Россия и Европа: история непонимания

Порой дело доходило до курьезов. Так, Ф. Рабле считал русских неверующими и в своей обычной карнавальной манере перечислял в одном ряду «московитов, индийцев, персов и троглодитов». А датский дипломат Я. Ульфельдт, посетивший Россию в конце XVI века, сообщал, что «их священники необразованны, они не понимают никакой другой речи, кроме русской, ученых людей там вообще нет». Современный датский исследователь У. Меллер, анализируя представления некоторых европейцев XVIII века о России, предлагает версию, в соответствии с которой «Россия соотносится с Европой так же, как природа с культурой».

Мысль о «неевропейскости» России высказывали многие известные писатели, политики, философы Старого Света. Ярче других это сделали, пожалуй, Ж.-Ж. Руссо, Р. Киплинг и О. Шпенглер, автор всемирно известного «Заката Европы», который не раз обращался к вопросу о судьбе и исторической роли России и россиян.

Вот оценка Шпенглером России: «Разницу между русским и западным духом необходимо подчеркивать самым решительным образом. Как бы глубоко ни было душевное и, следовательно, религиозное, политическое и хозяйственное противоречие между англичанами, немцами, американцами и французами, но пред русским началом они немедленно смыкаются в один замкнутый мир… Настоящий русский нам внутренне столь же чужд, как римлянин эпохи царей и китаец времен задолго до Конфуция, если бы они внезапно появились среди нас. Он сам это всегда сознавал, проводя разграничительную черту между «матушкой Россией» и Европой».

Ну а как же тогда понять «матушку Россию»? Куда ее отнести? Послушаем Киплинга. «Русский человек – милейший человек, покуда не напьется. Как азиат, он очарователен. И лишь когда настаивает, чтобы к русским относились не как к самому западному из восточных народов, а, напротив, как к самому восточному из западных, превращается в этническое недоразумение…» Вот вам и британский ответ: русские – не европейцы, они – азиаты. И Россия – страна не европейская, а азиатская, не западная, а восточная.

Образ второй: Россия – не просто неевропейская, но полудикая страна, еще не завершившая переход от варварства к цивилизации.

Жан-Жак Руссо полагал даже, что «русские никогда не станут истинно цивилизованными…». Не станут потому, что «…подверглись цивилизации чересчур рано. Петр обладал талантами подражательными, у него не было подлинного гения, того, что творит и создает все из ничего. Кое-что из сделанного им было хорошо, большая часть была не к месту. Он понимал, что его народ был диким, но совершенно не понял, что он еще не созрел для уставов гражданского общества. Он хотел сразу просветить и благоустроить свой народ, в то время как его надо было еще приучать к трудностям этого».

Такое представление о России и русских получило распространение в Европе вскоре после завершения Наполеоновских войн. И немалый вклад в него внесли рафинированные европейские интеллектуалы типа мадам де Сталь и Жозефа де Местра. Но классическим выражением этой позиции считается работа маркиза де Кюстина «Россия в 1839 году», которая стала книгой, продиктованной «фобией», страхом перед Россией, которая-де жаждет завоевать весь остальной мир и – что наиболее важно – в самом деле способна это совершить, о чем многократно и подчас с предельной тревогой вещает француз. Какими же предстают Россия и русские на страницах книги Кюстина? Это страна рабов. «Можно сказать, что весь русский народ, от мала до велика, опьянен своим рабством до потери сознания». Это страна, близкая к первобытности. «Только здесь, в глубине России, можно понять, какими способностями был наделен первобытный человек и чего лишила его утонченность нашей цивилизации. Повторяю, еще раз: в этой патриархальной стране цивилизация портит человека. Славянин по природе сметлив, музыкален, почти сострадателен, а вымуштрованный подданный Николая – фальшив, тщеславен, деспотичен и переимчив, как обезьяна. Лет полтораста понадобится для того, чтобы привести в соответствие нравы с европейскими идеями, и то лишь в том случае, если в течение этого длинного ряда лет русскими будут управлять только просвещенные монархи и друзья прогресса, как ныне принято выражаться».

«Я не осуждаю русских за то, каковы они, – продолжает маркиз, – но я порицаю в них притязание казаться теми, что и мы. Они еще совершенно некультурны. Это не лишало бы их надежды стать таковыми, если бы они не были поглощены желанием по-обезьяньи подражать другим нациям, осмеивая в то же время, как обезьяны, тех, кому они подражают. Невольно возникает мысль, что эти люди потеряны для первобытного состояния и непригодны для цивилизации».

Это страна-тюрьма. «Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать всю свободу, предоставленную народам в других странах Европы, каков бы ни был принятый там образ правления. Когда ваши дети вздумают роптать на Францию, прошу вас, воспользуйтесь моим рецептом, скажите им: «Поезжайте в Россию». Это страна крайностей и необузданных страстей. «Россия – страна необузданных страстей и рабских характеров, бунтарей и автоматов, заговорщиков и бездушных механизмов. Здесь нет промежуточных степеней между тираном и рабом, между безумцем и животным».

Образ третий: Россия – страна европейская, но это все-таки какая-то другая Европа.

У России своя особенность, к тому же она сильно отстала – по крайней мере в некоторых отношениях – от передовых европейских стран. Ей предстоит, став прилежным «учеником», пройти долгий и, скорее всего, трудный путь, чтобы превратиться в «нормальную страну», то есть страну европейского типа. Этой или близкой к этой позиции придерживались в основном некоторые европейские политики и мыслители левого толка (как, скажем, отъявленные русофобы Маркс и Энгельс) и либералы. Один из ярких примеров – первый чехословацкий президент, философ и историк Т. Масарик, опубликовавший в 1913 году большой труд «Россия и Европа». «Россия, – писал Масарик, – это тоже Европа. Поэтому, противопоставляя Россию и Европу, я сравниваю две эпохи. Европа не чужда России по своей сути, но она все же пока еще и не совсем своя».

Образ четвертый: страна будущего.

Россия – страна будущего, которой еще предстоит сказать миру свое слово, то есть явить нечто новое, что, возможно, обогатит или даже спасет человечество, в том числе и Запад. Отзвуки подобных мотивов можно уловить у того же О. Шпенглера, который, резко противопоставляя Европу и Россию и не видя в последней спасительницу Запада, тем не менее предрекал России большое будущее. «Русские вообще не представляют собой народ, как немецкий или английский. В них заложены возможности многих народов будущего, как в германцах времен Каролингов. Русский дух знаменует собой обещание грядущей культуры, между тем как вечерние тени на Западе становятся все длиннее и длиннее… Будущее скрытой в глубоких недрах России заключается не в разрешении политических и социальных затруднений, но в подготавливающемся рождении новой религии, третьей из числа богатых возможностей, заложенных в христианстве, подобно тому как германско-западная культура начала к 1000 году создавать вторую… Русский дух отодвинет в сторону западное развитие и через Византию непосредственно примкнет к Иерусалиму».

Но, пожалуй, самое яркое воплощение идея величия России и ее исторической миссии нашла у немецкого философа В. Шубарта, опубликовавшего в 1938 году книгу «Европа и душа России». «Запад, – писал он, – подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души. Задача России в том, чтобы вернуть душу человеку. Именно Россия обладает теми силами, которые Европа утратила или разрушила в себе… Поэтому только Россия способна вдохнуть душу в гибнущий от властолюбия, погрязший в предметной деловитости человеческий род, и это верно, несмотря на то что в настоящий момент сама она корчится в судорогах большевизма. Ужасы советского времени минуют, как минула ночь татарского ига, и сбудется древнее пророчество: exoriente lux (свет с Востока). Этим я не хочу сказать, что европейские нации утратят свое влияние. Они утратят лишь духовное лидерство. Они уже не будут больше представлять господствующий человеческий тип, и это станет благом для людей… Россия – единственная страна, которая способна спасти Европу».

Надо, впрочем, сразу сказать, что образ России как страны будущего, как спасительницы человечества никогда не был популярным в Европе и никогда не имел широкого распространения. Представление о «свете с Востока» всегда подавлялось представлением об «угрозе с Востока».

Программа коренного переустройства России – СССР на социалистических началах и особенно успехи первых пятилеток возродили в Европе давний образ России как «страны будущего», земли, на которой суждено сформироваться «новой цивилизации» – той самой, о которой на протяжении веков мечтали лучшие умы человечества. Над созданием этого образа трудился набиравший год от года силу советский агитпроп. Формированию этого образа способствовали европейские социалисты, коммунисты и левые интеллектуалы (супруги Уэбб, Б. Шоу, А. Барбюс и еще ряд видных лиц). Конечно, этот образ Советской России не был господствующим, но он был частью европейского сознания.

С началом Великой Отечественной войны, и особенно с созданием антигитлеровской коалиции, отношение к России со стороны западного мира, включая те страны Европы, которые выступали против нацизма и фашизма, несколько смягчилось: героическая борьба Красной армии, страдания народа, подвергшегося тяжелейшим испытаниям, породили симпатию если не к советскому строю, то к советскому народу, в котором Европа увидела спасителя от «гитлеровской чумы». Но то был лишь краткосрочный зигзаг.

С расколом мира на две системы и началом холодной войны ситуация резко изменилась. Сопровождавшая эту войну идеологическая борьба не только воскресила прежние негативные образы России – Советского Союза, но и усилила их. Так родился образ врага, просуществовавший несколько десятилетий и прочно укоренившийся, а точнее, укорененный западной пропагандой в массовом европейском сознании. Разрядка международной напряженности практически ничего не изменила в этом плане, тем более что советское руководство продолжало утверждать: разрядка на сферу идеологии не распространяется, а западная идея конвергенции потерпела фиаско.

Господствующей в это время была версия об азиатской варварской державе, которая воспользовалась возможностью, предоставленной Второй мировой войной для военного вторжения в Европу. В 1945 году Черчилль, имея в виду Советской Союз, утверждал, что варвары добрались до сердца Европы, а на следующий год К. Аденауэр писал У. Соллману, что «Азия стоит на Эльбе».

Перестройка, распад мировой социалистической системы, а затем и Советского Союза, появление на политической карте мира нового государства – Российской Федерации открыли очередной этап в эволюции европейских образов России. Этап, отмеченный большими надеждами и ожиданиями со стороны России, руководство которой либо делало вид, либо искренне не понимало, что отношение Запада к нам не изменится. Российская империя, СССР или РФ все равно остается для Запада просто Россией, то есть угрозой и врагом.

Именно в эти годы вновь возрождается неуважительное, а в чем-то и откровенно недружественное отношение европейских журналистов, политиков и рядовых граждан к России и россиянам, о котором хорошо сказала германская писательница Г. Кроне-Шмальц: «В ходе горячей фазы холодной войны Советский Союз, конечно, критиковали, причем без какой-либо оглядки на его чувства, но относились к нему с определенным уважением. После Горбачева уважение исчезло. Изменился тон. Он стал непочтительным, презрительным, издевательским и обвинительным».