Kitobni o'qish: «Собрание сочинений в четырех томах. Том 1. Песни.1961–1970»

ПИСАТЕЛЬ ВЫСОЦКИЙ

Владимир Семенович Высоцкий родился 25 января1938года в Москве, в роддоме на Третьей Мещанской улице. Первый адрес упомянут в его «Балладе о детстве»: «дом на Первой Мещанской, в конце» (ныне Проспект Мира, дом 76).

Отец Высоцкого, Семен Владимирович (1915–1997) – участник Великой Отечественной войны, служил в разных гарнизонах, ушел в отставку в звании гвардии полковника. Мать, Нина Максимовна (1912–2003), работала референтом-переводчиком в учреждении, которое называлось «Бюро транскрипции при Главном управлении геодезии и картографии при МВД СССР». Родители расстались еще до войны.

В 1941 году Володя вместе с матерью был эвакуирован в село Воронцовка Бузулукского района Чкаловской (ныне Оренбургской) области, откуда они вернулись в Москву через два года. Когда он учился во втором классе, Семен Владимирович (тогда– гвардии майор) получил назначение в Группу советских войск в Германии. Туда было решено взять Володю, поскольку материальный уровень жизни офицеров был значительно выше, чем в полуголодной Москве. В немецком городке Эберсвальде мальчик провел полтора года вместе с отцом и новой женой отца – Евгенией Степановной Лихалатовой-Высоцкой, ставшей для него второй матерью. «Живу хорошо, ем чего хочу. Мне купили новый костюм», – писал Володя Нине Максимовне в феврале 1947 года.

«Где твои семнадцать лет? На Большом Каретном» – так начинается одна из самых известных песен Высоцкого. Дом номер пятнадцать по Большому Каретному переулку теперь стал легендарным, он украшен мемориальной доской. Там Семен Владимирович, Евгения Степановна и Володя поселились в 1949 году по возвращении из Германии. Это московское пространство: угол Цветного бульвара и Садово-Самотечной улиц, Каретный Ряд, сад «Эрмитаж» – отныне сделалось любимым местом Высоцкого. Летний театр, где выступали эстрадные знаменитости и куда он с одноклассниками «протыривался» без билета, танцплощадки, инвалиды войны с их рассказами и исповедями. Неподалеку и Петровка, 38 – Московский уголовный розыск. Сплав высокого и низкого, поэзии и прозы.

Пятнадцатилетний Высоцкий вместе с другом Владимиром Акимовым пробирается в Колонный зал на похороны Сталина, а затем слагает наивно-кустарное стихотворение на смерть вождя «Моя клятва». Верность советской идеологии, впрочем, он хранит недолго. Вольнодумец по природе, он тянется к общению с людьми смелыми и артистически раскованными. И находит нужную ему среду в Большом Каретном, где сначала у Акимова, а потом в квартире режиссера Льва Кочаряна складывается тесная компания, своего рода братство. Были там и ровесники Высоцкого (Игорь Кохановский, впоследствии поэт, автор песни «Бабье лето»), и люди постарше (сценарист Артур Макаров, юрист Анатолий Утевский). Туда Высоцкий продолжал приходить и после того, как в1955 году вновь поселился у матери на Первой Мещанской. Здесь он впервые встретился с Андреем Тарковским и с Василием Шукшиным. Здесь он нашел потом первых слушателей и ценителей своих песен.

«Дружественность» – таким словом Высоцкий потом охарактеризовал ту атмосферу, что царила в «коммуне» Большого Каретного, что повлияла на его становление. Высоцкого влечет театр, и еще школьником он занимается в драматическом кружке под руководством мхатовского актера В. Н. Богомолова. Получив аттестат зрелости, он «за компанию» с Кохановским поступает в инженерно-строительный институт, но бросает его уже после первого семестра. В1956 году Высоцкий приходит в Школу-студию МХАТ, которую оканчивает в 1960-м. Здесь он приобретает навыки добротной сценической речи, с увлечением слушает лекции по литературе Андрея Донатовича Синявского – того самого, которого потом арестовали за опубликованные на Западе произведения и который заявил на суде, что у него с советской властью «стилистические разногласия». Не случайно Синявский одним из первых начал записывать ранние песни Высоцкого на магнитофон: ведь и там сразу обнаружилась языковая, стилистическая несовместимость с политическим режимом и советской издательской системой.

Весной 1960 года Высоцкий женится на молодой актрисе Изе Жуковой, с которой познакомился в Школе-студии. Брак оказался непродолжительным – в особенности из-за того, что молодоженам не удалось устроиться на работу в один театр и Иза уехала в Киев. А через год Высоцкий во время съемок фильма «713-й просит посадки» знакомится с актрисой Людмилой Абрамовой и соединяет с ней свою судьбу. В1962году у них родился сын Аркадий (он станет сценаристом), ав1964-м – сын Никита (впоследствии актер и директор Государственного культурного центра-музея В. С. Высоцкого).

Четыре года длятся у Высоцкого хождения по мукам – работая то в Театре имени Пушкина, то в Театре миниатюр, он никак не может вписаться в ансамбль. Не удается ему устроиться в молодой и набирающий силу театр «Современник». Первые роли вкино также не приносят удовлетворения: Высоцкому приходится играть проходных и малосимпатичных персонажей.

Зато – песни. Летом 1961 года слагается первая – «Татуировка». Вроде бы непритязательная, шуточная, но в ней, как в молекуле, содержатся уже все элементы будущей поэтики Высоцкого: развернутая сюжетная метафора, творческая игра с языком, двуголосое слово, драматическое столкновение противоположных смыслов. И – рискованное перевоплощение в криминального персонажа. С этого момента открывается цикл так называемых «блатных» песен (на самом деле – иронических стилизаций), которые сразу приносят автору всенародную известность и мифологизированную репутацию: слушая магнитофонные записи, многие наивно полагают, что автор – представитель преступного мира.

От жизни «низов общества» Высоцкий сразу шагнул в новую для себя тему – военную, сочинив заведомо крамольные «Штрафные батальоны», «Звезды», «Песню о госпитале». Об отважном барде рассказывают Юрию Любимову, в 1964 году возглавившему Театр драмы и комедии на Таганке. В сентябре в спектакле «Добрый человек из Сезуана» Высоцкий впервые выходит на таганскую сцену, где ему предстоит проработать без малого шестнадцать лет, сыграть Галилея в пьесе Брехта, Хлопушу в «Пугачеве», шекспировского Гамлета, Лопахина в «Вишневом саде», Свидригайлова в «Преступлении и наказании».

Театр на Таганке был самым смелым в стране – и эстетически, и политически. Любимов был неустанен в поисках ошеломляющих зрелищных форм и внедрения в любой материал острых социальных подтекстов. Такой творческий настрой оказался созвучен Высоцкому и как актеру, и как поэту. Многие его песни, нигде не опубликованные, звучали со сцены. Ведущие актеры Таганки были не пассивными исполнителями режиссерской воли, а интеллектуалами, любящими литературу и склонными к самостоятельному писательству: это и Алла Демидова, и Вениамин Смехов, и в особенности Валерий Золотухин, с которым Высоцкого связала многолетняя дружба. Все трое потом напишут книги о Высоцком.

В репертуаре Таганки немало поэтических спектаклей, в театре часто бывают мастера военного поколения (Борис Слуцкий, Давид Самойлов, Александр Межиров) и молодые новаторы-шестидесятники: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский (чьи стихи Высоцкому довелось и читать со сцены, и петь под собственную мелодию), Белла Ахмадулина (ее Высоцкий называл своим любимым поэтом). Вырабатывая собственную стихотворную технику, Высоцкий удачно перенимал чужой опыт: осваивал виртуозную строфику и рифмовку, звуковые повторы, наращивал метафорическую мощь.

А самое глубокое влияние оказал на него создатель авторской песни– Булат Окуджава, которого Высоцкий назвал потом своим «духовным отцом».

«Притчу о Правде и Лжи», написанную в 1967 году, он иногда даже называл «подражанием Окуджаве», хотя никакого подражательства, имитации чужого стиля там нет. От Окуджавы Высоцкий скорее принял могучий энергетический импульс, пойдя в поэзии совсем другим путем. Мир Окуджавы гармоничен и порой даже идилличен, мир Высоцкого неизменно драматичен и конфликтен. Голос Окуджавы доверительно нежен, голос Высоцкого резок и нервен. Два великих барда с необходимостью дополняют друг друга, потому многие из нас ценят их в равной мере.

В плане стиховом, словесном и образном Высоцкий многое унаследовал от поэтической культуры русского футуризма, в первую очередь – от Маяковского. Интонационный стих, повышенная роль звуковых повторов, тяготение к ассонансной и каламбурной рифме, чуткое внимание к внутренней форме слова, умение увидеть в нем образ, склонность к созданию развернутых метафор и гипербол – все это роднит Высоцкого с Маяковским. Есть у них и общие образно-сюжетные мотивы. Так, тема любви у обоих нередко разрабатывается гиперболически, с выходом в глобально-мировой масштаб. Персонажами любовных историй у Маяковского, к примеру, иногда становились корабли: миноносец и «миноносица», десантные суда «Красная Абхазия» и «Советский Дагестан». Так и у Высоцкого в песне «Жили-были на море…» (первоначальное название – «Кораблиная любовь») тянутся друг к другу «два красивых лайнера». Маяковский мог интимно разговаривать с целым миром: «Земля! Дай исцелую твою лысеющую голову…» – и у Высоцкого наша планета тоже предстает в образе очеловеченном:

 
Как разрезы, траншеи легли,
И воронки – как раны зияют.
Обнаженные нервы Земли
Неземное страдание знают.
 
 
Она вынесет все, переждет, —
Не записывай Землю в калеки!
Кто сказал, что Земля не поет,
Что она замолчала навеки?!
 

(«Песня о Земле», 1969)

Стратегией Высоцкого была универсальность творимой им картины мира. Именно таков критерий, по которому «проходят» в высший разряд писателей. «На все отозвался он сердцем своим, что просит у сердца ответа», – сказал Баратынский в стихах, написанных на смерть Гете. И Пушкина русская культура поставила на первое место именно за универсальность, за то, что он – «наше всё», как выразился Аполлон Григорьев. И Высоцкий сумел стать «нашим всем» для очень многих соотечественников. Ведь дело не только в том, что он касался запретных тем, о которых боялись писать подцензурные поэты. Дело в самой полноте и системности «мироздания по Высоцкому»: здесь нет белых пятен, нет неосвоенных пространств. И есть философское познание общих законов бытия, извечных свойств человеческой натуры.

Житейская проза, которую Высоцкий втаскивал в поэзию, разговорный язык, которым он (опять-таки подобно Пушкину!) не боялся говорить с читателями, обогатили русский стих, сделали его живее и динамичнее. В теории поэзии есть введенное Юрием Тыняновым понятие – «теснота стихового ряда». И стих Высоцкого этой формуле отвечает вполне: строка упруга, цельна, в ней тесно сбиты звуки, слова, сюжетные события. Стоит открыть книгу – и на каждой странице мы обнаружим то, что Маяковский называл «железками строк». Отдельно взятый стих обладает всеми свойствами поэтического вещества, из которого сделано произведение, из которого состоит душа поэта:

 
И рассказать бы Гоголю про нашу жизнь убогую…
 

 
Сколько веры и лесу повалено…
 

 
Скажи еще спасибо, что – живой!
 

 
Мы все живем как будто, но…
 

 
На ослабленном нерве я не зазвучу…
 

Примеры можно множить и множить. Высоцкий интересно экспериментировал в области рифмы, особенно каламбурной и составной:

 
Если б было у меня времени хотя бы час —
Я бы дворников позвал с метлами, а тут
Вспомнил детский детектив – «Старика Хоттабыча» —
И спросил: «Товарищ ибн, как тебя зовут?»
 

Или:

 
…Хвост огромный в кабинет
Из людей, пожалуй, ста.
Мишке там сказали «нет»,
Ну а мне – «пожалуйста».
 

Вот, кстати, повод обратить внимание на силу «высоцкого» остроумия и его неизменную содержательную серьезность. Такое остроумие неразлучно с творческим новаторством.

С середины 60-х годов профессиональная жизнь Высоцкого приобретает бешеный ритм. Работу в театре он сочетает с киносъемками. Одна за другой следуют интересные роли в фильмах Виктора Турова «Я родом из детства», Киры Муратовой «Короткие встречи», Геннадия Полоки «Интервенция» (фильм был запрещен и пришел к зрителям только в1987году), Евгения Карелова «Служили два товарища», Георгия Юнгвальд-Хилькевича «Опасные гастроли». Подлинной сенсацией стал выход кинофильма Станислава Говорухина и Бориса Дурова «Вертикаль», где сыгранная Высоцким роль радиста Володи была не самой заметной, но зато там прозвучали «Песня о друге», «Здесь вам не равнина», «Прощание с горами». Появилась маленькая гибкая пластинка с этими песнями (большой диск на родине Высоцкому при жизни выпустить так и не удалось).

Он постоянно выступает с концертами, не совсем официальными, оформленными как «встречи с артистом театра и кино», но при этом не боится исполнять произведения самые дерзкие, не утвержденные высокими «инстанциями». Песни переписываются с магнитофона на магнитофон, расходятся по всей стране. Что и вызывает политическую травлю, инспирированную властями и начатую в 1968 году в газете «Советская Россия». Имя Высоцкого становится крамольным, кинорежиссерам делается все труднее добиться утверждения актера на роли – вплоть до последних лет его жизни. Творческий ответ поэта – написанная летом того же года песня «Охота на волков». В ней он окончательно осознает, что «из повиновения вышел», переступил линию «красных флажков». Противостояние художника и власти приобретает системный характер.

Летом 1967 года во время Московского кинофестиваля Высоцкий встречается с известной французской киноактрисой русского происхождения Мариной Влади, широко известной советским зрителям по фильму «Колдунья». В песне «Бал-маскарад» (1964) Марина Влади упоминалась как культовая фигура массового сознания, хотя автор с нею тогда знаком не был. Между двумя звездами возникают страстные отношения. О них– песни Высоцкого «Мне каждый вечер зажигают свечи», «Ноль семь», многие стихотворения. Марина Влади впоследствии поведает их любовную историю в книге «Владимир, или Прерванный полет» (1989). В1970 году Высоцкий и Влади регистрируют в Москве свой брак. Третья жена Высоцкого поддерживает его в главном, сочувствует его стремлению утвердиться в статусе поэта, профессионального литератора.

К самим словам «поэт», «поэзия» Высоцкий относился с искренним и глубоким благоговением. Он и произносил их не буднично, не разговорно («паэт»), а на старомосковский, на мхатовский манер – с неторопливым и отчетливым «о» в безударном слоге: «Кто кончил жизнь трагически, тот – истинный поэт…». Так начинается «Песня о фатальных датах и цифрах», написанная в 1971 году. Здесь упоминаются Пушкин, Лермонтов, Байрон, Маяковский, Есенин… В этот ряд включен и Христос: «он был поэт». Автору песни в ту пору самому было тридцать три года – сакральная цифра.

И по-своему символично, что именно в этом возрасте он впервые вышел на сцену в роли, о которой мечтал много лет, и открыл спектакль исполнением знаменитого пастернаковского стихотворения «Гамлет», где шекспировский герой спроецирован на образ Христа. Год спустя Высоцкий пишет программное стихотворение «Мой Гамлет». Лирическое «я» здесь не тождественно тому решительному и динамичному герою, которого он играл в любимовском спектакле. Суть «гамлетизма» для Высоцкого-поэта – глубина трагических раздумий, абсолютная духовно-интеллектуальная честность в постановке «проклятых вопросов». Это и оригинальная философская позиция, и политическая смелость: ведь господствовавшая в стране идеология сплошь состояла из готовых ответов. Высоцкий все как бы переворачивает с ног на голову, а на самом деле вносит ноту правды в окружающий абсурд:

 
А мы всё ставим каверзный ответ
И не находим нужного вопроса.
 

Каждая песня, каждое стихотворение Высоцкого и его поэзия в целом – это нужный вопрос. Перед собеседниками во всей сложности разворачивается философская проблема, порой на один вопрос даются два взаимоисключающих ответа.

Стоит ли стремиться к успеху – или же правильнее пребывать втени и в покое («Песня про первые ряды», 1971)? Автор сначала убеждает нас в том, что лучше отсидеться в последнем ряду, а потом, противореча самому себе, заявляет: «С последним рядом долго не тяни, / А постепенно пробирайся в первый».

Что ценнее и важнее: счастье двух близких людей – или же высокая коллективная общность («Песня про белого слона»,1972). Рассказчик повествует о своей редкой дружбе с белым слоном, а в конце сообщает, как тот покинул его, встретив «стадо белое слоновье». «Пусть гуляет лучше в белом стаде белый слон – / Пусть он лучше не приносит счастья!» – этот финальный вывод озадачивает, создает сложное эмоциональное ощущение неразрешенности, а может быть, и неразрешимости поставленной проблемы…

Если поймешь обе точки зрения, переживешь оба взаимоисключающих варианта, то энергия свободной мысли превратится потом в энергию единственно верного поступка. Вот главное художественное открытие Высоцкого. Вот духовная доминанта той поэтической энциклопедии, которую составляют песни «блатные» и военные, спортивные и сказочные, сатирически-бытовые и лирически-исповедальные.

Так формируется в поэзии Высоцкого тот духовно-нравственный идеал, который у Пушкина называется «самостоянье человека» и для новаторского претворения которого Высоцкий нашел немало ярких, динамичных образов. Это и «иноходец», который всегда действует «не как все» и только таким путем может прийти к общей цели. Это и прыгун в высоту, не желающий подчиняться приказу тренера, и прыгун в длину, не приемлющий ограничительной «черты» (юмористический характер этих спортивных песен не отменяет их серьезного философского подтекста). Это и лирический герой «Коней привередливых» (1972), реализующий свое предназначение на самой границе жизни и смерти:

 
Коль дожить не успел, так хотя бы – допеть!
 

В 1973 году Высоцкий совершает вместе с Мариной Влади свою первую заграничную поездку. Во Францию они отправляются на автомобиле, и уже сама дорога на Запад приносит и обилие впечатлений, и новый взрыв творческой активности. Проезжая через Белоруссию и Польшу, Высоцкий слагает стихотворный триптих о войне. Первую его часть – «Из дорожного дневника» – потом удастся напечатать в альманахе «День поэзии» за 1975 год, притом со значительными цензурными сокращениями. Это останется единственной прижизненной публикацией Высоцкого-поэта в книжном издании.

После долгих скитаний по временным жилищам Высоцкий и Влади в 1975 году обретают постоянное московское пристанище – они покупают кооперативную квартиру на восьмом этаже дома номер28по Малой Грузинской улице. Их дом постоянно открыт для друзей, число которых множится. Особенно близким человеком Высоцкому становится Вадим Туманов, человек, прошедший через сталинские лагеря, создавший в Сибири независимую старательскую артель, словом – типичный «иноходец».

Высоцкий много путешествует, вслед за Францией посещает США, Канаду, Италию. Ему удается побывать даже на Таити. На стене в своей квартире он вывешивает карту мира и отмечает цветными кнопками очередные географические открытия. «Муза дальних странствий» вдохновляет на новые остроумные песни – такие, как «Одна научная загадка, или Почему аборигены съели Кука». В Париже он знакомится с художником и скульптором Михаилом Шемякиным, чье гротескное мышление перекликается с гиперболическими сюжетами Высоцкого. В Нью-Йорке знакомится с Иосифом Бродским, и тот, несмотря на всю разницу между ними (Бродский – певец одиночества, Высоцкий – самый общительный из русских поэтов), отдает должное языковому мастерству прославленного барда, его рифменной технике.

В Париже выходят в 1977 году три большие грампластинки. На одной из них Высоцкий две свои песни исполняет на французском языке. Есть у Высоцкого интересные работы в театре (особенно Лопахин в «Вишневом саде», поставленном Анатолием Эфросом), и в кино (в частности, роль Ибрагима в фильме Александра Митты «Сказ про то, как царь Петр арапа женил»). Но Высоцкий все больше движется в сторону литературы, осознавая себя писателем.

Обратим внимание, как он любит употреблять в текстах сами слова «писать», «пишу», произносит их со вкусом, подчеркивая интонацией:

 
Сказал себе я: брось писать, – но руки сами просятся…
 

 
Сижу ли я, пишу ли я, пью кофе или чай…
 

 
Я пишу – по ночам больше тем…
 

 
Не писать мне повестей, романов…
 

 
Я вам пишу, мои корреспонденты,
Ночами песни – вот уж десять лет.
 

А вот важное признание Высоцкого, обращенное к аудитории: «Теперь – самое главное. Если на две чаши весов бросить мою работу: на одну – театр, кино, телевидение, мои выступления, а на другую – только работу над песнями, то, я вас уверяю, песня перевесит! Несмотря на кажущуюся простоту этих вещей – можете мне поверить на слово, я занимаюсь этим давно, – песни требуют колоссальной отделки и шлифовки, чтобы добиться в них вот такого, будто бы разговорного тона. Я вам должен сказать, что песня для меня – никакое не хобби, нет! У меня хобби – театр».

Да, работа над песенными текстами, то есть собственно литературный труд для Высоцкого в пору его творческой зрелости все больше выходит на первый план. Во второй половине семидесятых годов он все чаще создает непесенные стихотворения-исповеди, принимается за прозу. «Я тоже пишу роман», – признается он в разговоре с авторитетным прозаиком Юрием Трифоновым.

Почему Высоцкий хотел стать членом Союза писателей? Конечно, не ради тех материально-житейских благ, которые давало членство в творческом союзе, не ради того, чтобы заседать на скучнейших писательских пленумах и съездах! Просто он считал себя настоящим профессионалом, был уверен, что имеет право на официальное закрепление своего статуса – подобно тому, как профессиональные ученые стремились к получению кандидатских и докторских степеней, не считая, что приспосабливаются при этом к советскому режиму.

Высоцкий никогда не был ортодоксальным советским поэтом: недаром само слово «советский» он нередко трансформировал при пении в презрительное «совейский». Он был органически неспособен сочинить что-либо угодное властям, даже в порядке компромисса (на что шли многие его современники, лицемерно воспевавшие Ленина и коммунизм с циничной целью «пробиться» в печать). Но он не хотел становиться ни диссидентом, ни эмигрантом. Любовь к России была чертой его характера и понималась им не как некий «долг», а как право человека на единственную родину – при открытости целому миру, всем странам и людям. Высоцкий в осмыслении социальной действительности не ограничивался ироническим «негативом», он был носителем непритворного, глубоко позитивного созидательного пафоса, той «скрытой теплоты патриотизма», о которой писал в «Войне и мире» Лев Толстой.