Kitobni o'qish: «Трагический эксперимент. Книга 2»

Shrift:

* * *

Всякую революцию задумывают романтики, осуществляют фанатики, а пользуются её плодами отпетые негодяи.
Томас Карлейль

Всякий раз, когда я вспоминаю о том, что Господь справедлив, я дрожу за свою страну.
Михаил Жванецкий

Народ, забывший своё прошлое, утратил своё будущее.
Сэр Уинстон Черчилль

Глава 1
Недовольство

Какой же русский не любит быстрой езды?
Тот, на котором едут.
Афоризмы генерала Леонида Шебаршина

Семнадцатое столетие навсегда вошло в русскую историю как время тяжёлых испытаний и кровопролитных войн.

В 1649 году «Соборным посланием», подписанным царём Алексеем Михайловичем Романовым, на Руси окончательно закрепилось крепостное право. Документ провозглашал наследственное состояние крепостничества и позволял увеличивать срок поиска беглых до 15 лет. После принятия закона по стране начали вспыхивать восстания и мятежи, многие крестьяне пускались в бега в поиске вольных земель и поселений.

Наступило смутное время. Казацкие поселения всё чаще становились пристанищем «голытьбы», бедных или нищих крестьян, которые примыкали к зажиточному казачеству. По негласной договорённости с «домовитыми» казаками из беглых создавались отряды, которые занимались грабежом и воровством. Теркские, донские, яицкие казачества увеличивались за счёт «голутвенных» казаков, их военная мощь росла.

Руководителем одного из отрядов стал будущий предводитель мятежных казаков Степан Разин. Жизнь и смерть Степана Разина давно стали легендой, а во многом жизнь была ею с самого начала. Ни дата рождения, ни место рождения знаменитого донского атамана достоверно неизвестны. Год рождения Стеньки Разина – 1630-й – получен в результате вычислений, опирающихся на свидетельство нидерландского путешественника Яна Стрейса, по подсчетам которого в 1670 году атаману было 40 лет. А о том, где именно родился Разин, споры идут до сих пор. Однозначно можно утверждать только, что Степан Тимофеевич Разин появился на свет где-то на Дону, но конкретное место остаётся предметом разногласий историков. Одни поддерживают версию о том, что родился он в станице Зимовейской, другие – что в городке Черкасске, а народная молва называет и Кагальницкий городок, и Есаульский…

Отец будущего атамана Тимофей Разя был родом из Воронежского края, но переселился оттуда по неясным причинам на берега Дона. Молодой человек прижился среди вольных поселенцев и вскоре стал домовитым казаком. Тимофей отличался в военных походах отвагой и смелостью. Из одной кампании казак привёл в дом пленённую турчанку и женился на ней. В семье родилось три сына – Иван, Степан и Фрол. Крёстным отцом среднего брата стал сам атаман войска Корнила Яковлев.

Такой же туман окутывает и историю Стеньки Разина до середины XVII века. Установить, где и когда он начал приобретать военный опыт, почему так быстро и так рано сумел завоевать серьёзный авторитет у донских казаков, до сих пор не смог никто из исследователей биографии мятежного атамана. С уверенностью можно утверждать лишь одно: Степану Разину хватало мужества, сметливости и удачливости, чтобы добиться уважения у такой трудной аудитории, которой всегда были донские казаки.

В 1665 году произошло событие, которое повлияло на дальнейшую судьбу Степана Разина. Старший брат Иван, принимавший участие в русско-польской войне, решил самовольно покинуть позиции и увести казаков на родину. По обычаю вольное казачество не обязано было подчиняться правительству. Но войска воеводы Ю. А. Долгорукого догнали разинцев и, объявив их дезертирами, казнили зачинщиков. После смерти брата Степан воспылал яростью к русскому дворянству и решил идти войной на Москву, дабы освободить Русь от боярщины.

С юности Степан отличался удалью и смекалкой. Он никогда не шёл напролом, а использовал дипломатию и хитрость, поэтому уже в молодом возрасте он входит в состав важных делегаций от казачества в Москву и Астрахань. Дипломатическими уловками Степан мог уладить любое провальное дело. Так, знаменитый поход «за зипунами», который закончился для разинского отряда плачевно, мог привести к аресту и наказанию всех его участников. Но Степан Тимофеевич так убедительно пообщался с царским воеводой Львовым, что тот отпустил всё войско домой, снарядив новым оружием, и одарил Степана иконой Богородицы.

Проявлял себя Разин и как миротворец среди южных народов. В Астрахани он выступил посредником в споре между нагайбакскими татарами и калмыками и не допустил кровопролития.

Никто и никогда не фиксировал никаких клятв, которые народное творчество приписывало потом Степану Разину: дескать, обещал атаман жестоко отомстить московским боярам и воеводам за смерть брата Ивана. Но то, что это событие наложило отпечаток и на личность Степана Тимофеевича, и на его отношение к представителям царской власти, несомненно. Не случайно тот же Ян Стрейс, оказавшийся волей судеб в караване, который стал одной из первых жертв разинского «похода за зипунами» в 1667 году, позднее писал, что Стенька во всеуслышание заявлял, мол, он «пришёл бить только бояр да богатых господ, а с бедными и простыми готов, как брат, поделиться».

Было ли это заявление чистосердечным или то был точный расчёт – сегодня уже не установить. Но лозунги известного атамана, должно быть, быстро привлекли на его сторону множество «голутвенных» казаков. Так называли тех обитателей Дона, кто недавно появился в этой «казацкой республике» и не успел, да и не слишком стремился, осесть и обзавестись серьёзным хозяйством, как «старые» казаки, и не хотел так же, как они, поставить свои воинские умения на службу московскому царю.

Напротив, многие из «голутвенных» видели если не в самом царе, то в его приближённых, главную причину всех своих неурядиц: многие были беглыми крестьянами из Центральной России, и потому совершенно не горели желанием вновь «прирастать» к земле или идти на московскую службу, а видели свое будущее в вольной казацкой жизни, под которой чаще всего понимали обыкновенный разбой, что, впрочем, было вполне легальным видом казацких занятий того времени.

Особенно большое число таких «голутвенных», а то и вовсе вчерашних холопов, появилось на Дону в 1666 году, после того как закончился неудачей поход на Москву донского атамана Василия Уса. Заявлявшие о намерении идти на службу московскому царю казаки по пути занялись разбоем, а когда против них двинулось регулярное стрелецкое войско, ушли обратно на Дон, уведя с собой многих крестьян и холопов. Именно они и составили существенную часть ватаги Стеньки Разина.

В 1667 году в марте Степан начал собирать войско. Набрав 2000 «воровских» казаков, атаман отправился в поход по впадающим в Волгу рекам грабить суда купцов и бояр. Грабежи не воспринимались властью как бунт, так как «воровство» было неотъемлемой частью существования казачества. Но Разин пошёл дальше привычного разбоя. В селе Чёрный Яр атаман устроил расправу над стрельцами, а затем отпустил всех ссыльных, находящихся под стражей, после чего отправился на Яик. Войска мятежника хитростью проникли в крепость к уральским казакам и подчинили себе слободу.

Но поскольку очень быстро разинцы фактически перерезали волжский путь, а потом доставили массу неприятностей Персии, это вызвало большой переполох в Москве. А после взятия Яицкого городка и морских сражений на Каспии вылазки Стеньки превратились в пролог к восстанию.

Кстати, сам Василий Ус, понимая, что соперничать с авторитетом Разина ему не с руки, пошёл на то, чтобы стать одним из ближних сподвижников: это открывало перед ним перспективы ещё более заманчивые, чем во время неудавшегося похода на Москву. И Разин оценил эту преданность и эту предусмотрительность несмотря на то, что ещё совсем недавно, уступая уговорам «старых» казаков, Ус и его «голутвенные» даже входили в войско белгородского воеводы, отправленного воевать с разинцами. Но в 1670 году атаман Ус со своими казаками присоединился к Разину и быстро стал одним из ближайших его помощников, командуя конными казаками. В благодарность вскоре, когда разинцы начали уже самую настоящую войну с Москвой и в качестве одного из первых шагов захватили Астрахань, именно Ус стал управителем города.

Похожими были судьбы и многих других разинских сподвижников – Фёдора Шелудяка, Тимофея Мещерякова, Михаила Харитонова или бывшей казачки и монашки Алёны Арзамасской.

В 1669 году пополнившаяся беглыми крестьянами армия под предводительством Степана Разина отправилась на Каспий, где учинила ряд нападений на персов. В схватке с флотилией Мамед-хана русский атаман перехитрил восточного полководца. Струги Разина имитировали побег от персидского флота, после чего перс отдал приказ объединить 50 кораблей цепями и окружить войско казаков. Но Разин неожиданно развернулся и подверг мощному обстрелу главное судно противника, после чего оно начало тонуть и потянуло за собой весь флот. Уйти удалось только трём кораблям.

Так, малыми силами Степан Разин вышел из боя у Свиного острова победителем. Понимая, что после такого поражения сефивиды соберут большее войско против разинцев, казаки отправились через Астрахань на Дон.

В 1668–1669 годах казаки Разина в основном занимались лишь грабежом царских и иностранных судов на Нижней Волге, но с весны 1670 года их действия уже приобрели характер открытого восстания. При этом Разин не собирался (по крайней мере, на словах) свергать царя Алексея Михайловича, однако объявил себя врагом всей официальной власти – воевод, дьяков, представителей церкви, обвинив их в «измене» царю.

Во всех занятых разинцами городах и крепостях убивали или изгоняли представителей центральной власти, взамен которой вводилось казачье градоустройство. Разумеется, вожаками здесь становились не сам Разин и его казаки, а местные бунтари и неформальные лидеры, что произошло, в частности, и в Самарском крае.

Вот так летом 1670 года многие приволжские города из-за разгула вольницы Степана Разина фактически выпали из-под власти Москвы, отказывались платить налоги в центральную казну и больше не присылали в столицу свои товары. Царь Алексей Михайлович был этим крайне недоволен и своим указом повелел собрать войско, чтобы «вора Стеньку изловить, а воров холопов в Самаре, Саратове, Царицыне и Астрахани повесить».

1670 год начался подготовкой войска Степана Разина к походу на Москву. Атаман пошёл вверх по Волге, захватывая прибрежные селения и города. Для привлечения местного населения на свою сторону Разин использовал «прелестные письма» – особые грамоты, которые он распространял среди городского люда. В письмах говорилось о том, что гнёт боярщины можно скинуть, если примкнуть к армии мятежников.

На сторону казаков переходили не только угнетённые слои, но и старообрядцы, ремесленники, марийцы, чуваши, татары, мордвины, а также русские солдаты правительственных войск. После повального дезертирства царские войска вынуждены были начать привлечение наёмников из Польши и Прибалтики. Но с такими воинами казаки поступали жестоко, подвергая всех военнопленных иностранцев казни.

Разин вообще отличался жестокостью. В Яицке, например, было казнено 1000 человек. Во время похода по персидскому побережью Каспия казаки разграбили городок Астрабад, где перерезали всех мужчин, а более 800 молодых девушек и женщин увели с собой. После трехнедельной оргии все были уничтожены. Прибывавших к нему парламентёров он также казнил. Казаки с пренебрежением относились к простым мужикам и в случае отступления нередко их бросали.

Степан Разин распространял слух, что в стане казаков скрывается пропавший царевич Алексей Алексеевич, а также ссыльный патриарх Никон. Тем самым атаман привлекал на свою сторону всё больше недовольных действующей властью. За год на сторону разинцев перешли жители Царицына, Астрахани, Саратова, Самары, Алатыря, Саранска, Козмодемьянска.

Разграбив Царицын, Разин выпустил арестантов. Его войско достигло 10 000 человек.

На занятой территории устанавливались правила казацкого круга, были призывы убивать знатных людей. Не всем это нравилось. В бою под Симбирском флотилия казаков была разбита войсками князя Ю. Н. Барятинского, а сам Степан Разин после ранения вынужден был отступить к Дону.

Получившего тяжёлое ранение во время этой битвы Степана Разина в сопровождении верного казачьего конвоя отправили на Дон, в Кагальницкий городок, считавшийся одним из оплотов восставших. Но слепая вера в то, что на Дону все казаки заодно и «с Дона выдачи нет», проиграла точному политическому расчёту. «Домовитые», то есть «старые» казаки хорошо понимали, что поджоги и грабежи, казни и пытки, которыми отмечали свой путь по России разинцы, безнаказанными не останутся и что в конечном счёте войну ресурсов области Войска Донского у Москвы не выиграть. В этих условиях спасти себя и Дон от поголовной расправы они могли только одним способом – выдачей мятежного атамана. И они решились пойти на это, понимая, чем и ради чего рискуют.

Правда, для этого казакам пришлось взять штурмом Кагальницкий городок. Командовал этой операцией давний и последовательный противник Разина – войсковой атаман Корней Яковлев, сохранивший безусловную верность Москве и царскому престолу. Примечательно, кстати, что именно Яковлев считается крёстным отцом Разина. Это, однако, не помешало ему ради сохранения донского казачества как такового 24 апреля (по н. ст.) 1671 года после пленения выдать своего крестника царским воеводам.

В начале лета 1671 года, охраняемые воеводами стольником Григорием Косаговым и дьяком Андреем Богдановым, Степан и его брат Фрол были доставлены в Москву для суда. Во время следствия Разиных подвергали жестоким пыткам, а через 4 дня повели на казнь, которая состоялась на Болотной площади. После оглашения приговора Степана Разина четвертовали, но его брат не выдержал увиденного и попросил пощады в обмен на тайные сведения. Спустя 5 лет, не найдя обещанных Фролом награбленных сокровищ, решено было казнить и младшего брата атамана.

После казни Разина разожжённое им восстание понемногу пошло на убыль, хотя некоторые историки считают, что последние очаги сопротивления удалось ликвидировать только в 1680-х годах. Счет казнённым участникам разинского восстания шёл на тысячи, а усеявшие Поволжье и Дон виселицы, плахи и колы вводили в ужас всех, кому довелось видеть это зрелище.

Казачье войско возглавили атаманы Василий Ус и Фёдор Шелудяк, но новым предводителям не хватило харизмы и мудрости, поэтому восстание было подавлено.

В результате вся эта борьба привела к неутешительным итогам: крепостничество было ужесточено, отменены дни перехода крестьян от хозяев, разрешено было проявлять крайнюю степень жестокости в отношении к неповинующимся крепостным.

– Как видишь, Аркадий, – подвёл итог Семён, – Степан Разин не был борцом за счастье простого народа, как считалось в советское время. Он был главарём бандитской шайки, занимавшейся грабежами и террором.

В этом плане мало чем отличался и Пугачёвский бунт.

Предводитель бунта 1773–1775 годов в России Емельян Иванович Пугачёв родился около 1742 года в казачьей станице Зимовейской, на Дону (ныне – станица Пугачёвская Волгоградской области).

Грамоте обучен не был. В 1759 году вступил на военную службу казаком, принимал участие в Семилетней войне (1756–1763). В 1764 году в составе своего полка находился в Польше, участвовал в Русско-турецкой войне (1768–1770). В 1770 году получил чин хорунжего.

Вернулся по болезни на Дон. В конце 1771 года Пугачёв, уклоняясь от службы в армии, бежал на Терек, жил среди терских казаков, за Кубанью у казаков-некрасовцев, в Польше, среди старообрядцев под Черниговом, Гомелем, на реке Иргизе. Несколько раз попадал под арест, но совершал побеги.

В мае 1773 года бежал из казанской тюрьмы на реку Яик (Урал), где среди проживавших там казаков объявил себя чудом спасшимся императором Петром III. В сентябре того же года от его имени был прочитан первый манифест о начале восстания.

Ядром восстания стали яицкие казаки-старообрядцы. Затем к ним присоединились отряды башкир и других народов Поволжья, уральские работные люди, а также крестьяне, составлявшие большинство на последнем этапе восстания. Многочисленные отряды повстанцев действовали на огромной территории от Урала до Волги.

На востоке восстание охватило области Западной Сибири, на севере дошло до Перми, на западе – до Тамбова, на юге – до Нижней Волги.

Лозунги восставших вначале ограничивались возвращением привилегий казачеству, но по мере роста движения и включения в него крестьян и работных людей появились требования освобождения крестьян от крепостной неволи, от поборов и податей. Ни в одном из документов восставших не ставилось задачи изменить формы государственной власти, повстанцы рассчитывали «извести возмутителей империи и разорителей крестьян» и посадить при этом на трон «хорошего царя».

Ряд городов приветствовал «царя»-освободителя, который обещал отмену крепостного права и снижение податей. Серьёзную тактическую ошибку допустил Пугачёв, оставив у себя в тылу не сдавшиеся ему укрепления, которые затем послужили опорными пунктами для правительственных войск. Генералы Александр Бибиков, Иван Михельсон, а потом и Александр Суворов перешли в наступление и отбросили его в сторону Каспийского моря.

В августе 1774 года Михельсон разбил Пугачёва под Царицыным. Деморализованные нерешительностью вождя восставшие постепенно разбежались. В сентябре 1774 года Пугачёв был выдан своими бывшими соратниками царским властям. Его доставили в Яицкий городок (ныне Уральск). Следствие производилось далее в Симбирске (ныне Ульяновск) и в Москве.

Более двух месяцев, пока длились следствие и суд, Пугачёва держали в подвале Монетного двора на Красной площади. Прикованный к стене, он почти не мог двигаться. Утром 10 января 1775 года на Красной площади собралась многотысячная толпа. Закованного в кандалы Пугачёва вывели из подвала, чтобы доставить на место казни – Болото. Там уже был сооружен эшафот, а на нём столб с колесом и острой спицей. Его ждало четвертование – один из самых страшных способов умерщвления, что придумал человек.

Вокруг пугачёвского эшафота стояли виселицы для соратников атамана. Судя по воспоминаниям современников, казнь ненавистного атамана дворян и аристократов сильно разочаровала: палач отрубил Пугачёву сначала не руку, как полагалось при четвертовании, а сразу же голову, которую и насадил на спицу.

Это была единственная милость, проявленная просвещённой Екатериной. До ночи проходили в Москве казни: одних вешали, других клеймили и били кнутом, третьим вырывали ноздри. Народ, уже который раз в русской истории, от полной безнадёжности на время впал в апатию, позволяя власти делать с собой всё что угодно.

Члены семьи Пугачёва – жена Софья Недюжева, дети Трофим, Аграфена и Христина, а также вторая жена, «императрица» Устинья Кузнецова – были отправлены в пожизненную ссылку в Кексгольм (ныне Приозерск Ленинградской области).

Об этих событиях правоведы говорят так:

Говоря о бунте, необходимо при этом определить, что же под этим термином подразумевало дореволюционное право и как к народному восстанию относится право нынешнее, демократическое. Между тем это принципиально, особенно если учесть, что в разговоре о Пугачёвщине важен не столько рассказ о событиях, сколько попытка понять, а что же это на самом деле было? Для начала короткая справка по словарю Брокгауза – Ефрона: «Бунт (от немецкого Вund – соединение, союз, связка) – уголовно-правовой термин, обозначающий вообще насильственное посягательство на власть и существующий порядок правления». Закон от 4 июня 1874 года уточняет сказанное более подробно, в том числе замечает, что это «умысел ниспровергнуть правительство» и, что важнее всего, умысел «переменить образ правления».

Если следовать этой формулировке, то можно легко обнаружить «бунтарей» и среди коронованных особ. Вспомнить хотя бы перевороты, организованные Елизаветой Петровной и Екатериной II. Обе дамы на официальную власть в государстве «посягали» неприкрыто, да ещё и «насильственно». А Александр I в обстановке полной конспирации готовился дать стране конституцию. Правда, так и не решился. Однако то, что «умышлял переменить образ правления», – факт исторический. Да и к власти он пришёл, переступив через труп собственного отца, Павла I. При этом ни одному тогдашнему юристу и в голову не пришло обвинять эту славную троицу в бунте. Только историк Василий Ключевский в своих личных дневниках, то есть не для печати, осмелился назвать двух императриц «воровками власти».

Был ли бунтарём Пугачёв? С тогдашней точки зрения – безусловно. Вот только ему, в отличие от царственных особ, это стоило головы.

Что же касается современного права, то демократическая конституция просто обязана включать в себя право народа на восстание. Есть это, кстати, и в российской Конституции, только её надо уметь правильно читать. Ёмкая формулировка в преамбуле Основного Закона «мы, народ…» является дайджестом принципов, сформулированных ещё Томасом Джефферсоном в знаменитой Декларации независимости 1776 года. Именно здесь заключён важнейший принцип «правления народа, через народ и для народа». А это значит, что воля народа важнее воли президента и правительства.

Есть это и в российских учебниках Из подобного рода формулировок («мы, народ…») «ясно вытекает право народа на свержение тиранической власти, если она нарушает его естественные права и основывается на насилии. В этом подлинный, хотя и скрытый, смысл принципа народного суверенитета». Не верите – читайте современный учебник конституционного права.

Так что это только согласно старому царскому праву восстание Пугачёва – бунт, а вот современный (и, разумеется, независимый от властных структур) судья, знающий всю историю российского самодержавия и жестокие реалии крепостного права, глядишь, и был бы к атаману значительно мягче.

Но это буква закона, а как быть с жизнью? Куда денешь жутковатые «детали» Пугачёвщины? С дикими сценами расправ, изнасилований и грабежей. Самый что ни на есть «беспощадный» бунт. Но вот опять всё тот же вопрос: а действительно ли «бессмысленный»?

Это правда, что на самом начальном этапе перед заговорщиками стояла довольно скромная задача: удрать с награбленным куда-нибудь в Турцию. Но по мере накопления сил в головах у бунтовщиков начала маячить и другая география – а не двинуть ли на Москву, и совершенно другая задача – не уйти от преследования, а, наоборот, наступать, чтобы «переменить в России образ правления». Закономерно спросить: переменить на что?

Заглянем в статью о Пугачёвщине, опубликованную в дореволюционной «Большой энциклопедии»: «Пугачёв уже распоряжался, как имеющий власть. "Бояре, – говорил он, – у меня не будут владеть землёю, а пусть живут на жалованье"».

Впрочем, эта мысль очень быстро трансформировалась у Пугачёва в призыв: расправляться со знатью любыми способами. Логику диктовала сама драка. Наконец, ни боярское, ни дворянское сословия в государство, придуманное Емельяном Пугачёвым, просто не вписывались. Примерно так же, как позже не вписывалась в пролетарское государство Маркса – Ленина – Сталина буржуазия.

Читаем энциклопедию далее: «Обращая всех в казаков, он (Пугачёв) хотел ввести в России казацкие порядки. Всех жителей обстригали в кружок и уводили за войском, оставляя на месте стариков. У них тоже являлись избранные ими старшины и атаманы. Сам Пугачёв был между своими лишь избранным атаманом, вполне зависящим от громады (то есть от казачьей массы). При этом была объявлена война всем существующим властям, военному и гражданскому начальству, судьям, помещикам».

Стоит обратить внимание на то, что Пугачёв «был между своими лишь избранным атаманом». То есть взятый на себя самозванцем титул Петра III являлся лишь удобной «дымовой завесой» для самых широких масс населения. Однако само ядро заговорщиков не собиралось ни выстраивать новую монархическую систему, ни терпеть, как самодержца, Емельку Пугача.

Конечно, Пугачёв, как умный агитатор, говорил то, что устраивало слушателей. В самом начале войны при занятии Илецкого городка, добросовестно играя роль царя и ещё надеясь перетянуть на свою сторону часть боярского и дворянского сословия, он обещал: «У бояр сёла и деревни отберу, а буду жаловать их деньгами».

Исконных казаков он жаловал не только рекой Яиком со всеми угодьями и богатствами, но и тем, в чём нуждались казаки: хлебом, порохом, свинцом, деньгами, «старой верой» и казацкими вольностями. Калмыкам, башкирам и казахам он обещал все их земли и угодья, государево жалованье и вечную вольность. Тогда же он обещал передать боярскую и дворянскую собственность крестьянам. Все это и обеспечивало ему столь массовую поддержку.

Но это всё слова, а на деле Пугачёв действовал по своему плану. Вместо жалованья дворянство получило от «Петра II» виселицу. Война также объявлялась всем существующим властям, помещикам, «прикащикам».

Не надо только путать часто упоминаемого в пугачёвских бумагах «прикащика» с более поздним понятием приказчика. «Прикащик» сидел не в скобяной или бакалейной лавке, а был в те времена и управляющим имением, и судьёй, и сборщиком налогов, то есть выполнял любые поручения боярина, дворянина или в целом власти. При этом славился в народе своим беспардонным воровством, отсюда и ненависть пугачёвцев, поставивших его в один ряд с другими своими кровными врагами.

С крестьянством всё было куда хитроумнее. Передавая им помещичью собственность, а заодно «жалуя» их долгожданной бородой – к Пугачёву стекалось немало староверов, насильно обритых властью, – предводитель бунта одновременно вводил в деревнях, как уже говорилось, казацкие порядки, проводил выборы атаманов.

Иначе говоря, и в голове предводителя бунта, и в головах, приближённых к Пугачёву заговорщиков, пусть и смутно, в самом сыром виде, но крутилась мысль о создании на Руси казачьей демократии. Иначе говоря, если говорить о каких-то реформаторских планах «маркиза Пугачёва» – так его язвительно называла Екатерина II, то он шёл след в след за Степаном Разиным.

Рассуждать здесь подробно о таком непростом феномене, как казачья демократия, не стоит, но то, что это один из видов своеобразного народовластия, очевидно. Необычность казачьего уклада и его отличие от западной модели, принятой нашими либералами за некий эталон, вовсе не означают, что это не демократия. Это означает лишь то, что это «другая демократия».

Конечно, сама по себе идея перенести на огромную Россию достаточно узкий опыт демократии казачьей являлась практически нереализуемой. Это во многом и объясняет те очевидные противоречия, что обнаруживаются в пугачёвских манифестах. Каждый из подобных манифестов не столько политический документ, сколько народная сказка, коряво сформулированная мечта о счастливом будущем.

И все же, если попытаться суммировать отрывочные идеи, которыми переполнены эти документы, получается примерно такая картина. Будущее государство, по Пугачёву, – это казацкое государство, где все должны стать казаками, где не будет ни налогов, ни рекрутчины. Вопрос, где найти деньги, необходимые государству, при таком подходе, разумеется, повисал в воздухе. Сам Пугачёв полагал, что «казна сама собой довольствоваться может».

Возможно, здесь сказалась тогдашняя казачья психология: кончились деньги – сходи за границу, к соседу «на огонек», пусть попробует не дать! Рекрутами в новом государстве становились «вольно желающие».

Государственная монополия на торговлю солью – по тем временам это был один из самых болезненных вопросов – отменялась. Каждый был волен заниматься соляным бизнесом. Ну, и так далее.

По Пугачёву, все граждане этого будущего казачьего государства должны были получать равные «пожалования», все должны были быть вольными: «малые и большие, рядовые и чиновные, вся чернь бедная, как россияне, так и иноверцы: мухаметанцы и калмыки, киргизцы и башкиры, татары и мишари, черемисы и поселённые на Волге саксоны». Мишари – это татары в Мордовии, а саксоны – это о немецких и других иностранных колонистах. У всех должна быть в будущем, как обещал Пугачёв, «спокойная в свете жизнь», без какого бы то ни было «отягощения, общий покой».

Пугачёвский бунт 1773–1775 гг. был самым мощным на Руси из всех предшествующих. В нём участвовали сотни тысяч человек. Охваченная войной территория простиралась от Воронежа и Тамбова на западе до Шадринска и Тюмени на востоке, от Каспия на юге до Нижнего Новгорода и Перми на севере. Этот бунт принёс с собой потоки крови. В этих кровавых потоках искупался сначала помещик, а потом раб, настигнутый другими помещиками.

Насилие царило на Руси до Пугачёвского бунта, правило бал во время бунта и снова воцарилось во всей своей красе после бунта.

Между тем движущей силой этого бунта была всего лишь мечта, причём удивительно чистая и простая: жить по-человечески. Или, как говорил Пугачёв, – «Общий покой». Утопия, конечно.

Уже в который раз в нашей отечественной истории насилие породило насилие, которое в свою очередь воспроизвело новое насилие. Простой человек содрогнулся от ужаса, а затем в отчаянии на какое-то время забился в угол. Власть в свою очередь извлекла из бунта лишь те уроки, которые была способна извлечь. То есть, как обычно, начала решать второстепенные проблемы, не касаясь главной.

Восстание показало центру лишь недееспособность провинциальных властей, не сумевших подавить бунт в самом зародыше, да слабость дворянства как сословия, которое, с точки зрения Екатерины II, откровенно запаниковало в тот час, когда угроза нависла над самодержавием. Именно на этих направлениях и сконцентрировала свои реформаторские усилия императрица.

Административная реформа разделила всю империю на 40 губерний, во главе которых встали либо губернаторы, либо, в особо важных регионах, генерал-губернаторы. Губернии в свою очередь были поделены на уезды со своими центрами власти – уездными городами и местной администрацией. Крупных населённых пунктов на всю эту масштабную реформу не хватило, поэтому многие из посёлков были произведены в города авансом, простым росчерком пера. И, надо сказать, что большинство счастливцев своим шансом со временем воспользовались. Так и получилось, что в царствование Екатерины в России формально появилось больше городов, чем когда бы то ни было.

Реконструкции подвергся и весь чиновничий аппарат на местах. В городах появились «городской голова» и совет, избранный из представителей зарегистрированных гильдий. Все эти местные центры власти были подотчётны соответствующим коллегиям в столице. Судя по тому, что перекроенная Россия просуществовала в таком виде вплоть до отмены крепостного права, административную реформу Екатерина провела добротно. Если, конечно, исходить в оценке из интересов чиновничества и самодержавия. Низам эта реформа не дала ничего, кроме усиления бюрократического гнета.