Kitobni o'qish: «Проектант»

Прощание с профессией

1951 год. Завод ламп дневного света – ЛДС. Я мастер смены.

Во время одного из обходов цеха «застукиваю» с поличным Нину Семенову, откачницу. Она пытается загнать туфлей под откачной пост пролитую ртуть.

– Нина, пожалуйста, соберите ртуть, – говорю спокойно, изо всех сил сдерживая себя.

– А почему я должна одна за всех?!

– Очень хорошо, назовите остальных. А пока прошу вас собрать ртуть.

– Вот еще! – Нахальничает она не зря, чувствует за спиной защиту: начальник отдела кадров и по совместительству секретарь парторганизации (В 1951 такое сочетание – гремучая смесь) ее любовник.

Но мне все равно. Проступок тягчайший. Завод уже останавливала санинспекция из-за загазованности парами ртути. Дегазацию производили мы сами. Снимали полы до бетонного основания. Затем собирали накопившуюся под полами ртуть. Потом настилали новый линолеум. Его прикрепляли к полу и стенам (края линолеума поднимали сантиметров на десять, так что образовывалось нечто вроде корыта) клеем из линолеума, растворенного в ацетоне. Этот клей было почти невозможно смыть с рук. В общем, удовольствие ниже среднего, не говоря уже о том, что ртутью при дегазации мы надышались очень даже серьезно.

Подхожу к установке, отключаю нагреватель поста и насос: «Отстраняю вас от работы. Пока я мастер смены, вы здесь работать не будете!».

– Ну значит, вы не будете мастером смены!

– Доложитесь начальнику цеха, – ухожу на другие участки.

– Ишь ты, фу-ты ну-ты, ножки гнуты! – летит в спину.

Ловлю сочувственные взгляды: ее здесь не любят, но побаиваются.

Я знаю, что судьба моя решена.

Ну и черт с ним! Все равно пора кончать. Доктор, к которому я обратился по поводу болей в деснах, сказал: «Альвиолярная пиаррея. Типичное следствие отравления парами ртути. Дальше будет хуже. Меняйте работу».

С этой альвиолярной пиарреей у меня связан трагикомический эпизод. Десны сильно болели и доктор рекомендовал прижигать их спиртом. Спирт на заводе не проблема. Непосредственно перед окончанием смены захожу к монтажницам, и они мне наливают кубиков 10–15 спирта. Дома смачиваю в спирте марлю и прикладываю к деснам. А тут как-то раз десны так разболелись, что я стал прижигать их прямо на заводе. Результат не замедлил сказаться: настроение «поднялось» (надышался парами спирта) настолько, что это заметил повстречавшийся мне директор завода Миркин, человек очень дисциплинированный сам и требовавший того же от других.

Мастер в подпитии – это ЧП. Людей отправляли под суд и за меньшие грехи. Когда я объяснил в чем дело, то он мне сначала просто не поверил: «накачаться» пятнадцатью кубиками спирта – это почти из области фантастики. Однако, монтажницы подтвердили, что я получил у них около 15 кубиков. Соломон Львович выразил мне свое соболезнование, но попросил, чтобы я все же десны лечил за пределами завода.

Итак, уход неизбежен. Сказать по совести, жаль. Я шесть лет работаю в электровакуумном производстве. Прошел путь от учентика-монтера до мастера. Дело знаю и люблю, но также знаю к чему приводит отравление ртутью – видел на живых и очень печальных примерах.

Последствия стычки с Семеновой не заставили себя ждать: меня вызвал Миркин.

– Владлен Самуилович, завод газосветных трубок перехватил у нас японское оборудование. Утверждают, что это вы им помогли.

– А мне-то это зачем?

– Не знаю, но общественность настаивает на вашем увольнении.

– Общественность – это отдел кадров и спецчасть?

– Они самые.

– Все ясно. Это мне за Семенову.

Директор молчит, вздыхает. Терять опытного специалиста ему не светит.

– Ладно, Соломон Львович. Дайте листок бумаги.

* * *

Гипрокоммунэнерго

Я уже больше двух месяцев без работы. Примерно в семи или восьми проектных организциях меня брали, но на следующий день у них «не оказывалось вакансий». Это для техника – такой то мелкой сошки – не было вакансии!

– Сынок, тебе, по моему, кто-то ворожит.

– Мама, это не кто-то, а отдел кадров ЛДС.

– Попробуем поправить. – Мама, до ареста отца и увольнения её самой с работы, была начальником финансового отдела Наркомата Тяжелой промышленности (Вотчина Орджоникидзе), а потому многое понимала в аппаратных играх. – Телефон кадров у тебя есть?

– Алло, это отдел кадров ЛДС? С вами говорят из ОК Промзернопроекта. Немец у вас работал? Что вы можете о нем сказать?

В последующие несколько минут я узнал о себе много интересного.

Мама внимательно слушает, даже сочувственно поддакивает. Потом спрашивает: «Вы все сказали? Рядом со мной на отводной трубке находится присяжная стенографистка (Где она такое выражение нашла?). Если вы еще раз будете говорить о Немеце то, что не соответствует его письменной характеристике, подписанной вами же, запись нашей беседы пойдет в прокуратуру.».

Подействовало это или нет, не знаю. На следующий день позвонил мой дядя, Давид Савельевич Розенберг, очень добрый, душевный человек: «Я говорил с начальником отдела электросетей проектной конторы «Коммунэнергопроект» Немировским. Это Дашков переулок рядом с Зубовской Площадью. Давай к нему с утра пораньше.».

Здание, котором размещалась эта проектная контора, производило неприятное впечатление: обшарпанные стены, маленькие оконца. Чтобы войти, приходилось перепрыгивать через лужи (впоследствие мы своими силами вымостили дорожку к зданию кирпичем).

Начальник сектора электросетей, Александр Львович Немировский, просмотрел мои документы, анкету и биографию, достал большой пакет, аккуратно все туда сложил: «Все в порядке. Езжайте на улицу Разина, дом 7. Отдадите ваши документы непосредственно директору, Сергею Осиповичу Евстигнееву.».

– Не в отдел кадров?

– Нет, Сергею Осиповичу (Я понял, что и в этом раю есть свои змеи.). А к работе приступайте завтра. Мы начинаем в 9 утра.

…

Карта Повольжья

Я пришел, наверное, чуть ли не за час до начала работы, и гулял по Дашкову переулку, пока не открыли двери.

Александр Львович провел меня в большое помещение явно складского типа.

– Вот ваш стол.

Столы стояли теснымирядами, так что если кому-то нужно быловыйти, то приходилось выходитьиз-за столов всем, сидящим в этом ряду.

– Та-а-к, час от часу не ленче. Кажется, попал я как кур в ощип! – Я еще не знал, мне очень повезло. Многим проектировщикам просто не хватиломеста в конторе, и им приходилось работать на дому. А в условиях поголовного проживания в коммунальных квартирах, когда вся семья, как правило, ютилась в одной комнате, работать было очень непросто. Надомники с нетерпени ем ждали, куогда кто-то из обладателей столоьв уедет в командироку или уйдет в отпуск, чтобы хотя бы временно поработать за его столом.

Меня в первое времия шокировало, когда я вернувшись после болезни, слышал разочарованное «Вы уже выздоровели?».

Первым ко мне обратился Лазарь Моисеевич Фингер, высокий, сутулый человек лет 60 с гаком, с громадным «израильским» носом и веселыми голубыми глазами: Владлен Самуилович (далее для краткости – В.С.), у меня для вас срочная и очень важная работа. Вы, конечно, знаете о стройках коммунизма. Так вот, нам поручено определить нагрузки, которые будут питаться от Куйбышевской ГЭС. А для этого нужна крупномасштабная карта Поволжья.

– Лазарь Моисеевич, я никогда не занимался картографией.

– Ничего, все мы что-нибудь делаем в первый раз. Понимаете, у нас есть карты отдельных участков Поволжья. Но, во первых, они мелкие, а во-вторых, ни одна из них не охватывает Поволжье целиком. (Забегая вперед, скажу, что опыт составления из отдельных кусков общего плана мне очень пригодился впоследствии.). Подумайте, как это сделать.

Я вспомнил, как на Электроламповом заводе один из работников рисовал портреты своих коллег. Он расчерчивал фотографию на клеточки, а потом переносил это на разграфленную бумагу, но уже в другом масштабе. Потом он эти портреты раскрашивал. Получалось аляповато, с мертвыми глазами, но «За неимением гербовой пишут на простой».

Карты оказались разных масштабов и различных гоов издания. На картах двадцатых годов попадались иногда такие перлы как город Соплевка, река Моча. Я даже подумал: Можно годо сказать «Я из Кронштата», а попробуй гордо произнести «Я из Соплевки».

Все карты перекопировали на прозрачную кальку. Под них я подложил миллиметровку. Затем я перенес эти карты на другую милиметровую бумагу, но в более крупном масштабе. Реки затушевывал синим цветом, а города обводил красными кружками, диаметр которых был пропорционален величине их предполагаемых электрических нагрузок. Карта получилась большая: порядка 8 метров с севера на юг, около 2,5 метров с запада на восток, а ширина Волги в отдельных местах – около 10 см. На это дело у меня ушло более двух недель. Карту отвезли в Министерство Коммунального Хозяйства РСФСР и расстелили на ковре в кабинете министра. Он только и спросил: «Где вы такого каторжника нашли?».

А Фингер, рассказывая мне об этом, добавил: «Если вы до сих пор не сбежали, то быть вам проектировщиком.». Слова оказались пророческими: последующие сорок с лишним лет я работал в проектных организациях, пройдя путь от техника до главного специалиста. А вообще-то, мне несколько раз, пока я выполнял эту муторную работу, хотелось плюнуть на всё и уйти. Удерживало только то, что я, по сути, был единственным кормильцем семьи: брат получал стипендию, а мама пенсию таких размеров, что без моей зарплаты нам было просто не прожить. Но объяснять это Фингеру я, конечно, не стал.

…

Будни

Ко мне в качестве ментора приставили Сару Борисовну, очень милую, доброжелательную, но весьма беспокойную женщину лет 45. Осваиваю под ее руководством основы: подсчет нагрузок, выбор мощности трансформаторов для жилых районов, расчет низковольтных сетей.

Очень боюсь показаться нетактичным и ненароком обидеть мою наставницу. Дело в том, что все эти расчеты были очень нехитрыми, и я разобрался в них за пару дней. Но наши сотрудницы, которые этими расчетами занимались всю жизнь, ничего другого делать не умели. Поэтому показывать, что я в этом быстро разобрался, было бы, по крайней мере, просто нетактично. Через неделю-полторы составил вспомогательные таблицы, которые позволяли обходиться без расчетов. Фингер, которому я как-то их продемонстрировал, сказал: «Если не хотите нажить смертельных врагов, то никому эти таблицы не показывайте!». Впоследствии мне часто приходилось сталкиваться с подобными проблемами.

Через год меня произвели в старшие техники и увеличили оклад на 100 рублей. Это было примерно в полтора раза меньше, чем зарабатывали наши женщины-инженеры, делавшие ту же самую работу, но гораздо медленнее и с большими погрешностями. Александр Львович Немировский, сообщая мне о повышении, пояснил: «В.С., понимаю ваше разочарование, но наши сотрудницы работают здесь по 20 лет, а вы всего год с небольшим. Поэтому я просто не могу дать вам такой же оклад.».

Мне стало ясно, что если я хочу зарабатывать, то нужно освоить весь цикл проектных работ по электроснабжению и наружному освещению городов. Правда, потом оказалось, что есть еще один вариант, но об этом чуть позже.

Получил подчиненную, Нину Яновну Земель. Она для первого знакомства заявила: «Какой бы ни был начальник – все равно враг народа». Оказалось, она не сумела или не захотела сработаться с другими сотрудниками – слишком длинный и слишком острый язык. Со мной ей «не повезло». Я не реагировал на ее выпады или отшучивался. Поэтому она перестала нападать, и мы с ней подружились, тем более, что человек она была очень интересный: училась заочно в университете на философском факультете, и обладала большими способностями в самых разных сферах. Так, однажды я попросил ее обвести один чертеж по начертательной геометрии (на носу была зачетная сессия в Заочном институте, и я спешил), и, представьте себе, она нашла ошибку в построении проекций, хотя никогда этот предмет не изучала. Потом я как-то автоматически взял шефство над Толиком Качалиным, очень веселым и жизнерадостным парнем, моложе меня года на три.

Группа наша работала вполне успешно (в значительной степени помогали составленные мною таблицы и другие вспомогательные материалы), но на нас поступали жалобы: слишком часто и слишком громко смеемся. Зам. начальника сектора, Лерман, который меня вообще не жаловал, мне выговаривал:» В.С.На вас жалуются. Вы ведете себя просто нес олидно. Вот посмотрите на Виктора (имя изменено), он ненамного с тарше вас, а никогда себе не позволяет так себя вести. Он человек серьезный, солидный, сосредотченный. Вам нужно брать с него пример.». Кстати, мне было непонятно, почему его, тридцатилетнего человека, бывшего военного летчика и отца семейства, называли Виктором, а не по имени отчеству, а меня в мои 22, да к тому же человека далеко не всегда серьезного, называли по имени отчеству.

Когда мои «подчиненные» (здесь скорее всего можно было говорить только о моральном руководстве, так как старший техник никак не мог быть официально руководителем группы) стали говорить о прибавке, я им сказал то же, что мне заявил начальник отдела: «Нам не могут платить столько же, сколько получают наши инженеры, потому что мы работаем здесь «без году неделя», а они по двадцать лет». Помог случай. Зам начальника отдела, а фактически, его шеф, Давид Наумович Лерман, находясь в дурном расположении духа, во всеуслышание заявил, обращаясь к нашей группе: «Мне надоело выдумывать вам наряды. В этом месяце будете писать их сами, – и с изрядной долей ехидства добавил, – посмотрю, что у вас получится.». К этому времени нас номинально перевели на сдельщину). Все, к кому я обращался за помощью, говорили, что в сдельных нормах не разбираются. Пришлось, как всегда в трудных случаях, обратиться за помощью к дяде, Давиду Савельевичу Розенбергу. Он работал руководителем группы в большом проектном институте. Давид Савельевич познакомил меня с нормировщиком, и после двух часов изучения норм и пробных составлений нарядов (На составлении нарядов в своем присутствии настоял сам нормировщик, очень обязательный человек), я с подаренным им экземпляром норм на пректные работы вернулся на рабочее место. Наша группа быстро составила объемы выполненных работ, а по этим объемам я написал такие наряды, что самому стало страшно. Решили ограничиться примерно двойными (по сравнению с тем, что мы обычно получали) заработками.

К нам подошел Виктор: «У меня наряд не получается. В.С., посмотри, пожалуйста.».

– Так, ты, голубчик, оказывается, знаешь как наряды составлять. Нормы у тебя, значит, тоже есть. А когда я к тебе обращался, ты мне что сказал?! – но вслух ответил, – Давай твой наряд и объемы работ. Будем посмотреть.

Объемы работ оказались просто мизерными. Писать было, практически, нечего. – Черт подери, чем же это он занимается с таким серьезным видом, что нам его в пример ставят? – Пошел к оставшемуся за шефа старшему инженеру. Вдвоем мы довели «липу» Виктора до более или менее приемлемой цифры.

Больше нас бездельем не попрекали. Наряды нам, конечно, шеф срезал, но все же какая-то прибавка осталась. Наряд Виктора шеф сам переписал так, что тот снова стал получать больше нас. Я стал присматриваться к Виктору. Оказалось, он с самым серьезным видом рисовал чертиков, или писал письма родным и знакомым. Ларчик открывался просто: Он для шефа был интересным собеседником – бывший военный летчик, летал во время войны в Китай, много знал и видел. Однако, не следует красить человека одной краской. Я встретился с ним через много лет. Он стал главным инженером проекта, а такую должность зря не дают.

…