Kitobni o'qish: «Человек и его подобие»
(Посвящается Максиму Горькому и г. Скитальцу)1
* * *
Когда Магадэва создал человека, – человека приветствовала вся природа.
По пути его на земле вырастала трава, чтоб человеку не жестко было ступать.
Когда человек проходил мимо, зеленые лужайки улыбались ему цветами.
Солнце грело человека, а пальмы расправляли свои листья, когда человек садился отдохнуть в их тени.
Птицы хором гремели самые лучшие песни при его приближении.
А маленькие воробьи и трясогузки скакали впереди и кричали:
– Человек идет! Человек идет!
Бананы протягивали ему свои плоды:
– Не хочешь ли ты есть?
И, завидев человека, на кокосовой пальме спешил созреть плод и упасть к ногам человека.
Робкие серны выглядывали из-за лиан, чтобы посмотреть на человека.
Человек был скромен и застенчив.
Он думал, – так как Магадэва дал ему беспокойную, пытливую мысль, – он думал:
– За что мне все это?
Он старался не ступать по траве, которая вырастала на пути, – потому что, касаясь этой травы, краснели его ноги. Его уши краснели, когда раздавались гимны птиц. Краснели руки, когда он дотрагивался до бананов и кокосовых орехов, падавших на его пути.
Он потуплял глаза, чтоб не видеть воробьев и трясогузок, скакавших впереди него и кричавших:
– Человек идет! Человек идет!
Потупив голову, боясь дышать, он проходил мимо лужаек, на которых в честь него расцветали душистые цветы.
И боялся глядеть по сторонам, чтоб не увидать любопытных и восхищенных взглядов спрятавшихся в лианах пугливых серн.
Он стыдливо и с замешательством думал:
– Чем я заслужил все это?
А цветы продолжали расцветать при его появлении, пальмы расправлять свои листья, когда он садился под ними, маленькие воробьи и трясогузки озабоченно скакать впереди и всех предупреждать:
– Человек идет! Человек идет!
Пугливые серны не переставали любоваться им своими прекрасными глазами. Тогда человек подумал:
– Они видят меня и воздают почести. А я не понимаю, за что. Быть может, это потому, что я не вижу себя? И человек стал думать:
Одновременное посвящение легенды А. М. Горькому и его раннему последователю, писателю Скитальцу (С. Г. Петров, 1869—1941) вызвано следующими обстоятельствами.
19 декабря 1902 г., на следующий день после состоявшейся в Художественном театре премьеры пьесы Горького «На дне», Дорошевич выступил в «Русском слове» с восторженной рецензией, в подзаголовке которой поставил – «Гимн Человеку», а эпиграфом избрал монолог Сатина о Человеке. Дорошевичу дорога горьковская мысль о том, что жертвы общественного порядка не «маленькие», ничтожные, никуда не годные люди, а зачастую личности, достойные совсем иной участи, обладающие ценными задатками – ума, больших чувств, духовных исканий и порывов, хотя все эти возможности и придавлены:
«И когда Сатин, бывший арестант, шулер, в ночлежном дому, поднялся со своим тостом: – Выпьем за человека, барон!
Вы, зритель, почувствовали, что он, бывший арестант, шулер, ночлежник, выше вас в эту минуту и умственно и нравственно.
Потому что в вас человек спит, а тут человек встал, поднялся во весь свой рост, во всей красоте мысли и чувства» (Собр. соч., т. IV, с. 41). В другом, оставшемся неопубликованным отзыве на пьесу, написанном в марте 1903 г. в связи с появившимися в печати («Русское слово», 1903, No 61, 69) утверждениями о «новом курсе», «новом направлении» в творчестве Горького, Дорошевич писал:
«Босяки» г. Горького вызывают какое угодно чувство, но только не жалость, никогда.
Он берет их для того, чтобы найти в них черты нравственной силы и показать нам эту силу…
И я думаю, что тут нет никакого «поворота», никакого «нового направления».
Писатель, всей своей литературной деятельностью стремившийся пробудить у читателей уважение к человеку, как бы этот человек не был одет и чем бы не занимался, – написал «гимн уважению к человеку» («При особом мнении». – Отдел рукописей Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина, ф. 218, оп. 1, ед. хр. 4).
Гуманистический пафос пьесы Горького, размышления писателя о громадных творческих возможностях человеческой личности, ее подлинно нравственной природе в философско-лирической поэме «Человек» (1903) в известной степени перекликались с этическими аспектами создававшихся в тот же период сказок и легенд Дорошевича.
Тема конфликта между природными данными человека и современным ему социальным бытием была близка и Скитальцу, испытавшему сильное воздействие творчества Горького. Дружеские отношения Горького и Скитальца, их творческая близость образовали в глазах общественного мнения начала века представление об определенном направлении в литературе, связанном с изображением выходцев из низов, трагедии их существования и их протеста против угнетающих условий жизни. Это представление подкреплялось получившими распространение фотографиями стоящих рядом писателей (в том числе на почтовых открытках).
