Kitobni o'qish: «По эту сторону фронта»
Глава 1
Как говорится – жить хорошо! Расстегнув ворот гимнастерки, я с удовольствием вдыхал свежий, пахучий воздух, который после утреннего дождя особо сильно благоухал розами, растущими в здоровенных клумбах около входа. Правда, через несколько секунд сменившийся ветерок принес запах жизнедеятельности крупного рогатого скота, но это только добавило изюминки в почти пасторальный пейзаж. А что, действительно – хоть картины рисуй. Высокое светло-синее небо с редкими облаками выгодно подчеркивало ухоженный лесок недалеко отсюда, и крохотная речка, пересекающая луг, тоже замечательно вписывалась в общий план. Эх, жалко, я не художник, а то бы такое полотно намалевал!
– Апатьев, трясца твоей матери! Ко мне! Бегом!!!
Вопль, донесшийся из-за хозпостроек, несколько сбил общий романтический настрой и нарушил возвышенное состояние души. Угу… дадут тут порисовать, как же! Особенно если ты находишься в нашей, непобедимой и легендарной…
Тут и без меня художник на художнике сидит, да критиком подгоняет. Такие мастера встречаются – одуреть можно! И живой пример – старшина. Вот ведь неугомонный мужик: с раннего утра, аки пчелка, уже весь в трудах и «строит» бойцов охранного взвода, только перья летят. Что-то они там ночью напортачили, и теперь Ничипоренко проводит быстрое, но эффективное расследование.
Я прислушался… Ну точно! Судя по крикам, ребятки сад немецкий «бомбанули», который в километре от нас находится, а огрызки прямо под окно расположения накидали. Это они явно не подумавши сделали, потому что ночной рейд прошел успешно, только вот мусор под окном их выдал с головой. На сад Грине по большому счету плевать, но имело место быть самовольное оставление части, да еще и по предварительному сговору с дневальными. И в связи с этим старшина, моментом вычислив виновных, перечислял нарушенные статьи устава, а также что им может впаять трибунал, если дело дойдет до этого судебного органа.
Слушая его изыски, я с удивлением для себя понял, что расстрел вовсе не является высшей мерой социальной защиты. Оказывается, военные юристы помимо разнообразных половых извращений широко практиковали кастрацию, натягивание глаза на жопу и выворачивание матки. Вот ведь затейники!
Было, правда, несколько непонятно, как все эти действия можно произвести с человеком одного пола. Тут уж или кастрация, или выворачивание. Но старшина, наплевав на подобные тонкости, приводил все новые и новые примеры вариантов наказания. В этом Нечипоренко был неиссякаем, как святая инквизиция.
В конце концов, видимо устав, крикун замолк, потом послышались звуки плюх, и голоса начали удаляться. Ну да, как обычно – добрый Гриша в миллионный раз не стал доводить дело до высоких инстанций, а решил проблему в тихом семейном кругу. Раздав всем сестрам по серьгам, он предупредил, что «это в последний раз» и теперь будет зверство. Наверняка сейчас произойдет или долгое наматывание кругов по лугу, или торжественное захоронение всех собранных огрызков в сверхглубокой яме. Но наш хохол наблюдать за бегом не любит, поэтому я больше склоняюсь ко второму варианту.
О! Так и есть! Не прошло и нескольких минут, как шестеро бойцов с лопатами, носилками, в полной боевой, вывернув из-за сараев, понуро побрели в сторону речки, подгоняемые старшиной. Увидев меня, Нечипоренко дал команду, и они, вскинув свои орудия производства на плечо, перешли на строевой шаг. Я же, помахав ладошкой Грине, посмотрел на солнце, чихнул и занялся тем, за чем, собственно, и вышел.
Поставил ногу, обутую в новенький хромовый сапог, на ступеньку и, подцепив ваксу из большой банки, принялся орудовать щеткой, напевая под нос:
Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля,
Просыпается с рассветом
Вся советская земля…
Здесь земля, правда, была не советская, но от этого пелось не хуже. Да что там «не хуже» – лучше! Потому что земля была немецкая. Причем такая немецкая – круче не придумаешь. Именно отсюда постоянно выползали все тевтонские псы-рыцари, короли и разнокалиберные фрицевские военачальники. А теперь все – довыползались! Позавчера гитлеровские войска были полностью выбиты с территории Восточной Пруссии. А кто не пожелал выбиваться, те, в полном соответствии с доктриной советского командования, были уничтожены. И поэтому пелось особенно хорошо:
Кипучая, могучая,
Никем непобедимая,
Страна моя, Москва моя,
Ты самая любимая!
Когда уже заканчивал наводить последний лоск, полируя голенища бархоткой, варварски отрезанной от портьеры, большая входная дверь открылась и на крыльцо особняка, где сейчас располагалось наше хитрое подразделение, вышел сияющий, как новенький пятак, Серега Гусев. Одернув зазвеневший регалиями мундир, он с удовольствием, прямо как я, вдохнул утреннюю прану и бодрым голосом спросил:
– Все поешь, певун?
– А что мне, рыдать что ли? Лето на дворе, птички поют, сапоги вон новые достал. Не жизнь – малина!
– Это точно! Кстати, про малину – чего это Нечипоренко с утра разорялся?
– Да бойцы себе решили увольнительную устроить, в район ближайшего сада. Вот теперь будут бить шахту до центра Земли и закапывать остатки своих трофеев.
– Правильное решение. А то распустились тут! Твои, надеюсь, ночами не бегают?
Командир хитро посмотрел на меня, видно намекая на общую прожорливость некоторых членов разведгруппы.
– Не царское это дело, офицера́м сады шерстить. И еще, командир, у меня тут в связи с намечающимся мероприятием вопрос один появился…
– Ну? – Гусев, почуяв подвох, перестал улыбаться и насторожился.
– Почему мы практически никогда не были летчиками? Разными химиками, саперами, связистами, пехотой – сколько угодно. А вот летную форму надевали только в сорок первом, причем когда летуны крайне непопулярны в народе были. В Рогутино, помнишь, бабки даже побить хотели, когда крылышки на петлицах увидели…
– Пхр! – Серега, хрюкнув, выпучил глаза. – И зачем? Чего это тебя в ВВС потянуло?
– А того! – Оглядев начищенные до синих искр сапоги, я бросил тряпку на банку и, с хрустом потянувшись, ответил: – Конечно, понятно – режим секретности и все такое прочее, но ведь жаба давит… Прикинь, вчера на перекрестке девчонка-регулировщица так улыбнулась какому-то летному капитану, что он чуть из машины не выпал. Ну конечно, у него вся грудь в орденах, как в бронежилете – пуля хрен возьмет. А у меня? Ты ведь кроме «Красной Звезды» и медалей запрещаешь что-либо надевать, поэтому я был лишним на том празднике жизни. В мою сторону синеглазка с жезлом и не посмотрела… Абыдно, д-а-а! А ведь будь на нас летная форма, то и орденов без всяких подозрений можно было бы больше надеть.
Командир закурил и, прищурив глаз от дыма, решил съехидничать:
– Это тебя не жаба, а гордыня заела. Только чего мелочиться? Сразу цепляй все награды да свою форму полковника НКВД до кучи. А на машину транспарант – «Спецотдел ставки». То-то немецкая разведка порадуется! – И, видя, что я пытаюсь возразить, командным голосом добавил: – Так что, товарищ майор, не бузите и с гордостью носите пехотные погоны!
– Я и ношу, товарищ полковник. Только ведь… в город едем. Там же наверняка барышни будут, а я – как лох тыловой…
– М-да… – Сергей притворно-осуждающе покачал головой. – И это говорит женатый человек…
– Кто женатый?! Штампа нет, а с таким малохольным начальством я до своей невесты, чтобы поступить с ней как честный человек, только к старости доберусь!
– Ты… – Гусев опасливо оглянулся и, увидев, что нас никто не услышал, успокоился, пробурчав: – Чего орешь?
– Не ору, а намекаю. А вообще, разговаривая с тобой, постоянно задаюсь вопросом: где, – я поднял очи горе, – ну скажи мне, где тот веселый, компанейский и душевный парень, с которым мы ели кашу из одного котелка да за передок ходили? Нет его. Осталось только пузо, снобизм и генерал-майорские, то есть вру – «полковничьи» погоны.
Серега от такого нахальства поперхнулся и, возмущенно стуча себя по впадине, где должен был располагаться живот, завопил:
– Какое пузо? Где ты его увидел? На себя посмотри, кабан! Морда скоро шире плеч будет!
Вообще, настроение у нас обоих было фестивальное, и шутливая перебранка только подчеркивала данный факт. А чего бы не радоваться? Погоды стоят теплые, мы живые, да и войне, судя по всему, скоро конец. Вот и веселимся, тем более что только позавчера новые награды обмывали, вчера слегка «умирали», а сегодня как огурчики!
Минут через пять, когда нам обоим уже надоело гавкаться, командир нетерпеливо спросил:
– Слушай, подпольный майор, я не понял, где машина? Договаривались ведь в восемь выехать. Что-то ты совсем своих орлов распустил.
– Они такие же мои, как и твои. А время только без десяти, так что все нормально. Просто Шараф Гека со Змеем к артмастерам с утреца повез, оружие новое отстреливать. Сейчас уже подъехать должен.
Мы закурили, а я, вспомнив, как пацаны, увидев новые автоматы, вопили от восторга, только ухмыльнулся. Гек о них два месяца бредил, с тех пор как впервые побывал на испытаниях АК‑43. Уже тогда, урча от вожделения, он попытался умыкнуть «калашникова» прямо со стенда. Остановили напарника только моя зверская морда да ор генерала – начальника военприемки.
Ну ничего, зато сейчас пацаны оторвутся. Вон, только вчера вечером получили новенькие «43» и РПК1, а сегодня с раннего утра уже умотали их пристреливать и отлаживать. Даже от поездки в город ради этого отказались. Только мы такой момент упускать не будем – «калаш» никуда не денется, а вот на Браунсбург когда еще посмотреть получится, неизвестно.
Вообще, для советских войск политотделами была разработана целая культурная программа. Солдаты из запасных полков не только отсыпались да отмывались. Им постоянно крутили фильмы, приезжали бригады самодеятельности и просто популярные артисты, устраивались разнообразные спортивные соревнования и давались увольнительные. Единственно, когда армия вышла за границы СССР, с увольнительными стало гораздо хуже.
Но так как людям было интересно посмотреть житие «буржуев», не пребывающих в состоянии войны, то командование приняло решение об ознакомительных поездках по ближайшим городам и городкам. Вот именно под этой маркой я и предложил желающим устроить себе увольнительную с культурно-познавательной программой. Благо время позволяло. Гораздо интереснее, конечно, смотаться в столицу Восточной Пруссии, но мы больше времени на дорогу потратим, чем на осмотр королевского дворца, одноименных ворот и главное – шикарного зоопарка.
Хотя, если получится, то надо будет найти время и все-таки туда съездить. Ведь в этой реальности Кениг остался практически целеньким. Гарнизон города, увидев, во что превратился Кенигсбергский укрепрайон после массированного применения тяжелых ОДАБ и напалма, очень сильно задумался. Поэтому, когда советские войска подошли к городу, коменданту было сделано предложение, от которого он не смог отказаться.
В виде демонстрации был совершен только один налет Пе‑82 – на форты, прикрывающие город. Ну, чтобы показать серьезность намерений. А после этого наши выдвинули ультиматум – либо гарнизон складывает оружие, либо сердце Восточной Пруссии будет стерто с лица земли. Причем советским командованием было предложено вывести мирное население из города-крепости. Дескать, русские войска воюют не с немецким народом, а с гитлеровцами, и незачем подвергать опасности женщин, детей и прочих непричастных граждан. На все про все давалось пять дней, после чего, для сохранения жизни своих солдат, Черняховский прикажет раздолбать Кенигсберг издалека – артиллерией и авиацией.
Что могут сделать напалм, ОДАБ3 и пятитонные фугаски в густонаселенном городе, фрицы себе представляли хорошо. А кто не представлял, достаточно было посмотреть на дымящиеся руины форта, чтобы принять правильное решение. Один день там было тихо, а потом, к всеобщему удивлению, начались бои между частями СС, желавшими воспрепятствовать бегству гражданских из города и армейцами, которые вписались за цивильных. Правда, они были недолгими – на третий день ультиматума комендант Отто фон Ляш, прикинув шансы, принял решение о капитуляции.
Фюрер в знак протеста сожрал в рейхсканцелярии все половички, но Ляшу на это было уже плевать4. В качестве военнопленного он отбыл сначала в штаб фронта, а потом в Москву. Так что, благодаря всем этим событиям, Кенигсберг будет, наверное, первым крупным немецким городом, практически не тронутым войной и захваченным нашими войсками.
* * *
Сделав последнюю затяжку, я щелчком отправил «бычок» в кусты, и в этот момент послышался шум мотора. Глянув на часы, пихнул в бок Гусева:
– Без пяти восемь. Все как в аптеке. Мои орлы никогда не подводят!
– Хм… они такие же твои, как и мои…
Я только руками развел:
– Ну, считай – уел!
Тем временем к нам подрулил открытый «виллис». Сидевший рядом с водителем Марат, ловко спрыгнув на посыпанную гравием дорожку, поздоровался и вопросительно посмотрел на нас. Полковник успокаивающе кивнул:
– Едем, едем. Все как договаривались. – И, плюхнувшись рядом с водителем, скомандовал: – Грузитесь, чего ждете?
Марат, ухватившись за дугу, закинул себя в джип. Я сделал то же самое, но уже приземляясь на сиденье, почувствовал, как в левую ягодицу втыкается что-то твердое и явно железное. Машина рванула вперед, поэтому сразу привстать не получилось и, шипя сквозь зубы от боли, пришлось несколько секунд бороться с инерцией. В конце концов все-таки удалось отодвинуться и рассмотреть, что именно пыталось лишить меня девственности.
В зажимах торчал ППС, затвор которого чуть не порвал новенькие диагоналевые галифе. Повернувшись к Марату и страдальчески потирая ушибленное место, я возмущенно спросил:
– Шараф, на хрена ты эти железяки сюда напихал? Хоть бы предупредил…
– Вот черт! Извини, Илья… А автоматы взял, чтобы как в тот раз, когда вы в засаду попали, не получилось.
М-да… это он правильно придумал. Еще раз скакать с одними пистолетами против диверсионной немецкой группы мне вовсе не улыбалось. Поэтому, молча кивнув в ответ и устроившись поудобнее, я, подставив лицо теплому ветру, стал разглядывать редкие войсковые колонны, которые, как и мы, шли в сторону Браунсбурга.
По хорошей дороге от места нашего базирования до города можно было доехать буквально за двадцать минут. А дорога была хорошей: не пожалели фрицы бетона на строительство. И выглядит эта трасса больше похожей не на автостраду, а на взлетно-посадочную полосу.
Хотя что это я? Ее ведь именно так и использовали совсем недавно. Когда полевые ВПП раскисли от дождей, а сборно-разборное покрытие еще не подвезли, наша авиация работала с этой «берлинки». Летуны быстро сообразили, что лучшего просто нечего желать, и, перебравшись ближе к дороге, стали наносить удары именно с нее. Кстати, настолько хорошо и в нужную сторону, стали соображать не только летчики…
Два месяца назад, услышав сводку о действиях Красной армии на севере, я полностью выпал в осадок. Тогда, в середине мая, был высажен крупный морской и воздушный десант в Норвегии. Снабжение войск шло через Финляндию, которая, капитулировав и до ужаса боясь разозленного «большого соседа», шла на все, лишь бы никак его больше не раздражать. Хитрые финны даже интернировали немецкие корабли, находящиеся в их портах, и блокировали германские гарнизоны на своей территории. Причем все это было сделано еще до того, как наши войска вошли в Хельсинки.
Вообще, в тех местах военные действия закончились настолько быстро, что в Германии даже отреагировать толком не успели. А вот когда русские блокировали Норвегию и, соответственно, прекратили все поставки руды, то немцы взвыли, но было уже поздно. Сначала десантники отразили яростные попытки гитлеровцев сбросить их в море, а потом подошедшие войска поставили жирный крест на возвращении Норвегии под контроль рейха. Там даже английские моряки отметились, слегка пощипав корабли Кригсмарине, спешащие на помощь своей избиваемой группировке.
Вот фрицы и сдулись, тем более что разорваться напополам они не могли. Просто одновременно с боями на севере начался «Смерч». Именно так называлась операция по окружению и уничтожению группы армий «Центр» в Польше. А я ведь поначалу сообразить не мог, что за странные дела вокруг пшеков в генерал-губернаторстве творятся? Зато потом все выяснилось…
Четвертый Украинский фронт, выведенный из резерва, ударил с юга, а Первый и Второй Белорусские – с севера. Ох и мясорубка там была, особенно в городах, за которые немцы зубами цеплялись. К сорок четвертому году тех же гранатометов в вермахте стало просто немерено, поэтому в условиях городских боев фрицы с успехом компенсировали ими свою нехватку тяжелой техники.
Но Красная армия, в последние годы набравшаяся бесценного опыта, с успехом применила тактику, разработанную еще в боях за Харьков, поэтому немчуре приходилось крайне туго. Да и советские танки, тоже к этому времени несколько видоизменились. Теперь без защитного противокумулятивного экрана, поставленного в мехмастерских, ни одна «коробочка» в бой не выходила. Новая же техника шла сразу со штатными экранами.
А уж КПВ5 в городских боях показал себя с самой лучшей стороны. БТР6 в населенные пункты старались не пускать, чтобы их не пожгли, поэтому тяжелые пулеметы использовали на колесных станках, которые расчеты катали вручную. Против снайперов и гранатометчиков «крупняк» работал выше всяких похвал.
И еще одно – слушая сводки, я первый раз в жизни обозвал Сталина «гнилым либералом». Про себя, конечно, но от этого не менее злобно. Обозвал из-за того, что он запретил применять по польским городам «жупел» – так в народе называли напалм и объемно-детонирующие боеприпасы. Перед Европой, небось, неудобно было… А наши ребята из-за этой щепетильности лишние потери несли. Хотя с другой стороны…
Пусть в мое время и называли Виссарионыча «кровавым палачом», но он никогда никого без крайней нужды не уничтожал. Даже крымских татар после всех их художеств хотел просто выслать в Казахстан. Только Колычев, который к тому времени стал главой НКВД, имел с ним крупный разговор. И когда на политбюро обсуждали этот вопрос, то пришли к мнению, что закон должен быть един для всех. Если по закону положено предателя, выступившего с оружием на стороне врага, уничтожить, то его надо судить, а не высылками заниматься. И что это в корне неправильно – одних осуждать по существующим статьям, а для других делать поблажки. Мол, массовость предательства не отменяет принятого законодательства.
До меня даже дошли слова, которые «тиран» сказал на том выступлении: «Я не Господь Бог, чтобы уничтожать целые народы, но если Политбюро так решило, то я вынужден согласиться с его решением». Так что, мне кажется, теперь не будет «незаконно репрессированного народа». Будут вполне законно судимые отдельные его представители. Интересно только, что-нибудь после этого от крымчан останется, если они целыми аулами выступали на стороне оккупантов? Понятно, что расстрельные статьи будут давать только особо отличившимся, но ведь и 15 лет лагерей тоже не сахар. М-да… вот теперь и можно прикинуть, зло или благо сделал в моем времени Сталин, когда, нарушив закон, всех предателей просто выслал подальше.
Так что либеральных взбрыков у Верховного хватает не только в случае с Польшей. С другой стороны, как говорится – «жираф большой, ему видней». Может, Сталин и был в чем-то прав, не давая поводов к лишним претензиям для «мирового сообщества», тем более что фрицы даже без особых бомбежек были окружены, а потом и выбиты из польских городов. Полевые же укрепления перемалывались издалека, поэтому по окончании боев группы армий «Центр» как организованного воинского соединения просто не стало.
Часть немцев сумела пробиться из окружения, но более трехсот пятидесяти тысяч одних лишь пленных показали, насколько советские командиры стали превосходить немецких в классе. В общем, я так считаю, после «Смерча» путь на Берлин был практически открыт.
Единственное, что сдерживает сейчас армию, так это постоянно отстающие тылы. Ну и конечно, действия гитлеровцев, которые после потери Пруссии как с ума посходили. Но теперь надолго их точно не хватит. Помимо норвежской руды, они успели потерять все нефтяные, марганцевые и бокситовые месторождения в Восточной Европе. Так что гитлерюгенду сейчас самое время заниматься сбором металлолома, чтобы не пришлось делать танки из фанеры…
Хотя насчет фанеры это я погорячился. Танков у немцев еще хватает. С запада они перебрасывают все что можно, лишь бы заткнуть брешь, образовавшуюся после потери группировки «Центр». Только все равно эти части не чета тем, что постоянно находились на Восточном фронте…
Да и союзнички, видя такое дело, активно зашевелились. Нет, вторым фронтом пока не пахнет: уж очень сильно американцы завязли на Тихоокеанском ТВД, но после «грандиозной» победы в бедуинской Африке и долгой возни на Сицилии совместные войска наконец решили высадиться в Италии. Губастый дуче был уже полгода как смещен, и новый премьер – Бадольо, только узнав о высадке антигитлеровских сил на материковую Италию, сделал финт ушами и тут же объявил Германии войну. Но итальянские войска отказались воевать как за Германию, так и против оной, и просто разбежались по домам. Поэтому высадившихся встретили те немецкие дивизии, которые еще не были отозваны на Восточный фронт. Дивизий там было – плюнуть и растереть, но союзнички и здесь умудрились облажаться, плотно завязнув в районе Флоренции.
После всех этих перипетий и катаклизмов даже у Геббельса стало пропадать своеобычное красноречие. Он стал как-то сбоить, все больше призывая к храбрости, грозясь фундервафлей и объясняя все победы русских «сокращением линии фронта». Дескать, это не Красная армия гонит немцев, а они сами «сокращают линию фронта», дабы, сократив ее до нужных размеров, ударить так, чтобы дойти сразу до Урала.
М-да… передергиванием фактов главный пропагандист рейха сильно напоминал выступления лорда Джадда. Только Геббельсу уже почти никто не верил. Немцы были не дураки и понимали, что такими темпами все решится уже к осени…
* * *
За всеми этими глобальными мыслями я не заметил, как джип сначала постепенно замедлил скорость, а потом и вовсе остановился возле большой группы солдат, митинговавших на обочине. Причем от фольварка, стоящего неподалеку, подбегали все новые и новые бойцы. Гусев, приподнявшись с сиденья, начальственным голосом спросил:
– Что здесь происходит? Старший, ко мне!
Ближайшие к нам мужики, увидев незнакомого полковника, быстренько раздались в стороны, а из толпы выскочил боец в плащ-палатке с какими-то очумелыми глазами и, козырнув, доложил:
– Старшина Пузырьков! Товарищ полковник, мы тут… мы… это… мы – Гитлера поймали!
И дернул к себе человека, до этого скрытого его широкой спиной. Хорошо, что я и так сидел, поэтому только рот открыл, рассмотрев, кого нам демонстрирует бравый старшина. Серега, увидев то же, что и я, просто молча плюхнулся мимо сиденья и выпал из машины. Марат с шофером выразились одинаково и совершенно нецензурно. В этом слове было все – и зависть, и восхищение, и недоверие, и ошарашенность.
А демонстрируемый нам Гитлер понуро стоял в толпе советских солдат и, отсвечивая светофорным ухом, вытирал юшку, бегущую из носа на знаменитые усики. Потом, подняв глаза на сидящего рядом с машиной Гусева и разглядев его погоны, фюрер начал что-то быстро и нечленораздельно бормотать. Старшина на это бормотание грозно рыкнул, от чего глава Германии моментально замолк, прикрывшись обеими руками.
У меня за это время пронесся миллион мыслей. Начиная с того, что откуда здесь мог взяться рейхсканцлер и заканчивая тем, что всяко может быть. Опять-таки вживую я бесноватого не видел – только на фотографиях. А загвоздка в том, что фотографии уже давно слились в памяти с плакатами Кукрыниксов, поэтому все еще больше запутывалось. Но ведь как похож-то…
Секунд пять стояла тишина, нарушаемая только ревом проезжающей мимо техники и сопением толпы, после чего командир первым взял себя в руки. Поднявшись с таким видом, будто он просто так решил посидеть на земле возле «виллиса», Серега навис над Гитлером и спросил по-немецки:
– Имя, фамилия?
Фюрер, услышав родную речь, пустил слезу и шепеляво начал объяснять, что он здешний почтальон Вильгельм Штеер. Что его за последние пять дней уже третий раз арестовывают как Гитлера (кстати, Гитлер капут). Арестовывают и каждый раз, прежде чем господа офицеры успевают выяснить его личность, бьют.
Первый раз его поймали наши танкисты и выбили два зуба. Второй раз это были кавалеристы. Они сбили его лошадью, а потом выбили еще один зуб. И вот в третий раз Штеера отловили пехотинцы. Бдительный после предыдущих экзекуций почтальон на минутку потерял осторожность и неосмотрительно выполз из своего дома, где его сразу взяли за цугундер.
«Царица полей», для разнообразия, зубы свежепойманного фюрера щупать не стала, а по рабоче-крестьянски приложила в ухо. Когда же пойманный начал вопить, добавили по носу и принялись восторженно скакать вокруг пленника. А ведь он старый, больной человек. Инвалид…
Услышав про это, я заинтересованно спросил:
– И в каком месте ты инвалид?
Битый почтальон, задрав штанину, постучал себя по деревянной, ниже колена, ноге:
– Уже двадцать лет прошло, как я лишился ступни из-за травмы на скачках. Когда меня первый раз русские солдаты отвели к господину коменданту, он тоже моим словам не поверил и даже отвозил в советский госпиталь для проверки. Там врачи подтвердили, что ногу у меня отняли много лет назад и Гитлером (Гитлер капут) я быть не могу.
Марат, слушая монолог несостоявшегося фюрера, начал ржать. Серега тоже принялся кусать губы, а я сочувственно спросил:
– Слушай, дядя, а почему ты усы не сбреешь? Ведь из моды они, я так думаю, навсегда вышли. Да и зубов просто не хватит такую гадость на лице носить!
Штеер трагически вздохнул и ответил:
– Господин комендант, после первого раза, тоже дал совет сбрить усы, но тогда будет видна моя заячья губа… Вот, сами посмотрите…
Тут уже и я не выдержал. Закатился так, что, упав на капот джипа, начал дрыгать ногами. Солдаты сначала непонимающе смотрели на ржущих командиров, но Марат в двух словах объяснил им диспозицию. Тут уж ржать начали все, кроме Пузырькова. Не веря в такой ужасный облом, старшина помертвел физиономией, а потом непримиримо произнес:
– Я его все равно в особый отдел доставлю! Может, этот фашист все врет…
Вытирая слезы, я кивнул неудачливому ловцу:
– Ты его лучше сразу домой забирай – народу показывать будешь и перед девками хвастаться! А что, почти вылитый Гитлер, в натуральную величину!
Пузырьков обиженно насупился, но в этот момент в диалог вступил Серега. Приняв грозный вид, он встал перед почтальоном и выдал:
– Как полковник Красной армии я вам приказываю: после посещения коменданта обрить голову налысо и отрастить усы, как… как у этого сержанта, – в этом месте командир ткнул пальцем в бойца, обладающего шикарными буденновскими усами. – Приказ понятен?
– Цум бефель, герр оберст!
Почтальон так резво встал по стойке смирно, что чуть не упал, а Гусев, надув щеки, чтобы опять не заржать, скомандовал нам:
– Поехали!
Но прежде чем машина тронулась, он опять вдруг выскочил из «виллиса» и, подойдя к чуть не плачущему Пузырькову, который продолжал цепко держать Штеера за плечо, сказал:
– Старшина, вы все сделали правильно. От лица командования объявляю вам благодарность! – И, пожав растерянному бойцу руку пояснил, уже обращаясь ко всем: – К концу войны фашистские бонзы попытаются скрыться от справедливого возмездия! И у вас у всех, если вы проявите достаточную бдительность, есть шанс задержать кого-нибудь из этих убийц. Они могут скрываться под разными личинами, выдавать себя за разных людей, и только от вашего внимания будет зависеть, сядут ли эти палачи на скамью подсудимых или смогут избежать заслуженной кары. А вам, старшина, приказываю доставить задержанного в комендатуру или особый отдел вашей части для выяснения личности!
Спасенный от насмешек Пузырьков, вытянувшись, ответил:
– Есть! – И, гордо оглядев остальных бойцов, потащил почтальона в сторону фольварков.
А Гусев, плюхнувшись в машину, махнул рукой – дескать, вперед.
Джип проехал уже метров триста, когда я смог прийти в себя. Ткнув впереди сидящего полковника кулаком и перекрикивая обгоняемую колонну грузовиков, прокричал:
– Ну ты мастак речи говорить. И где только научился? Видно, не зря с политруками трешься!
Серега на подначку не повелся, просто подмигнул и опять уставился на дорогу, не желая надрывать горло, а я, откинувшись на спинку, подумал, что таких вот случаев с поимкой «Гитлера» будет масса. В Германии подобная стрижка и усики очень популярны. Во всяком случае – пока. Бойцы же в основной массе о фюрере судят по плакатам и карикатурам. Так что не завидую я тем гражданским немцам, которые протянут со сменой имиджа – тут ведь не просто зубов можно лишиться, но и самой жизни. Нарвется фриц подходящей внешности на обозленного бойца, тот на любой приказ плюнет, лишь бы своей рукой эту змею шлепнуть…
