Kitobni o'qish: «Русская повесть»

Shrift:

Предисловие

Вторая книга охватывает период жизни автора с момента его отъезда из Югославии и прибытия в Светский Союз. После войны Владо Зрнич, как и многие его земляки, направляются в СССР на учебу. Шестнадцатилетний подпоручик Югославской народной армии, активно воевавший за освобождение своей Родины, решает стать профессиональным военным. С большим желанием он учится в военном училище. Настойчиво изучает русский язык, читает русскую классическую литературу, знакомится с историей, культурой и бытом советского народа. В течение учебы он хочет узнать как можно больше о первой стране социализма, о могучей братской стране, на которую он и его земляки надеялись и которой верили в самые тяжелые военные годы. По возвращении на Родину он рассчитывал полученные знания и энергию отдать строительству новой жизни.

Однако судьбе было угодно распорядиться иначе. Возвращение на Родину не состоялось ни во время, ни после окончания учебы, а отодвинулось на долгие годы, наполненные грустью и ностальгией.

Он стал гражданином Советского Союза, был зачислен в кадры Вооруженных сил, и его взрослая жизнь, во многом, началась в новых условиях и практически сначала. О том, какова она была и как она прожита, автор и собирается вам поведать в этой книге.

Я любю святая Рус!

О, Русич!
Мы с тобою браты,
Прародина у нас одна,
Та, в которой предки жили наши!
Тринадцать веков назад гунны и авары
нас разлучили;
И с тех пор лихо мы пьем
из одной чаши.
Но, когда с куполов Софии
Осенил нас и князи наши
Христов луч золотой,
Русь дикая – степная – стала
Недругам назло Могучей и Святой!

В. Зрнич

1. Отъезд. Русский город Пермь

Пермь – город на Урале, куда мы едем. Пока мы садимся в поезд и едем до Москвы, а там будет видно. Русский лейтенант Макаров проверяет нас по списку, коверкая наши фамилии, и пропускает в вагон. В вагон набивается много народа. Это в основном наши и русские военные. В нашей группе десять человек, и мы размещаемся в двух купе общего вагона. Пока – оглядываемся и устраиваемся. Наш лейтенант предупреждает, чтобы мы прибрали свои вещи и за ними смотрели. Мы немного удивились, полагая, что в такой среде нечего опасаться за вещи, так как люди все военные и воров и жуликов не должно быть. Мы все возбуждены от самого факта отъезда, смотрим в окна и разглядываем все вокруг.

Владо Зрнич, подпоручик ЮНА, Белград. 1947 год

Наконец-то раздается гудок паровоза, и наш поезд потихоньку страгивается. Мы смотрим на проводниц с флажками и на перрон с немногочисленными провожающими. Мы покидаем столицу новой Югославии, в которой мы пробыли два месяца, познакомились с городом и интересно провели время в ожидании, пока кадровики подготовят документы и все остальное, что было необходимо для нашего отъезда.

Мы разместились и немного успокоились, а в соседнее купе сели русские солдаты. Один из них заглядывает к нам, знакомимся, – его зовут Ваня. Он пехотинец, молодой такой, со светлыми волосами; по-видимому, едет домой. Время вечернее, надо ужинать и отдыхать. Мы открываем наши чемоданы и пакеты, режем белые батоны хлеба и вскрываем небольшие консервы с колбасой в сливочном масле. Приглашаем и Ваню, но он отказывается: стесняется или ему сказали с иностранцами не общаться. Тогда мы этого не знали. Через некоторое время Ваня и другие русские солдаты достают свои вещмешки и тоже начинают ужинать. Но достают они буханки черного хлеба и сушеную или вяленую рыбу. Мы удивляемся этим продуктам. В пути наш лейтенант будет получать и для нас такие же продукты в специальных складах, которые были при вокзалах больших железнодорожных станций. Мы не знали, что в стране плохо с продовольствием, что существует карточная система. Мы тогда не знали и того, что наши батоны пеклись из белой муки, которая на баржах по Дунаю поступала к нам из России.

Мы улеглись на твердых полках и под стук колес быстро уснули. Что происходило в два следующих дня, я сейчас не помню. Помню только, что наш поезд проехал Венгрию, забрался и перевалил через Карпаты и сейчас мчался по бескрайным полям Украины. Я смотрел на эти поля и все думал о том, что здесь проходила война и эта земля обильно пропитана кровью советских солдат. Я думал и о том, каково же было здесь простому солдату, за что ему было цепляться? Только зубами, как пел наш замечательный поэт и певец В. Высоцкий в одной из своих песен. Картина, конечно, была унылая: поля и поля, покрытые снегом. Поэтому следов войны тоже было не видать, если не считать торчавших из снега остатков стен разрушенных зданий железнодорожных станций и прилегающих к ним построек. За трое суток мы все-таки добрались в Москву. Вот она – заснеженная, вся в огнях и морозами прижатая. Люди, одетые в шубы, в валенках и меховых шапках, вдыхая холодный воздух, спешат на работу, – они с раннего утра уже на ногах. Бренчат трамваи, раздаются сигналы такси, проталкивающихся назойливо из ряда в ряд.

Мы приезжаем на Киевский вокзал. На вокзале народу много. Мы осматриваемся и находим две свободные скамьи. Опускаем на них свой багаж, продолжая стоять и рассматривать огромные залы. Рядом на скамейке сидит девушка в военном. Я здороваюсь. Она отвечает, подает мне руку и говорит: «Нина Пичугина». Завязываем разговор, вначале просто так: кто и откуда. А затем незаметно, полушутя и про любовь.

– А вы любили? – спрашивает меня Нина?

– Да, конечно, – отвечаю я.

Она лукаво улыбается и слегка покачивает головою. Что это означало, я не понял, но, наверно, то, что я еще слишком молод и легкомыслен для таких разговоров. Нина была из Гомеля, сейчас она ехала домой в отпуск. А может быть, после увольнения из армии. Она была симпатичной и общительной. И мне было интересно с ней пообщаться. Кроме того, я хотел проверить свой русский, который я изучал в партизанской гимназии. Это было мое первое знакомство с русской девушкой, и почему-то оно мне запомнилось.

После того как наш лейтенант получил для нас продукты и оформил проездные документы, мы продолжили путь, теперь уже до города Перми, что находится на Урале. Сейчас мы едем курьерским поездом «Москва – Владивосток». Поезд идет со скоростью почти сто километров в час. Город нас встречает морозом градусов под тридцать, а мы в пилотках и без шинелей. «Как же здесь жить и учиться?» – думали мы.

Но вскоре нас довезли до училища, накормили и согрели. Впоследствии мы привыкнем к уральским, а потом и к сибирским морозам и будем не только по городу ходить, а и на лыжах и коньках кататься.

Город Пермь

Пермь является одним из крупнейших городов на среднем Урале с населением свыше одного миллиона человек. Он расположен в центре Пермской области по берегам реки Камы. Является крупным транспортным, промышленным и культурным центром, в котором размещены заводы-гиганты: знаменитые артиллерийские, моторостроительные и другие оборонные предприятия. В городе имеются: государственный университет, медицинский институт и другие учебные заведения. Драматический театр и известный в стране театр оперы и балета.

В училище нас разместили в здании его штаба, приспособив для этого помещение методического кабинета. Помещение было небольшим, но в нем легко разместили шесть двухэтажных металлических кроватей, стол для преподавателя, платяной шкаф, диван и пирамида для винтовок. В помещении было удобно, тепло и светло, рядом находилась столовая и буфет, здесь же проходили и занятия по общеобразовательным предметам.

Начальником училища в то время был полковник Черкасов. Его заместителями по политической и учебной части были соответственно полковники Леонидов и Григорьев, по строевой – подполковник Носков, а начальником учебного отдела был подполковник Турган.

Нас в группе было десять человек: Айдинович Айдин, Баракович Иосиф, Десница Гойко, Зрнич Владо, Ёванович Бранислав, Мамула Милан, Максимович Ёван, Радославлевич Любомир, Тодорович Милутин и Чордарев Милорад. Командиром отделения назначили Радославлевича, а партийным секретарем группы – меня. Эта должность была закреплена за мною еще в Белграде потому, что я был уже на политической должности и имел самый большой партийный стаж, хотя и был самым молодым по возрасту. Нашим командиром в училище был назначен лейтенант Шилюк. Он годом раньше выпустил большую группу авиатехников для югославских ВВС. Нас переодели в курсантскую русскую форму, в том числе и меня, хотя я был подпоручиком. Однако в документах, прибывших из Югославии, забыли внести изменения и, таким образом, лишили меня офицерского звания и всего с этим связанного. Я не протестовал и ничего не предпринимал, полагая, что через год во время отпуска во всем разберемся там, в Белграде. В курсантской форме с сержантскими погонами и орденскими планками мы выглядели вполне прилично. Во всяком случае, местные девушки стали сразу на нас поглядывать, чем мы вскоре воспользовались и начали заводить с ними знакомства.

Мы были готовы к учебе, о чем наш лейтенант доложил начальнику училища. Наша учеба началась с курса молодого бойца. Хотя мы все давно уже служим в армии, участвовали в войне и многие занимали руководящие должности, нам пришлось начинать с изучения винтовки, уставов и занятий по строевой подготовке. Одновременно с этим мы изучали и общеобразовательные предметы: математику, физику, химию и русский язык. Нашими преподавателями были: Юсова – русский язык, капитан Вахонин – математика, капитан Дворников – физика, капитан Чиник – химия. Все они в свое время получили в Москве университетское или академическое образование, а с началом войны были призваны в армию и теперь работали в военных учебных заведениях. Имея хорошую научную и методическую подготовку, они приступили к обучению нас, владеющих знаниями в объеме не выше седьмого класса и к тому же незнающих русского языка. Начальник учебного отдела рассказал нам содержание программы обучения и ее объем в часах. Он составлял около 3 900 часов. Мы ужаснулись, услышав эту цифру, и подумали, когда и как мы все это одолеем. Далее он сказал, что в конце каждого учебного года нам положен отпуск, что, конечно, нас обрадовало, и мы успокоились. После всех предварительных замечаний и подготовительных работ мы приступили к занятиям.

Занимались мы с преподавателями по шесть часов с утра. И два часа было для самоподготовки после обеда и дневного сна. Преподаватели наши были хорошими методистами, поэтому и занятия у нас сразу пошли хорошо. По всему чувствовалось, что они делают все, чтобы нам было ясно, что они говорят. Темп изложения был не высокий, чтобы можно вести записи. Я это использовал и во время занятий с колен читал книжки. Если возникали какие-либо затруднения с русским языком, то преподаватель просил меня перевести какое-то слово или фразу. Капитан Чиник в подобных ситуациях говорил: «Товарищ Зрнич, переведите, пожалуйста!» Я вставал, и мы вдвоем совещались и решали, что это слово будет означать на сербском языке. Но мы решили и постановили дальше писать так, не иначе! Конечно, моих скромных знаний было недостаточно, чтобы объяснить весь курс химии. Но что было делать, если мои коллеги и этого не знали? Приходилось как-то выходить из положения.

А что касается нашей жизни, то она пока была однообразной, но скучать нам было некогда, так как мы все время отдавали учебе. Правда, по праздникам и выходным нам вместе с русскими курсантами устраивали культпоходы в оперный театр. Это была хорошая традиция, благодаря которой мы прослушали все оперы и посмотрели все балеты, весь классический репертуар театра. Иногда нас водили и в драму. Так что мы получали образование не только специальное, но также и к искусству приобщались. Своим примером нас учили наши высокообразованные и высоконравственные преподаватели. Они были людьми, которые закладывали в нас основы не только естественных знаний, но также и высокой нравственности. По ним мы впоследствии, будучи педагогами и ученными, «строили себя», устанавливали для себя планку гражданственности.

С наступлением весны и лета жизнь наша стала веселее и разнообразнее. В майские праздники нас впервые пустили в увольнение. Мы с другом Любомиром Радославлевичем, будучи в городе, забрели в речной порт. Погода была теплой, и по набережной гуляла масса народа. Мы выпили по сто пятьдесят грамм водки и включились в общий поток гуляющих и, почувствовав себя более раскованными, решили познакомиться с девушками. Стали смотреть вокруг и обратили внимание на двух стройных и фигуристых девушек, идущих впереди нас в попутном направлении. Обгоняем их и небрежно оглядываемся назад, чтобы увидеть их лица. Ничего вроде. «Будем брать», – говорит Любомир. Подходим к ним, здороваемся, и Любомир говорит:

– Просим пардон, мы желаем с вами бит знакомые.

Они смотрят на нас как-то недоверчиво и ждут, что будет дальше.

– Я и мой коллега мало выпили, и сейчас мы весели, – продолжает Любомир.

– Что-то не видно, что вы мало выпили, – говорит одна из девушек.

– Мой друг хотел сказат, что ми немного выпили и сейчас веселые, – попытался я выручить друга.

– Молчи, ты еще молодой, – говорит Любомир.

Ну а дальше у нас с ними завязывается разговор, в течение которого они смеются над тем, как мы произносим и коверкаем русские слова. Мы смеемся вместе с ними и так оказываемся в центре города. Здесь мы расстаемся с девушками и направляемся домой, обмениваясь впечатлениями о том, что видели и как провели время в своем первом увольнении.

В дальнейшем нас регулярно отпускали в увольнение и мы пытались по возможности разнообразить свой досуг. Как-то мы гуляли в городском парке, а дело было летом, и было жарковато. И нам захотелось мороженого. Мы подошли киоску, и я стал в очередь. По мере подхода к окошку я достал из бумажника деньги и положил его в задний карман брюк. Мы купили мороженое и сели. Еще погуляли по парку, посмотрели разные аттракционы и довольные без происшествий вовремя вернулись в училище. На следующий день к нам заходит подполковник Носков. Мы, как обычно, подали команду «Смирно», приготовились выслушать, что он скажет. Он и раньше к нам заходил и рассказывал новости или интересовался, как у нас дела. Он подает команду «Вольно» и без всяких предисловий протягивает мне руку с какими-то документами и говорит:

– Товарищ Зрнич, это ваши документы? Возьмите, пожалуйста, и впредь будьте бдительнее!

Я опешил и не могу понять, в чем дело?

– Их нашли в парке – вчера, недалеко от киоска с мороженым. Кто-то их у вас вытащил и положил возле дерева.

Я взял пачку с документами, посмотрел. К моему удовольствию, там оказалось все на месте: фотографии, какие-то бумаги с адресами и, самое главное, удостоверенные личности. Вор забрал только портмоне из лайковой кожи. Я, конечно, был рад, что все так благополучно обошлось, но никаких выводов не сделал, так как впоследствии у меня украли в бане часы. И позже, в зрелые годы, у меня всегда что-то крали или я что-то терял.

Учеба наша проходила нормально. Особых трудностей мы не встречали, так как наши преподаватели делали все, чтобы мы могли осваивать сложную для нас авиационную науку и все прикладное, что для этого необходимо.

Ну а по жизни мы были неприхотливые. Все, что необходимо для нашей жизни и учебы, было, а если и было что-то не то и не так, мы понимали и, как говорят, стойко переносили возникающие перед нами трудности.

Вскоре нам пошили нашу форму; правда, не сине-голубого цвета, как форма в наших ВВС, а из материала цвета хаки. Но мы и в ней выглядели вполне прилично. Наверное, поэтому наш командир Шилюк, когда мы шли со строевых занятий, метров за сто до парадного входа в штаб училища подавал команду «Смирно», по которой мы брали винтовки наперевес и парадным шагом подходили к входу и по команде останавливались, лихо опуская винтовки к ноге. Питались мы в офицерской столовой, где для нас было отведено два сдвинутых друг к другу стола. Кормили нас по курсантской норме, которая вполне удовлетворяла физиологические потребности нашего организма и даже позволяла набирать вес. Так, например, у меня он впервые в жизни стал равным восьмидесяти килограммам. Хотя при этом нам постоянно хотелось есть.

В феврале 1948 года меня вызвали в Москву на совещание, которое проводило Главное политическое управление Вооруженных сил СССР. В телеграмме, полученной в училище, было написано: «Командировать тов. Зрнича В. Д. в распоряжение генерал-лейтенанта Проничева по адресу: гор. Москва, Фрунзенская набережная, 19».

Получив такую телеграмму, наш командир Шилюк забеспокоился:

– Для чего приглашают? Что бы это могло значить?

Преодолев, первое волнение я стал собираться в дорогу, а точнее – собирать стали меня. Выписали мне командировочное предписание, выдали продукты на дорогу. Жена командира испекла пирожки, положила кусочек сахара, сала и какого-то чая. Взяла кружечку и чайную ложечку и все это завернула в домашнее полотенце. И это было взято из того строго нормированного пайка, выделяемого офицерскому составу по карточкам.

А командир продолжал беспокоиться и наставлял меня:

– Дорога длинная, Москва большая, всякого жулья везде полно. Вещи не бросайте, документы берегите, от поезда не отстаньте!

– Не беспокойтесь, товарищ лейтенант! В поезде я лягу на полку и буду спать, а в Москве я разберусь запросто. Не волнуйтесь, все будет хорошо.

Приехав в Москву, я на самом деле быстро нашел нужный адрес, позвонил генералу и доложил, что я, такой-то, прибыл. Он меня направил в ЦДКА (Центральный дом Красной армии), где уже собралось много народа. Это были в основном офицеры, прибывшие из училищ и академий всего Советского Союза и представляющие все виды и рода вооруженных сил. Кроме того, было много генералов из центрального аппарата и начальников некоторых учебных заведений. Наших генералов из Академии Генерального штаба почему-то не было. Нам было известно, что в то время там, на курсах, были начальник Генерального штаба ЮНА генералполковник Арсо Ёванович и еще несколько генералов.

Генералы ЮНА. В середине начальник Генштаба А. Jovanovic

Нас всех разместили в гостинице ЦДКА. Там же, в одном из залов, состоялся семинар-совещание на тему «Состояние обучения и воспитания военных кадров ЮНА и меры по повышению их качества». Оно проводилось Главным управлением кадров, Главным политическим управлением Красной армии и представителями военного и политического руководства.

На совещании были, как обычно, головной доклад, содоклады и выступления с мест. Из всех выступающих мне запомнился начальник Одесского пехотного училища генерал армии Захаров. Говоря о недостатках, он подверг резкой критике отношение слушателей к учебе: «Слушатели не проявляют настойчивость в достижении учебных целей, плохо относятся к физической закалке. Плохо отражают атаки танков, испытывают при этом танкобоязнь». Слушая эти слова, я представил себе, как наши офицеры тяжело переносят длинные марш-броски, окапывание, обкатку танками. И все это в любых погодных условиях. Все они не один год воевали, делали изнуряющие переходы по горным кручам, встречались с танками, но все это было во многом не так. Иногда было и тяжелее, но это диктовалось военной обстановкой, да и тактика у нас в соответствии с этим была другой. А сейчас они спрашивали: какая в этом военная необходимость?

Владо Зрнич, делегат 11 KNO-бригады на Съезде молодежи. Мостар. 1945 год

Я сейчас, конечно, очень смутно помню, чем и как закончился этот семинар-совещание. Но очень хорошо помню, что вдобавок к нему устроители предусмотрели и спланировали большую культурную программу. Она предусматривала посещение мавзолея, музеев и театров, завода им. Сталина и ряд других достопримечательностей. А вообще нужно сказать, что совещание было организовано достойно. Размещение, питание, экскурсии по историческим местам и досуг – все было на высочайшем уровне.

Один из последних дней нам был дан для посещения посольства и решения там своих личных вопросов. А еще один день нам был выделен для встречи с представителем ЦК КПЮ (Центрального комитета Коммунистической партии Югославии) в СССР. В то время им был Пуниша Перович. Беседу он проводил индивидуально или с небольшими группами курсантов и офицеров. Если мне память не изменяет, квинтэссенцией беседы были его советы «почерпнуть как можно больше знаний, так как они нам будут нужны». Это для нас всех было настолько очевидно, что не было никакой необходимости лишний раз напоминать. Так мы думали тогда, не подозревая наличия какого-либо другого смысла в этих словах. А он имелся, о чем мы убедимся чуть позже.

Я приехал из Москвы, доложил начальству и рассказал ребятам, что и как было, что с нас требуется, хотя об этом можно было и не говорить. Учились мы хорошо, нарушений дисциплины и порядка у нас не было. Но у меня осталось какое-то сомнение от разговора с представителем ЦК. Впечатление было такое – как будто бы он что-то недоговаривает.

Между тем наша жизнь проходила как и раньше, без особых изменений. Правда, мы уже изучали специальные предметы, ждали весны и лета, надеялись, что поедем в отпуск. Но, к сожалению, события развивались по другому сценарию.