Kitobni o'qish: «Переход»

Shrift:

Переход
Повесть

Посвящается другу
Юрию Сергеевичу Худякову

Глава 1
Детство

История эта началась в конце XIX века в небольшом уральском городе. Город этот, как и многие уральские города, образовался на столетие раньше в связи с развитием железорудной промышленности на Урале. Заводы ставились на реках, перегораживаемых плотинами, и вода являлась движущей силой. На одном из таких железоделательных заводов инженером работал Павел Алексеевич Еремин. Был у него добротный дом, в котором он проживал с женой Натальей Васильевной и сыном Владимиром. А через дорогу от него проживал купец Андрей Николаевич Прохоров с женой Марией Степановной и дочкой Софьей. В этих домах жили еще когда-то их родители. И обе семьи связывала многолетняя дружба. Они вместе отмечали все праздники, да и просто так часто ходили друг к другу в гости. У Ереминых в доме был рояль, на котором играла Наталья Васильевна. Да и пела она неплохо. Иногда ей аккомпанировал Павел Алексеевич.

А у Прохоровых был граммофон. И, возвращаясь из деловых поездок, Андрей Николаевич привозил новые пластинки. Так что музыкальные вечера проводились в обоих домах. А кроме музыки на этих вечерах бывали знаменитые уральские пельмени и различные горячительные напитки, рецепты приготовления которых были в большом количестве у Павла Алексеевича.

И вот в 1900 году в обеих семьях прибавилось по мальчику. Детей крестили и назвали в честь дедов. Так началась жизнь Алексея Еремина и Николая Прохорова. В хорошую погоду обе мамаши выходили с колясками. Дети дышали свежим воздухом, а мамочки обсуждали свои дела. Мальчики привыкли друг к другу с пеленок и, подрастая, не хотели расставаться. Разлучала их только плохая погода, которой на Урале бывает много.

Посмотрели отцы на скучающие лица детей и решили сделать подземный переход под дорогой от дома к дому. Павел Алексеевич сделал необходимые расчеты, пригласил с завода бригаду. Те прорыли тоннель, сделали необходимую отделку. И ребята ожили, постоянно бегали друг к другу играть, а когда подросли, то и уроки делать. Да и взрослые с удовольствием могли навещать друг друга независимо от погоды.

Шли годы, старшие дети уехали в Москву учиться дальше. Позже Софья вышла замуж за иностранца и уехала во Францию. Владимир приезжал домой на летние каникулы.

Тут разразилась Первая мировая война. Работы у отцов стало много. Мамаши пошли на курсы медицинских сестер. Мальчишки бóльшую часть дня оставались одни. Но они не скучали. Накачивали силу спортивными упражнениями, занимались борьбой. Много времени проводили в лесу. Собирали грибы, ягоды, катались всю зиму на лыжах. В следующем году зима началась рано. Выпал первый снег, но потом вдруг растаял. Николай пришел к Алексею:

– Давай, Леха, собирайся быстрее, на охоту пойдем.

– А чего такая спешка?

– Ты же видишь, снег растаял, а заяц шубу сменил. Его, белого, сейчас в лесу хорошо видно.

– Так у нас в доме ружья ведь нет.

– Не переживай. Я у отца в кладовке ружье нашел. По очереди постреляем.

Друзья направились в лес. Это была их первая охота. Долго зайца искать не пришлось, бежал белый комок по лесу. Ружье было в руках у Николая.

– Стреляй, Колян, стреляй! – прошептал Алексей.

Но Николай зачарованно смотрел на зайца и не поднимал ружья.

– Не могу, жалко!

Алексей выхватил у Николая ружье и выстрелил вслед зайцу. Шум выстрела напугал всю живность в лесу.

– Ну, теперь по лесу долго ходить надо, чтобы мишень найти. Тоже мне, охотник!

– Так ведь жалко убивать его. Как вообще можно убивать живое! Грех это.

– Ладно, коли так. Дай бог, чтобы тебе в жизни никогда не пришлось брать грех на душу.

На том эта охота закончилась. Получилось так, что это была их первая и последняя охота…

Надо сказать, что город этот культурными мероприятиями избалован не был. А тут приехал как-то театр оперетты. Для города это было событие. Посещали спектакли и Еремины с Прохоровыми. Особое впечатление они произвели на Андрея Николаевича. Потом оперетта уехала, а Прохоров все ходил в задумчивости. Вскоре он отбыл по делам.

Через некоторое время поползли по городу слухи, мол, Прохорова видели в Нижнем Тагиле с актрисой оперетты. Когда слухи эти дошли до Марии Степановны, она покончила с собой. Николай очень горевал по матери. Наталья Васильевна пыталась всячески его успокаивать, старалась, чтобы тот больше был с Алексеем, не оставался один. Андрей Николаевич тоже старался уделять больше внимания сыну, иногда брал его с собой в поездки по делам.

К этому времени нужно было уже думать о дальнейшей учебе сыновей. Дело в том, что в это время начал активно обсуждаться вопрос об учреждении в Екатеринбурге высшего учебного заведения. На тот момент на Урале еще не было вузов, и за право организовать у себя первый вуз развернулась борьба между Екатеринбургом и Пермью. В начале XX века Екатеринбург уже уступал губернской столице по числу жителей и особенно по финансовым возможностям, тем не менее в 1911 году на заседании междуведомственной комиссии Министерства народного просвещения в Петербурге было принято решение в пользу города на Исети. Пройдя череду согласований, 3 июля 1914 года закон об учреждении уральского института был высочайше утвержден Николаем II. Однако вскоре началась война, и строительство заморозилось из-за нехватки средств, а тем временем в Перми в 1916 году при поддержке местного мецената Н. В. Мешкова учредили и построили университет. Таким образом де-факто первый уральский вуз появился в Перми. Екатеринбургский горный институт императора Николая II должен был открыть двери в 1917 году. Вот и надо было решать, в какой город отправлять сыновей.

В это время произошла Февральская революция. Непосредственным ее результатом стало отречение от престола Николая II, прекращение правления династии Романовых. Всю власть в стране взяло Временное правительство под председательством князя Георгия Львова, тесно связанное с буржуазными общественными организациями, возникшими в годы войны (Всероссийский земский союз, Городской союз, Центральный военно-промышленный комитет). Временное правительство объявило амнистию политическим заключенным, гражданские свободы, замену полиции «народной милицией», реформу местного самоуправления. 1 (14) марта 1917 года новая власть была установлена в Москве, в течение марта – по всей стране. Новая власть была признана даже самим Николаем II, в его прощальном приказе войскам, призвавшем солдат «повиноваться Временному правительству». Февральская революция декларировала отмену смертной казни, а также даровала равные права всем гражданам России независимо от пола, вероисповедания или национальной принадлежности. Были отменены дискриминационные ограничения в отношении евреев – в частности, ограничение на место жительства («черта оседлости») и запрет на производство в офицеры лиц иудейского вероисповедания. Граждане получили возможность вступать в любые объединения и свободно собираться на любые собрания. В стране развернулось профсоюзное движение, возникли фабрично-заводские комитеты, ставшие опорными пунктами рабочего контроля над производством. Победа Февральской революции превратила Россию в самую свободную страну из всех воюющих держав, обеспечив массам возможность широко пользоваться политическими правами.

В результате Февральской революции были распущены царская полиция и жандармерия, а их функции были переданы вновь созданной народной милиции (народному ополчению). Полицейские офицеры подвергались репрессиям, и им было запрещено работать во вновь созданных правоохранительных органах. Это привело к тому, что милиция оказалась не в состоянии воспрепятствовать сползанию страны в хаос и анархию. Ситуация усугублялась всеобщей амнистией (ею воспользовались не только политзаключенные, но и уголовные элементы, которые стали массово наниматься на службу в милицию, преследуя свои криминальные интересы), а также созданием вооруженных отрядов, подконтрольных Советам (Красная гвардия, отряды «рабочей милиции»).

Наряду с роспуском полиции Временное правительство сформировало Чрезвычайную следственную комиссию для расследования должностных преступлений царских министров и высших чиновников. Эта комиссия не смогла подтвердить никаких обвинений (ни в измене, ни в должностных преступлениях, ни в коррупции) ни царю, ни царице, ни министрам царского правительства – кроме генерала В. А. Сухомлинова, бывшего (до июня 1915 г.) военного министра, который был признан виновным в неподготовленности русской армии к войне (расследование по его делу велось еще с 1916 г.).

Собственность царской семьи (кабинетские и удельные владения) была конфискована в пользу государства. Сам Николай II 8 марта 1917 года прибыл из Ставки в Царское Село, где был арестован под именем «полковника Романова».

– Да, серьезные события начинаются в стране, Павел Алексеевич, – обсуждали соседи эти события.

– А я не верю, что Временное правительство долго продержится, – возражал Еремин. – Эти революционеры будут и дальше будоражить народ. Притом у каждой партии свои взгляды на будущее страны. Ни к чему хорошему это не приведет. Нарушен многовековый уклад страны. Выпустили джинна из бутылки. И кончиться это может гражданской войной. И амнистированные уголовники еще скажут свое слово.

– Посмотрим. Пока что надо съездить в Екатеринбург, глянем, что к чему. Чтобы склады с товаром были в сохранности. Каковы перспективы в торговле, на что больше спрос.

– Ну что ж, поезжайте, убедитесь сами, к чему дело идет. А Николая у нас оставьте.

– Да Колю я с собой возьму, пусть привыкает к делу. И по поводу университета узнаю. Может, уже открывается, так ребятам будет ближе ездить.

Прохоровы уехали. В Екатеринбурге остановились в Купецкой слободе, что расположена по правому берегу Исети, поселении торговцев и вольных ремесленников. И видят в городе нерадостную картину.

Еще три года назад, когда началась Первая мировая война, Екатеринбург превратился в огромную казарму. Солдаты приезжают сюда на обучение, раненых доставляют на Урал в лазареты. У большинства больных – самострелы, пулевые ранения в спину и венерические болезни. К началу революционного года в Екатеринбурге скапливается 50 тысяч солдат, на них приходится всего 70 тысяч гражданского населения.

Солдаты болтаются по городу без дела. Они щелкают семечки, и по слою лузги можно отслеживать их перемещение. Огромные очереди военных скапливаются у домов терпимости. Проститутки принимают по 60 клиентов в день. И жалуются в городскую управу, мол, не хотим мы каждую неделю у врача обследоваться, мы же свободные гражданки, а не скотина какая-то.

Городское хозяйство не справляется с такой оравой военных. Из города вывозят меньше половины нечистот. Почва пропиталась мочой и прочими отходами. Стоит зайти с улицы во двор – в нос ударяет мерзкий запах.

Рабочим не платят жалованье по три-четыре месяца. Не хватает топлива и сырья для работы заводов. Железнодорожное сообщение в анархии. Солдаты, возвращающиеся с фронта, захватывают составы, громят поезда. Не желая подолгу ожидать отправления, они угрожают оружием машинистам – и те без команды трогаются со станции. Повсюду аварии и столкновения.

Горожане питаются в основном картошкой. В Екатеринбурге всегда не хватало собственной пшеницы, поэтому зерно завозили из Сибири. Но пришла война – и вагоны с зерном поехали на фронт. Поставок на Урал стало в 2,5 раза меньше. Городские мельницы стали.

Чтобы исправить ситуацию, отправляют два поезда в Тобольск за зерном. Есть риск, что вагоны на обратном пути захватят, поэтому к составам прикрепляют вооруженную охрану. Городские власти надеются с помощью этих запасов прокормить город. Но поезда где-то застревают.

Запасы хлеба тем временем стремительно тают. Женщины переговариваются в очередях: «Муки, слышь, вовсе скоро не будет. Везли ее для нас из Сибири, но продовольственники ее продали, а деньги между собой поделили». Между ними снуют подозрительные личности и подогревают настрой обозленной толпы разговорами о том, что чиновники прячут хлеб.

Начинается голодный бунт. Толпа женщин бросается громить и разбивать стекла городской управы. Избивают начальника, переворачивают столы. Погиб один человек. По улицам ползут слухи, что вот-вот начнутся массовые погромы. Магазины закрываются – хозяева боятся беспорядков.

Ходить по улицам стало опасно. Шайки хулиганов грабят прохожих. Городовых не видно.

В конце лета говорили, что через Екатеринбург проследовали на восток два поезда с царской семьей. Засим дошли известия о прибытии царя в Тобольск и о том паломничестве, которое проявил народ, приходя в этот город с целью взглянуть на августейших особ. Один из семьи мукомолов Степановых рассказывал, что он лично ездил в Тобольск и видел, как толпа во время прохождения царя в собор встала на колени и пела гимн. Все эти рассказы производили сильное впечатление, радовали и даже бодрили сторонников твердой власти.

Впрочем, в то тяжелое время радовал и рассказ инженера Б. Н. Карпова о том, что в Туринске он увидал стоящего на площади городового в полной форме.

К этому времени относится введение твердых цен на хлебные продукты. Стоимость заготовляющего хлеб аппарата вылилась в семь процентов от стоимости закупленного зерна. Цена самого хлеба образовывалась за счет расходов за транспорт, хранение, не говоря уже о проценте за пропавшее зерно – как от стихийных бедствий, так и от воровства. А последнее, по-видимому, процветало.

Мукомолы, посматривая на афиши с ценами на хлеб, покачивали головами и говорили: «Эх, если бы нам наши мельницы отчисляли бы такую прибыль, мы давно были бы архимиллионерами».

Начались невероятные запросы к банкам со стороны промышленности. Уральские заводы на заседании съезда управляющих, пригласив Банковский комитет, предъявили банкам требование о кредите на сумму в сто сорок миллионов рублей для закупки овса, столь необходимого для гужевой перевозки дров, угля, руды и железа. Городская управа требовала два миллиона, а кооперативные банки просили шесть миллионов рублей. Печатный станок настолько стал отставать от потребностей рынка, что Государственный банк не только стал отказывать частным банкам в кредите, но и не мог оплачивать чеки по простым текущим счетам.

От этой картины Прохоровы приходят в ужас. После некоторого раздумья отец говорит Коле:

– Вот что, сынок. Как видишь, нам такая жизнь не по душе. Надо будет уезжать, но не с пустыми карманами. И я тебе поручаю очень серьезное дело. В построенном нами подземном переходе у входа с нашей стороны у меня есть тайник, о котором никто не знает. Только тебе доверяю эту тайну. В том тайнике у нас хранятся камушки драгоценные. Вот за ними ты и езжай. Привезешь, и мы с тобой уедем. Как тайник обнаружить, я тебе сейчас нарисую…

Николай первый раз ехал один. Приключений натерпелся много из-за беспорядков на железной дороге. С трудом добрался до дома и первым делом спустился в подземный переход. Тайник он нашел, но тот был пустым. Николай аж взвыл от досады! Потом стал размышлять о том, кто мог узнать про тайник. Но никакой догадки в голову не приходило. Он был так потрясен, что тут же отправился на вокзал, не заглянув даже к соседям. Когда он приехал с такой грустной вестью к отцу, того чуть удар не хватил. Кто мог узнать про тайник? Придя в себя и подумав, он говорит Коле:

– Знаешь, сынок, я, кажется, догадываюсь, кто мог совершить кражу. Я тут в городе случайно встретил рабочего, Никитой зовут. Так ведь он был бригадиром на строительстве перехода. Хоть сам тайник я делал лично, но о месте его он мог смекнуть. Так что найти надо этого Никиту, ты его тоже должен помнить.

– Я его помню, хоть и маленьким был.

– Вот и найди его.

Легко сказать, найти в такой обстановке.

Тем временем в Петрограде 25 октября большевики захватывают Зимний дворец и арестовывают Временное правительство. В Екатеринбурге о перевороте узнаю́т только на следующий день – по железнодорожному телеграфу пришла телеграмма. Утром 26 октября на Коковинской площади матрос Павел Хохряков на митинге объявляет солдатам о победе большевистского восстания и переходе всей власти к Советам.

Слухи мгновенно облетают город. Но люди не верят. Рабочие бросают станки и пытаются выяснить, что же произошло в столице и как теперь жить дальше.

Революционеры объявляют себя единственной властью в городе и ставят свою охрану на почту, телеграф, железную дорогу. Ждут официального сообщения, но правительственный телеграф молчит. Революционная столица отрезана от всей страны: сообщения не доходят в провинцию, потому что служащие Центрального телеграфа не приняли переворот и не пересылают сообщения.

Пропагандисты бегут в казармы, чтобы правильно объяснить солдатам, что произошло в Петрограде. От настроения вооруженных людей зависит судьба города. На улицах, в казармах, на заводах необыкновенное возбуждение. Люди не понимают, кому верить.

По городу расклеены объявления о том, что вся власть перешла Совдепу. Рядом с ними висят сообщения, что Временное правительство и Керенский вернули власть себе… Вечером в городском театре проходит собрание Совета депутатов. Вход туда – только по пропускам, но все равно зал набивается так, что люди боятся, не обвалились бы балконы.

После четырех дней противоречивых сообщений большевики направляют к телеграфистам, которые распространяют провокационные сообщения, солдат и комиссаров. Но те отказываются подчиняться, рвут телеграфные ленты, ломают оборудование и отключают свет. Телеграф закрывают и опечатывают. Вслед за телеграфистами стачку объявляют телефонистки. В городе перестают работать телефон и почта.

Екатеринбург полностью отрезан от внешнего мира. Начинается паника. Те, кто радовался победе революции, начинают сомневаться. Совдеп отправляет верных солдат и рабочих охранять город. Боятся, что взорвут плотину.

Противники большевиков кадеты распространяют слухи, что только в Екатеринбурге держится власть Советов и надо покончить с этой властью, Керенский вроде послал на Урал войска. Люди ждут карательных эшелонов. Советы раздумывают, как действовать дальше, раскладывают карты и выбирают мосты для подрыва. Кроме изоляции, шансов на спасение нет: солдаты не хотят воевать, у рабочих нет оружия, чтобы сражаться.

В Екатеринбург прибывают матросы из Кронштадта. По ночам начинаются обыски: с одиннадцати часов вечера ходят вооруженные люди и переворачивают все вверх дном. Официально – ищут оружие, но по факту забирают все, что понравится: деньги, драгоценности, хорошее белье, одежду, сахар, конфеты, вино… Революционеры закрывают оппозиционные газеты и арестовывают всех, кто не подчиняется власти Советов. Сопротивляющихся или тащили в совдеп, или, что пока было редкостью, пристреливали на месте.

Одним из первых жертвой наступившей кровавой анархии пал семинарист Коровин. Он отказался помочь «товарищам» починить сломавшийся автомобиль, так как не был техником. Это случилось около синематографа Лоранжа. Его потащили на вокзал, и на другой день нашли его труп с множественными ранениями – очевидно, юношу истязали.

Вся учащаяся молодежь поднялась и решила провести демонстрацию на похоронах Коровина. Но к монастырю прислали только начинавшие зарождаться красные войска под командованием Голощекина. Вместо того чтобы обратиться к учащимся, добрая половина которых были гимназисты, с речью и сказать, что случай произошел по вине безответственных солдат, которых разыскивают и строго накажут, собравшихся просто разогнали.

Началась борьба с коммунистами во всех учебных заведениях Екатеринбурга.

В школьном деле большевики встретили наибольший отпор. Казалось бы, дореволюционная школа имела столь много недостатков, что здесь всякая реформа должна встретить поддержку большинства, а между тем большинство поддерживало реакционное движение.

Правда, если правые проявили в этой борьбе много страстности, то левые в своем увлечении шли еще дальше, требуя не только упрощенной орфографии, упразднения уроков Закона Божьего, но и введения учеников в педагогический совет. Становилось ясно, что при таких порядках честным педагогам там делать было нечего.

Одновременно с этим у левых проглядывало и легкомысленное отношение к половому вопросу: проповедовался гражданский брак и свобода материнства для гимназисток.

Вскоре объявили общую забастовку и учителя. Содержание преподавателей было более чем скромное, и ни у кого из них не было никаких сбережений. Чувствовалась нужда в немедленной материальной помощи.

Несмотря на волнения в педагогической среде, склонность молодежи к вечеринкам и танцам не ослабевала.

Если раньше делался один бал на каждое училище в год, то теперь каждый класс устраивал свой собственный бал. В переполненном огромном и высоком зале гимназии едва двигались, тесня друг друга, сотни танцующих пар. Во всей этой тысячной толпе не было ни одного кавалера, одетого во фрак или смокинг, и ни одной дамы в бальном платье. Среди военных френчей, косовороток и пиджаков можно было встретить кавалеров просто в шинелях и даже в валенках. Дамскими костюмами служили форменные гимназические платья, и весь шик заключался в невероятно коротких, иногда выше колен, юбках и прозрачных, как паутина, чулках, что создавало впечатление, будто вы находитесь на балу у босоножек.

Несмотря на внешний вид танцующей массы, несмотря на ужасы переживаемой революции, несмотря на разность политических воззрений, молодежь танцевала с тем же увлечением, что и взрослые на фешенебельных балах Петербурга в былые времена. Те же лукавые, горящие огнем глазки, тот же румянец ланит, та же неутомимость, тот же смех, те же шутки и все та же неизменная любовь…

Однако нравы сильно изменились, начиная с юбок выше колен и кончая циничным характером танцев «танго» и «кеквок»…

31 октября закрываются все банки. Вслед за ними запирают двери оставшиеся магазины, конторы, учреждения. Учащихся распускают по домам. Городская жизнь останавливается. Вот-вот начнутся контрреволюционные выступления.

Революционеры боятся, что солдаты начнут громить водочный завод, и решают ночью слить весь спирт в речку Мельковку. План не срабатывает. Спирт из баков спускают в канаву, но он с водой не смешивается – всплывает и появляется поверх льда на городском пруду. Утром запах спирта распространяется по всей набережной. Люди толпами валят к реке, пьют спирт пригоршнями из канав, черпают ведрами из прорубей…

В начале ноября возобновляется работа телеграфа и телефона. Наконец приходят газеты из Петрограда. Становится ясно: пролетарская революция победила. Официально в Екатеринбурге появляется новая власть.

Вскоре все банки были национализированы. Однако в деле национализации банков не было никакой планомерности. Общие указания из центра отсутствовали, и в каждом городе процесс носил свой характер и стоял в полной зависимости от взглядов местных комиссаров финансов, коих произвол был полный…

Прохоров все это время находился в подавленном состоянии. Когда же началась национализация предприятий торговли, сердце его не выдержало, и он скончался.

Николай остался совсем один. Похоронив отца, он продолжал неистово искать того рабочего Никиту, о котором говорил отец. Как-то, бродя по городу, он в районе складов заметил подозрительное оживление. Возле забора стояла телега, а рядом в заборе была выломана доска. Явно намечалось ограбление. А часовой стоял с другой стороны, у ворот, и ничего этого не видел. Николай подбежал к нему, объяснил ситуацию. Часовой заволновался:

– Беги, парень, сообщи в милицию. А я не могу покинуть пост.

Милиция была недалеко. Николай нашел старшего, рассказал о происшествии. Тот быстро собрал команду. Николай побежал с ними показать место. Грабители в это время уже грузили мешки на телегу. Командир приказал Николаю оставаться на месте. Милиционеры выскочили из-за угла, и началась потасовка. Под шумок один из грабителей начал убегать в сторону Николая. Тот из-за угла сделал подножку грабителю. Тот упал. Николай бросился на него и заломил ему руку так, что тот заорал от боли. Злодеев связали и привели в милицию. Когда все улеглось, командир обратился к Николаю:

– А ты молодец, парень. Ловко ты главаря завалил. И приемы знаешь.

– Так я немного борьбой занимался.

– Борьбой, говоришь? Это хорошо. А как у тебя с грамотейкой?

– Школу закончил. Хочу в университет поступать в следующем году.

– А до следующего года не хочешь у нас в милиции поработать?

– Можно. А делать-то чего?

– Да то же, что мы с тобой сейчас делали, бандитов ловить. Ходи по городу, присматривайся. Как подозрительное что увидишь, так нас кликай.

Николая такая работа вполне устраивала. С бандитами бороться он был готов. Попутно осуществлял поиск рабочего. А еще и харчи имел.

Однажды ему повезло. В первых числах июля он увидел того самого Никиту в команде солдат, идущих по городу. Мужика этого он узнал сразу, хоть и был еще мал, когда переход строили. Николай потихоньку наблюдал за идущей командой. Те зашли в бывший Ипатьевский дом, который теперь назывался Домом особого назначения. Оказалось, что они теперь – его охрана. Потом стало известно, что стерегли царскую семью.

Теперь Николай каждый день следил за домом, но команда оттуда все не выходила. Так продолжалось довольно долго, но через пару недель вечером возле дома началась какая-то возня. Появился грузовик, ночью взревел мотор. Но, несмотря на гул мотора, слышны были многочисленные выстрелы. Через некоторое время все стихло. Потом начали выносить трупы и складывать их в кузов машины. Машина уехала.

На следующий день строгая охрана дома закончилась, солдаты свободно ходили по городу. Николай вечером подкараулил Никиту и со злостью схватил его за горло:

– Где камни, гад?!

Мужик от страху присел и прохрипел:

– Да вот он, возьми, только не выдавай.

С этими словами он трясущейся рукой протянул бриллиант.

– А остальные где?

– Так я только один нашел, и то случайно.

– Врешь, гад!

От злости Николай сильнее сжал горло. Мужик захрипел и повалился на бок. Все было кончено. Николай проклинал себя за то, что потерял выдержку. Теперь след тайника был потерян.

Через день по городу поползли слухи об убийстве царской семьи. А еще через несколько дней Красная армия вынуждена была покинуть город из-за наступления Колчака. Николай был перед выбором: уйти с красными или остаться в городе. Если он останется, то неизвестно, что его ждет. Если кто донесет, то могут и расстрелять за службу в красной милиции. А к красным он уже привык. Ему нравилась борьба с бандитами. Да и проводившиеся политинформации постепенно прививали ему интерес к построению нового общества. Он ушел с красными, больше года участвовал в боях – до самого возвращения в Екатеринбург.

С приходом красных в городе вновь создавались органы советской власти, в том числе и милиция.

Командир, с которым Николай вместе воевал, теперь стал начальником милиции. В один из первых дней после возвращения в город он вызвал к себе Николая:

– Вот пришла инструкция об организации советской рабоче-крестьянской милиции. Согласно этой инструкции на службу в милицию могут приниматься лица, «достигшие 21 года, грамотные, пользующиеся избирательным правом в Советы, не состоящие под следствием и судом по обвинению в преступлениях, вполне здоровые и пригодные для службы». Ты у нас грамотный и здоровый, под следствием не состоишь. Но вот возрастом еще малость не вышел. Так что будем делать? Сам-то в милиции служить хочешь?

– Хочу. Да мне и деваться больше некуда. Сирота ведь я. А что касается инструкции, так ведь в милиции я начал служить задолго до того, как вышла эта инструкция. А закон ведь обратной силы не имеет.

– Ох, молодец. Еще и юридическую заковыку нашел. Конечно, не хочу я с тобой расставаться. Считай, вместе Гражданскую войну прошли. Да пока суть да дело, этот недостающий годик и набежит. Так что иди служи.