я.

– Лаконично, ясно. Ирония приветствуется.

Такой был её ответ.

– А у меня что, тут нет иронии? – Спросил я.

– Конечно, есть. У тебя весь текст какой-то кондовый! -Так она выразилась.

Так она примерно выразилась.

Надо же, а я думал, что умею писать. Но то, как я писал для программы "Отряд" и то, как нужно писать на самом деле – были совершенно разные уровни мастерства. Примерно как первый курс и аспирантура. Опять началась пора ученичества.

Клянусь, я старался писать ярко, понятно, талантливо и чуточку с иронией! Но Осенева, беря текст и пробегая его глазами, говорила: "что это за фраза?", "а это как понять?". Здесь написано: "речь идёт о банальной неряшливости". "И что?", моргал я удивлённо. "А то, что в эфире многие услышат, что "речь идёт об анальной неряшливости", понимаете? И я шёл переписывать.

Иногда я переписывал восемь и десять раз –клянусь! Иногда мне хотелось рыдать! Потому что писать, выделяя только факты, игнорируя сразу ненужное, подчёркивая и обыгрывая нужное, да ещё параллельно подшучивая над этим, оказалось крайне непросто! Некоторые абзацы я стирал целиком, а потом писал их заново, выстраивая слова по -новому. Иногда я засиживался допоздна, уставившись на злосчастный текст и не понимая уже, что в нём хорошо, а что плохо. У себя в комнате в это время мой текст ждала редактор, а он у меня всё не шёл.

Чтоб взбодриться я бросал писать и начинал отжиматься, приседать, веселя корреспондентку с восточной Украины Иру Карацюпу, спецкорра Носорогова и дежурных корреспондентов, ходил туда -сюда со стаканчиком воды из кулера, застывая иногда перед телевизором с ужасом глядя на "голову профессора Пармезонского", которая бормотала что -то нечленораздельное. Но мне на него уже было плевать.

Иногда казалось, что мне никогда не осилить этой планки – освоить манеру, в которой пишутся новостийные тексты. Однако постепенно у меня стало получаться. Это было чудом, иначе не назовёшь! Мне покорился Эверест, на который не всякий пишущий заберётся. Месяца через три я уже был в "катушке", как называли отряд журналистов, который выезжал в этот день на съёмки. Ещё через пол -года мне стали поручать материалы среднего уровня сложности.

Мой первый специальный репортаж, снятый в Бурятии, смотрел лично главный редактор. Я очень волновался. Дело в том, что мне попался оператор, которого во время командировки я почти не видел трезвым. Но Хорошилов, отсмотрев, сделал всего одно замечание по стэнд апу, монологу в кадре. Сказал, что "это спорно", но в целом материал ему понравился. Возвращаясь от Хорошилова, я натолкнулся в коридоре на Пармезонского. Он стоял перед кабинетом Ольги Санаевой, свесив голову.

– Что случилось? – Спросил я его.

– Выгнали, – сказал он.

– Голова профессора Пармезонского не понравилась? – Догадался я.

– Ага.

– Ничего. Это же братская могила, отдел этот, -вспомнил я слова Хорошилова. -Иди работай спецкорром -простор!

–Нет. Я в Канаду собираюсь свалить. Уже подал заявление. На пээмже.

– Навсегда?

– Да.

– Но почему?

– Там простор, как ты говоришь.

– А-а…

Я прошёл в корреспондентскую, где мне выделили место, отдельный закуток, называемый «стойло», сел и задумался: всё же интересная штука жизнь! Если сильно захотеть чего -то, то обязательно этого добиваешься! Фантастика! Я оглянулся вокруг. Теперь эти люди были моими коллегами. Я принадлежал к немногочисленному отряду журналистов первой в России частной компании, которые не просто делали новости, а гордились этой профессией! Благодаря Карине Осеневой у меня в руках был инструмент, пользуясь которым, я мог написать текст, отразив в нём любую проблему или событие. Так я получил очень важный урок в жизни – между тем, что есть и тем, что хочешь получить, лежит череда препятствий, которую можно преодолеть, лишь шаг за шагом делая усилия. Всего через год на одной из летучек Добродеев вручит мне "золотое перо", высшую похвалу руководства за отлично сделанный материал. Вот так. А вы что думали?

Глава Третья

После дождичка, в "Четверг"

Андрей Медведев, корреспондент программы "Криминал" набрал номер пейджинговой компании, и пока его соединяли, начал заигрывать с Ирой Карацюпой, корреспонденткой экологической программы «Четверг»:

– Всё оленей пасешь? – Спросил он её, показав кивком на монитор, в котором среди белого безмолвия бегало по кругу окутанное паром своего дыхания стадо северных оленей.

– Отвали! – Вяло огрызнулась Ира и, поправив на своей голове наушники, демонстративно уставилась в телевизор, где северные олени теперь, тыча носами в камеру, жевали что-то сочное и из -под их бархатных, любвеобильных морд бахромой свешивалась коричневые слюни.

Андрюша, кончив набирать текст на пейджинге и ожидая теперь ответа, в задумчивости стал отколупывать ноготком застывшее пятно клея на столе:

– Что значит «отвали»? – Поинтересовался он.

– А вот то и значит! – Отвлеклась от монитора Ира. – Значит, если тебя попросить попочь, то ты занят! А если тебе сказать после этого «отвали», то ты тут же давай обижаться! А ты хоть спросил, я дома сегодня была? Я с самолёта прямо на работу. Я даже сидеть не могу, меня шатает! Неужели так трудно помочь написать текст? Ты вон сто материалов в день левой ногой пишешь и ничего. Тебе что, трудно ещё один написать про экологию? – В типично малоросской манере с фрикативными «г» протараторила Ира.

Пилимкнул вдруг пейджер. Андрюша выставил перед Ирой ладонь, мол, один сек, остановил её словесный поток и стал читать присланное ему сообщение.

– Вот блин, у меня съёмка, кажись, намечается. – Пробормотал он.

– Ну, конечно, ты у нас самый занятый! – Вскинула плечами Ира, отворачиваясь.

Андрюша, спрыгнув на ноги, посмотрел на аппетитные Ирины колени, для чего ему пришлось перекинуть через её плечо мячики своих глаз, и, тяжело вздохнув, пошёл в смежную корреспондентскую комнату, где у него было своё стойло. Ира с наигранной ненавистью, в которой было больше было игры, чем истинного чувства, посмотрела ему вслед.

В Москву Ира приехала с Украины, с южных её окраин, по-моему из Херсона и в отличие от столичных журналистов не умела правильно реагировать на просьбы «друзей» из редакции, которых у неё оказалось сразу очень много. В результате её чаще других посылали на разные подсъемки и «лайфы»,как называли митинги, манифестации и разные проходные пресс -конференции, где присутствие корреспондента не особенно требовалось

Она не могла отказать «друзьям». Подразумевается мужчинам-репортерам. Особенно молодым. Но когда она их просила о чём-то они под разными предлогами отлынивали. Вот и сейчас Андрюша соскочил с темы, заявив, что у него, мол, съёмка. Но, как потом выяснилось, у него её не было.

Ира уже поняла, что быть стажёром на Неон ТВ это такое бессовестное рабство и если не проявлять характер каждый день, то так и будешь для всех вроде дежурной лошадки. Когда Ира только пришла на Новое Тв, у нее был добрый нрав, простоватое лицо и гостеприимная улыбка, которую многие из них неправильно истолковывали, как приглашение к заигрыванию с ней.

Но каждый раз, когда кто-то брал Иру под руку и вел куда-нибудь в темный угол, она в глубине души очень страдала. Ей хотелось другого – она мечтала стать настоящим журналистом, какими их показывают в американских фильмах – решительным, напористым, смелым, и может быть даже чуть –чуть нахальным… А вместо этого жизнь подсовывала ей всё время каких –то оленей, как сейчас. Что за ужасное невезение!

В самом деле, темы в передаче про экологию Ире попадались не то, чтоб вообще не интересные, но какие-то негероические: то коровы и бездомные собаки, то кошки и грызуны, то прорвавшиеся канализационные трубы. Она мечтала о расследованиях с погонями, шантажом и убийствами, ей подсовывали забастовки, демонстрации перед ЖЭКами, протёкшие трубы и крыши. Не так она себе представляла настоящую журналистскую работу в Москве!

Короче, очень быстро восторг у Иры в связи с её нахождением в Москве сменился сдержанным оптимизмом, затем здоровым скепсисом и, наконец, неприкрытым цинизмом. То есть, потихоньку она становилась похожа на обычную рядовую москвичку, хотя сама об этом пока не догадывалась. Искры провинциального обаяния гасли в ней с каждым днём, но иногда еще они вспыхивали в ее глазах.

В такие минуты Ира могла всплакнуть сквозь смех, увидев сентиментальный репортаж в новостях с Украины, где её земляки на Рождество катались с горки на свиной коже, и могла даже после этого выдать какой-нибудь пассаж на «гарной мове». Но в целом её провинциальный пыл почти угас.