Kitobni o'qish: «День вишневого цвета»
Будильник разразился своей безобразной трелью в начале девятого, вырывая меня из объятий сумбурных сновидений. Присев на край кровати, я несколько секунд пытаюсь припомнить хоть что-то из того, что снилось, но ничего, кроме бессмысленной беготни по темным переулкам, не возвращается. Такое ощущение, будто сон предпринял отважную попытку разобраться в моей реальной жизни, но ни к чему хорошему эти старания не привели, и он с облегчением воспользовался предложением будильника передать меня в руки наступившего дня. Так что неизвестно, кого именно и от кого этот звон освободил – меня ото сна или сон от меня.
Новый день, между тем, действительно набирал ход. Матово-красные шторы окрасились в алый цвет, но упорно не пропускают внутрь шаловливые солнечные блики. Предусмотрел. Заблаговременно укрылся от утреннего солнца. Надеялся, что отсутствие признаков праздника лета в комнате быстрее приблизит меня к реальности; позволит поскорее понять, что первый рабочий день уже пришел на смену отпуску. И что вместо разочарования внутри меня поселится философское спокойствие. Удалось? Наверное, хотя вряд ли героические шторы тому причиной. Просто жизнь совсем не изменилась по сравнению с началом августа, когда я точно так же стоял у окна и строил планы на приближавшийся отпуск. Что мы имеем к его завершению? Ремонт почти закончен, но лишь на кухне, в прихожей и в Сашкиной комнате – продолжение следует ближе к зиме. Дача? Крыша дома покрыта на две трети, да выправлен покосившийся было забор. И еще много всяких мелочей, не имеющих большого значения. Ожидал другого. Хотел привести в порядок мысли и стряхнуть накопившуюся усталость. Но август не смог освободить меня из моей клетки, ему не удалось придать легкости моим шагам и безрассудности моим поступкам. Тогда к чему это? Зачем защищаться от солнца, если оно не имеет никакой власти надо мной. Прости, лето, за то, что мне не было весело с тобой, – ты честно старалось, но, видимо, со мной что-то не так.
Подхожу к окну и протягиваю руку, чтобы отдернуть штору. Но в последний момент спохватываюсь. Оглядываюсь. Пусть поспит, раз будильник ее не разбудил. Сашка возвращается только завтра, хлопот не оберешься. Но сегодня пусть отдохнет. Может, хотя бы ей этот предпоследний день лета доставит немного удовольствия.
На кухне не удерживаюсь и все-таки выглядываю в окно. Да, все именно так, как я ожидал увидеть. С той лишь разницей, что в глаза бросается не голубизна и безбрежность летнего неба, не отблески ласкового солнца в окнах проезжающих машин, а незаметные до сей поры стайки желтеющих листьев, собирающиеся в саду и на тротуаре. "Дело к осени", – все явственнее слышится мне шепот тополей и берез за окном. Вынужден согласиться и в очередной раз покачать головой.
Есть не хочется, но необходимо – впереди долгий и трудный рабочий день. Трудный оттого, что первый после долгой паузы, а не потому, что много работы, тем более интересной. Вряд ли кто-то вообще заметил мое отсутствие, оно не имело такой уж очевидной значимости для научно-технического прогресса, разве что для начисления моей же заработной платы.
Она входит по привычке тихо, когда я готовлю кофе. Медленно проходит мимо меня и останавливается у окна.
– Кофе будешь? – спрашиваю я, пытаясь придать голосу заинтересованность.
– Буду, – без выражения говорит она, не оборачиваясь.
Не выспалась. Она всегда спала довольно чутко, и мой будильник все же пробрался и в ее сны. Похоже, что ей также не приснилось ничего жизнеутверждающего.
– Через три дня у Лехи день рождения, – произносит она рассеянно.
Действительно. В отличие от меня, у Оли была прекрасная память на даты. Она вообще всегда была более внимательной, более чуткой, более восприимчивой, чем я. Конечно, она наверняка видит, что со мной творится что-то неладное. И, может быть, даже хотела бы помочь, если бы сама не чувствовала нечто подобное. Тяжесть и пустоту, которая не позволяла нам больше разговаривать по душам и слышать друг друга, как было когда-то, еще до рождения Сашки. Она думает, что я не замечаю этого. А я? Замечаю? Замечаю, но тоже не могу ничего с этим поделать. Пройдет. Вернется сын, и мы оба снова станем образцовыми родителями и чудесной парой. По мнению сослуживцев, родственников и родителей Сашкиных одноклассников.
– Мы приглашены? – спрашиваю я.
Не отвечает. Да, дурацкий вопрос. Леха Скворцов наш давний знакомый, один из немногих оставшихся в этом городе людей, которые помнят нас обоих и каждого по отдельности до свадьбы, после нее и сейчас, когда прошло уже больше 12 лет. Конечно, они с Лидкой ждут нас в гости. Посмотреть друг на друга, поговорить на общие темы и понять, что их совместная жизнь ничуть не отличается от нашей. Деньги, шмотки, дети, работа.
– Я сегодня, наверное, буду поздно, – говорю я, моя чашку.
Наконец, она оглядывается. Тени под глазами, спутавшиеся длинные волосы и халат поверх ночной рубашки. И снова это выражение глаз – печаль и отрешенность. Всё вместе – портрет красивой женщины, ведущей неравный бой с тягостным душевным состоянием. Меня начинает раздражать эта картина, ее контуры стали моим вторым "я". Может быть, причина именно здесь? В том, что в этом зеркале я не вижу огонька надежды?
